15. В его глазах отражалась слишком сильная нежность; чувствовалось, что струна слишком натянута, что порвется она вместе с грезой.
16. Где-то играли вальс «снежных хлопьев». Душа у каждого убелялась до снега. Замерзала в блаженном оцепенении.
17. Невозможное, нежное, вечное, милое, старое и новое во все времена.
18. Так он говорил; приветно и ласково смотрел ему в очи старый священник, схватившись за ручку кресла.
19. Все были взволнованы и удивлены.
1. Довольный хозяин протягивал смущенному автору сообщения свои белые руки; шел оживленный говор…
2. Случайно попавший сюда марксист вскочил со стула и басом прогремел: «Позвольте вам возразить».
3. Но тут его перебил золотобородый блондин с лицом строгим и задумчивым; это был как бы аскет с впалыми щеками и лихорадочным румянцем.
4. Во время речи Дрожжиковского он вскидывал на него свои добрые глаза и, казалось, говорил: «Знаю, ах знаю…»
5. Теперь он стоял словно властный диктатор. Скоро его деревянный голос заставил присмиреть чрезвычайно образованных.
1. Он говорил: «Ныне наступает Третье Царство, Царство Духа… Ныне вода с бледноликим туманом ближе жертвенной крови.
2. Хотя Царствие Небесное не водою только, но и кровию, и Духом.
3. Ныне мы должны претерпеть ужасную, последнюю борьбу.
4. Среди нас будут такие, которые падут, и такие, которые не разрешат, и такие, которые проникнут, и увидят, и возвестят.
5. Наступают времена четырех всадников: белого, рыжего, черного и мертвенного.
6. Сначала белого, потом рыжего, потом черного и, наконец, мертвенного.
7. Разве вы не видите, что на нас нисходит нечто, или, вернее, Некто.
8. Это будет самый нежный цветок среди садов земных, новая ступень лествицы Иакова.
9. Этот будет горным ручьем, скачущим в жизнь бесконечную.
10. Вот тайная мысль Достоевского, вот крик тоскующего Ницше.
11. И дух, и невеста говорят: прииди».
1. И все молчал старый священник, склонив свою многодумную голову, заслоняя лицо дрожащей рукой.
2. От руки падала тень, а из тени смотрели синие глаза священника.
3. Уже в соборах пропели «Вечернее славословие», раздавалось бряцание кадил да вздохи старичков архиереев, увенчанных бриллиантовыми шапками.
1. Пророк говорил: «И дух, и невеста говорят: прииди.
2. Я слышу топот конских копыт: это первый всадник.
3. Его конь белый. Сам он белый: на нем золотой венец. Вышел он, чтоб победить.
4. Он мужеского пола. Ему надлежит пасти народы жезлом железным. Сокрушать ослушников, как глиняные сосуды.
5. Это наш Иван-Царевич. Наш белый знаменосец.
6. Его мать — жена, облеченная в солнце. И даны ей крылья, чтобы она спасалась в пустыне от Змия.
7. Там взрастет белое дитя, чтоб воссиять на солнечном восходе.
8. И дух, и невеста говорят: прииди».
1. Потом он стоял весь строгий и задумчивый.
2. То был белокурый, высокий мужчина с черными глазами. На ввалившихся щеках его играл румянец.
3. Задумчиво молчал он, и марксист, позабыв свои возражения, сбежал украдкой из сумасшедшего дома.
4. Но в открытое окно рвался белый ветерок; он нес пророку сладкие, сиреневые поцелуи. И хохотала ясная зоренька, шепча: «Милые мои».
5. Дрожжиковский с жаром пожимал руки белокурого пророка, а старый священник молча обвел присутствующих синими очами и потом склонил свою седую голову на старческую грудь.
6. Потом он заслонился рукой от света. Ветерок закачал его атласные, седые кудри.
7. На полу лежала его черная тень.
1. В тот час в аравийской пустыне усердно рыкал лев; он был из колена Иудина.
2. Но и здесь, на Москве, на крышах орали коты.
3. Крыши подходили друг к другу: то были зеленые пустыни над спящим городом.
4. На крышах можно было заметить пророка.
5. Он совершал ночной обход над спящим городом, усмиряя страхи, изгоняя ужасы.
6. Серые глаза метали искры из-под черных, точно углем обведенных, ресниц. Седеющая борода развевалась по ветру.
7. Это был покойный Владимир Соловьев.
8. На нем была надета серая крылатка и большая, широкополая шляпа.
9. Иногда он вынимал из кармана крылатки рожок и трубил над спящим городом.
10. Многие слышали звук рога, но не знали, что это означало.
11. Храбро шагал Соловьев по крышам. Над ним высыпали бриллианты звезд.
12. Млечный Путь казался ближе, чем следует. Мистик Сириус сгорал от любви.
13. Соловьев то взывал к спящей Москве зычным рогом, то выкрикивал свое стихотворение:
Зло позабытое
Тонет в крови!..
Всходит омытое
Солнце любви!..
14. Хохотала красавица зорька, красная и безумная, прожигая яшмовую тучку.
1. В комнате горела красненькая лампадка. Проснулся ребенок.
2. Он кричал звонким голосом: «Нянька».
3. Просыпалась ворчащая нянька и укрощала ребенка.
4. А он протягивал к ней ручки и улыбался, говоря: «Где-то трубит рог!»
5. Нянька осеняла его крестным знамением, говоря: «Христос с тобой, мой родной! Это тебе померещилось!»
6. И ребенок засыпал, улыбаясь. И нянька шла спать.
7. Оба они слышали во сне призывный рог… Это Соловьев шествовал по крышам домов, усмиряя страхи, изгоняя ужасы.
1. Уже заря разгоралась с новой силой, когда хилый священник приподнялся с кресла.
2. Он говорил о вселенской любви с опущенными долу глазами.
3. Тихий ветерок качал его атласные кудри, а губы старичка священника расплывались в грустную улыбку.
4. Ничего он не принимал и не отвергал из сказанного, но говорил о любви.
5. И был ветерок… И не знали, был ли он от вздыхающих, сладких сиреней или от белых слов отца Иоанна.
6. А безумная зорька растопила яшмовую тучку и теперь хохотала, разгораясь, украсившись серебряной утренницей.
1. He много сказал отец Иоанн. Потом он сидел у окна заревой, майскою ночью, склонив седую голову на грудь…
1. Утром возвращался Дрожжиковский с Остоженки, усталый и сонный.
2. Он часто зевал, потому что стоял белый день.
3. Ароматные гроздья сиреневого забвения висели на фоне бирюзового неба.
4. Над снежно-белой тучкой совершалось пурпуровое таинство.
5. Все это видел Дрожжиковский, спеша на Остоженку.
1. Шел странник с котомкой за плечами; его узенькая, седенькая бороденка задорно выставилась вперед, излучая радость всепрощения.
2. Уже позади него оставался сосновый лес. Над зелеными соснами стояло благословляющее солнце.
3. Желтовато-белые тучки, словно вылепленные из воска, рельефно выделялись на фоне небесного поголубения.
4. А перед ним протянулась равнина. Над равниной горели золотые и серебряные главы святынь.
5. Это была Москва, озаренная майскими лучами. Это была Москва в Троицын день.
6. Любопытно высматривал седенький странник над святынями московские тайны и радовался втихомолку.
7. Он был себе на уме, и ничто его не удивляло. Удивление считал он человеческим, слишком человеческим.
8. По небу плыли желтовато-белые тучки, словно вылепленные из воску, а странник в уме ставил свечки московским угодникам.
1. Отец Иоанн служил в своем приходе.
2. Его беленькая, чистенькая церковка с серебряными главами приветно гудела во славу Св. Троицы.
3. Пели «Иже херувимы». Все потели. Таинственный диакон в сияющей ризе периодически склонялся, совершая каждение.
4. Лучи золота врывались сквозь узкие окна и почивали на сияющих ризах; мелкий дымок фимиама мягко стлался в солнечных лучах.
5. Царские двери не закрывали тайн: отец Иоанн воздевал свои благословляющие руки, и атласные белые волосы были откинуты от бледного чела.
6. Потом низко склонялся отец Иоанн перед св. Престолом, и из его сжатых губ вырывались потоки таинственных слов.
7. Так замирал он неведомым символом, прерывал молитвы мечтательным вздохом.
1. Потом был великий выход; два ребенка, сверкая ризами, несли восковые свечи; за ними шествовал золотой диакон.
2. После всех тихо шел с чашей в руках отец Иоанн. Его очи блестели. Ризы сияли. Волосы сбегали снежной волной.
3. И склонялись церковные прихожане в лучах майского солнца.
1. И пока служил отец Иоанн, в соседней церкви то же делал отец Дамиан.
2. Служили во всех церквах; произносили те же святые слова, но разными голосами.
3. Священники все без исключения были в золотой парче; одни были седы, другие толсты, третьи благообразны, многие безобразны.
4. В Храме Спасителя служил неведомый архиерей в золотой митре.
5. Его посох держал церковный служка, а сам он благословлял из царских врат, перекрещивая дикирий с трикирием.
1. Дормидонт Иванович отстоял службу; он порядком-таки пропотел и, выходя, обтирался платком.
2. Его толстые пальцы сжимали пятикопеечную просфору, вынутую о здравии раба Божия Дормидонта.
3. У выхода его почтительно поздравил с праздником писарь Опенкин, а дома Матрена подала ему самовар.
4. Набожно перекрестился Дормидонт Иванович и скушал натощак просфору о здравии раба Дормидонта.
5. Заваривая чай, говорил кухарке: «Ну, Матрена, Бог милости прислал!»
6. В церкви порядком пропотел толстый столоначальник и теперь с жадностью тянул китайскую влагу.
1. Переулок был облит солнцем. Мостовая белела. Вместо неба была огромная бирюза.
2. Дом в ложногреческом вкусе имел шесть колонн, а на шести колоннах стояло шесть белых каменных дев.
3. Каменные девы имели на голове шесть каменных подушек, а на подушки опускался карниз дома.
4. На асфальтовом дворике была куча сырого красного песку.
5. На куче песку играли дети в матросских курточках с красными якорями и белокурыми кудрями.
6. Они опускали маленькие ручки в холодный песок и разбрасывали горстями песок по сухому асфальту.
7. На куче песку стоял маленький мальчик; его лицо было строго и задумчиво. Синие глаза сгущали цвет неба. Мягкие, как лен, волосы вились и падали на плечи мечтательными волнами.
8. Важно и строго держал малютка в руках своих железный стержень, подобранный неизвестно где; побивал малютка сестренок своих жезлом железным, сокрушая их, как глиняные сосуды.
9. Сестренки визжали и закидывали самоуправца горсточками песку.
10. Строго и важно стирал малютка с лица своего красный песок, задумчиво смотрел на небесную бирюзу, опираясь о жезл.
11. Потом он вдруг бросил железный стержень и, соскочив с песочной кучи, побежал вдоль асфальтового дворика, радостно взвизгивая.
12. Извозчик провез Дрожжиковского. Дрожжиковский ехал к белокурому пророку говорить об общих тайнах.
1. Шел монах по модной улице; его клобук высоко поднимался над худым лицом.
2. На нем был серебряный крест, и он быстро шагал среди праздничного люда.
3. Его черная борода была до пояса; она начиналась тотчас под глазами.
4. Глаза были грустные и горестные, несмотря на Троицын день.
5. Вдруг остановился монах и сплюнул: злобная усмешка исказила суровые черты.
6. Это случилось оттого, что цинический мистик высказал еще новое соображение и напечатал его в Полярных узорах.
1. На Кузнецком мосту в окне художественного магазина выставили пророков и святителей.
2. И казалось, пророки кричали из-за стеклянных окон, протягивая к улице свои голые руки, тряся горестными головами.
3. Святители же были ясны и тихонько улыбались, пряча в усах лукавую улыбку.
4. У окон толпились люди с разинутыми ртами.
1. В окна декадентского дома рвались золотые струи света.
2. Они падали на зеркало. Зеркало отражало соседнюю комнату. Оттуда неслись сдержанные рыдания.
3. Среди цветов и шелка стояла побледневшая сказка; ее красноватые волосы сверкали в золоте солнца, и бледно-фиолетовый туалет ее был в белых ирисах.
4. На цветочном празднике она узнала о смерти мечтателя — и вот ломала свои тонкие, белые руки осиротевшая сказка.
5. Дрожали коралловые губы, а по бледно-мраморным щекам катились серебряные жемчужины, застывая в ирисах, приколотых к груди.
6. Она стояла растерянная и рыдала, смотря в окно.
7. А из окна на ее слезы хохотала безумная зорька, прожигая яшмовую тучку.
8. Тщетны были сказкины слезы, потому что проходила пора демократов.
9. Волна времени смыла мечтателя, унесла его в вечный покой.
10. Это ей рассказала безумная заря, хохоча до упаду, и сказка рыдала над разбросанными ирисами.
11. А… в соседней… комнате стоял потрясенный кентавр. Он вошел в эту комнату… увидел свою нимфу в отражении.
12. Он стоял ошеломленный, не веря зеркальному отражению, не смея проверить коварное зеркало.
13. Две скорбные морщины легли на лбу доброго кентавра, и он задумчиво теребил свою изящную бородку.
14. Потом он тихо вышел из этой комнаты.
1. Сказка велела запрячь экипаж. Она хотела свезти алую розу на могилу мечтателя.
2. А золотой, Троицын день проходил, и его сменил Троицын вечер.
3. Память о мечтателе, сидя в маленькой лодочке, уплывала в даль изумрудного моря.
4. Проходили иные годины, приносили иные вести: что-то отжило свой век и покоилось на кладбище; что-то грустило в доме умалишенных; что-то сжимало сердце милой сказки.
5. И она, охваченная зарей, простерла к закатному свету свои тонкие, белые руки.
6. Казалось, она шептала: «Пусть летит моя вечная тоска в междупланетное пространство.
7. И там откликнется, чтобы снова засиять».
8. Так долго стояла сказка, разговаривая с зарей, и казалась священным видением.
9. Память о мечтателе, сидя в челне, уплывала в даль изумрудного моря: это была девушка в ожерелье из слез.
10. А над изумрудным морем повисло облачко с опаловыми краями.
11. Словно мечтательный великан, оно таяло на бирюзовой эмали.
12. Это было заревое прощание нимфы с памятью мечтателя.
13. Память грустно улыбалась и гребла в неизведанную даль, потому что надвигались иные годины и несли иные вести.
1. Бледный аскет с золотой бородой и легким румянцем поил чаем Дрожжиковского.
2. Дрожжиковский в волнении плескал чаем и, хватая аскета за руки, говорил, захлебываясь: «Так вы знаете жену, облеченную в солнце?»
3. Но бледный аскет говорил равнодушно: «Ничего я не знаю: все это еще очень неопределенно… Пишутся только материалы… До лета нельзя делать никаких выводов…»
4. А из открытого окна просился в комнату золотой Троицын вечер.
5. Продувающий ветер бросал самоварный пар в лицо Дрожжиковскому. На него, как на доброго ребенка, смотрел золотобородый аскет.
1. Золотым, Троицыным вечером умирал чахоточный. Букет белой сирени стоял у него на столе.
2. Шторы были опущены. А сквозь них украдкой прорывались струи солнца.
3. А уж к дому подходил отец Иоанн. Его белые, атласные волосы ясно вырисовывались на пыльной мостовой.
4. Вот уж скрипнула дверь, за которой прятались красные ужасы, и на пороге перед чахоточным стоял Иоанн.
5. Его синие очи были устремлены на больного, и он крестил его дрожащей рукой.
1. Тогда больной почувствовал отлив ужаса; он приподнялся на жаровом ложе; горько улыбнулся священному другу.
2. Жаловался Иоанну на гнетущие ужасы, а старый священник поднес к его лицу ветку белой сирени.
3. Жаловался на грехи, но Иоанн снял серебряный крест свой, и холодный металл обжег горячечные губы умирающего.
4. В испуге больной прижался к священному другу, крича, что боится смерти.
5. И перед жаровым ложем встал на молитву Иоанн. Атласные волосы были как снег, и бледное чело светилось безмирной кротостью.
6. Потом радостно склонился белый священник над умирающим и сказал с улыбкой, что Господь зовет его к себе.
1. Открыл окно священник. Золотой вечер пал на больного.
2. И больной умер золотым, Троицыным вечером. В последний раз поцеловал его священный друг, украсив ложе белой сиренью.
3. Скоро слуги всполошились вокруг умершего барина, но отец Иоанн шел обратно по пыльным улицам.
4. Серебряная церковка звала его мягким звоном своим совершать всенощное бдение.
1. Бдение еще не начиналось, но уже горели пунцовые лампадки.
2. Царские врата были закрыты, а изнутри занавешены красным шелком.
3. Но вот прошел кроткий Иоанн, отвесив низкий поклон богомольцам.
4. Сейчас он отправил на тот свет своего богатого прихожанина; тот боялся отправиться в столь далекое путешествие. Иоанн старательно снаряжал его.
5. А в небе клубился облаковый великан, дымный, с опаловыми краями.
6. Великан сгорал нежностью в холоде чистой бирюзы.
7. В этом сгорании была и любовь старого Иоанна, и любовь сказки к памяти мечтателя.
8. А память уплывала в даль изумрудного моря; это была юная девушка в ожерелье из слез.
1. Внутри обители высился розовый собор с золотыми и белыми главами; кругом него возвышались мраморные памятники и железные часовни.
2. Шумели деревья над одинокими покойниками.
3. Это было царство застывших слез.
4. Близ красного домика сидела монашенка под яблоней, осыпанной белыми цветами.
5. Ее безмирные очи утонули в закатной зорьке, и розовый румянец играл на юных щеках.
6. Ее черный клобук возвышался над мраморным лбом. И она судорожно сжала четки.
7. Она влюбилась в красавицу зорьку. Та хохотала ей в лицо, освещая и монашку, и красный домик.
8. А из домика высунулась строгая мать-наставница и подозрительно смотрела на монашку.
9. Раздавался жгучий визг стрижей, и монашка бесцельно сгорала в закатном блеске.
10. Ее нежные руки сжимали черные четки. Высоко она подняла плечи и замирала под снежной яблоней.
11. Огоньки попыхивали кое-где на могилках.
12. Черная монашка зажигала лампадки над иными могилками, а над другими не зажигала.
13. Ветер шумел металлическими венками, да часы отбивали время.
14. Роса пала на часовню серого камня, где были высечены слова: «Мир тебе, Анна, супруга моя».
1. Вдруг монашка услышала шорох шелкового платья и очнулась от беспредметной нежности.
2. Перед ней тихо проходила молодая красавица с грустными синими очами в бледно-фиолетовом парижском туалете.
3. Ее рыжие волосы горели в закатном блеске, а ее кони храпели, поджидая у ворот обители госпожу свою…
4. Посмотрели они друг другу в ясные очи; у обеих были синие, синие глаза…
5. Обе были как нимфы: одна в черном, а другая в бледно-фиолетовом; одна прикладывала надушенный платочек к лицу своему, другая судорожно сжимала четки, и черный клобук колыхался над мраморным личиком.
6. Обе поняли друг друга; у них было одинаковое горе.
7. И сквозь шумящие деревья взвизгивали черные касатки, да выглядывала на них шалунья зорька.
8. Она засмеялась задушевным смехом, послала ветерок на снежную яблоньку. И обсыпала яблонька черную монашку белыми, душистыми цветами.
1. И уже была ночь. Монашки, потупив взоры, расходились по своим кельям. В маленьких оконцах тухли огоньки.
2. Вставало то же, вечно-милое и грустно-задумчивое.
3. Колыхались венки. Словно разгуливали усопшие и поправляли светильни в лампадках; целовали бескровными губами свежепринесенные цветы.
4. Но этого не было.
5. И только серебряный ангел продолжал стоять над часовенкой в застывшем молении да часы монотонно отбивали время.
6. Время пролетало над тихой обителью легким дуновением, наклоняя юные березы. И с ним вела речь безмирная женщина в черном.
7. Ее бледное лицо окаменело в вечной скорби и лишении, а в серых глазах отражалась туманная Вечность.
8. Так она стояла среди росистых могил, кое-где помигивающих огоньками, шепча еле слышно: «Вот оно, Господи, одно, вечно одно!..»
9. Ветер, шелестя металлическими венками, далеко разносил ее безмирную, святую скорбь.
10. Старинная часовня из серого камня вырисовывалась среди могил темным очертанием, и уже роса покрывала каменные слова: «Мир тебе, Анна, супруга моя!»…
1. Была святая ночь. Последнее облачко истаяло в эмалевом небе.
2. Эмалевое небо горело в золотых звездах; улицы были пусты, чисты и белы.
3. Выйдя на балкон трехэтажного дома, можно было заметить два ряда золотых фонарных огоньков вдоль сонных улиц.
4. Вдали огоньки сливались в одну общую золотую нить.
1. Всю ночь горизонт не засыпал, но светился. Точно горела за горизонтом святая свечечка.
2. Точно молился за горизонтом всю ночь Иоанн Богослов, совершая пурпуровое таинство.
3. На горизонте стояла длинная, узкая, янтарная тучка.
4. Грустя, села сказка на высокий подоконник. Смотрела на янтарную тучку.
5. Ее красноватые волосы рассыпались по плечам, а в лицо ей светили золотые звезды.
6. Завтра она уезжала из Москвы и прощалась с грезами.
7…Точно горела за горизонтом святая свечечка.
8. Точно молился за горизонтом всю ночь Иоанн Богослов, совершая пурпуровое таинство.
1. Уже стоял белый Духов день. Все почивали в ясных грезах.
2. Только на балкон трехэтажного дома вышел человек, ни молодой, ни старый.
3. Он держал в руке свечу. Свеча горела белым Духовым днем.
4. Тут поднялся вихрь, хотя небо было безбрежно и ясно.
5. Серая пыль, крутясь, вставала длинными столбами.
6. Трубы пели и стонали, а свечка погасла в руках у стоящего на балконе.
7. Звук рога явственно пронесся над Москвой, а сверху неслись световые вихри, световые потоки белым Духовым днем.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1. Ветер дышал холодком. Изумрудные нивы склонялись, молясь лазурному утру.
2. Вдали чернела распашка.
3. То тут, то там попадалась лошадка, а за ней мужичок тащил плуг, переворачивая землю глубокими взрезами.
4. Мужички и лошадки были разные, но действие одно.
5. Обычному глазу здесь ничего не представилось бы, но внимательный наблюдатель рассудил бы иначе.
1. По пыльной дороге среди бледно-зеленой нивы ехала тройка. Ямщик в бархатной безрукавке понукал усталых лошадей.
2. В тройке сидел господин с белокурыми волосами в городском пальто. Он был обложен чемоданами.
3. Холодок замутил стекла его пенсне; и вот он снял протирать его, поглядывая по сторонам черными, подслеповатыми очами, напевая:
«Золотые, изумрудные, черноземные поля… Не скупа ты, многотрудная, терпеливая земля…»
4. Это было стихотворение Владимира Соловьева, а сидящий в тройке состоял поклонником почившего философа.
5. Вот ехал, ехал аскет золотобородый к брату своему в имение отдыхать после зимней сумятицы.
6. Вот он поглядывал вокруг себя и на нивы подслеповатыми черными очами, шепча: «Изумрудные поля… Прекрасно выразился Владимир Сергеевич…
Ну ведь совсем изумрудные!..»
7. Но его удивление не разделял кучер в бархатной безрукавке; он чмокал губами и понукал лошадей.
1. От времени до времени проезжали вдоль запашек. То тут, то там показывалась лошадка, а за ней мужичок тащил плуг, переворачивая землю глубокими взрезами.
2. Мужички и лошадки были разные, но действие одно.
3. Вот огромный дед — сутулый богатырь — топтал лаптями свежевзрезанную землю, поспешая за плугом.
4. Вот то же проделывал хилый мужичонко, потрясая намеками бороды.
5. Мужички и лошадки были разные, но действие одно.
1. Иногда равнина прорезывалась глубокими оврагами, представляя из себя высокое плоскогорье.
2. Было что-то буддийское в этом чередовании равнин и оврагов.
3. Вспоминалось больше прошлое, чем настоящее. Это прошлое было монгольское прошлое.
4. Так по крайней мере полагал аскет золотобородый, восседавший среди чемоданов.
5. Он шептал про себя: «Вот она русская грусть и русская беспредметность…»
6. А сверху солнце уже напекало ему затылок за дерзостную мысль.
1. Он видел величественные обломки прошлого, а из прошлого воздвигалось будущее, повитое дымными пеленами.
2. Он полагал, что завершение синтетического периода той или иной культуры требует личности; только рука великого учителя может завязать последние узлы, соединить цветные ленты событий.
3. Он думал — отсиял свет на западе и темнокрылая ночь надвигалась из-за туманного океана.
4. Европейская культура сказала свое слово… И это слово встало зловещим символом… И этот символ был пляшущим скелетом…
5. И стали бегать скелеты вдоль дряхлеющей Европы, мерцая мраком глазных впадин.
6. Это он думал, но получил толчок: дорога представляла из себя ухаб за ухабом, а золотобородый аскет сказал себе: «Терпение».
7. «Терпение», потому что на востоке в золотых чашах еще волновалась горячая кровь, а кругом чаш стояли гиерофанты, и синее благовоние возлетало к небу под звук бряцающих кадил.
8. Он мечтал соединить западный остов с восточной кровью. Он хотел облечь плотью этот остов.
9. Сидя среди чемоданов, он угадывал роль России в этом великом соединении, а кучер, поворачивая пыльное лицо свое, говорил, улыбаясь: «Не привыкли, барин, к нашим дорогам».
10. Но золотобородый аскет силился улыбнуться, озирая безнадежность равнин.
11. Он спросил, много ли осталось до Грязищ, и, узнав, что до Грязищ далеко, сорвался с чемоданов и полетел на крыльях фантазии.
1. Солнце становилось строгим, проникаясь раскаленной жестокостью. Вдалеке сиял крест белой церкви.
2. Там, где горбатая равнина закрывала горизонт, можно было видеть одинокую кучку, держащую путь к востоку.
3. Несли две красные с золотом хоругви, и они развевались на высоких древках.
4. Крестьянки были в красных повязках, а на синих юбках сверкало золото тесьмы; они несли изображения византийских угодников.
5. Шли с иконами и хоругвями в соседнее поместье молить о дожде.
6. Шли в одинокой кучке с развернутыми знаменами.
7. Это было обращение к Илии пророку. Священный призыв ливня и огненных стрел.
8. Это была перчатка полуденному неверию.
9. Скоро пропала кучка хоругвеносцев в беспредельной равнине, а вдалеке сиял крест белой церкви.
1. Уже аскет подъезжал к заветным Грязищам, перечисляя по пальцам последователей своих.
2. Он усердно вдувал в их сердца печаль об огненных вихрях, чтобы зажглись они печалью и сгорели от любви.
3. Приходили священные дни и взывали призывно к пророкам… И пророки спали в сердцах людских.
4. Он хотел разбудить этот сон, призывая к золотому утру.
5. Он видел человечество, остановившееся как бы в сонном раздумье.
6. Пасомые овцы разбрелись искать себе новой истины, еще не найденной. Это был сон полудневный среди летней засухи.
7. И все лучшее, что еще не спало, становилось безумием секты и бредом горячки.
8. Ох, знал, знал кое-что аскет золотобородый! Вот он ехал в деревню отдыхать от зимней сумятицы.
9. Ему нужно было покрыть куполом выведенные стены — сделать выводы из накопившихся материалов.
10. Он пожелал загореться проповедью перед московскими учениками; это был народ бедовый, постигший мудрость науки и философии; здесь мерцали утренницы, подобные Дрожжиковскому.
11. Это было дрожжевое тесто, поставленное на печь искусным булочником.
12. Многие из них уже протирали глаза от действительности, чтобы с чистым сердцем утонуть в снах.
13. Скоро каскад бриллиантов должен был засыпать оскудевшую страну. Скоро звезды пророчеств должны были снизойти с небес.
14. Небесный свод казался расписанным по фарфору.
15. На горизонте вставали вихревые столбы черной пыли.
16. Поднималась чернопыльная воронка и потом, разорвавшись, возносила пыль к равнодушным небесам.
1. Видел, видел аскет золотобородый и знал кое-что!..
2. Как погребали Европу осенним, пасмурным днем титаны разрушения, обросшие мыслями, словно пушные звери шерстью!
3. Моросил дождь, и уныло стонал ветер, заглушая слезы бедных матерей.
4. Они шли за черным гробом ее в одеждах, ночи подобных, с изображением черепа на мрачных капюшонах, с факелами ужаса в руках.
5. Они несли подушки с серебряными кистями, а на подушках лежали страшные регалии.
6. За гробом шли самые большие могильщики, самые страшные.
7. Тут был и норвежский лев, чье рыкание раздражало покойницу, и толстокожий Емельян Однодум: он держал в одной руке щепку, а в другой топор; строгал щепку, приговаривая: «По-мужицки, по-дурацки! Тяп да ляп, и вышел карапь!»
8. И Заратустра — черная, голодная пантера, доконавшая Европу.
9. Был и. бельгийский затворник, и французский монах в костюме нетопыря и. с волшебной кадильницей в руках.
10. У него на плече сидел черный кот и лизал лапу, зазывая гостей на похороны.
11. Тут был и певец лжи, прозябающий в темнице, и парижский маг.
12. И миланец, и Макс — курчавый пудель, тявкающий на вырождение, и сэр Джон Рескин, перепутавший понятия добра, истины и красоты, заваривший сладкую кашицу современности.