В эти дни в Санктуарии дела обстояли плохо, так что приходилось брать все, что предлагают.
***
— Ты хочешь, чтобы мы сделали что!
Недоверчивое фырканье Крита заставило Темпуса нахмуриться.
У Темпуса казарма наемников на севере города пробуждала воспоминания и призраки такие же кровавые, как и красно‑бурые стены, увешанные оружием, столько раз приносившим победу. Здесь Темпус и Крит разработали заговор, направленный на устранение ведьмы; здесь, еще до вступления Крита в отряд, Темпус сплотил ядро пасынков и вступил в командование Священным Союзом Абарсиса.
Здесь, в еще более далеком прошлом, он сжег шарф, принадлежащий женщине, — его самому страшному проклятию, шарф, который возвращался к нему, волшебным образом нетронутый и полный внутреннего содержания; шарф, который он теперь опять носил на груди под доспехами и хитоном, словно все, что было между первым его появлением в Санктуарии и настоящим, оказалось лишь дурным сном.
— Я хочу, чтобы ты в течение одной недели оберегал, а не травил этого Зипа, — повторил Темпус, затем добавил:
— Если в конце этой недели не будет подписана декларация о прекращении огня, не произойдет никаких сдвигов к лучшему, ты сможешь вернуться к взысканию кровавых долгов.
Крит был самым умным из пасынков, сирезский воин, неоднократно принимавший клятву Священного Союза и теперь вновь действующий в паре со Стратоном, связанным с Ишад, женщиной‑вампиркой, жившей на окраине у Распутного перекрестка.
Никто больше Крита не желал того, чтобы Священный Союз покинул Санктуарии. И никто не знал лучше сердце Темпуса и все те проблемы, которые обнажились во время пребывания императора в Санктуарии.
Сморщив длинный нос, Крит помешал пальцем горячее молоко с пряностями и вином, уставившись в него так, словно это был гадальный шар.
— Ты не… — произнес он в кружку, затем поднял взгляд на Темпуса, — ты не собираешься использовать шайку Зипа как часть оборонительных сил Санктуария? Скажи, что не собираешься.
— Не могу сказать этого. Зачем? Они обучены, по крайней мере, для этого города, достаточно. Видят боги, для этого города достаточно. И они крепки — настолько крепки, насколько должны быть крепки те, кого обучили мы, а это мы обучили большинство из них. Нико некоторое время работал с предводителем НФОС. И для тебя не должно иметь значения, кого мы оставим в бараках, главное, чтобы это не был Джабал. Нельзя допустить, чтобы делами заправлял вождь преступного мира — Терон выразился очень ясно. Порядок в городе должны поддерживать местные силы или мы.
— Именно это я и имел в виду: никто из нас не захочет остаться для того, чтобы присматривать за бандой убийц: ни я, ни кто‑либо из моих людей. Обещай, что ты никогда больше не поступишь со мной так, не оставишь с невыполнимым заданием и неуправляемой толпой разочаровавшихся бойцов. Отряд хочет пойти вместе с тобой. Я не смогу удержать их здесь. А коммандос Синка просто не слушают моих приказов.
Не в духе Крита было искать оправданий, а значит, это и не были оправдания; это были обстоятельства, которые предводитель Священного Союза предлагал Темпусу рассмотреть безотлагательно.
— Чудесно. Согласен. Я только хочу убедиться, что ты понял: Зип нам полезнее живой, чем мертвый… в течение одной недели. И что бы ни было между тобой и моей дочерью — или чего не было, — поднял руку Темпус, останавливая возражения Крита, — она связана с Факельщиком, ниси, то есть врагом. Мы оставляем ее здесь. Мы возьмем Джихан и Рэндала, даже если для этого придется связать их, уберем отсюда свои хвосты — твой, мой, Страта, пасынков, Третьего отряда. Смотаемся из этого обреченного города. Но если мы сможем оставить какие‑нибудь силы порядка в помощь Кадакитису, то будем просто кристально чисты.
— Именно поэтому ты прибыл сюда лично? Чтобы слепить кое‑какую затычку, которая не продержится долго, потому что Терон этого не хочет? Тебе известно, что ему нужно… ему нужен покорный спокойный анус империи. А теперь, когда магия повержена или что там еще, — Рэндал пытался объяснить мне, — Терон сможет добиться этого силой оружия. В предстоящей драке я не вижу для нас стороны, на которой мы одержим победу, и ты тоже… надеюсь.
Темпус любовно усмехнулся, глядя на своего заместителя:
— Освободи Стратона, и от ведьмы, и от обязанностей по несению службы, и — это мой строжайший приказ — вы двое лично проследите, чтобы Зип смог установить необходимые контакты. И чтобы никто из наших, включая Третий, не чинил ему препятствий. После этого мы покинем город и вернемся в столицу героями. А что касается моих личных причин, я прибыл сюда для того, чтобы помешать бракосочетанию Джихан.
***
Рэндал пребывал в Гильдии магов вместе с безымянным Первым Хазардом, пытаясь осуществить простое манипулятивное заклятие и превратить топкую почву между наружной и внутренней стенами в сад, когда его нашел Темпус.
Первый Хазард был измучен. Ранканец одних с Рэндалом лет, он обрел магическую силу, когда она таковой уже больше не являлась. Гильдия магов держала население города в благоговейном ужасе несчетное количество лет. Теперь, когда разрушение нисийских Сфер Могущества не позволяло налагать даже самые простые заклятия и сделало бесполезным приворотные зелья, теперь, когда сама магия перестала быть таковой, Гильдия стала опасаться не только снижения доходов.
Когда простые обитатели Санктуария осознали, что теперь никакие щиты не оберегают надменных волшебников, что оплаченные золотом заклятия не работают, что пята Гильдии магов снята с шей как илсигов, так и ранканцев, сама жизнь чародеев оказалась под угрозой.
Вот почему найти способ сделать почву и стены податливыми для магии было не просто упражнением: похоже, чародеям потребуется неприступная крепость, чтобы укрыться от разгневанных горожан.
И Рэндал, чья сила оказалась задета меньше, чем чары местных магов, который носил на бедре откованный мечтами «крис» и обладал покровительством самого Повелителя грез, был призван на помощь собратьями по Гильдии, хотя, когда Гильдия была могущественной, колдуна пасынков любили гораздо меньше.
— Дело не во мне, ты знаешь это, — пытался объяснить Рэндал Первому Хазарду, чье боевое прозвище было Кот и который больше походил на благородного ранканца, чем на опытного адепта, заслужившего такой титул.
— Мое волшебство, — скромно продолжал Рэндал, — является частью проклятьем, а частично порождено грезами: оно не зависит от того, какие силы ослабли.
Ранканский адепт, прищурившись, посмотрел на тайзского колдуна и только потом высказал вслух свое недоумение.
— Значит, оно не является частью нисийского могущества? И ничем иным, что придумали Факельщик, Роксана и прочие северные колдуны?
Чихнув, Рэндал отер веснушчатый нос рукавом, от смущения у него покраснели уши.
— Если бы я был настолько могущественным, разве не смог бы я избавиться от этой проклятой аллергии?
Болезнь снова вернулась к нему — как одно из сопереживаний нынешних трудностей здешних адептов: шерсть, птицы и особенно пушистые создания приводили Рэндала в жалкое состояние. Когда‑то для таких случаев у него имелся носовой платок, потом он обрел силу, сдерживающую приступ. Теперь у него не осталось ни того, ни другого.
Неучтивое замечание Первого Хазарда было прервано появлением послушницы, ворвавшейся со словами:
— Мой господин, какой‑то незнакомый мужчина преодолел наши защитные рубежи, он идет сюда — вверх по лестнице, и с ним его конь…
Симпатичный Первый Хазард опустил голову, уставился на сплетенные на коленях пальцы и солгал послушнице с округлившимися от удивления глазами:
— Мы ждем его. Возвращайся к своей работе… Что у нас там на ужин? У нас будут гости — человек и… его конь.
— На ужин? Ну…
Послушница, девушка‑ведьмочка, с густыми волосами, была невысокой, с милым розовощеким личиком сердечком. И даже ученическая ряса не могла скрыть ее тонкой талии, округлых бедер и высокой полной груди. Рэндал подумал, почему он не замечал ее прежде, но тут же прогнал эту мысль, вспомнив, что он помолвлен и скоро станет супругом Джихан, получив источник могущества, о котором он и словом не обмолвился в стенах теряющей силы Гильдии.
Девушка, с заметным усилием собравшись, сказала:
— Попугаи, блохи, беличьи лапки, господин чародей, и если пожелаете, тушеное мясо.
— Что7 — удивился измученный Первый Хазард, а затем, когда девушка широко раскрыла глаза, прикрыв рот рукой, бросил:
— Забудь об этом проклятом меню и убирайся отсюда. И никого не пускай сюда до сигнала на ужин. Ступай, девочка, ступай!
Девушка метнулась назад, и тотчас же послышался стук копыт, а следом звук, напоминающий грохот фарфора, разбившегося о мраморный пол.
Через широкую двустворчатую дверь, за которой только что скрылась девушка, въехал человек верхом на коне.
Всадник не стал спешиваться; у коня были чудные умные глаза. Взглянув на Рэндала, он застриг ушами. Масти он был смешанной, рыжий с гнедым и серым, но ошибиться было невозможно: тресский конь командира пасынков.
Охваченный жутким приступом аллергии, Рэндал, чихая, заспешил вперед со словами:
— Добро пожаловать, мой командир, добро пожаловать.
А Первый Хазард, Кот, за его спиной изверг проклятие, которое серой болезненной пеленой стало носиться по комнате, пока тресский конь, после того как Темпус спешился, не посмотрел, прижав уши, на эту полупроявившуюся эктоплазму и не разбил ее копытом на мелкие части.
— Чародей, — кивнул Риддлер Рэндалу, — и Чародей. — Коту:
— Ты не оставишь нас, Хазард? Мне нужно поговорить с моим колдуном.
— С твоим колдуном? — переспросил Кот, по привычке продолжая вести себя так, словно обладал прежним могуществом.
Потом он вдруг вспомнил, что ситуация изменилась, и побледнел.
— Ах да, с вашим колдуном. Вас понял, господин Темпус. Ужин начнется на закате — надеюсь, вы почтите нас своим присутствием. Уверен, мы сможем найти… морковь… для вашего коня.
Ни слова про осквернение Гильдии конем, ни единой попытки обрести контроль там, где были бесполезны все усилия: Кот только пожевал губами.
Даже несмотря на то, что у Рэндала снова заслезились глаза, он ощутил глубокое и искреннее сочувствие к молодому Первому Хазарду, хотя в былые времена больше всего на свете хотел обладать такой замечательной внешностью и фигурой и иметь такую великолепную родословную, как этот ранканец, который только что выскочил из своей кельи, чтобы Рэндал смог наедине поговорить со своим командиром.
В Санктуарии ныне имело значение то, кем ты являешься, а не то, как ты выглядишь. А Рэндал был единственный воин‑колдун в городе, который скоро будет ценить воинов гораздо больше, чем колдунов.
— К вашим услугам, мой командир, — произнес Рэндал, пытаясь говорить отчетливо, несмотря на забитый из‑за близости к тресскому коню нос.
— Ты мне нужен, Рэндал.
Темпус уронил поводья треса, и конь застыл, словно прирос к полу, а огромный воин приблизился к невысокому щуплому колдуну, положил руку на его узкие плечи и прошел вместе с ним к пурпурному алькову Первого Хазарда.
— Мне нужна твоя помощь. Мне нужно твое присутствие. Мне нужно все твое внимание — сейчас и всегда.
Рэндал ощутил, как в нем разливается гордость, почувствовал, что вырос на несколько дюймов, его шея вспыхнула от радости.
— Я полностью в вашем распоряжении, Риддлер, — сейчас и всегда, и вам это известно. Я дал клятву Священного Союза. Я не забыл об этом.
А Нико, похоже, забыл, но даже это облачко не могло заслонить свет благосклонности Темпуса — по крайней мере, не целиком, сказал себе Рэндал.
— Не забыли и мы. Отряд скоро выступает в Рэнке, чтобы встретиться там с Нико и отправиться в восточный поход. Ты нужен нам в этом походе, Рэндал, — исключительно как боец Священного Союза.
— Исключительно? Не понимаю. Ведь это Нико нарушил парную связь, а не…
— Дело не в Нико. Дело в Джихан.
— О… О!
Рэндал выскользнул из‑под руки Риддлера, так как ее вес неожиданно стал невыносимым.
— Вот оно что. Она… что ж, это была не моя мысль, этот брак. Вам должно быть известно это. Я не очень хорош… в обращении с женщинами. А она… очень требовательна.
Слова теперь, когда наконец появился кто‑то, способный понять, хлынули потоком.
— Я держу ее как можно дальше от себя, объясняя, что не могу… ну, вы понимаете… до тех пор, пока мы не поженимся. Я так много потеряю… лишусь могущества, а его в наши дни осталось совсем мало. Джихан говорит, что через ее отца мы вновь обретем его, но я не связан с богами. Я связан…
— С другим. Я знаю. Рэндал, кажется, у меня есть решение, которое сможет снять тебя с крючка, если ты поможешь мне.
— О, Риддлер! Я буду так признателен! Она — да не в обиду будет сказано — скорее ваша проблема, чем моя. Если вы только сможете освободить меня от нее, в том случае, если отряд отнесется к этому хорошо… Я тайно скроюсь и присоединюсь к вам в Рэнке, я…
— Никаких тайных исчезновений, Рэндал, — произнес Темпус, обнажая в улыбке зубы.
Эта ухмылка была хорошо известна всем пасынкам Рэндал тупо произнес:
— Мы не можем… повредить ей, мой командир. Никаких тайных исчезновений? Тогда как?..
— С твоего позволения, Рэндал, я умыкну ее — украду твою невесту из‑под самого твоего носа.
— Позволения?! О, Темпус, я буду так признателен, вечно и искренно признателен…
— Значит, я его получил?
— Что? Позволение? Именем Священного Писания и дьяволов, которые любят меня, да! Умыкайте! И да…
— Одного твоего позволения будет достаточно, Рэндал. Не будем вовлекать в это силы, чье поведение мы не можем предсказать, не говоря уж о том, чтобы управлять им.
Женщина в одиночестве прогуливалась по саду, а в доме в это время шла вечеринка. У нее были светлые вьющиеся волосы, уложенные по моде, принятой в столице в этом году: высоко заколотые позолоченными шпильками с вырезанными ликами ранканских богов.
Он подошел к ней сзади и, молниеносно обхватив шею рукой, сказал только:
— Спокойно, я здесь не для того, чтобы сделать тебе больно.
Но божество внутри него, которого не должно было быть здесь, сейчас пробудилось, расправило крылья и потребовало противного. Не обращая внимания на непристойное и все усиливающееся давление, которое оказывал бог войны, мужчина предоставил женщине возможность понять, кто ее держит.
Это не заняло много времени: женщина была ранканкой благородных кровей — ни один человек не смог бы застать ее врасплох без сверхъестественной проворности и ловкости Темпуса.
Она застыла, напрягла все мышцы, так что тело мужчины буквально начало воспринимать намеки божества, и прижалась к нему спиной — первый шаг для того, чтобы выбить его из равновесия, использовать свой опыт арены, обманное движение, отвлекающее внимание, чтобы попытаться бежать.
— Спокойно, — повторил он. — Или тебе придется расплачиваться за последствия.
— Чтоб тебя трахнуло, Темпус, — промолвила она удивительно благопристойным голосом, никак не вяжущимся с ее словами.
Риддлер ощутил, как руки Ченаи сжались в кулаки, а затем расслабились. Позади них в доме люди болтали, звенели кубками.
— У нас на это нет времени, если ты не готова начать прямо сейчас.
Он опустил свободную руку ей на бедро, провел ею по животу, скользнул вниз и сделал такой захват, с которым она никогда не встречалась на ранканских аренах.
— О боги, ты не изменился, ублюдок. Если не мое тело, — за которое ты, уверяю, заплатишь больше, чем оно стоит, — то что еще тебе нужно»?
— Я думал, ты не спросишь. Речь пойдет о пустяковом дельце — покушении на жизнь Терона, организованном тобой. Кажется, что‑то вроде нападения на баржу. Не лучший ход для члена бывшей царствующей семьи: ни для тебя, ни для Кадакитиса, ни для всех твоих уцелевших родичей, которые разделят гнев Терона, если выяснится, кто пытался скормить его акулам.
— Я повторяю, недоносок, чего ты хочешь?
В данный момент времени существовало два ответа на этот вопрос, один из которых был связан с богом в теле Темпуса, нашептывающим: «Она женщина, а женщины понимают только одно. Она боец. Давненько уже у Нас не было бойца. Отдай ее Нам, и Мы будем очень признательны, — а она станет Нашим послушным слугой. Иначе нельзя будет ей доверять».
Богу в своем теле он ответил: «Я не могу доверять Тебе, не говоря уж о ней», а женщине сказал:
— Ченая, помимо очевидного, — продолжая крепко прижимать ее локтем, одно движение которого могло сломать ей шею, Темпус начал сзади задирать пышные юбки, — я хочу, чтобы ты сделала для меня кое‑что. Одной группировке в городе требуется женщина, которая по вердикту богов не может быть побеждена. То, чего я прошу, я прошу ради Кадакитиса, ради продолжения вашего рода, ради блага Санктуария. То, чего просит бог, боюсь, уже дело другое.
Его голос становился все глубже, наполняясь давно сдерживаемой страстью Повелителя Насилия и Грабежей, Крови и Смерти Санктуария.
Ченая была бойцом и была связана с богами. Темпус надеялся, она поймет, что его бог отбился от рук.
Часовой у входа в трубу, ведущую к Крысиному водопаду, ставке Зипа в Подветренной, с заткнутым кляпом ртом плавал в луже собственной крови.
Зип, скользнувший в трубу, в полумраке наткнулся на него и сразу понял: визитная карточка Синка. У часового были отрублены кисти рук и ступни ног.
Он поблагодарил бога, чей находящийся среди болот алтарь посещал до сих пор, что вернулся в ставку один, и, встав на четвереньки, прекратил агонию часового.
Тактика Третьего отряда коммандос была направлена на устрашение; но это соображение не помогло сдержать тошноту. Понимание того, что часовому не потребовалось бы и получаса, чтобы истечь кровью, также не улучшило настроение Зипа: люди Синка, вероятно, следят сейчас за ним из прилегающих хибар, которые Зип считал своим оплотом.
Предводитель Третьего отряда коммандос Синк тихо произнес у него за спиной:
— Есть минутка, сынок? Кое‑кто хочет поговорить с тобой.
Эти слова могильным камнем придавили Зипа, а его сердце грозило разорвать грудь. В течение всей зимы рейнджеры Синка не особенно допекали его. Командир Третьего заявлял о независимости, изображал дружбу, оставляя НФОС Зипа в покое — пока тот следовал советам, которые от случая к случаю давал хладнокровный командир коммандос.
Но тогда шли разговоры об объединении — до того, как Терон посетил Рэнке; до того, как группировка Зипа разрослась настолько, что сама распалась на группировки; до того, как какие‑то придурки из членов НФОС захватили Иллиру, С'данзо и убили ее ребенка; до того, как к дверям Зипа положили стрелу, направленную в Стратона; до того, как Кама, покинув постель Зипа, связалась с Факельщиком, придворным жрецом; до того, как все стало настолько запутанным, что Зип не смог больше удерживать территорию на противоположном берегу Белой Лошади, территорию, которой он никогда не желал, как никогда не хотел стать настолько известным (а значит, представлять отличную мишень), каким сделали его закулисные махинации Синка.
— Поговорить с вами? Ты называешь это разговором?
Голос Зипа дрожал, но Синк не смог бы сказать, от страха или от ярости. В это мгновение сам Зип не смог бы сказать этого. Вокруг него была кровь, липкая, теплая и еще пахнущая жизнью; труп испустил газы и кое‑что похуже, когда смерть освободила мышцы, сдерживавшие содержимое кишечника.
Стоя на четвереньках в крови и дерьме, Зип подумал, что, вероятно, вот она — заслуженная смерть, точно такая, какая так часто являлась ему во снах. Ему захотелось посмотреть, не лезвие ли у него за спиной собирается продолжить разговор.
Рядом с его рукой в кровь со шлепком ступила сандалия, голос Синка с ранканским акцентом произнес:
— Именно так, поговорить. Если бы твой человек сначала поговорил, а потом начал действовать, он был бы жив сейчас.
К Зипу протянулась затянутая в перчатку рука, над ней сверкнула эмблема Третьего отряда: вставший на дыбы конь со стрелами во рту — серебряная, надраенная, без единого пятнышка, нашептывающая о жестокости, настолько легендарной, что даже ранканцы опасались использовать Третий отряд коммандос.
Даже Терон, взошедший на трон с помощью их мечей, если верить слухам, хотел распустить Третий отряд или же попытаться накинуть на него тугую узду. Вот почему, как поговаривали, Темпус, создавший отряд, снова стал его командиром. Никто другой не мог удержать отряд в повиновении. Предоставленные сами себе, коммандос убивали бы ранканских императоров одного за другим, продавая престол тому, кто заплатит больше — Зип слышал, как шутили по этому поводу Синк и Кама, когда они все трое как‑то гуляли в таверне.
Зип позволил Синку помочь ему подняться, озабоченно пытаясь стереть с ладоней липкую кровь. Он не стал спорить по поводу убитого часового: с Синком не спорят, особенно по поводу чего‑либо столь необратимого, как смерть. Лучше приберечь силы на то, чтобы заставить его пересмотреть намерение убить тебя.
Появились люди: по меньшей мере двадцать бойцов — Третий никогда не проводил операции малыми силами.
От вида Камы, в боевом снаряжении с красным знаком Третьего, выжженным на огрубелой коже над правой грудью, у Зипа скрутило желудок.
Она была его головной болью и всегда останется ею.
Зип сказал:
— Что ж, вот он я. Говорите, — и почувствовал, что язык едва слушается его.
Вокруг Камы, как он разглядел (когда его глаза смогли видеть что‑либо помимо мертвеца, без кистей и ступней, беспомощно валявшегося на полу), стояли представители городских группировок, выдававших себя за власть в Санктуарии: Крит, творец тайных деяний Священного Союза, редко появляющийся в мундире и никогда — при свете дня; Стратон, его широкоплечий, плененный ведьмой напарник; Джабал, черный, словно плащ Ишад, с еще более черным выражением на лице; Уэлгрин, начальник военного гарнизона и брат С'данзо, ребенка которой убили люди Зипа, и незнакомая светловолосая женщина, одетая в кожаный костюм для схваток на арене, с сидящей на плече птицей.
Зип понял, что ему нужно быть настороже — такое общество собралось явно не для чего‑то настолько земного, как его казнь. Его взгляд постоянно возвращался к Каме. Зип пытался связать личность ее отца с женщиной, научившей его таким вещам в искусстве любви, о существовании которых он даже не мог мечтать.
И тут до Зипа дошло, почему эти крутые ребята собрались здесь, у Крысиного водопада: причиной был отец Камы. Все они — подручные Темпуса, тем или иным образом: одни по своей воле, другие по обязанности, третьи по принуждению. И никто из них не сможет сказать ни единого доброго слова в защиту Зипа, за исключением, быть может, дочери Риддлера
Страх обострил зрение Зипа, за этими собравшимися знаменитостями он увидел их отряды. Ни один из них и пальцем не пошевелит, чтобы спасти его — слишком неравны силы.
Да и ни Крысиный водопад, ни Зип не заслуживали того, чтобы их спасали, особенно той ценой, которую запросит Третий отряд коммандос. Хорошим свидетельством того был часовой.
Это уж точно. Те, кто захватил Зипа, позаботились об этом.
Делая глубокие вдохи и мысленно решив ничего не говорить этой компании крутых бойцов (в числе которых был Страт, лучший специалист по допросам среди пасынков), Зип вдруг вспомнил, что все‑таки есть кое‑что, что стоит спасти: позади воинов, в длинном ящике, на который с деланным вызовом опирались бойцы Третьего отряда коммандос, хранились зажигательные средства, купленные у бейсибских стеклодувов — бутылки с алхимическими смесями, которые, если бросить их с запаленными фитилями, взрывались дождем осколков и морем пламени. Одна такая бутылка способна была расчистить целую улицу.
С Зипом или без него, революция будет продолжаться, пока бейсибские стеклодувы не перестанут брать деньги НФОС, а у илсигов останется желание сражаться.
Поэтому, решив, что ему все же есть что терять, Зип снова сказал:
— Говорите же. Я что, приглашен на светскую вечеринку?
— Нет, — сказала незнакомая ему женщина, та, на плече которой сидела похожая на ястреба птица, — это совет, точнее, суд над тобой.
От Крысиного водопада Кама вернулась с красными глазами и в таком смятении, что торопливо взбежала наверх по черной лестнице в доме Молина, надеясь успеть приказать девкам приготовить ванну, чтобы смыть с себя запах Зипа и уложить волосы до того, как Факельщик увидит ее.
Но Молин был дома: Кама услышала доносящиеся из гостиной голоса Факельщика и какого‑то ранканца.
Она застыла в ужасе, внезапно осознав, что не может встретиться с жрецом — только не сейчас, с липкими бедрами и клокочущей кровью; вся природа ее отца воспротивилась в ней иметь что‑либо общее с этим полукровкой‑ранканцем, полукровкой‑ниси, который, однако, спас ей жизнь и которому она была так обязана.
Но является ли долг тем же, что и любовь? Шутовское «судилище» над Зипом, спланированное заранее, перевернуло ей душу.
Исход — приговор условного оправдания — был обеспечен указом Темпуса. Зип был единственным, кто этого не знал.
На ее памяти это было самое жестокое действо, которое одни люди творили над другими, и она была добровольным участником его, захваченная человеческими страстями тех, кто потерял своих близких, пытаясь оправдать одних и заново обрести других — и все потому, что ее отец приехал из Рэнке, посмотрел на то, что делают с Санктуарием жалкие людишки, и остался недоволен.
Иногда Кама ненавидела Темпуса даже сильнее, чем ненавидела богов.
Поэтому после того, как остальные удалились, она осталась с Зипом, чтобы слизнуть пот возбуждения с его прекрасного молодого тела и стереть смятение с сердца единственным известным ей способом.
Зип был… Зипом, ее ошибкой, ее физическим партнером, каким никогда не сможет стать Молин. Но и только. Кама никогда не могла превратить это в нечто большее или сделать так, чтобы это переросло в нечто большее само, или позволить Зипу убедить ее, что это может стать чем‑то большим.
Ему была нужна помощь. Все использовали его, швыряя туда‑сюда, словно мячик. Каме было жаль молодого повстанца. И этой ночью она утешила его.
Воспоминание о случившемся заставило ее стремительно бежать из дома Молина, так как Факельщик был слишком проницателен, чтобы его могли одурачить невинные отговорки и ссылки на головную боль, — сегодня ночью Кама не могла притворяться.
Она бродила по душным ночным улицам, прекрасно сознавая, чем это грозит, и почти надеясь на то, что к ней пристанет какой‑нибудь карманник, зомби или бейсибец: подобно отцу, доведенная до крайности, Кама страстно желала только открытого насилия. Она убила бы даже пасынка или рейнджера Третьего отряда, посмей тот встать на ее пути в этот вечер.
Она заглянула в «Единорог», почти желая драки, но никто не обратил на нее внимания.
Она скакала наугад по улицам верхом на украденной лошади, позволив ей самой выбрать путь, пока не поняла, что очутилась у моста через Белую Лошадь.
Пришпорив лошадь, она пересекла мост и дала волю слезам.
Теперь она хотела Крита, но для чего, чтобы обнять или убить, она не смогла бы сказать, даже если б от этого зависела ее жизнь. Крит, как сказал бы Зип, был делом прошлым, но Крит заметил, что она осталась с Зипом.
Кто знает, возможно, она осталась с Зипом из‑за Крита, прижимавшегося бедром к своему напарнику. Страт же искал другое общество — Ишад должна была дать ему то тепло, которое Крит приберегал для службы, сторожевых разъездов и тайных ночных операций.
Поэтому, когда ее гнедая словно по привычке притрусила к чудной калитке Ишад, Кама заморгала, избавляясь от слез, и сердито вытерла глаза тыльной стороной руки.
Ноздри ее наполнились летним зловонием реки Белая Лошадь, несущей свои воды в море, и благоуханием ночных цветов оккультных сортов, разводимых Ишад в своем саду.
И запахом разгоряченных лошадей: два коня переступали, привязанные к ограде дома Ишад, и одним из них был огромный вороной Крита. Кама узнала его по звезде и шраму, когда тот повернул голову к лошади, на которой она сидела, и тихо фыркнул.
Кобыла, признав его, загарцевала, и Кама поняла, что ее лошадь и конь Крита связаны любовными узами.
Ненавидя себя за то, что увиденное задело ее, за свое смятение и сомнение, Кама спешилась, пытаясь ни о чем не думать.
И, подойдя к калитке дома женщины‑вампирки, толкнула ее вспотевшей ладонью.
Возможно, она шла навстречу своему року, — у Ишад не было причин давать ей поблажку, которой пользовались Стратон, его напарник Крит и отец Камы, что было следствием какой‑то сделки, подробностей которой Темпус никогда не открывал.
Если Крит здесь, Кама должна увидеться с ним.
Любовь засасывает, сказала она самой себе, и подумала, что ответил бы на это он.
Кама, не успев придумать оправдание своему приходу, постучала в дверь Ишад, загадочным образом освещенную, так как перед ней не горел факел и не мерцала свеча. Всегда можно сказать, что ей нужно доложить командиру.
Если Крит здесь. Если это не ловушка. Если некро‑мантка в это лето не переключилась на женщин.
Внезапно дверь отворилась, появилась невысокая темная фигура и затворила дверь за собой, так что Кама была вынуждена отступить назад и опуститься на одну ступеньку.