До того, как дракон воспарит, он нечто среднее между рыбами и черепахами. После того, как он воспарит, его размеры определить невозможно.
The Yuan Kien Lei Han
Начнём хотя бы с размеров. По причинам, которые до сих остаются дискуссионными, многие динозавры были очень крупными животными. Затем, видимо, наступило время более мелких и быстрых существ. Одним из очевидных вариантов выживания для крупных животных было уменьшать свои размеры, что некоторым удалось, хотя большинство всё же вымерли. Другой выход состоял в сохранении размеров при уменьшении веса, благодаря чему животное становилось более быстрым и в то же время снижались его энергетические затраты. В примитивных сначала полостях позвонков, и чем дальше — тем больше, по мере того, как начинало сказываться преимущество снижения веса, стал вырабатываться водород. Эти первые метаморфозы вряд ли были значительными. Но мелкие изменения, развивавшиеся на протяжении многих поколений, все же оправдывались. В конце концов, вполне стоило наполнить шины шасси большого современного самолёта дорогим гелием вместо воздуха, чтобы сохранить вес.
Мифический дракон в полёте. Неизвестно, но вполне возможно, что это дракон Еавуд в юности. В конечном счёте он вымахал в огромного Дракона Пендора и уже в этом качестве был подчинён Волшебником Гедом. Но намного ранее, во дни Эльфарран и Морреда, он натворил бед на западном берегу Осскила, пока не был изгнан оттуда магом Эльтом, сведущим в Именах (У. Ле Гуин «Волшебник Земноморья»).
Обратите внимание, что, хотя дракон этот совершенно мифический, художник придал ему многие особенности истинных драконов: тело производит впечатление самовоспаряющего, крылья — это изменённые рёбра грудной клетки, что позволяет существу иметь четыре лапы, оснащённые достаточно внушительной, но лишённой когтей мускулатурой, ну и явно уменьшенная челюсть, пусть жутковатая на вид, но при таком уменьшении производящая впечатление хрупкой: для того, чтобы уменьшить вес.
Обратите также внимание на оборонительный характер островной архитектуры, рассчитанной на то, чтобы сделать невозможным приземление в пределах города.
В период эволюционного безумия — вроде того, какое предшествовало исчезновению динозавров, — любой начавшийся процесс имеет тенденцию доходить до предела. Так и здесь: пока соседи по планете экспериментировали с рогами и складками, протодракон становился всё легче и легче. Кости его становились всё более полыми и почти невесомыми. Массивный бронеподобный панцирь, присущий его предшественникам, сохранился лишь в районе головы. Мы можем предположить, что этот предок дракона был одним из крупных схожих с кенгуру хищников, настигавших своих жертв уже скорее прыжками, чем бегом. Прыжки эти, по мере уменьшения веса, становились всё более дальними, пока описанное в «Драконе Севера» расстояние в полмили не окажется преодолеваемым одним махом. (Хотя я не утверждаю, что в случае с Драконом Севера мы имеем дело с описанием существовавшего некогда протодракона. Мне кажется более вероятным, что это был молодой самец дракона, ещё только осваивающий полёт.) На этой стадии становится особенно важным овладение контролем над телом, находящимся в воздухе. Рёбра грудной клетки при этом преобразились в «крылья», незначительные по дальности прыжки стали планированием, а планирование — полётом.
Драконы никогда не были господствующими существами на планете; их особый способ существования доставлял им слишком много неудобств. Но они, кажется, достигли естественного баланса, обретя свою экологическую нишу и, подобно птицам, благополучно пережив исчезновение динозавров. Они никогда не были обитателями лесов — их слишком большие и уязвимые тела нуждались, прежде всего, в укромных пещерных логовах. С неизбежностью драконы оказались жителями утёсов и скал, озирающими равнины в поисках подходящей добычи среди обширных стад травоядных. Сравнительно слабая защищённость пригодных для их проживания жилищ — особенность, которая, возможно, отличала и предшествовавших им динозавров. Таким образом, драконы, согласно описаниям, стали одними из наиболее территориально собственнических животных. Это то, в чём сходятся все источники.
Он вернулся, чтобы взлететь из долины. Начал взлёт с прыжка и, как только подпрыгнул, обнаружил, что летит.
К. С. Льюис «Плавание «Утреннего Путника«»
Вновь, впервые за сотню лет Глаурунг, первый из Уролоки, огненных драконов Севера, вышел ночью из ворот Ангбанда. Он был ещё молод и достигал лишь половины своего возможного роста, ведь жизнь драконов длинна и неспешна, но Эльфы в смятении бежали перед ним в Эред Вифрин и Дорфонионе. И он осквернил поля Ард-галена.
Дж. Р. Р. Толкин «Сильмариллион»
Здесь мы вплотную приблизились к тому участку моей концепции, который сам я расцениваю как наиболее спорный и спекулятивный. Я считаю, что самки рода драконов, хотя они и развили способность полёта наряду с самцами, в конце концов, утратили умение летать, фактически возвратившись к земноводному способу существования. Свидетельств этому поразительно много, стоит лишь допустить саму такую возможность.
Прежде всего, встречаются, особенно в народных сказках, бесчисленные упоминания матерей и бабок драконов, являющихся, так или иначе, «людьми». Во-вторых, предания другого рода изобилуют монстрами женского пола, типа троллей-женщин, которые, когда они описаны более или менее подробно, имеют, оказывается, слишком много общих черт с драконами, чтобы быть кем-то, кроме драконов. В-третьих, во всём мире драконы, невзирая на их огненную сущность, связаны с водоёмами, водными источниками, колодцами и т. п.
Обычно предполагается, что мы имеем дело с множеством разнородных существ — летающие драконы, плавающие драконы, а также фигурирующие во многих историях гигантские ползающие змеи, не плавающие и не летающие. Я думаю, что, хотя, возможно, существовали различные разновидности драконов, все они были очень сходны по своей природе. К тому времени, когда на планете появился Человек, драконы выработали собственный жизненный цикл, в пределах которого взрослые самцы могли летать, юные — были ещё не достаточно велики по объёму, чтобы достигать необходимой подъёмной силы, а самки оставались вблизи матери-воды, либо жили, вообще её не покидая или покидая изредка.
Троллица была огромным чудищем, мертвенно бледным как Хел* и тучным как бык; по виду — змея с рыбьим хвостом. Она разевала свою ужасную пасть с далеко выступающими вперёд зубами, и яд и искры разлетались вокруг от её челюстей; и яд изливался обильно на Хогни и его друзей.
Andra Saga Jarls
___________________________
* В скандинавской мифологии — богиня смерти. — Прим. переводчика.
Мы полагаем, что Драконы вовсе не склонны погибать от голода, поскольку, как мы читаем в книгах по естественной истории, эти чудовища легко переносят голод. Но впоследствии, насыщая свои чрева, Драконы становятся ненасытны.
Улисс Алдровандус
Причины, вызвавшие эту стадию эволюции, можно установить лишь предположительно. Драконы освоили воздух и таким образом пережили экологический кризис, приведший к исчезновению динозавров. Но когда кризис миновал, не было уже никакой реальной нужды продолжать летать — недостатки более лёгкого, чем воздух, тела теперь выявлялись в состязании с гораздо более эффективными птицами. Но в это время условия подходящей среды обитания навязывают драконам тот образ жизни, который мы рассмотрим в следующей главе. Территориальное собственничество оформилось на стадии, где места спаривания «узурпировались» наиболее успешными самцами, а их победа в состязании за место под солнцем определялась умениями летать и выдыхать пламя. Потому, хотя для выживания отдельно взятой особи никакой нужды в полёте уже не было, он всё ещё был необходим для самовоспроизводства вида в целом. Подобное и сейчас характерно для множества существующих видов: определённая наиболее отличительная черта самцов — к примеру, хвост райской птицы или призывные ягодицы мандрила — должна быть исключительно привлекательной для самок либо служить достижению превосходство над соперником в целях продолжения рода.
Кроме этого, у нас есть современное свидетельство из истории экспедиции во Флориду, где недалеко от леса была замечена и убита крылатая змея. Её крылья были настолько маленькими, что едва могли бы оторвать животное от земли. К тому же христиане наблюдали, как аборигены испытывали затруднения при удалении головы этого мёртвого чудовища, что, как они заключили, было связано с каким-то суеверием.
Улисс Алдровандус «История Змеев и Драконов»
Сексуальная демонстрация у животных затрагивает многие аспекты их поведения. Один из наиболее ярких примеров — самец райской птицы, который для привлечения самки не просто выращивает экзотическое оперение, а затем его демонстрирует. Нет, он добавляет к этому арсеналу ещё танец и пение. Самцы некоторых видов этих птиц специально расчищают себе участки для танца и украшают их цветами и яркими предметами. Другие демонстрируют себя, повисая вверх ногами на ветвях деревьев, да ещё издавая при этом необычные призывные звуки.
Существа же столь экзотические, как драконы, могли вести себя не менее экзотично как в поединке с самцами-конкурентами, так и в ухаживании за самкой. И чем более необычное поведение мы сможем себе представить, тем ближе оно может оказаться к реальности.
У самок же необходимости во всём этом нет и не было, зато была масса причин отказаться от серьезных неудобств самого механизма полёта — громоздкость, приметность и уязвимость. Водоёмы и речки обеспечивали драконицам более доступную и безопасную среду обитания, тем более что это избавляло их от проблемы делить логово с таким коварным животным, как дракон-самец. Потому самки возвратились к воде, а заодно — к более умеренным размерам. Но некоторые особенности драконов у них, безусловно, остались — ядовитые выделения, способность изрыгать хотя бы искры, если не крупные языки пламени, отталкивающий вид и — при отсутствии опасности — прямохождение.
Именно этой последней особенностью, унаследованной ими от предков-динозавров, объясняются народные предания о драконах, чьи матери и бабки были людьми. Для простых людей отличительным признаком Человека является не разум, не орудия труда или речь, а способность передвигаться на задних ногах. Противостоящий им в качестве врага дракон-самец, если он не спасался полётом, старался держать свою самую уязвимую — нижнюю — часть ближе к земле. Но самка, чья грудная клетка не была обременена «крыльями», оставалась, скорее всего, прямоходящей, защищаясь, при необходимости, короткими когтистыми передние лапами, мало чем отличающимися от режущего или колющего оружия человека. В «Беовульфе» есть особенно замечательное описание того, каким должно было представляться наблюдателю такое человекообразное и всё же нечеловеческое существо. 
«Он сделал большой глоток, а потом… сожрал почти всего мёртвого дракона… Нет ничего, что дракон любит так же, как свежую драконину. Именно поэтому так редко можно встретить более одного дракона на страну.»
К. С. Льюис «Плавание “Утреннего Путника”»
Всё начинается и заканчивается яйцом. Из пустынной ночи к пруду тяжко приближается дракона. Она пьёт, затем ненадолго присаживается на корточки рядом с водоёмом и откладывает три яйца, которые присыпает холмиком земли и сухой листвы. Занимаясь всем этим, она негромко напевает. Далеко на севере, на фоне звёзд над горами на мгновение взмётывается язык пламени: это старый дракон всё ещё отстаивает своё право на водоём для спаривания. Дракона отвечает на этот сигнал каркающим криком и продолжает свой труд. Как только он оказывается завершён, она поднимается на задние лапы и вразвалку уходит прочь, по-прежнему напевая.
Предложенная выше схема включает эру, обычно никак не представленную в эволюционных диаграммах — Мифический период. Это время, в течение которого драконы, хотя и вымершие физически, всё ещё продолжали жить и развиваться в памяти народов. Продолжительность этого периода должна варьироваться в зависимости от места на планете. Если же меня попросят точно определить момент, когда подлинные воспоминания окончательно превратились в мифы, я скажу что это произошло тогда, когда знание о том, что у драконов было лишь одно неуязвимое место, превратилось в выглядящую куда более логичной веру, будто у них имелось лишь одно уязвимое место. Без сомнения, был достаточно продолжительный период, в течение которого некоторым племенам всё ещё приходилось сражаться с реальными драконами, и потому в этих племенах сохранялось истинное знание, в то время как в других местах уже воспевались в преданиях волшебный меч и единственное уязвимое место, куда дракону следовало нанести удар.
Присыпанное землёй яйцо — размером с два сжатых кулака. Его скорлупа гладкая и твёрдая, как прекрасный фарфор, но в ней постепенно, по мере того, как внутри пошевеливается и растёт жизнь, высвобождаются питательные вещества. Внутренняя поверхность размягчается и поглощается развивающимся в ней тельцем, пока скорлупа не окажется ломкой и тонкой. Ощутив свой час, существо внутри яйца напрягается, распрямляясь. Скорлупа трескается.
В лунном свете к пруду, чтоб напиться, приближается небольшое стадо лошадок-эогиппусов. Их вожак чутко вздрагивает от слабого вздрагивания почвы, и все они дружно поворачивают головы, чтобы посмотреть, как лопнул холмик по соседству. Они видят тонкий тёмный силуэт, извивающийся над землёй, а затем мягко соскальзывающий в водоём. Безмятежные, они возвращаются к своему питью.
Схоронившись в воде, наш пока ещё крошечный монстр слизывает с себя остатки скорлупы — пробуждая тем самым пожизненную привычку поедания веществ, содержащих кальций. Он отдыхает, а затем начинает осматриваться в водных зарослях рдеста. На этой стадии у него присутствуют зачатки лап, а по обе стороны шеи топорщатся «воротнички» внешних жабр. Он шести дюймов в длину и похож на большого тритона, и лишь характерная широкая драконья маска отличает его от других ящериц. На рассвете он встретится с братом, а следующей ночью — с обитательницей последнего из трёх этих яиц: самочкой — более темной тёмной по окраске, более широкой в талии и с менее ярко выраженным хвостом.
Временами мне жаль, что жену я сожрал…
Столь высокий уровень смертности — плата за избранный драконами особый способ существования. Тело дракона, за исключением лётных камеры, обладает определённым весом. Голова, лёгкие, сердце, кишечник, мышцы, кости, шкура, крылья — все они изначально что-то весят, но хрупкие кости могут быть полыми, а существо может двигаться медленно, чтобы избежать наращивания мышечной массы. Лётные камеры также обладают весом, но их вес нейтрализуется газом, находящимся внутри, так что каждая из них создаёт ещё и определённую подъёмную силу. И когда камеры дракона достаточно выросли, каждая способна взять на себя долю общего веса тела — при условии, что он не будет увеличиваться одновременно с ними — и тогда существо взлетит.
Этот период занимает около тридцати лет. Каждую зиму дракон впадает в спячку. А каждое лето в нём мучительно быстро разрастается новая лётная камера. Но даже летом он должен быть вялым и малоподвижным — он не может позволить себе мышечной массы для быстрого движения, потому что мышцы — это дополнительный вес. Не может позволить себе он и панцирь или другой более прочный, чем его шкура, покров для защиты от нападений, потому что кость, хитин или чешуя это тоже вес. Почти неуязвима лишь его голова, потому он использует свой гипнотизирующий взгляд не только при охоте, но и для того, чтобы сосредоточить всё внимание, а значит — и атаки своих врагов на этой единственной неуязвимой части. (Фактически, он куда более уязвим для острых клинков, чем для другого твёрдого, но тупого оружия: его шкура спружинит под ударом дубины или брошенным камнем, но может оказаться пробитой клыком или когтем.)
Так, подыскав себе логово, то есть, найдя узкую длинную расщелину в основании скалы и поглотив тело её предыдущего, подобного ему обитателя, совсем недавно отползшего туда и погибшего после неудачной попытки загипнотизировать злобного саблезуба — наш дракон переживает свою долгую мучительную юность. Всё время, сколько удаётся, он проводит в своей пещере, лишь иногда выползая наружу поохотиться — хотя в силу того, что основной объём его тела составляют не плоть и не кровь, он нуждается в куда меньшем количестве еды, чем любое другое животное подобных размеров. Одной дикой свиньи ему хватает на целый месяц. В таких вылазках он — ползающий червь, медленный и безобразный, кажущийся со стороны существом неодолимого веса. Чтобы поймать добычу, он залегает в засаде, дожидаясь подходящего животного, оказавшегося в пределах его видения и воздействия. Воду он пьёт из безопасного водоёма.
Через некоторое время выпиваемой воды и костей жертв оказывается недостаточно, чтобы обеспечить его необходимым кальцием, и он начинает заглатывать камни и небольшие валуны. Процесс ускоряется. Лётные камеры, которые в течение ряда лет были заполнены водородом лишь частично, то есть ровно настолько, чтобы уменьшить потребность в весе и, соответственно, в мышцах, начинают теперь заполняться полностью. Мускулы лап частично атрофируются, зато наращиваются мышцы крыл. Безветренными вечерами его, исполненного неопределённой тоски и смутных желаний, влечёт наружу даже когда он не хочет есть. Он встаёт на задние лапы и с шумом машет отросшими крылья. Он подпрыгивает и ненадолго взлетает.
Прыжки продолжаются и становятся всё выше. Инстинкт управляет давлением на мембраны лётных камер, открывая и закрывая соединительные клапаны и стабилизируя положение в воздухе. Дракон учится пользоваться крыльями, ведь нападает он в сумерках, когда крыльям предстоит отвечать за безопасность приземлений, хотя он почти невесом и падение едва ли травмирует его, если, конечно, он будет достаточно осторожен и не наткнётся на острый горный хребет. А затем в один из тёплых вечеров благодаря очередному прыжку он попадает в угасающие уже потоки одинокого термаля и возносится ввысь. Там даёт себя знать его ощутимо изрядный объём — дракона кренит, болтает, раскачивает в нисходящих потоках и бросает вниз, на камни. Страх вынуждает его мембраны принять меры для сохранения спокойного состояния; железы тут же выделяют кислоту, стекающую вниз по стенкам лётных камер. Быстрый спуск прекращается, дракон покачивается в спокойном воздухе, а затем начинает плавный подъём, всё выше и выше… Он, наконец, летит!
Там, где предгорья переходят в собственно горы, он обнаруживает около двух десятков подобных ему, кружащих над тёмным каровым озером. Всё, что ниже, — это голые бесплодные скалы, отравленные останками многих поколений драконов. Драконы кружат, образуя спираль, круги которой, становясь всё уже и уже, приближаются к точке, находящейся как раз над центром карового озера. Эта вершина спирали — место старого гигантского дракона, «владеющего» каровым озером. Дракон же, находящийся чуть ниже, испытывает его, в то время как те, кто находятся ещё ниже, завоёвывают своё место в спирали в долгой серии индивидуальных поединков, пока не удостоятся права стать следующим претендентом. Наш дракон покачивается в танец во внешнем круге. Всю ночь он кружит там, выдыхая очень небольшие порции пламени и рискнув пока вступить лишь в две незаконченные стычки с другими молодыми драконами. Но на вершине спирали идёт реальное сражение. Там старый гигант и его конкурент, уже не раз опалённые горючими струями из глотки противника, сошлись близко, фыркая своими пятидесятиярдовыми языками пламени и маневрируя, чтобы взять верх. «Верх» — практически в буквальном смысле, потому что с каждым всплеском пламени бойцы теряют подъёмную силу, и соревнование должно выявить, кто из них сможет воспарить над другим, всё ещё продолжая выдыхать пламя: кто окажется выше, изрыгая при этом огонь на выдохшегося соперника и вынуждая того снизиться. Именно одержавший верх как раз и станет лучшим среди танцующих в полёте. Тем самым он докажет, что его гены наиболее достойны быть переданными следующему поколению драконов. На сей раз побеждает старый гигант, а его претендент соскальзывает на уровень ниже — но он ещё может вернуться…
Тремя ночами позже старый гигант побеждён. В последнем усилии, чтобы ещё раз проявить свою силу, он изрыгает газа больше, чем может себе позволить, — теряет подъёмную силу и начинает планировать вниз, но по пути оказывается очень близко от нашего дракона. Инстинкт соперничества, призыв карового озера порой оказывается сильнее даже инстинкта выживания. Ещё один могучий выброс пламени, и, поскольку наш