Самостоятельным, хотя и тесно связанным с геокультурным синдромом, феноменом является крайне противоречивая геополитическая самоидентификация России – исторически сложившиеся типы восприятия российскими элитами и населением роли своей державы в мире.
Представленным выше смысловым “склейкам” ВЕЛИЧИЯ-ПОРЯДКА и ДЕМОКРАТИИ-СВОБОДЫчетко соответствуют многократно описанные стереотипы исторического сознания:
· “Мы побеждали благодаря сильному государству, духовности, готовности беззаветно служить Родине, а проигрывали, когда поддавались иноземному влиянию. Россия никого никогда не завоевывала, а только освобождала, присоединялись к ней добровольно”.
· “Наше величие не на полях сражений, а в культуре, науке, искусстве, технологии, обретенных благодаря Европе, проигрывали же мы из-за деспотического азиатского государства”.
Геополитическая самоидентификация в первом ее варианте имеет религиозную, идеологическую и нравственно-метафизическую подоплеку: “Россия – вождь славянства (православия, коммунизма, антизападного фронта обиженных и оскорбленных). Россия – светлый островок среди царства тьмы, предмет вожделений сил мирового зла”. Обратный полюс – не менее распространенное самоуничижение: “Россия – тюрьма народов, жандарм Европы, коммунистический оккупант. Нас никто не любит, но мы это заслужили. Роль России – преподать трагический урок другим странам и народам, показать, как не надо делать”.
Отсутствие нравственного и метафизического начала во второй позиции препятствует солидаризации и мобилизации вокруг нее, укрепляя нигилизм и разобщенность. Поэтому к “величию России” как к высшему сакральному символу сегодня апеллируют практически все общественно-политические движения. Вопрос только в том, как это “величие” достигается – западными или антизападными средствами.
Любопытно, что обеим рассмотренным позициям присуща общая черта – признание фатального одиночества российской державы на мировой арене и отсутствия у нее надежных союзников. (“У России только два союзника: русская армия и русский флот”.)
Представим себе человека, который то безмерно возвеличивает себя, свое могущество, свою роль и миссию, то беспредельно самоуничижается, терзаясь своей беспомощностью и беспросветным одиночеством. Так ведут себя невротики. Соответственно, в политической культуре России обнаруживается синдром геополитического невроза.
Устойчивость данного синдрома заставляет подозревать наличие противоречащих друг другу, рассогласованных геополитических структур, в которые входит Россия. Геокультурное доминирование Европы, о котором шла речь выше, обусловливает и основного геополитического контрагента России – альянс, или “концерт”, ведущих западных держав. Достижение геополитического престижа в глазах именно этой референтной группы было со времен Петра I главным осознанным или неосознанным ориентиром для правящих российских элит[6] (навязчивое стремление постперестроечных кремлевских лидеров попасть в “восьмерку” – из той же серии).
Какую же роль обычно играла Россия (СССР) в отношении западного альянса? Несколько упрощая, можно утверждать, что таких ролей было две – роль челленджера, безуспешно противопоставляющего себя мировому лидеру (Великобритании в XIX в. и США в XX в.), и роль союзника, инструментально используемого против другого челленджера[7]. Поскольку Россия всегда нуждалась в финансах и располагала многочисленной, отважной и неприхотливой армией, вторая роль доставалась ей особенно часто. Так, Габсбурги на протяжении XVII – XIX вв. использовали Россию как таран против Османской империи; немецкие княжества союзничали с ней против Швеции и Польши, Англия и Франция – против Фридриха Великого, Англия и Австро-Венгрия – против революционной Франции и Наполеона, Антанта – против кайзеровской Германии, США, Англия и Франция – против Гитлера.
Оказываясь в положении челленджера, Россия неизменно обнаруживала себя в одиночестве на европейской арене и с течением времени драматически сдавала свои позиции (крымская война после русского триумфа 1812 – 1814 гг., распад СССР после советского триумфа 1945 г.). Будучи инструментально используемым союзником, Россия не достигала больших стратегических целей (контроля над проливами, “коммунизации” всей Европы), зато “отыгрывалась” на прилегающих странах “Лимитрофа” (Кавказ, Польша, Прибалтика, Финляндия, Центральная Европа), тем самым порождая зоны устойчивой русофобии.
Объективно вторичная роль, неизбывное одиночество на геополитической арене Европы и мира, недружелюбие ближайших соседей и бывших сателлитов находятся в остром противоречии с представлениями России-СССР о собственной великой миссии (объединить славянство, дать миру православие или коммунизм, реализовать евразийскую идею). Это глубинное социально-структурное противоречие и лежит в основе того болезненного комплекса, который я полушутливо назвал геополитическим неврозом.
Отсюда – известная “игра в поддавки” при победе западнической партии, расставание с провинциями и сателлитами и последующий неизбежный откат к великодержавным настроениям, имперской политике, отчуждению от Запада и внутренним репрессиям, вносящие весьма существенный вклад в циклическую динамику.