Толпа в архаической и классической Греции

С.Г. Карпюк

Значение действий масс в политической жизни древней Греции неоднократно обсуждалось историками. Однако внимание уделялось прежде всего эллинистическому периоду, либо речь шла об организованных действиях. В этой работе мною будет сделана попытка проанализировать значение толпы в политической жизни архаической и классической Греции.

Для начала следует определиться с вопросом о том, что такое «толпа». Для социологов толпа – это случайное скопление людей (aggregation), сплоченная на основании сравнительно посторонних и временных связей; для психологов – группа, кооперация внутри которой носит сравнительно случайный и временный характер[1].

Точка зрения на это явление историков вообще и историков античности в частности имеет некоторые отличия. Историки обычно смешивают понятия «толпа» и «(народные) массы»[2]. Для исторических исследований, по нашему мнению, больше подходит определение немецкого ученого Д. Хердера, который определяет толпы как «группы людей с общими традициями, намеренно действующими совместно вне существующих рамок для того, чтобы достичь одну или несколько специально определенных целей»[3].

Оговорюсь сразу же, что меня интересует, прежде всего, «политическая толпа», т.е. людские сборища, которые оказали влияние на политическую жизнь древнегреческих полисов. К примеру, Платон в диалоге «Хармид» (154а) описывает прекрасных юношей и толпу почитателей, следующих за ними. Однако этот случай может заинтересовать меня только в том случае, если он вызвал какие-либо политические последствия. То же самое относится и к религиозным процессиям.

Роль толпы в социально-политической жизни древней Греции архаического и классического периодов практически не изучена. Только немногие ученые обратили внимание на этот феномен[4]. Так, Вирджиния Хантер пыталась продемонстрировать «психологический» взгляд Фукидида на проблему толпы[5], а Джош Обер, подчеркивая роль масс в исторических событиях, рассматривал революцию Клисфена как результат спонтанного восстания афинского демоса[6].Но это – уникальные примеры интереса ученых к толпе в древней Греции.

Как же можно объяснить подобное отсутствие интереса к этой сфере? На мой взгляд, на то есть две причины. Во-первых, этот феномен имеет гораздо меньшее значение в сравнении с хорошо организованными и эффективно функционировавшими полисными институтами. Следует сразу же, впрочем, отметить, что изучение неорганизованных массовых выступлений может выявить степень политической организованности древнегреческого общества. Во-вторых, изучению роли неорганизованных массовых сборищ в древней Греции препятствует сам характер наших источников. Исследования о роли толпы в истории начали проводиться на материалах европейской истории XVIII–XIX вв. (Гюстав Ле Бон, Жорж Рюде и др.)[7], причем в качестве источников использовались полицейские архивы, газетные публикации и т.п., т. е. «источники изнутри». Но исследователи истории древней Греции имеют в своем распоряжении только «источники извне» – сочинения древних авторов, по большей части крайне враждебные любым проявлениям массовой активности. Надписи и папирусы ничего не дают в данном случае, поскольку отражают более поздний период (например, первое упоминание слова ochlos в надписях относится лишь к концу II в. до н.э.)[8].

Есть две возможности для изучения роли толпы в древнегреческом обществе. Первая, лексический анализ, предполагает отбор соответствующей лексики и изучение ее употребления в текстах. Вторая, ситуационный анализ, требует выявления в текстах ситуаций, связанных с действиями толпы.

Ранее мною была предпринята попытка реализовать первую возможность, и мои предыдущие работы были посвящены терминологии (если быть более точным – лексике) толпы, прежде всего слову ochlos – возможно, ключевому слову в этой сфере[9]. Конечно, само появление слова ochlos отражало социальные реалии классических Афин. Но древнегреческие авторы использовали его не только в значении «толпа», но и для обозначения низших слоев населения, «черни», т. е., в зависимости от контекста, оно приобретало социальную либо ситуационную характеристику. То же самое можно отнести к plethos, hoi polloi и даже к demos [10].

Анализ лексики древних авторов помогает прояснить только одну сторону проблемы, а именно: отношение самих авторов к толпе. Поэтому необходимо рассмотреть всевозможные свидетельства древних авторов, которые имеют хотя бы косвенное отношение к действиям толпы в политической жизни. Предлагаемая мной выборка, возможно, и не является исчерпывающей, однако немногочисленность случаев упоминания толпы сама по себе характерна.

В архаическое время и тем более в гомеровский период неорганизованные массовые сборища были крайне редким явлением, но поэтому стоит присмотреться к народным собраниям (сходкам)[11]. Народные собрания были вполне обычным социальным феноменом уже в гомеровское время; они созывались басилеем или знатью и не собирались без их согласия (как на Итаке – Od. 2. 26-27). Уже в то время существовала агора как место для сбора народных собраний – открытое пространство, обозначаемое специальными мраморными маркерами[12]. Агора была обычным местом сходок народного собрания, но с конца архаического – начала классического периода для проведения народного собрания выделяются уже специальные места: можно упомянуть ekklesiasterion в Метапонте вместимостью 8 тысяч человек, датируемый серединой VI в.[13]

Народное собрание состояло из граждан-воинов и первоначально не было чрезмерно организованным. Его участники выступали за или против предложений, выдвинутых царем либо знатью посредством криков одобрения или неодобрения[14]. Как показывает случай с Терситом из «Илиады» (2. 211–277), знать доминировала на таких сходках и могла предотвращать спонтанные выступления рядовых воинов. Терсит рассматривается Гомером именно как представитель этой массы рядовых воинов (plethus – 2. 143, 278, demos – 2. 198), иего «значимое» имя как будто бы подтверждает это[15]. Но даже здесь нет никаких следов действий толпы, и протест Терсита остался только словесной акцией.

Если перейти к архаическому периоду, то в нашем распоряжении почти исключительно афинский материал. Наиболее ранний – о заговоре Килона, в подавлении которого принял участие афинский демос. Действительно, согласно сообщению Фукидида, афиняне «всем миром» (pandemei) осадили Килона и его сторонников на Акрополе. Но употребление данного слова совсем не обязательно должно предполагать спонтанное, неорганизованное действие народных масс. Например, тот же Фукидид использует pandemei, сообщая о выступлении в поход всего спартанского войска (5. 33. 1), которое никоим образом не может быть охарактеризовано как неорганизованное, или о поголовном участии афинян в строительстве «Длинных стен» по указанию Фемистокла (1. 90. 3) и т.п. Таким образом, когда Килон захватил Акрополь в 636 или 632 г., не было всеобщего восстания, и демос поддержал действия архонта Мегакла (Herod. 5. 71; Thuc. 1. 126–127)[16]. И не случайно до нас дошла столь мощная традиция об алкмеонидовской скверне. Алкмеониды были предводителями, но не восстания, а выступления афинян против попытки захвата тиранической власти. Речь в данном случае скорее может идти о мобилизации афинян – противников тирании, но не о спонтанном действии народных масс. Толпа как таковая еще не появляется[17].

Афинская демократия берет начало с сопротивления афинян Клеомену и Исагору в 508/7 г. Восстание афинян против спартанцев и их союзников уже с большим основанием можно представить как спонтанное действие масс. Это событие много раз рассматривалось историками,[18] но наш интерес лежит исключительно в степени организованности этой акции, т.е. можно ли в данном случае говорить о неорганизованных массовых действиях демоса. Поэтому посмотрим на источники именно с этой точки зрения.

Согласно Геродоту, после того как Клеомен изгнал семьсот семейств – сторонников Клисфена, Совет восстал и отказался подчиняться Клеомену и Исагору (antistatheises de tes boules kai ou boulomenes peithesthai). Клеомен вместе с Исагором и его сторонниками захватил Акрополь; в ответ на это остальные афиняне объединились (Athenaion hoi loipoi ta auta phronesantes) стали их осаждать (Herod. 5. 72). В аристофановской «Лисистрате» хор афинских стариков ностальгически вспоминает прежние дни, когда Клеомен «бежал, сдав мне оружие» (Lys. 277). Сообщение Аристотеля в целом базируется на геродотовом, однако автор «Афинской политии» добавляет некоторые детали. Согласно Аристотелю, «Совет оказал сопротивление, и демос собрался вместе» (tes de boules antistases kai sunathroisthentos tou plethous), и затем народ (demos) осаждал запершихся на Акрополе Клеомена и Исагора в течение двух дней (Ath. pol. 20. 3).

Проблема заключается в том, чтобы выяснить, насколько организованным было выступление афинян против Клеомена и Исагора. Джош Обер описывает «клисфеновскую революцию» следующим образом: «Осада афинянами Акрополя в 508/7 г. лучше всего может быть интерпретирована как беспорядки, т. е. яростное и более или менее спонтанное восстание значительной части афинских граждан»[19]. И далее: «Конституция Клисфена направила энергию восстания демоса в интересах собственной самозащиты в стабильную и работоспособную форму государственного устройства»[20]. При этом Обер делает очевидное для него сопоставление между осадой Акрополя и штурмом Бастилии во время Великой французской революции[21]. Он указывает на употребление в «Афинской политии» пассивного причастия от глагола sunathroizo (20. 3) и дает свою версию перевода: «…Совет оказал сопротивление, и толпа собралась сама собой (the mob gathered itself together – sunathroisthentos tou plethous)»[22]. Такой перевод действительно предполагает активные действия толпы, даже беспорядки.

Дж. Обер совершенно прав, указывая на то, что пассивное причастие sunathroistheis имеет скорее рефлексивное, нежели пассивное значение, но в его переводе события в Афинах явно «революционизируются» по сравнению с тем смыслом, который в них вкладывал Аристотель[23]. Следует отметить, что в «Афинской политии» это причастие было использовано еще дважды: при описании собрания Совета в ходе реформ Эфиальта (25. 4) и при описании сбора афинских сил на агоре в период борьбы против тирании тридцати (38. 1). Во всех трех случаях мы имеем дела с общественными собраниями (сборищами) в экстраординарных ситуациях, но никак не с беспорядками. Кроме того, К.Раафлауб указал на крайне незначительный уровень урбанизации Афин в то время, что не дает возможности говорить о массах городского населения[24]. Речь может скорее идти о мобилизации граждан-воинов на защиту автономии полиса[25]. Роль демоса несомненно была велика[26], но демосом мог руководить Совет, а, кроме того, в городе оставались сторонники Клисфена.

Еще одно возражение гипотезе Обера: был ли готов афинский демос выступить спонтанно без какого-либо лидерства? Всего за шесть лет до описываемых событий было совершено убийство Гиппарха. Фукидид пишет: «Аристогитону, правда, удалось, затерявшись в нахлынувшей толпе, пока спастись, но затем он был схвачен и мучительно погиб» (Thuc. 6. 57. 4, пер. Г.А.Стратановского). Эта толпа (ochlos) cостояла из граждан, принимавших участие в Панафинейской процессии (6. 57. 2) на Панафинейской дороге в северной части афинской агоры. Данное сборище определенно было организованным (религиозная процессия), и, очевидно, поэтому Гиппий сравнительно легко смог взять ситуацию под контроль (6. 58. 1-2). Таким образом, процессия не превратилась в поле действия толпы даже в такой критической ситуации. Очень трудно предположить, что социальная психология афинского демоса изменилась столь стремительно за столь короткое время. Поэтому восстание против Клеомена и Исагора должно было иметь лидеров, и умолчание о них наших (весьма скудных) источников – еще не аргумент.

Действительно, в «Афинской политии» не говорится о каких-либо лидерах афинского демоса после изгнания Клисфена и его сторонников. Но Совет (и для нас не имеет значения, был ли это Совет четырехсот, Совет пятисот или даже Совет Ареопага) был в состоянии организовать демос; в любом случае, кто-то же должен был вести переговоры с Клеоменом? Таким образом, можно скорее говорить о мобилизации афинского демоса, гражданского ополчения, а не о спонтанных массовых беспорядках (действиях толпы).

Дошедшие до нас источники, сообщающие о событиях первых двух третей V в. до н. э., не содержат никаких намеков о действиях толп. Период Пелопоннесской войны более «благоприятен» для нашего исследования. Пелопоннесская война стала суровым испытанием на прочность для полисных институтов. Но даже в таких экстраординарных условиях в наших источниках немного явных свидетельств активности толпы, массовых беспорядков, влияния массовых неорганизованных сборищ на политическую жизнь.

Казалось бы, описанная Фукидидом борьба группировок демократов и олигархов на Керкире должна предоставить подобный пример. Но в данном случае можно наблюдать действия вполне организованных политических групп олигархов и демократов, которые с переменным успехом, но совсем не спонтанно уничтожали друг друга (3. 70–81; 4. 46–48). Это означает, что Фукидид не мог даже представить себе участие толпы в гражданской вражде. Стасис, гражданская вражда, не предполагала участие в ней неорганизованных массовых сборищ. Напротив, стасис был нежелательным, но вполне логичным результатом обострения политической борьбы в городе[27]. Толпа как политический феномен не существовала для Фукидида, и действия толпы, по его разумению, не могли оказать какого-либо влияния на политическую жизнь.

Тем не менее, необходимо проанализировать все случаи упоминания Фукидидом неорганизованных сборищ и действий толпы в невоенном контексте[28]. Нам будет необходимо ответить на несколько определенных вопросов, таких как: 1) из кого состояла толпа? 2) какова была цель данного сборища? 3) в каком месте собиралась толпа? 4) какова была степень ее организованности?

Случаи упоминания действий толпы у Фукидида не очень многочисленны. Первый, в экскурсе о тираноубийцах, был рассмотрен нами выше. Другой интересный случай – речь Перикла, который «выступил перед гробницей на высоко поднятом помосте, для того чтобы слова его были слышны как можно дальше в толпе» (2. 34. 8, пер. Г.А.Стратановского). Эта толпа (homilos) состояла не только из граждан. Перикл адресовался ко всему сборищу горожан и чужеземцев (panta homilon aston kai xenon xumphoron) (2. 36. 4). Целью сборища была организованная государством похоронная церемония, и местом ее проведения был Керамик[29]. Несомненно, это было организованное сборище (помост свидетельствует о специальных приготовлениях), но не слишком: не только граждане и их семьи, но также метеки и иностранцы могли присутствовать там.

Почти теми же словами можно охарактеризовать церемонию отплытия Сицилийской экспедиции (6. 30–32), когда все население города (ho allos homilos hapas – 6. 30. 2) пришло в Пирей попрощаться с моряками и воинами. Толпа состояла из афинян, иностранцев и «доброжелателей» (eunoi) афинян (6. 32. 2). Берега гавани Пирея стали местом этого сборища. Церемония носила религиозный характер и была с очевидностью организована государством (6. 32. 1), но толпа была скорее самоорганизующейся, поскольку люди пришли по собственной инициативе.

События периода олигархического переворота 411 г. также представляют интерес с точки зрения политической активности толпы. После того как Фриних был убит и власть олигархов пошатнулась, толпы гоплитов собрались в Пирее с целью организовать действия против олигархов (8. 92. 5–6). Спонтанные неорганизованные сборища начались также и в самих Афинах (8. 92. 7–8). Но, что очень характерно, эти неорганизованные сборища весьма быстро (на следующий день) преобразуются во вполне организованное заседание народного собрания в театре Диониса в Пирее (8. 93. 1 и 3).

В поставленных в 411 г. комедиях Аристофана «Лисистрата» и «Женщины в народном собрании» нет никаких свидетельств о самодеятельных сходках. Однако характерен сам факт привлечения внимания к спонтанным действиям женщин в народном собрании.

«Греческая история» Ксенофонта дает нам несколько весьма интересных случаев. Фиванский военнопленный Койратад после того как корабль причалил в Пирее, затерялся в толпе (ochlos), а затем бежал в Декелею (Hell. 1. 3. 22). Это – крайне редкое, если не уникальное, упоминание о частых, если не ежедневных толпах в Пирее. Пирей был крупнейшим портом, и, конечно же, там постоянно толпились портовые рабочие, экипажи судов и т.п. В том же 408/7 г. толпа (чернь, ochlos) из Пирея и Афин собралась, чтобы встретить Алкивиада (Hell. 1. 4. 13). Последний случай достаточно трудно интерпретировать. Вполне возможно, что ochlos означает здесь афинскую чернь (низшие слои населения или демоса), как и во время суда над стратегами – победителями при Аргинусах, когда чернь (ochlos, т.е. большинство народного собрания) требовала немедленного осуждения стратегов (Hell. 1. 7. 13). Но в случае со встречей Алкивиада мы имеем дело с реальным массовым сборищем. Вопрос заключается в том, было ли оно специально организованным. По моему мнению, Алкивиад через своих сторонников смог подготовить общественное мнение и прибыл в Пирей в день празднования Плинтерий (Hell. 1. 4. 12)[30]. Таким образом, это был редкий пример организованного массового сборища, использованного в политических целях; сборище это было официальной религиозной церемонией.

Для Ксенофонта и Платона осуждение стратегов – победителей при Аргинусах – стало наиболее явным примером превращения афинской экклесии в неконтролируемую толпу. Как же в действительности можно оценить процесс над стратегами?

Обратимся, прежде всего, к источникам, главными из которых являются Ксенофонт и Диодор. Оба они в описании процесса преследовали в первую очередь моральные цели[31]. Ксенофонт стремился продемонстрировать отсутствие филантропии среди афинского демоса[32]. Уже в «Греческой истории» он пытался по возможности ярче показать недостатки демократического правления. По мнению самого Ксенофонта, толпа может действовать как в благоприятном, так и в неблагоприятном направлении. Главный враг – чернь, «незнающие».

Согласно Ксенофонту, во время суда над стратегами-победителями афинское народное собрание под влиянием демагогов приобретает все более и более неприятные черты. Не случайно он обозначает экклесию как plethos в «Греческой истории» 1. 7. 12, но как ochlos уже в следующем параграфе (1. 7. 13). В данном случае речь идет не о толпе как сборище, а об афинской черни.

Что касается возвеличения Сократа, то такой задачи Ксенофонт в начале работы над «Греческой историей» еще себе не ставил[33]. Первая часть «Греческой истории» (1 – 2. 3. 9) была написана Ксенофонтом еще в молодости, до того, как его восхищение Сократом стало очень сильным. В этом труде Ксенофонт не упоминает о том, что Сократ был эпистатом[34]. Ксенофонт пишет лишь о том, что некоторые из пританов отказались ставить вопрос об осуждении стратегов на голосование, поскольку это было бы нарушением закона (Xen. Hell. 1. 7. 4). Версия о председательствовании Сократа на суде над стратегами появилась позже и у Ксенофонта (Memorab. 1. 1. 18; 4. 4. 2)и у Платона (Plat. Apol. 32b) как иллюстрация точки зрения о противодействии одного большинству (plethos – Plat. Apol. 31)[35].

Для нас важно «очистить» текст Ксенофонта от эмоций и постараться выяснить, имеем ли мы дело с реальным неорганизованным сборищем. Враги стратегов (прежде всего Ферамен) использовали религиозный праздник Апатурии для своей пропаганды (здесь можно провести параллель с прибытием Алкивиада в Афины). Апатурии были исключительно семейным праздником, и никаких общих собраний не предполагали. В силу специфики праздника (поминание умерших родственников) речь могла идти только о небольших сходках родичей, и информация передавалась «от дома к дому». Конечно же, Ферамен при этом мог использовать этот праздник для агитации среди родственников погибших[36]. Таким образом, было оказано воздействие на настроение народного собрания, но для этого не потребовалось никаких многолюдных сборищ.

Неверно представлять и само народное собрание просто как экзальтированную толпу. У народного собрания были причины негодовать: потери среди афинских граждан в результате этого сражения были слишком значительны, даже в сопоставлении с потерями в результате сицилийской катастрофы. Конечно, нет точных данных о потерях, хотя и Ксенофонт и Диодор свидетельствуют о 25 потерянных афинских кораблях (Xen. Hell. 1. 6. 34; Diod. 13. 100. 3–4). По мнению Б.Страусса, общие афинские потери составили около 3300 человек,[37] а, по мнению Р.Бака – до 5000[38]. В любом случае у народного собрания были серьезные основания для осуждения стратегов; нельзя говорить только об экзальтации.

О толпе граждан вновь говорится в «Греческой истории», когда Ксенофонт описывает возвращение посольства Ферамена в Афины в 405 г.: «И как только они вступили в город, большая толпа собралась вокруг них (ochlos periecheito polus)» (2. 2. 21). Положение осажденных Афин было критическим: свирепствовал голод. Очевидно, именно это стало причиной того, что толпа людей ожидала послов у ворот либо на агоре. Но нет никаких свидетельств об активных действиях толпы. Напротив, только на следующий день послы сообщили народному собранию об условиях мира (2. 2. 22). Народное собрание и в теории, и на практике доминировало (даже в этот тяжелый для полиса период) над любыми возможными неорганизованными сборищами.

Интересно провести сравнение с точкой зрения Андокида, современника Фукидида и Ксенофонта. Оратор ни разу не употребил слово ochlos, не описывал он и действий толпы. Во всем корпусе Андокида можно найти только одно место, которое имеет отношение к рассматриваемой проблеме, однако весьма показательное. Процесс над Андокидом по обвинению в нечестии происходил в 400 г., но в своей успешной речи «О мистериях» он описывает события 415 г., когда он был заключен в тюрьму по обвинению в осквернении герм и профанации мистерий. Естественно, что Андокид не был объективен и стремился представить события в выгодном для него самого свете[39]. Но его аудитория хорошо представляла реалии общественной жизни Афин; поэтому описываемая оратором картина должна была быть реалистичной хотя бы в этой специфической части.

Андокид сообщает, что некий Диоклид видел заговорщиков, идущих вниз от Одеона к орхестре рядом с входом в театр Диониса. «Он затем увидел людей числом около трехсот, стоящих группами по пять или десять, а иногда – по двадцать человек» (Andoc. 1. 38). Можно ли это сборище считать толпой? Нет, поскольку люди стоят группами и не совершают единых действий. Перед нами картина (реальная или вымышленная – в данном случае не имеет значения) подготовки к заговору. Но, что очень важно, и оратор, и его слушатели могли вообразить театр Диониса в качестве возможного места массовых сборищ. И действительно, в Афинах не было других мест для организации массовых сборищ, кроме площадей внутри или рядом с полисными учреждениями. Их можно было использовать нелегально лишь ночью, как и случилось на этот раз.

Все это показывает отсутствие признаков политического значения толпы в Афинах даже в самом конце Пелопоннесской войны – в самый тяжелый период для институтов афинского полиса. Организующие силы оказывались сильнее дезорганизующих тенденций. Отсутствие реальных действий толпы в Афинах в период Пелопоннесской войны – очень важный показатель. Это означает, что толпа и ее действия не являлась средством политической борьбы. Тем не менее, можно говорить и о некоторых переменах. На рубеже V и IV вв. полис стал платить гражданам за посещение народного собрания, потому что граждане стали предпочитать неформальные сборища официальным (Aristoph. Eccl. 183 sq., cf. 290 sq., 380 sq.).Увеличение платы за посещение экклесии до трех оболов стало ответом, поначалу достаточно успешным (Aristoph. Eccl. 299-310; Plut. 171, 329 sq.)[40]. Причина снижения интереса к политическим собраниям – не в инфляции и не в пауперизации значительной части афинского населения. Причина в том, что произошли важные изменения в социальной психологии.

Наиболее проницательные и умные афинские политические лидеры не могли не понимать этого. По крайней мере один из них – Алкивиад – действительно почувствовал перемену. Алкивиад первым использовал для своей агитации не только народное собрание или похоронную церемонию, но сделал попытку превратить религиозную церемонию в массовое сборище в честь его собственного возвращения в Афины. Эта попытка оказалась довольно успешной, но осталась исключением.

Поведение Гипербола, другого (хотя и менее известного) демагога, было гораздо более типичным. Несмотря на радикализм Гипербола, его отношение к афинскому демосу и к правилам политической борьбы мало отличалось от отношения политических деятелей более раннего периода. Он действовал традиционно – через суд и народное собрание. Но в конце его карьеры и жизни обстоятельства требовали от него обратиться непосредственно к массам. Афинская nautikos ochlos, столь страшившая олигархов (Thuc. 8. 72), сконцентрировалась на Самосе, где Гипербол находился в ссылке. У нас нет никаких сведений о том, что он пытался напрямую воздействовать на настроения массы (как это позже сделал Алкивиад). Гипербол остался в прежних рамках политической борьбы; в результате он оказался без защиты и был убит (Thuc. 8. 73. 3)[41].

События, произошедшие в Аргосе в 370 г., предоставляют нам возможность рассмотреть действия толпы вне Афин. Действительно, skutalismos («скитализм», закон дубины) в Аргосе является наиболее ярким примером обострения внутриполитической борьбы в Греции после падения спартанского господства на Пелопоннесе.

Историки часто описывают это выступление как пример неорганизованных революционных действий масс[42]. Каждый в состоянии вообразить толпы простонародья, которые забивают аристократов до смерти дубинами: картина, похожая на крестьянские восстания в Восточной Европе или Китае. Однако наши источники рисуют совсем другую картину. Так, Диодор[43] пишет: «Среди греков это движение (neoterismos) было названо «законом дубины» (skutalismos), получив это название по способу казни» (15. 57. 3). После этого идет описание внутренней борьбы в Аргосе, но ни слова о действиях толп! Согласно его сообщению, демагоги возбудили массы (plethos) против знатных и имущих сограждан, и демос без тщательного разбирательства приговорил к смерти всех обвиненных и конфисковал их собственность (Diod. 15. 58. 1). Ни Дионисий Галикарнасский (Ant. Rom. 7. 66. 5), ни Плутарх (Praecepta gerendae reipublicae. – Moral. 814 B) не противоречат этому сообщению. Единственный из сохранившихся источников, современник событий, Исократ пишет, что «аргосцы умертвили (apolluousi) наиболее знатных и богатых из своих сограждан» (Isocr. Philip. 5. 52). Из утверждения Исократа не следует, что погибшие обязательно были убиты во время массовых беспорядков.

Таким образом, и в Аргосе в 370 г. не было ни массовых беспорядков, ни агрессивных действий толпы. Казни богатых граждан стали результатом правосудия, как аргосский демос представлял его себе в тот момент. Скитала в руках аргосских демократов была не «дубиной народной войны», а лишь орудием казни, чем-то вроде гильотины.

Итак, можно ли считать, что толпа как социальный феномен и действия толпы оказали значительное влияние на политическую жизнь доэллинистической Греции? Ответ ясен: нет. Но каковы были причины этого?

Можно указать на демографические причины и на типы поселений в архаический и классический периоды греческой истории. Греческие города были весьма невелики. Общее население Аттики не превышало 300 тысяч[44]. Конечно, в греческих городах были отдельные места, где могла собраться толпа: агора, театр и, пожалуй, все (улицы жилых кварталов были крайне узкими)[45]. Но и агора, и театр, и акрополь были местами для организованных гражданских событий, церемоний и т.п. Все эти места контролировались должностными лицами полиса, и могли быть использованы для неофициальных сборищ разве что ночью (как это наблюдал или воображал Андокид). Нет никаких свидетельств о массовых беспорядках во время Олимпийских, Немейских, Истмийских либо Панафинейских игр (во всяком случае, в архаический и классический периоды).

На мой взгляд, все эти причины вторичны и не настолько важны. Главная причина заключается в том, что греческая демократия управлялась слабо организованной толпой граждан, и ее критики в некотором отношении были правы (в их глазах и заседания народного собрания могли превратиться в толпу). Действительно, для граждан психологическая необходимость в массовых сборищах могла выражаться в сходках народного собрания. Античная демократия, демократия прямого действия, предотвращала возможную активность толпы.

Некоторые изменения происходят в конце V – начале IV в. Знамением перемен становится появление общественных сборищ, которые – хотя бы частично – выходят за рамки официальных. Наиболее яркий пример – попытка Алкивиада и его сторонников организовать толпу встречающих его в Пирее. Но эти перемены были слишком незначительны, чтобы оказать сколько-нибудь существенное влияние на политическую борьбу в греческих полисах. И даже столь могущественная афинская «морская чернь» была не более чем частью афинского населения, и нет никаких сведений о попытках организовать с ее участием какие-либо массовые действия. Демагоги оставались лидерами демоса не только по названию: они продолжали использовать полисные институты. И эти институты должны были быть полностью или частично разрушены, чтобы дать возможность для действий толпы.

Подобные условия создаются уже в эпоху эллинизма. К сожалению, наши источники по политической жизни эллинистического времени крайне фрагментарны, но один эпизод действий толпы в Александрии Египетской в самом конце III в. до н. э. достаточно подробно описан в XV книге труда Полибия. Речь идет о мятеже, направленном против Агафокла, приближенного Птолемея IV Филопатора, который нам представляется достойным подробного рассмотрения.

Рассказ о падении Агафокла обычно рассматривается исследователями как образец «трагической истории»,[46] как литературный источник[47] и т. п. Такой подход совершенно справедлив, но недостаточен. Конечно, Полибий на примере Агафокла стремился продемонстрировать, какое влияние могут оказывать советники на царей[48]. Однако цели историка в данном случае отнюдь не ограничивались лишь «драматизацией» повествования. Историк описывал события, делая сопоставления с личными впечатлениями (сравнивал поведение толпы в Александрии и Карфагене – 15. 30. 10). Даже если рассказ о расправе над Агафоклом и был «драматизирован», все же он основывался на исторических фактах. Для нас важнее всего то, что Полибий рассматривал толпу как реальную политическую силу.

Выступление александрийцев было организовано (или спровоцировано) противниками Агафокла, прежде всего Тлептолемом, который контролировал доставку продовольствия в Александрию (15. 26. 11). Оно произошло непосредственно после смерти Филопатора, в 204/3 г., когда Агафокл, пользуясь малолетством нового царя (Птолемея V Эпифана), фактически захватил власть в свои руки. Поводом для недовольства массы населения стали преследования родственников Тлептолема (15. 27. 1–2). В результате «толпа (plethos) вознегодовала; тайные совещания с глазу на глаз кончились, и недовольные то выходили ночью и писали повсюду угрозы, то собирались толпами днем и давали волю ненависти своей против правителей» (15. 27. 1–2, пер. Ф. Мищенко). Речь случайно спасшегося противника Агафокла Мойрагена воспламенила солдат и недовольство усилилось (15. 29. 1–3). «И не прошло и четырех часов, как люди всех национальностей, как солдаты, так и граждане, стали призывать к совместному нападению…» (15. 29. 4).

Несмотря на ночное время, шум и возмущение нарастали (15. 30. 2). «Одни с криками собирались на стадионе, другие произносили зажигательные речи, третьи метались по городу… Уже площади кругом дворца, стадион и улицы были переполнены народом (ochlos) всех состояний, равно как и площадь перед театром Диониса» (15. 30. 3–4, пер. Ф. Мищенко, с изменениями).

«К этому времени собрался народ из целого города, что не только гладкие места, но даже лестницы и крыши домов были заняты народом, причем слышались беспорядочные крики и гул, ибо вместе с мужчинами были женщины и дети. В самом деле, в Александрии, как и в Карфагене, дети (paidaria) не меньше мужчин принимали участие в подобных смутах» (15. 30. 9–10, пер. Ф. Мищенко). Толпа стала звать юного царя (15. 31. 1).

После этого активную деятельность разворачивают «македоняне» – плохо известный нам тип воинского контингента, которые получают в свои руки юного царя и требуют наказания виновных (15. 31. 2-5). «День клонился к вечеру, а толпе (plethos) было не на ком сорвать злобу» (15. 32. 6). Используя подобное психологическое состояние толпы, Сосибий добивается у юного царя выдачи на расправу Агафокла и его близких» (15. 32. 6 и сл.).

Далее Полибий описывает расправу над Агафоклом и его родней, которая происходила на стадионе. «Все родственники разом отданы были в жертву толпе, и мятежники кусали их, кололи копьями, вырывали глаза; чуть кто падал, его терзали на куски, и так замучили всех до последнего. Вообще египтяне в ярости страшно свирепы» (15. 33. 9–10, пер. Ф. Мищенко). Еще более спонтанно происходила расправа над руководителем умерщвления царицы Арсинои (сестры и жены Птолемея IV Филопатора) Филаммоном. Оно произошло в его собственном доме, и важную роль в этой акции играли девушки, воспитывавшиеся вместе с Арсиноей (15. 33. 11–12).

Разнородная городская толпа (как бы ее ни называл Полибий – plethos, ochlos pantodapos или как-нибудь иначе) становится в Александрии активным участником политической борьбы. Толпа заполняет улицы города, собирается на стадионе. Каковы же отличительные признаки александрийской толпы? Полибий специально и на лексическом, и на описательном уровнях подчеркивает ее разнородность. Она состояла как из воинов, так и из гражданских лиц, как из египтян, так и из греков, как из мужчин, так и из женщин и детей. Последнее обстоятельство историк особо подчеркивает, говоря об участии детей (подростков) в городских беспорядках как о специфике Александрии и Карфагена. Специально оговаривается и многонациональный (panta ta gene) состав толпы. П.М. Фрейзер не без основания настаивает на участии именно этнических египтян в расправе над Агафоклом[49], полагая, что Полибий, говоря о египтянах, именно их и имел в виду. Целью сборища была расправа с ненавистным царедворцем. Движение масс людей отмечалось по всему городу, но центром стал стадион. Действия толпы первоначально были спонтанными, но враги Агафокла постепенно направили их в нужное русло.

Действия толпы в птолемеевской Александрии принципиально отличаются от действий масс в более ранние периоды греческой истории. В Александрии в массовых беспорядках принимают участие и граждане, и неграждане, и греки, и египтяне, и мужчины, и женщины. Активность масс не прекращается ни днем, ни ночью, охватывая при этом весь город. Центром ее становится стадион. Характерно, что нет никаких сведений о каком-либо участии в этих событиях полисных институтов, хотя Александрия формально и была полисом[50].

Все происходит совершенно иначе, чем в греческих полисах, и это еще раз подтверждает глубокое различие в сфере социальной жизни между классическим и эллинистическим периодами греческой истории.

Как ни странно, толпа (точнее: опасность толпы) в V-IV вв. имела большее значение в идеологической сфере. Противники демократии из окружения Платона и Исократа стали широко использовать понятие ochlos в значении необузданной толпы афинских граждан. Ксенофонт при описании процесса над стратегами – победителями при Аргинусах – пытался описать поведение демоса как свойственное толпе. Для платоновского Сократа и толпа, и чернь – одно и то же. Для Платона, Исократа и их последователей ochlos – прежде всего чернь, и в своих сочинениях они не использовали примеры деятельности толпы, массовых беспорядков, но лишь неодобрительно отзывались о вполне официальных сборищах – народном собрании, суде. Платоновский Сократ избегал ежедневной