В ночь на 14 марта 1939 г. под прямым нажимом Берлина словацкий парламент заявил о выходе Словакии из состава федеративной Че- хо-Словакии. В это же время вооруженные формирования Карпатской сичи в Подкарпатской Руси начали заранее согласованный с Берлином вооруженный путч, сделав попытку захватить склады с оружием, объекты инфраструктуры, административные учреждения и разоружить полицию и жандармерию. Сичевикам удалось захватить вокзал, почту и разоружить несколько чехословацких патрулей. Поднятый по тревоге генералом Прхалой Хустский стрелковый полк и части 12‑й чехословацкой стрелковой дивизии получили приказ восстановить порядок. На улицы Хуста были выведены легкие танки и артиллерия чехословацкой армии. В столице Подкарпатской Руси в ночь на 14 марта шли настоящие уличные бои украинских сичевиков с частями чехословацкой армии, в рядах которой служило много карпатских русинов. При поддержке бронетехники чехословацким подразделениям удалось быстро сломить сопротивление сичевиков в хустском отеле «Коруна», где было взято в плен около 50 повстанцев. Помимо Хуста, вооруженные столкновения чехословацкой армии с формированиями Карпатской сичи имели место в Малом Березном, Торуни и других населенных пунктах Подкарпатья. Путч сичевиков был подавлен; число жертв исчислялось сотнями раненых и убитых; основные потери понесли путчисты[443].
Однако ликвидация путча не означала стабилизации положения и восстановления чехословацкого контроля над регионом. В ночь на 14 марта 1939 г., почти одновременно с попыткой вооруженного путча сичевиков, венгерские войска по договоренности с Гитлером перешли новую венгерско–чехословацкую границу на подкарпаторусском участке и начали оккупацию Подкарпатья. Столкнувшись с активным вооруженным сопротивлением подразделений 12‑й чехословацкой стрелковой дивизии, венгры на некоторое время были вынуждены приостановить наступление. В боях с венгерской армией на территории Подкар- патья в марте погибло как минимум 40 чехословацких военнослужащих и около 100–120 было ранено[444].
|
|
Cокончательной ликвидацией Второй Чехословацкой республики и с оккупацией чешских земель вермахтом 12‑я чехословацкая дивизия прекратила сопротивление. В ходе военных действий 23–24 марта венгерские войска захватили также населенную русинами часть Восточной Словакии с городами Собранце и Снина. Под давлением Берлина правительство Словакии было вынуждено согласиться с вхождением данных территорий в состав Венгрии.
Накануне венгерской оккупации, когда части 12‑й чехословацкой дивизии еще оказывали сопротивление венгерским войскам, 15 марта 1939 г. в Хусте состоялось заседание подкарпаторусского сейма, на котором был принят конституционный закон об образовании независимого государства под названием Карпатская Украина во главе с президентом. Большинством голосов президентом новообразованного государства был избран Августин Волошин. Государственным языком Карпатской Украины был объявлен украинский язык; цветами государственного знамени — синий и желтый; государственным гимном — «Ще не вмерла Украина».
Современные украинские исследователи исключительно высоко оценивают провозглашение Карпатской Украины 15 марта 1939 г., пафосно трактуя это скорее опереточное событие, являвшееся лишь промежуточным звеном Восточноевропейского проекта Гитлера, как «победу украинской правды за Карпатами, ознаменовавшую консолидацию украинских сил и превращение этнической массы в народ»[445].
|
|
Между тем, символичным выглядит то обстоятельство, что заседание сейма, объявившее о независимости нового государства, оказалось последним, а помпезно провозглашенное на нем государство Карпатская Украина — по сути, мертворожденным.
Уже на следующий день после заседания сейма венгерская армия вступила в Хуст, вскоре установив контроль над всей территорией Под- карпатья. Волошин со своим кабинетом бежал в Югославию через территорию Румынии. Просьбы Волошина к Германии вмешаться и не позволить Венгрии оккупировать Карпатскую Украину были проигнорированы Берлином.
Таким образом, Берлин, использовав ОУНовцев и режим Волошина для расшатывания и дестабилизации послемюнхенской Чехословакии, без сожаления пожертвовал ими в пользу более важного союзника в лице Венгрии. В награду за труды на благо нацистского рейха Берлин предоставил Волошину возможность жить в протекторате Богемия и Моравия и преподавать в Украинском свободном университете в Праге. Но все попытки Волошина возобновить в какой–либо форме свою политическую деятельность германские власти неизменно игнорировали. Примечательно, что еще в домайданной Украине при президенте Леониде Кучме Волошин был удостоен звания Героя Украины.
Агония послемюнхенской Чехословакии стала одновременно и агонией провозглашенной Волошиным Карпатской Украины, которая изначально оказалась мертворожденным государственным образованием. С марта 1939 г. территория Подкарпатской Руси была полностью оккупирована Венгрией, что завершило двадцатилетний период пребывания Подкарпатья в составе чехословацкого государства.
|
|
Известный украинский историк и рафинированный львовский интеллектуал Ярослав Грицак признает, что победа «украинского проекта», являясь результатом взаимодействия ряда факторов, не была изначально предопределена, поскольку существовало большое число альтернативных этнокультурных проектов на украинских землях, вероятность реализации которых была достаточно высока[446].
Конкретизируя данную мысль Грицака в отношении Подкарпатской Руси, не будет преувеличением констатировать, что окончательное торжество «украинского проекта» в данном регионе в огромной степени являлось результатом действия внешних факторов, заинтересованных в навязывании украинской идентичности местному карпато–русско- му населению. Этот процесс достиг своего пика после конференции в Мюнхене, предопределившей приход к власти в Подкарпатской Руси Волошина, который, пользуясь прямой поддержкой нацистской Германии и опираясь на вооруженные структуры украинских националистов, проводил репрессивную политику насильственной украинизации местного карпато–русского населения.
МЮНХЕНСКОЕ СОГЛАШЕНИЕ 1938 г. И СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ В БОЛГАРИИ (ОСНОВНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ). Борис Боев
Мюнхенское соглашение об отторжении Судетской области от Чехословакии и ее передаче Третьему рейху определило трагическую судьбу как Чехословацкой Республики, так и всего мира.
Сговор четырех европейских стран — Великобритании, Франции, Германии и Италии — с закулисной поддержкой Соединенных Штатов Америки вызвал сильный международный отклик и по сути явился решающим шагом на пути разжигания Второй мировой войны. Эта статья имеет целью показать основные тенденции в развитии социально–политической ситуации в Болгарии до, во время и непосредственно после Мюнхенского соглашения. Особое внимание уделено анализу деятельности различных молодежных (главным образом студенческих) групп и организаций в период с осени 1938 до весны 1939 г. Такой акцент не является случайным. Ведь в период после 19 мая 1934 г. в Болгарии была установлена диктатура, запрещавшая всю легальную партийно–политическую деятельность.
«Болгарский след» в Мюнхенском соглашении
В мюнхенской капитуляции Западных держав перед гитлеровской Германией присутствовал и «болгарский след», оставленный активной дипломатической деятельностью царя Бориса IIIнакануне конференции. Болгарский правитель опасался, что спор о судьбе Чехословакии между Германией, с одной стороны, и Францией и Англией, с другой, может привести к новому общеевропейскому и даже мировому военному конфликту. Борис IIIпытается разрешить Судетский кризис дипломатическим путем. Его цель — создать «общий блок западного мира»[447].
Борис IIIсчитал, что Англию и Германию может объединить общая угроза от «красного Петра Первого» (т. е. со стороны СССР и Иосифа Сталина)[448]. В середине сентября 1938 г. болгарский царь посетил Лондон и Париж, где встретился с английским и французским премьер–министрами с Невиллом Чемберленом и Эдуардом Даладье. Чемберлен просил Бориса IIIубедить Адольфа Гитлера не предпринимать односторонних действий по Судетскому вопросу, а обсудить его совместно с Англией и Францией. В противном случае Франция может быть вовлечена к активному противостоянию Германии в союзе с СССР[449]. В свою очередь болгарский монарх заявил, что сохранение мира зависит от немецко–британских договоренностей: «В мире есть место и для Великобритании, и для Германии, если, конечно, обе державы признают взаимно свои интересы». Но если Лондон не договорится с Берлином, утверждал он, то это подтолкнет Германию к России, «а этот союз будет смертельным для всех»[450].
25 сентября Борис IIIвстретился с Гитлером. Болгарский царь заявил, что «искренний и старый друг Германии» хочет, чтобы Германия «избежала катастрофы, начав мировой конфликт»[451]. По мнению некоторых историков, остается спорным, насколько Борис IIIмог повлиять на Гитлера, склоняя его вести переговоры с Англией и Францией. Однако есть три неопровержимых факта. Первый факт: болгарский царь после разговора с немецким фюрером направил письмо премьер–министру Великобритании Чемберлену, содержащее следующее заключение: «Судетская область должна быть принесена в жертву для того, чтобы спасти Чехословацкое государство и мир в Европе»[452].
Второй факт состоит в том, что сама конференция в Мюнхене состоялась 29–30 сентября — всего через четыре дня после встречи Бориса IIIс Гитлером. Третий факт: после окончания конференции Чемберлен поручил британскому послу в Софии Джорджу Ренделлу поблагодарить царя Бориса за то, что он сделал, сказав ему, что царь действовал как «большой европеец». По словам Ренделла, болгарский монарх остался довольным, получив такое сообщение. Ведь Борис IIIрассматривает себя и Чемберлена как «единственных истинных паци- фистов»[453].
Таким образом, «большой европеец» и глава Болгарского государства внес свой вклад в одну из самых позорных страниц в истории дипломатии.
Оценки болгарской историографии Мюнхенского соглашения
Болгарская историография до 1989 г. оценивала Мюнхенское соглашение как капитуляцию и нарушение международного права, в результате чего международные позиции Гитлера значительно укрепились[454]. Соглашение между главными капиталистическими странами не только вело к изоляции Советского Союза от европейской политики, но и направляло фашистскую агрессию на Восток — против первой в мире страны социализма[455]. Также отмечалась то, что в 1930‑х гг. в своей антисоветской слепоте подавляющее большинство привилегированной британской элиты оказалось неспособной правильно ориентироваться в сущности нацизма[456].
Отрицательными остаются оценки Мюнхенского соглашения и после крушения социалистической системы в Болгарии. Николай Генчев указывает на то, что заключенное в Мюнхене соглашение показало слабость западных стран, поощрило агрессию и сделало неотвратимой новую мировую войну. По его словам, это был «открытый заговор против судьбы и безопасности небольших европейских стран»[457].
В свою очередь Христина Мирчева считает, что Мюнхенское соглашение было предательством, совершенным Западом в отношении суверенного государства. По ее мнению, в Мюнхене Англия и Франция капитулировали перед нацистской Германией[458].
Другой известный болгарский исследователь Драгомир Драганов подчеркивает, что решения Мюнхенской конференции стали катастрофой для Чехословакии, а также продемонстрировали то, что англофранцузские гарантии ей существовали «только на бумаге». В конце 1930‑х гг. такие государства, как Чехословакия, оказались полностью зависимыми от воли и намерений больших европейских стран. Когда малые страны начинали мешать их имперским планам, крупные европейские государства без колебаний прекращали их существование[459].
Димитрина Петрова также категорична в своей оценке Мюнхенского соглашения, «развязавшего руки» фашистским Германии и Италии в их агрессивных устремлениях на восток, на СССР. Со стороны Западных держав это было «предательством», которое поставило мир перед угрозой фашистской агрессии. По мнению Петровой, в Мюнхене был «нанесен серьезный удар усилиям по созданию системы коллективной безопасности против фашистской агрессии»[460].
Для полноты картины отметим и то, что Милен Семков в своем учебнике по истории для 10‑го класса также оценил Мюнхенскую конференцию как капитуляцию и как «одну из самых позорных страниц в истории дипломатии»[461].
Общественно–политические последствия для Болгарии от Мюнхенского соглашения
Решения Мюнхенской конференции вызвали волну ревизионизма во всей Юго–Восточной Европе, в том числе и в Болгарии. Ведущие болгарские газеты не только комментировали их, но и начали открыто пропагандировать пересмотр Нёйиского мирного договора[462]. Особенно заметной была активизация политических сил крайне правого, прогерманского лагеря. Его социальной опорой являлась «прежде всего та часть болгарской буржуазии, которая связала свою хозяйственную деятельность с германскими рынками, т. е. тысячи болгарских крупных и средних торговцев, миссионеров, посредников, агентов немецко–болгарских ассоциаций, акционеров совместных болгаро–германских пред- приятий»[463].
Прогермански настроенными также были сотни старших и средних офицеров, чиновников министерств и сотрудников банков, часть националистически настроенной интеллигенции, различные национальные и фашистские организации молодежи. Многие из прогерманских образований напрямую субсидировались немецкой разведкой. Видным деятелем экстремистского крыла болгарских крайне правых был генерал Христо Луков. После Мюнхенского соглашения он организовал серию лекций для офицеров действительной службы и запаса, на которых звучали призывы к реваншу и к поддержке гитлеровской Германии[464].
Рост правых настроений ощущался и среди болгарской националистической молодежи. В первую очередь, среди студентов, которые являлись членами Болгарского национального студенческого союза (БНСС). Показательно, что почетным председателем БНСС был царь Борис III. По словам болгарского историка Анны Рабаджийской, этот период истории БНСС (1938–1939) отмечен «поворотом вправо»[465]. Данная Раба- джийской оценка представляется автору статьи довольно мягкой. В действительности в Болгарии произошел не правый, а крайне правый поворот. Такой вывод подтверждается многими фактами. Проиллюстрируем его, проанализировав материалы печатного органа БНСС — газеты Студентска борба («Студенческая борьба»). По сути, это пропагандистское оружие занималось популяризацией идей итальянского фашизма и германского национал–социализма.
Первый номер газеты после подписания Мюнхенского соглашения вышел 1 ноября 1938 г. В нем была опубликована статья «Новая Европа», где говорилось о Германии как о «едва ли не величайшей стране в мире», в которой «достигнуто полное согласие и доверие между правящими и управляемыми». Далее утверждалось: Гитлер стал для немцев едва ли не Богом. Якобы он уже ликвидировал безработицу и создал для всех «достойные условия для жизни»[466].
В следующем номере «Студенческая борьба» опубликовала впечатляющую апологию «новых национал–социалистических движений», которые якобы для установления «нового порядка» не используют насилия. Напротив, уверял автор статьи, их особой чертой является «уважение воли народа». Он процитировал Гитлера, который в 1933 г. утверждал, что он выступает за «диктатуру народа»[467]. В третьем номере газеты была опубликована специальная статья об этих «новых движениях». Она усеяна «мудрыми мыслями» Гитлера и Бенито Муссолини. Например, приведено такое заявление Гитлера: «Мир будет принадлежать сильным, он никогда не будет принадлежать евнухам». Цитировался и Муссолини, который уверял: «Мы против комфортной жизни»[468].
В 1939 г. профашистские настроения в Болгарии заметно усилились. Это отразилось и на страницах «Студенческой борьбы». Опубликована большая статья о фашистских группах в итальянских университетах. Их деятельность была подана как пример того, «какие результаты могут быть достигнуты, когда государство действительно заботится о студенчестве и когда работают с упорством и последовательностью»[469]. Публиковались в газете и другие материалы, прославлявшие фашистскую Италию. В них обязательно цитировались высказывания Муссолини о свободе, о государстве и по другим вопросам[470].
Одновременно укреплялись связи между БНСС с нацистской Германией. В ходе совместных встреч с немецкими коллегами болгары заявляли о том, что хотят работать «более прочно с Великой Германией»[471]. Примечательно, что на прошедшем 10–14 апреля 1939 г. в Берлине II съезде обучавшихся за рубежом болгарских студентов, была зачитана поздравительная телеграмма участникам съезда от Гитлера[472]. Свидетельством близких отношений между БНСС с нацистским режимом в Германии является присутствие двух представителей Союза на торжествах по случаю 50-летия Гитлера и возможность наблюдать грандиозный парад в его честь с трибуны для почетных гостей [473].
Сохранились документы о деятельности двух примыкающих к БНСС студенческих организаций — Болгарского академического общества «Шипка — Мюнхен» и Болгарского национального студенческого общества «Родина — Берлин». В них также можно найти сведения об их прогерманской ориентации. В 1938–1939 гг. болгарские студенты–националисты в Мюнхене украшали свои торжественные мероприятия портретами царя Бориса IIIи «вождя немецкого народа» Адольфа Гитлера. Они не только громко приветствовали упоминание его имени, но и исполняли партийный гимн НСДАП — «Песню Хорста Весселя»[474].
Правый поворот в БНСС произошел не только на словах, но и на деле. Показательным примером и важным событием стала организованная БНСС демонстрация против Нёйиского договора, состоявшаяся в Софии 25 ноября 1938 г. Она переросла в столкновение студентов с полицией, получив широкий международный отклик. Информация о ней содержалась и в докладах британского полномочного представителя в Софии Джорджа Ренделла в Форин офис[475].
Историк Владимир Златарский отмечает: «Сильное проявление молодежных националистических движений выразилось в организации массовых демонстраций в ноябре 1938 г., накануне годовщины подписания диктата [Имеется в виду Нёйиский мирный договор. — Б. Б. ], когда масштаб протестов и столкновений с полицией превысил все, что было прежде. Вспышка страстей стала реакцией на успех немцев на конференции в Мюнхене». На улицах и площадях распространялись листовки и звучали лозунги с требованием возвращения земель, на которых жили болгары. Дойдя по посольства Германии, демонстранты стали громко и дружно кричать: «Хайль Гитлер!». Тем самым они недвусмысленно показали, откуда ждут помощи и с кем связывают свои надежды на перемены[476].
Однако далеко не вся молодежь разделяла такие взгляды и надежды. Значительная часть болгарской молодежи имела иные ценности и ориентиры.
Протестные акции болгарской молодежи
События осени 1938 г. и Мюнхенские соглашения нанесли серьезный удар по антифашистским демократическим движениям ряда стран. Распалось и широкое демократическое движение в Болгарии.
Правда, если на партийном уровне демократическая оппозиция существующему режиму была серьезно ослаблена после Мюнхена, то среди болгарской антифашисткой молодежи и особенно среди левых студенческих организаций коммунистов (БОНСС), крестьян (студенческая корпорация «Цанко Бакалов») и социалистов (студенческая корпорация «Жан Жорес») наметилось стремление к единству. К объединению подталкивали антивоенные настроения, отрицание прогерманского монархического режима и чувство славянской солидарности. Вершиной студенческого сопротивления в этот период, несомненно, является мартовская акция 1939 г.
Оккупация Чехии нацистской Германией 15 марта 1939 г. вызвала сильное возмущение студентов, придерживавшихся левых взглядов. Особенно студентов–коммунистов Болгарского общего народного студенческого союза (БОНСС). По словам известного болгарского писателя Ивана Аржентинского, Софийский университет напоминает «улей сердитых пчел»[477].
В течение следующих трех дней (16–18 марта), по инициативе БОНСС и, в первую очередь, писателя Васила Воденичарского были отменены все занятия. Студенты собрались во дворе университета. Оттуда и началось протестное шествие в знак солидарности с народом оккупированной Чехословакии. Оно завершилось перед посольством ЧСР в Софии.
Полиция не бездействовала. Сразу начались репрессии и массовые аресты протестующей молодежи. Согласно списку, хранящемуся в архивах Министерства внутренних дел, 18 марта было задержано 73 студента из трехсот участников акции[478].
Это была одна из самых значительных акций БОНСС. Надо отметить ее инициатора — Васила Воденичарского. По воспоминаниям его коллег, даже после ареста он не пал духом. Стефан Каракостов, другой репрессированный полицией участник акции, вспоминал, что, когда встретил Воденичарского в тюрьме, тот громко произнес: «Привет, брат, славянство непобедимо…»[479].
Другим вожаком в этих протестах являлся студент Милан Дрен- чев — из группы «Пладне». Его биограф Недю Недев описывает его как «выдающегося оратора студенческих митингов против аннексии и оккупации Чехословакии»[480]. За участие в мартовской студенческой антифашистской акции Дренчев был арестован и задержан на сутки в полицейском управлении.
В студенческих протестах против оккупации Чехословакии участвовали и молодые социалисты. Атанас Москов в своих мемуарах вспоминал, что «полиция действует очень жестоко против вышедших на демонстрацию студентов… Были избитые и арестованные студенты, многие из которых являлись социал–демократами»[481]. Доктор Москов, который в то время являлся депутатом парламента, вступался за протестующих студентов и отправлял запросы о совершенных против них репрессиях с парламентской трибуны министру внутренних дел и министру образования[482].
Важным событием стала Декларация против оккупации Чехословакии нацистской Германией, распространенная от имени «демократического студенчества» 19 марта 1939 г.[483]В ней говорилось: «То, что случилось с Чехословакией, является предупреждением для нас. Болгарское культурное и прогрессивное общество и многие из вас, господа профессора, ясно чувствуют и понимают это. К гордости болгарского университета, к гордости болгарского народа, честное и истинно патриотическое болгарское студенчество открыто выразило свое возмущение и свою ненависть к угнетателям малых народов, к тем, для которых “славянство является удобрением”, для существования “чистой расы”, “расы” палачей науки, культуры и прогресса, “расы” современных поджигателей войны»[484].
Придерживавшиеся левых взглядов студенты проводили организованные акции и по другим поводам. Об организованных в 1938 г. действиях против Нёйиского договора рассказывают в своих мемуарах бон- систы [Члены БОНСС. — Б. Б. ] Алекси Пейков и Иван Аржентинский. Например, Алекси Пейков написал о своем участии в студенческих демонстрациях перед посольствами Англии, США и Франции.
Весной 1939 г. бонсисты использовали особо значимое для Софийского университета событие — празднование его 50-летнего юбилея, которое состоялось 20–24 мая. Заранее были предприняты шаги по организации совместной болгарско–югославской акции за мир и «за славянское единство против растущей фашистской агрессии». Для этого создали специальный комитет, который занялся подготовкой акции. Полиция пыталась предотвратить в зародыше очередную антифашистскую акцию. Она арестовала большую часть членов комитета и конфисковала 26 000 левов. Это были деньги, пожертвованные студентами и преподавателями для издания специального юбилейного сборника[485]. Несмотря на принятые полицией меры, триста студентов Белградского университета специально прибыли на праздник. Участвовавший в нем Иван Аржентинский с гордостью вспоминал, как бонсисты предотвратили попытки студентов–националистов спровоцировать гостей из Белграда. Болгары и югославы совместно исполнили «Будет жить, будет славиться наш дух славянский».
23 мая 1939 г. от имени студентов Софийского и Белградского университетов, а также от имени Варненской и Свищовской академий была принята Резолюция болгарских и югославских студентов против гитлеровской опасности, нависшей над Балканами[486]. В ней говорилось: «Сегодня, когда наука и культура, свобода и национальная независимость балканских, славянских и остальных малых народов серьезно и непосредственно находятся в опасности, сближение молодежи, братское сотрудничество и союз всех балканских народов является единственным путем для обороны от недругов национальной независимости и свободы, культуры и прогресса, это единственный путь, который устранит все несправедливости прошлого, указав путь к лучшему будущему всех балканских народов и их молодежи»[487].
Впечатляющая антифашистская активность студентов была воспринята как угроза не только болгарскими, но и немецкими властями. В своих исследованиях связей царства Болгарии с нацистским режимом Владимир Златарский отмечает, что перед встречей с премьер–министром Болгарии Георгием Кесеивановым в июле 1939 г. Вильгельм- штрассе признало то, что болгарское студенчество «является преимущественно марксистским и антигермански настроенным, а правительство не принимает никаких мер»[488].
Приведенные факты свидетельствуют о том, что в 1938–1939 гг., сразу после того, как при попустительстве и помощи Англии и Франции гитлеровская Германия захватила сначала Судетскую область Чехословакии, а потом и подчинила себе всю эту европейскую страну, такие организации, как БОНСС, вели активную работу среди молодой интеллигенции на Балканах. Своим влиянием и действиями они противодействовали экспансии германского нацизма в стратегически важном для Третьего рейха Балканском регионе.
ЭТНОКУЛЬТУРНЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ МЮНХЕНА‑1938 ДЛЯ ЧЕХОВ: НАЦИОНАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА НАЦИСТСКОГО РЕЙХА В ПРОТЕКТОРАТЕ БОГЕМИЯИ МОРАВИЯ В 1939–1945 гг.Кирилл Шевченко
Неожиданное для многих появление на политической карте Европы в октябре 1918 г. независимой Чехословакии, возникшей на руинах Австро–Венгрии и раскинувшейся от городка Аш на границе с Баварией до гуцульского местечка Ясыня в отрогах Восточных Карпат, воспринималось чехами и словаками как естественный и закономерный итог их борьбы за возрождение своей государственности. Однако фундамент новорожденного Чехословацкого государства оказался весьма уязвимым и непрочным, поскольку в процессе его возведения был допущен целый ряд существенных изъянов, ставших впоследствии своего рода «миной замедленного действия». Одной из этих «мин» стало большое количество национальных меньшинств, численность которых превысила треть от общей численности населения межвоенной Чехословакии.
Положение национальных меньшинств в Чехословакии, оставшейся к 1930‑м гг. «единственной демократией к востоку от Рейна»[489], было существенно лучше, чем в остальных государствах Центральной и Восточной Европы, где в 1930‑х гг. установились репрессивные авторитарные режимы. Однако с ухудшением международной обстановки в конце 1930‑х гг. проблема меньшинств, став орудием геополитической игры, приобретала все более острый характер. Именно положение национальных меньшинств, прежде всего немцев, стало ахиллесовой пятой межвоенной Чехословакии. Из 13,5 млн населения межвоенной Чехословакии 8,8 млн составляли чехи и словаки, 3,2 млн — немцы, более 700 тыс. — венгры и около 460 тыс. — русины. Канадский историк–славист Пол Магочи обращает внимание на то, что многонациональный характер Чехословакии в демографическом отношении делал ее «габсбургской империей в миниатюре»; при этом для живших в ней немцев и венгров Чехословакия оставалась практически чужим и даже враждебным государством, в длительное существование которого они не верили.[490]
Государственное устройство и идеологический облик Чехословакии, определяемый доктриной «чехословакизма», были едва ли совместимы с менталитетом немецкого и венгерского меньшинств, тем более, что до 1918 г. в условиях Австро–Венгрии эти народы являлись господствующими. С приходом к власти в Германии нацистов и с началом разыгрывания судето–немецкой карты Берлином Чехословакия предсказуемо стала одной из первых жертв начатого Гитлером демонтажа Версальской системы, вскоре превратившегося в откровенное и безжалостное «избиение версальских младенцев».
Примечательно, что тревожное предчувствие Мюнхена было характерно для многих трезвомыслящих чешских политиков независимо от их политической ориентации. Один из руководителей чешской социал–демократии Франтишек Модрачек, имея в виду трехмиллионное немецкое меньшинство, включенное в состав Чехословакии после Первой мировой войны помимо своей воли, признал еще в 1919 г., что «ни один международный союз… не сможет воспрепятствовать воссоединению мощного народа, если он стремится к этому воссоединению. Однажды мы можем потерять немцев… У нас нет столько сил, чтобы удерживать их длительное время; если они захотят отделиться, то вся Европа будет не в состоянии удержать их у нас.»[491].
Некоторые проницательные чешские политики задолго до Мюнхена довольно трезво оценивали своих западных союзников, хотя прозападная эйфория и восприятие себя как любимцев западных демократий были широко распространены в чешском общественном мнении в межвоенный период. Ветеран чешской политики Карел Крамарж еще в 1927 г. написал, что «англичане проявляют к нам чисто утилитарный интерес, отнюдь не сентиментальный; мы скорее найдем у них сентиментальное отношение к немцам.»[492]. Тонко подмеченное чешским политиком «сентиментальное отношение» англичан к немцам нисколько не изменилось и после прихода к власти в Германии национал–социалистов. Более того, симпатии официального Лондона к Берлину даже усилились определенной заинтересованностью в возможности извлечения геополитических дивидендов из военных авантюр Гитлера в Центральной Европе. Так, один из ведущих представителей британского политического истеблишмента лорд Эдуард Галифакс в личной беседе с Гитлером в Оберзальцберге 19 ноября 1937 г. от имени британской общественности сделал нацистскому рейхсканцлеру тонкий и весьма примечательный комплимент, заявив, что в Англии «целиком и полностью признаются великие заслуги фюрера в деле восстановления Германии»[493]. В мае 1938 г. после аншлюса Австрии британский премьер Невилл Чемберлен в интервью канадским и американским журналистам откровенно заявил о том, что «в своем нынешнем виде Чехословакия нежизнеспособна» и что «чехи должны согласиться с немецкими требованиями»[494]. Неудивительно поэтому, что отправленный в Чехословакию в августе 1938 г. в качестве посредника между Прагой и судето–немецким меньшинством другой видный представитель британской элиты — лорд Уолтер Ренсимен — действовал как влиятельный лоббист судето–немецких политиков и Берлина, открыто выступив за передачу нацистской Германии населенных немцами областей Чехословакии. По сути, это стало непосредственной дипломатической подготовкой Мюнхена[495].