Для диких животных места нет
Бернгард Гржимек
Для диких животных места нет
Предисловие
(Позволил себе убрать нудятину советских времен…Как следует воспринимать книжку западногерманского автора- советскому читателю)).Такое вот было в моде- пре программирование.Читайте и воспринимайте- сами))) –С.В.)
I. Дни африканских животных сочтены
Африка страшно притягательна. Кто однажды там побывал, того тянет туда снова и снова. Причем это в равной степени относится как к сегодняшним туристам, проводящим в Африке свой отпуск, так и к знаменитым открывателям новых земель из прошлого столетия, таким, как Эмин-паша, Ливингстон, Стэнли или Спик.
Я и сам уже четверть века не могу избавиться от этого наваждения — непонятной притягательной силы Африканского континента. Правда, мои первые поездки не имели никакого отношения к Восточной Африке, и в частности к Серенгети, ставшему впоследствии моим вторым домом. Вначале я ездил по делам службы в Западную Африку, в тогдашние французские колонии [1]и тогдашнее Бельгийское Конго [2]. Ездил я вместе со своим сыном Михаэлем, которому суждено было навсегда остаться в африканской земле: он трагически погиб во время учета диких животных в кратере Нгоронгоро. Но это случилось уже много позже. А тогда, путешествуя по дорогам Африки, мы с ним воочию убедились, какая угроза нависла над всем животным миром этого континента.
В те времена еще считалось, что запасы африканской фауны неисчерпаемы. И когда я свою книгу, посвященную экспедиции 1954 года в Конго, назвал «Для диких животных места нет», это у многих вызвало бурю негодования, в первую очередь, конечно, у так называемых знаменитых охотников на крупную дичь. Один журналист, специализировавшийся на охотничьих рассказах — очерках о сафари, — дошел до того, что обратился к заинтересованным в этом вопросе британским и бельгийским учреждениям с предложением собрать какие-нибудь компрометирующие материалы, способные повредить моей репутации. Была написана контркнига с названием «За диких животных бояться нечего». Многие газеты, даже знаменитый журнал «Шпигель» критиковали меня самым решительным и безапелляционным образом. И только за то, что я тогда впервые выразил опасения за прекрасный, уникальный животный мир Африки, которому суждено будет исчезнуть с лица Земли из-за все расширяющейся хозяйственной деятельности человека, быстрого роста числа поселков, дорог и других атрибутов цивилизации и индустриализации; и что единственная возможность спасти животный мир от полного истребления состоит в том, чтобы заблаговременно выделить обширные заповедные территории — национальные парки, где животные смогут чувствовать себя в полной безопасности.
|
|
Идея эта впоследствии, особенно за последние два десятилетия, нашла всеобщее признание, хотя тогда ее еще встречали в штыки как нечто совсем абсурдное. Однако уже несколько лет спустя книга «Для диких животных места нет» была переведена на многие языки мира и неоднократно переиздавалась. Одноименный фильм, отснятый мной совместно с Михаэлем, дважды был удостоен премии «Золотого медведя» и демонстрировался на экранах многих стран мира.
Я всеми силами старался помочь молодым, ставшим независимыми африканским государствам, у которых пока еще очень мало средств, чтобы справиться с важной и нелегкой задачей — охраной природы. Многие из них не только преуспели в этом деле, но и заняли ведущее место в этой новой и значительной области культуры человечества.
|
|
Иной читатель и критик в то время возмущался: как это я (заметьте — несколько десятков лет назад) взял на себя смелость заявить, что демографический взрыв на нашей планете — явление отнюдь не радостное, которое следует всячески приветствовать и поощрять, а, наоборот, явление, таящее в себе огромную опасность для существования всего человечества в целом. Сейчас настал тот момент, когда даже рядовому обывателю становится ясно, что загрязнение окружающей среды, порча и уничтожение растительности, загрязнение океана, сведение лесов ради добычи древесины, ежегодная гибель от голода многих миллионов людей, рост заболеваемости раком и хронических отравлений — все это в конечном счете сводится к одной и той же причине — демографическому взрыву, буквально на наших глазах происшедшему за последние два десятилетия [3].
Если вам не хочется в книге об Африке читать о подобных неприятных вещах, то, пожалуйста, начните сразу со второй главы. Если же вы согласны над всем этим призадуматься, то должны отдать себе отчет в том, что, пока вы дочитаете эту главу до конца, человечество увеличится еще на 5 тысяч. Завтра в это же время число людей на земном шаре увеличится уже на 203 тысячи — примерно на целое население небольшого города. Для того чтобы прокормить месячный прирост людей, необходима пашня величиной во всю Баварию!
|
|
Надо помнить, что только два процента поверхности земного шара пригодны для обработки, все остальное — это моря, горы, пустыни, вечная мерзлота. И хотя мы за последние 150 лет вспахали немало новых целинных земель, общая площадь плодородной земли на нашей планете уменьшилась. Потому что с тех пор, как мы стали землепашцами, мы непрестанно создаем новые и новые пустыни. Мы сводим леса, высасываем влагу из земли и высушиваем ее, подставляя палящим лучам солнца и всем ветрам. Унылая, безотрадная Сахара, бывшая житница Рима, — дело наших рук: это мы превратили когда-то благодатную ниву в печальную пустыню; беспощадное солнце палит песчаную почву и городские руины Месопотамии, считавшейся когда-то «землей обетованной». На голых ныне скалистых горах Италии, Испании и Греции некогда росли тенистые леса, превращенные людьми в деревянные флотилии, которые в свою очередь были затоплены во время бесчисленных морских сражений или изрублены на дрова для топки античных бань… Прошло всего двести лет пользования землей поселенцами Соединенных Штатов — и уже пыльные бури бушуют над обескровленной землей, а потоки воды за каждый час смывают плодородную землю с десяти ферм и безвозвратно уносят ее в море. За последние 100 лет в Соединенных Штатах окончательно уничтожено более миллиона квадратных километров земли (площадь, в четыре раза превышающая размеры всей Федеративной Республики Германии). У двухмиллионного города Мехико только по ночам хватает вдоволь воды, потому что обрамляющие город горные леса проданы североамериканским торговцам древесиной. Для изготовления бумаги, необходимой для однодневного выпуска только одной из массовых нью-йоркских газет, нужно срубить 15 тысяч деревьев! Чтобы печатать бесконечные рекламы крема, пива, виски и нейлона, мы уничтожаем свое будущее…
А сколько прекрасных видов животных уже безвозвратно исчезло с лица Земли! 130 известных видов млекопитающих и птиц уничтожено за последние 400 лет, из них 76 — после первой мировой войны. Сейчас на очереди следующие 550 видов, которым грозит полное истребление.
Не лучше обстоят дела и у растительного мира. Вокруг Берлина исчезло 6 процентов видов растений, росших там еще 100 лет назад, вокруг Франкфурта — 17 процентов. Человек безжалостно изничтожил всю живность вокруг себя; мы, европейцы, не успокоились до тех пор, пока в наших лесах не исчезла вся крупная дичь.
Первым исчез в Европе первобытный бык — тур. Спустя столетия его кости начали извлекать из болот и выставлять в музеях. Эти древние животные достигали высоты более двух метров, и их современник Юлий Цезарь писал, что они были «ростом почти что со слона» (имея при этом в виду более мелких, североафриканских слонов, которые были уничтожены еще раньше первобытных быков). И если теперь делаются попытки на антинаучной основе из домашнего скота вновь вывести малорослую линию таких животных, то эти недомерки только подчеркивают всю беспомощность человека создать хотя бы бледное подобие того, что он когда-то бездумно уничтожил. А последний настоящий первобытный бык погиб, между прочим, в 1627 году в тогдашней Восточной Пруссии {1} .
Последнего тарпана — дикую лошадь мышиной масти, от которой произошли наши домашние лошади, — застрелили в 1879 году на юге России. От другого вида лошади — обитателя степей — лошади Пржевальского остались считанные особи (чистокровные), которых содержат в специальных зоопарках Восточной Европы.
Подобная же участь постигла зубра — второе по величине дикое животное Европы. В естественных условиях он больше нигде не встречается. Последнего дикого зубра убил в девственном лесу Польши некто Бартмолеус Жпакович, снискавший себе этим печальную известность {2} .
Ничуть не лучше обошлись с североамериканским бизоном — двоюродным братом зубра. Еще немного — и его бы не существовало на Земле. А между прочим, еще в прошлом столетии в прериях Северной Америки обитали необозримые стада диких копытных. Их было тогда вдвое больше, чем людей. Наиболее знаменитым было стадо, растянувшееся на 40 километров в ширину и 80 километров в длину. Новая железная дорога, пересекшая континент от моря до моря, разделила это стадо на северное и южное. Когда эти животные переплывали реку, пароходам и поездам приходилось останавливаться и подолгу пережидать. В одном только 1877 году было убито 100 тысяч бизонов из южного стада, частью ради их шкур, а частью просто так, ради потехи… К 1889 году южное стадо было полностью истреблено. Когда пошли разговоры о том, что нужно охранять бизонов, генерал Шеридан заявил, что следует, напротив, каждому охотнику на бизонов выдать орден с изображением умирающего от голода индейца. Потому что ничем нельзя было лучше бороться с индейцами, как уничтожением их единственного источника пропитания. Так дошло до того, что к 1899 году от миллионных стад бизонов осталась всего тысяча голов в Йеллоустонском парке (в США) и в Канаде. Последний учет, проведенный в 1968 году, показал, что это старательно охраняемое теперь стадо увеличилось до 14 тысяч голов — на 1600 животных больше, чем тридцать лет назад. И это несмотря на то, что в 1940 году под давлением заинтересованных промышленников был ликвидирован национальный парк «Уейнрайт», а обитавшим в нем 6 тысячам бизонов была устроена настоящая бойня {3} .
Большой нелетающий голубь — дронт, обитавший на острове Маврикий и близлежащих островах, был окончательно выбит уже к 1680 году. В середине прошлого столетия исчезла большая (выше человеческого роста) новозеландская бескрылая птица моа.
Стаи североамериканского странствующего голубя, насчитывающие более ста миллионов особей, во время своих перелетов ежегодно буквально затемняли небо на несколько часов. Последнего дикого странствующего голубя убили в 1907 году, а в зоопарке Цинциннати (США) 1 сентября 1914 года умерла Марта — последняя представительница этого когда-то столь многочисленного вида. В 1933 году погиб последний оставшийся в живых восточный подвид американского степного тетерева, несмотря на то что начиная с 1910 года специальное общество прилагало немалые старания, чтобы сохранить жалкие остатки некогда многочисленной популяции этих птиц.
В декабре 1741 года умирающий Витус Беринг в сопровождении немецкого натуралиста и судового врача Георга Стеллера был доставлен на одинокий, затерянный в ледяном море остров. Целую зиму они питались мясом огромных девятиметровых и весящих 70 центнеров морских млекопитающих, названных позже стеллеровыми коровами. Сам Стеллер умер по дороге домой, длившейся целых пять лет. По его дневник с описанием морской коровы был издан через пять лет после его смерти, в 1751 году. Через двадцать шесть лет после описания стеллеровой коровы она перестала существовать на Земле, будучи истреблена охотниками на каланов и рыбаками.
Тысячи морских птиц со склеенным мазутом оперением, потерявшим свою водонепроницаемость, ежедневно выбрасывает прибой на побережье Атлантики. Птицы попадают в мазутные шлейфы, которые оставляют за собой суда. Мазутная пленка тянется, почти не прерываясь, от Ньюфаундленда до самого Северного моря.
Обыкновенную селедку скоро можно будет купить в магазине только в качестве редчайшего деликатеса. Уже в пятидесятых годах сельдь исчезла из Ла-Манша. В шестидесятых годах с помощью специальной техники лова удалось значительно повысить ее добычу на всем Северном море. К 1965 году вылов сельди достиг своей кульминационной точки — почти полтора миллиона тонн. И несмотря на то что была достигнута договоренность между заинтересованными странами — не пользоваться на Северном море мощными рыболовными судами, улов с тех пор непрерывно падает. В 1971 году он составил 5500 тонн. Рыболовецкий флот ФРГ на сегодняшний день вместо ежегодного вылова сельди в 200 тысяч тонн вылавливает лишь 3 тысячи. Теперь настала очередь мощных скоплений сельди в Северной Атлантике, нагуливающихся между Гренландией и Норвегией. Веками они служили основным источником существования многочисленным рыболовецким поселкам норвежского побережья. В 1965 году облов этих косяков дал еще 1,7 миллиона тонн, а уже в 1971 году удалось выловить всего лишь 21 тысячу тонн {4} .
Ведь теперь не только каждый рыболовецкий траулер, но и всякая мелкая рыболовецкая шхуна снабжена эхолотной установкой, с помощью которой можно выявить нахождение рыбьих косяков за многие километры и практически на любой глубине.
В то время как в начале нашего столетия в Швейцарию еще ежегодно прилетало гнездиться 150 пар аистов, сегодня там не встретишь уже ни одной пары. Из существующих на Земле пяти видов носорогов — индийских панцирных — осталось 680 экземпляров (сохранившихся в шести заповедниках Индии); яванских носорогов осталось не более 30–40, а самых маленьких, суматранских (с острова Суматра), — ровно 100. В Натале (Южная Африка) путем строжайшей охраны удалось увеличить численность огромных белых носорогов с 24 до 1 тысячи голов и более. Зато северный подвид этих носорогов во время гражданской войны в Конго потерпел крупный урон — примерно десятая часть всей популяции была уничтожена; то же самое постигло и белых носорогов, живущих в Уганде. Сегодня их осталось не более двухсот {5} . Что касается черных носорогов, то их по всей Африке сейчас насчитывается примерно от 10 до 13 тысяч.
Очень жаль, что мало кому известен следующий позорный факт. Ночью 4 июня 1844 года три рыбака отправились с южной оконечности Исландии к острову Элдей. Имена этих людей заслуживают того, чтобы их запомнить: Ислефсон, Кентилсон и Брандсон. Это именно они убили двух последних бескрылых гагарок. Птицы эти напоминали пингвинов, которые теперь встречаются только в южном полушарии, но когда-то они гнездились сотнями тысяч у берегов Северной Европы, Северной Азии и Северной Америки. Они были величавы, любопытны и доверчивы. Радостно бежали они навстречу пристававшим к берегу судам, а их тысячами убивали палками. Таким образом, на побережье Соединенных Штатов они в скором времени были полностью уничтожены. В небольшом числе эти птицы сохранились на исландском острове Гайрфугласкер, и только потому, что подход к острову был крайне затруднен из-за сильного прибоя и не раз стоил жизни не в меру предприимчивым рыбакам. Да еще, может быть, потому, что два соседних монастыря требовали себе три четверти добычи в качестве пошлины. Поэтому-то птицы там и сохранились, пока в 1830 году весь вулканический остров не исчез под водой…
Рыбаки, убившие двух последних, чудом сохранившихся на соседнем островке Элдей бескрылых гагарок, совершили более тяжкое преступление, чем грек Герострат, поджегший, как известно, храм Артемиды в Эфесе только затем, чтобы увековечить свое имя {6} . Но храмы и раньше и позже люди отстраивали вновь (и вновь сжигали!), а вот если погубить последнюю пару животных какого-нибудь вида, не произведшую на свет потомства, то такого животного никакими силами человеку уже не восстановить. И хотя мы умеем строить небоскребы и в состоянии уничтожить атомными бомбами целые континенты, а вот оживить мертвого дождевого червя — этого мы сделать не в силах!
«Места на Земле хватит для каждого», — отвечает на подобные опасения рядовой обыватель. Но это только безответственная отговорка. Мы сидим, стиснутые, миллионами, В своих гигантских городах под сизым колпаком дыма, не пропускающим солнечных лучей. Эти города, словно зловредные фурункулы, все разбухают и разбухают, высасывая ив земли все грунтовые воды и отравляя своими ядовитыми сточными потоками все реки… Связанные законами и запретами, среди путаницы рельсов, границ и автострад, словно мухи, бьющиеся в паутине, люди все чаще стали обращать спой взор на край обетованный — на Африканский континент {7} . Вот где еще можно найти не тронутую цивилизацией, не изъезженную машинами, девственную прекрасную природу! И как бы ни делили колониальные власти между собой этот континент, в мыслях он всегда принадлежал всем и каждому, кто любит природу, кто утешает себя тем, что есть еще на земном шаре благословенная земля, есть желанная тишина и покой, напоенный ароматами чистый и свежий воздух!
Такая Африка еще долго будет существовать, но только в фильмах, приключенческой литературе и в сердцах мечтателей — в действительности она уже исчезает как мираж, как счастливое сновидение…
В Южной Америке, Африке и Австралии еще есть огромные необжитые пространства, тем не менее для человека они малопригодны. В тропиках хотя и произрастают пышные густые леса, но земля малоплодородна. Почвы девственных лесов Заира у нас в Европе считались бы непригодными для вспашки. Если свести лес, то тропические ливни быстро вымоют из земли все минеральные соли, а солнце и ветер за несколько лет уничтожат весь плодородный слой. Поэтому плантации в тропиках — это хищническая эксплуатация земли. Чтобы вырастить кофе, бананы, чай, бобы какао или другие тропические культуры, каждый раз вырубают и выжигают новый кусок девственного леса. Такие плантации используются, как правило, от пяти до шести лет, после чего никогда ничем не удабриваемая почва становится полностью истощенной. Плантацию просто бросают и переходят на другое место. Покинутые плантации сначала зарастают кустарником, и только через 80–100 лет там снова вырастает лес, и плодородие почвы постепенно начинает восстанавливаться {8} .
Это в Африке. А вот в Бразилии, во всем огромном бассейне Амазонки, однажды сведенный лес уже не восстанавливается никогда. Он вырос в значительно более богатую осадками эпоху на этой бедной питательными веществами земле. Что же касается африканских плантаций, то расположены они теперь большей частью наиболее удобным для транспорта образом — вдоль автомобильных дорог и восстанавливаться лесу практически не дают: вырастающий кустарник сжигается вновь и вновь. Местные жители ежегодно сжигают сухой высокий травостой в поясе саванны вокруг лесов, после чего там остаются стоять лишь одиночные, разрозненные деревья и ландшафт приобретает известный всем по фотографиям вид «плодового сада». Такой «типично африканский» саванный ландшафт — дело рук человеческих, результат ежегодных поджогов травостоя. Не будь этих пожаров, саванный пояс постепенно тоже превращался бы в девственный лес {9} .
Таким образом, некогда необозримые лесные массивы с каждым десятилетием съеживаются и становятся все меньше и меньше. Скоро и они исчезнут окончательно. А степь, как известно, сменяется пустыней. Начиная с XV столетия Сахара ежегодно продвигается к югу на один километр по фронту, растянувшемуся на 3 тысячи километров! Таким образом, ежегодно 3 тысячи квадратных километров зеленой степи превращаются в безжизненную песчаную пустыню…
Африка получает две трети своей влаги только путем испарений, которые солнце выпаривает из влажных зеленых губок — огромных девственных лесов. Ветры с океана в Африке в отличие от Европы не достигают внутренних земель: их отводят в сторону холодные морские течения, а дождевым тучам преграждают путь высокогорья побережий, и они выливают всю принесенную с собой влагу прямо там, у берегов. Поэтому тот, кто губит в Африке деревья, — тот губит континент.
После последней мировой войны англичане принялись планомерно отстреливать в обширных районах Танзании всю дичь, прочесывая местность цепочками стрелков. Делалось это с целью освобождения места под плантации земляного ореха. В операции участвовало около 30 тысяч рабочих и 750 британских техников. Повсюду валялись тысячами мертвые жирафы, носороги, антилопы, разлагаясь под палящими лучами солнца. Только с 1945 по 1950 год на 1500 квадратных километрах площади было убито 8554 крупных животных.
Прежде земля здесь была покрыта зарослями кустарника, перевитого различными вьющимися растениями; на каждый гектар приходилось около трехсот деревьев. А земляной орех — это низкорослое и тщедушное растение — не прикрывает голой земли, подставляя ее солнечным лучам и ветрам. Почва высыхает и выветривается, ливни смывают ее и уносят прочь в глубокие ущелья и низины.
Пагубный проект «Земляной орех» явно себя не оправдал. Однако в одном только Сенегале продолжают ежегодно забирать под посевы земляного ореха 25 тысяч гектаров новых земель и столько же их остается после использования в виде безотрадных пустошей. Словно каток, подминающий под себя все живое, катится «ореховая напасть» по несчастной стране.
Все увеличивающемуся населению уже сегодня нужны новые земли. Но там, где нужно выращивать маниоку, батат, бананы, волей-неволей приходится уничтожать горилл, мартышек, павианов и антилоп, которые тоже претендуют на эти растения. Правда, если кто-нибудь построит новую ферму в глухом, необжитом месте, он в течение многих месяцев и даже лет может пользоваться бесплатным мясом за счет дичи, населяющей окрестные угодья. Но ни один фермер не потерпит, чтобы поблизости от его коров и овец жили леопарды, львы, гиеновые собаки или крокодилы. Уже сегодня дикие животные в Африке вытеснены с двух третей той территории, на которой обитали еще 100 лет назад. Однако и там, где сегодня еще обитают слоны, антилопы гну, леопарды, носороги и человекообразные обезьяны, число их снизилось на 20, а то и на 90 процентов.
Обширные области влажной Тропической Африки возле экватора пока еще находятся «под охраной» мухи цеце, поэтому они и сегодня еще богаты дичью и лесами — этими хранилищами дождя для всего континента. Потому что муха цеце разносит не только сонную болезнь среди людей, но и болезнь среди домашнего скота — так называемую нагану. В зараженной местности от этой болезни за короткий срок погибают поголовно все домашние животные, в то время как дикие, в крови которых тоже находят возбудителя этой болезни, ею не заболевают.
В некоторых английских колониях применяли ужасающий метод борьбы с этой болезнью. За счет чего живут мухи цеце? Ну разумеется, за счет крови антилоп и других диких животных! Как наилучшим образом избавиться от мухи? Надо планомерно уничтожить всех диких животных в округе: каждого куду, каждую газель, каждого жирафа, каждого носорога — словом, все живое, что может хранить в своих жилах хоть каплю крови, пригодной для питания зловредной мухи. А когда все крылатые переносчики инфекции вымрут от голода, можно будет через некоторое время заселить обезвреженные области домашним скотом.
Сказано — сделано. Начался планомерный отстрел всего, что двигалось и шевелилось. Во исполнение этого безумного плана в Родезии, в долине Замбези, с 1948 по 1951 год было уничтожено 102 025 голов диких животных. Тут были и буйволы, и антилопы канны, и куду, бушбоки, лошадиные антилопы. Что же касается мухи цеце, то она после этой массовой бойни и не подумала исчезнуть…
Еще пуще лютовала Контрольная комиссия по борьбе с мухой цеце в Уганде. И только решительное вмешательство борцов за охрану природы успело в последний момент уберечь обширные районы от полного опустошения. Задним числом было установлено, что господа, ответственные за операцию «Муха цеце» бездумно и самовольно, без должных научных обоснований учинили массовое избиение животных. Теперь уже известно, что сонная болезнь, а также родственная ей болезнь домашнего скота — нагана — переносятся примерно тридцатью видами мухи цеце. Каждый такой вид предпочитает особую, только ей свойственную влажность воздуха и придерживается определенных растительных сообществ. Но что самое главное — все они живут за счет крови разных «доноров», начиная от человека и крупной дичи до грызунов и других мелких млекопитающих, а также крокодилов, птиц и ящериц. И если крупных животных путем систематического отстрела еще можно постепенно истребить, то уж мелких (таких, как грызуны), ведущих преимущественно ночной образ жизни, не уничтожить никогда.
А между тем есть реальные возможности борьбы с мухой цеце. Так, уже 20 лет назад удалось полностью обезвредить территорию Зулуленда (ЮАР) и другие области Южной Африки путем единовременного опыления с самолета контактными ядохимикатами. А в самое последнее время был проведен новый научный опыт: целую партию самцов мухи цеце стерилизовали путем облучения и затем выпустили в местностях, где наблюдалось засилье мух. А поскольку каждый самец оплодотворяет несколько самок, то таким способом эти самки автоматически исключались из процесса размножения. И хотя мушное поголовье убывало довольно медленно, зато от подобного метода борьбы не страдали другие, полезные, насекомые.
Все же крупным и хищным животным приходится уступать свои «владения» повсюду, где эти земли нужны под пашни и пастбища африканскому населению, которого становится все больше и больше.
Впрочем, чему тут удивляться? Ведь наши собственные предки в Европе, Северной Америке, Японии или Китае — разве они не поступали с животными подобным же образом? Только мелким и безопасным представителям животного мира разрешалось обитать среди нашего культурного ландшафта в качестве охотничьей дичи: у нас это косули и зайцы, а в Южной Африке — несколько видов антилоп.
Но, повторяю, никто ведь не потерпит, чтобы с его кукурузных полей и банановых плантаций снимали урожай слоны или стада буйволов. И кому это захочется жить вместе со своими детьми в глинобитном домишке прямо среди львов и леопардов?
Поэтому я очень скоро пришел к выводу, что совершенно бессмысленно защищать в Африке «просто львов» или «просто носорогов»: им все равно рано или поздно придется уступить людям свои владения. Вместо этого мы должны всеми силами стараться помочь выделить в Африке несколько достаточно больших территорий, свободных от людских поселений, то есть заблаговременно создать национальные парки, в которых животные и растения смогут чувствовать себя в полной безопасности. Только так мы сможем сохранить их для будущего.
Кстати, я хочу еще напомнить о том, что если на скудных тропических почвах пасется 30 различных видов диких животных, они дают заметно больше белка на один гектар, чем пасущееся в тех же условиях однородное стадо домашнего скота.
И нельзя забывать о том, что человечество, задавленное урбанизацией, загазованностью и загрязнением окружающей среды, все больше тянется к подобным нетронутым уголкам природы, все больше горожан жаждет полюбоваться природой в ее первозданной красоте, побыть в тишине, подышать свежим воздухом. А следовательно, наличие подобных ландшафтов принесет в будущем, да и приносит уже теперь, государствам, владеющим ими, гораздо больше доходов, чем хозяйственное освоение этих же земель.
Первым из крупных африканских животных вымер еще за 300 лет до нашей эры дикий осел, который обитал в области Атлас, на северо-западе Африки {10} . Вскоре исчез и североафриканский мелкий слон — вид, наиболее пригодный для приручения, более выносливый и легче переносящий всякого рода лишения. Теперь его изображение можно увидеть только на римских монетах или вазах. Именно с этими слонами Ганнибал появился в свое время у врат Рима, наводя ужас на население.
Что касается львов, то только их корректным отношением к нам, людям, можно объяснить тот факт, что им позволили в Северной Африке пережить времена Рима, Карфагена и высокоцивилизованных арабских государств. В Марокко они были истреблены лишь к 1810 году, а в Алжире и Тунисе — только в 1890 году. Самый красивый подвид львов — берберийские львы с черной густой гривой, закрывающей не только полспины, но и грудь зверя, на своей родине были истреблены в двадцатых годах нашего столетия. С тех пор эти «модели» для гербов, монет и скульптур проживают только в наших зоопарках, да и то они уже далеко не такие красивые, так как смешались с львами других подвидов. Нам, работникам зоопарков, приходится время от времени для «освежения крови» привозить из Африки новых, только что отловленных львов. Но мы делаем это неохотно. Дело в том, что львы, живущие ныне в Африке, почти поголовно имеют куцую, редкую гриву, не заходящую на брюхо, и выглядят они поэтому не импозантно. Кстати, на южной оконечности Африки уже примерно к 1865 году были полностью истреблены все капские львы, тоже необыкновенно красивые, с роскошными темными гривами, покрывающими всю переднюю часть их туловища.
Когда первые буры [4]заявились в Южную Африку, они увидели зеленые равнины с изобилием самых различных животных, и все это напоминало старинные сказания про те самые «райские кущи», существовавшие когда-то на Земле до злосчастного грехопадения людей, лишившего их всех этих благ. До самого горизонта паслись бесчисленные стада благородных антилоп, газелей, зебр, гну, жирафов и кафрских буйволов. Однако буры видели в них только дешевое мясо, не стоящее ничего, кроме патронов. А из шкур можно было изготовлять мешки, в которых удобно хранить урожай.
И вот тут-то свершилось роковое событие, заставившее мир на минуту встрепенуться и прислушаться к тому, что делается в Африке. Вдруг все узнали, что на свете существуют квагги (это такие зебры, у которых только перед полосатый, а задняя часть тела коричневая, как у лошади). Никто и не знал, что эти квагги тысячными стадами бродят по африканским саваннам, и тем более никому и в голову не приходило прикинуть, даже хоть приблизительно, сколько же их там, этих квагг. И вдруг приходит тревожная весть: в 1878 году в Южной Африке застрелили последнюю, самую последнюю на свете, кваггу…
Никто не хотел этому верить: не может быть, что такого животного больше не существует! Но тем не менее это было так. Правда, нашелся еще один экземпляр в Амстердамском зоопарке, но он был один и поэтому не оставил потомства. А в 1883 году умер и он.
Таким образом, человек бездумно, беззаботно, не имея на то никакого права, стер с лица Земли целый вид, существовавший задолго до появления самого человека и мирно пасшийся в течение многих тысячелетий на просторах саванн. Чтобы вычеркнуть квагг из списка живых, оказалось достаточно лишь того, что шкура их была дешевле холщовых мешков для зерна…
Между прочим, уже несколько лет спустя после этой трагедии музеи платили большие деньги за пару мешков из шкур квагги, с помощью которых можно было изготовить чучело исчезнувшего животного. Этих удивительных, необычных зебр так быстро и незаметно перестреляли, что те полдюжины, которые сейчас в виде чучел хранятся в зоологических музеях, расцениваются на вес золота.
А следующая зебра — бурчеллиева, обитавшая в Оранжевой республике и Бечуаналенде [5]исчезла в конце прошлого столетия. Голубые лошадиные антилопы, особенно красивые и крупные, когда-то во множестве населявшие несколько сот квадратных километров Капской провинции [6], к 1760 году стали уже редкими, а в 1800 году от них осталось всего пять… чучел в музеях.
А потом дошла очередь до бонтбоков, или лиророгих бубалов. Сто лет назад их были еще тысячи в Капской провинции, сегодня сохранились лишь маленькие группы в резерватах Бредасдорп и Свеллендам. Редко теперь встретишь и беломордого бубала, прежде весьма многочисленного. Те немногие египетские газели, которым удалось дожить до наших дней, уцелели только потому, что король Фарук запретил на них охотиться, оставив право убивать их только за собой…
Я не оговорился, написав «убивать», потому что в наш век автомашин это перестало быть спортивной охотой, а превратилось в самое что ни на есть обычное убийство. Каждый, кому не лень, может сегодня, сидя в американской машине в сто лошадиных сил, с полным комфортом, прямо из-за руля, стрелять по газелям, из последних сил мчащимся перед самыми колесами…
Пока еще железных дорог в Африке очень мало, а автомобильные дороги проходят на расстоянии многих сотен километров одна от другой. Безусловно, в Африке есть еще места, где не ступала обутая в ботинок нога белого человека, есть еще и нетронутая, дикая природа. Однако и эти малярийные болота и царства мухи цеце перерезаются все новыми и новыми автомобильными дорогами и делятся, таким образом, на все более мелкие участки.
Ныне мы уже доподлинно знаем оба пути, которыми наши европейские аисты летят в Южную Африку. Мы знаем, где проводят зиму наши ласточки, а где — североамериканские. Но кто еще 20 лет назад имел хоть какое-то представление о кочевках животных Африки? Между тем на северо-востоке Конго [7]возникли горные рудники и построены плотины. Слоны же, которые прежде в определенные сезоны собирались сотнями и даже тысячами, чтобы откочевать в более влажные лесистые области, теперь во время засух не решаются пересечь людные индустриальные районы. Кто сейчас может точно указать, в каких внутренних африканских озерах раньше других вымрет весь планктон, все беспозвоночные, потом рыбы, а вслед за ними и сотни тысяч фламинго только из-за того, что впадающие в них реки массами сносят туда ДДТ и другие ядохимикаты, смытые ими с плантаций? В США и многих других странах применение инсектицидов уже строжайше запрещено. Зато их с каждым годом все в большем количестве запродают ничего не подозревающим развивающимся странам…
Должен ли я после всего сказанного заверять читателей, что в Африку мы ездим не для того, чтобы «стрелять слонов»? Директора зоопарков и ученые-зоологи, кстати говоря, никогда не отправляются в «экспедиции по отлову зверей» — такие вещи придумываются только специально для фильмов и бестселлеров об Африке. Ловцы диких зверей подобного рода встречаются теперь разве что в многосерийных очерках, печатающихся в провинциальных газетах. Наши зоопарковские животные попадают в Европу и Америку способом, который любителям острых ощущений может показаться огорчительно будничным и неромантичным. Так, наши фирмы по закупке диких животных ограничиваются тем, что высылают в Африку своих агентов и сопровождающих их служителей для транспортировки животных. Там они приобретают уже заранее отловленных местными охотниками и приученных к неволе диких животных, грузят их на морские суда и препровождают в Гамбург или Нью-Йорк, обеспечивая в дороге хорошей кормежкой и уходом — вот и все…
Мы, друзья животных, стараемся спасти от уничтожения существа, соседствующие с нами на этой планете, которых считаем не менее благородными и достойными жить на Земле, чем мы сами. Мы хотим, чтобы и наши внуки с замиранием сердца могли наблюдать за грациозной и пугливой антилопой бонго. А для того чтобы сохранить диких животных хотя бы в нескольких небольших питомниках или зоопарках, необходимо прежде всего изучить их образ жизни на воле, знать, в чем они нуждаются и без чего жить не могут.
Вот зачем такие люди, как я, едут в Африку. И о том, чем именно мы там занимаемся и как это все происходит, я и хочу рассказать в этой книге.