О приключениях в Африке написано уже немало. Но мне кажется, что еще больше там приключается такого, о чем никто не пишет. Трудно, например, представить себе все мытарства, перенесенные чудом оставшимся в живых штабным врачом Юпитцой. Роберт Кох послал его из Дар-эс-Салама к северной оконечности озера Виктория, чтобы доставить в свою лабораторию на побережье «живой материал» для изучения такого страшнейшего заболевания, как легочная чума. Этот труднейший пеший переход занял целых восемь месяцев.
А какие страшные испытания выпали на долю всеми теперь забытого Картера, которому было поручено претворить в жизнь идею бельгийского короля Леопольда II — привезти в Африку индийских рабочих слонов, с тем чтобы они там прижились. В 1879 году Картер действительно привез четырех индийских слонов на корабле в Дар-эс-Салам и направился с ними своим ходом к озеру Танганьика. Три слона погибли уже по дороге; четвертый по прибытии в пункт назначения прожил всего несколько дней, а самого Картера смерть настигла на обратном пути к побережью, так что он не успел даже никому передать свой опыт по обращению с рабочими слонами.
Однако король не отступился от своей заветной идеи. Ведь приручали же когда-то в далекие времена в Африке слонов! Правда, древние африканцы в отличие от азиатов никогда не приручали собственных диких слонов, а использовали привозных. Так, Александр Македонский во время своих походов в Азию увидел во вражеских войсках Дария и Поруса индийских слонов и привез их с собой в Египет, где они и прижились. Постепенно к этим ручным слонам присоединяли все больше африканских слонов, чья родина была ближе и потому доставка менее сложной. Таким образом в Египте, а затем и в Карфагене появились тысячи рабочих слонов родом из Ливии и Нумидии.
|
|
Ганнибал, как известно, перевалил с этими слонами через Альпы и явился к вратам Рима. Позднее и римляне взяли на вооружение этих великанов, которые в те времена наводили на пехоту такой же ужас, как теперь танки. Африканские слоны были тогда мельче индийских и считались менее пригодными для военных действий. Объясняется это тем, что растительный мир Ливии уже 2–3 тысячи лет назад начал приходить в упадок и слоны, выращенные на скудном зеленом корме, постепенно вырождались. Именно эти слоны и изображены на римских монетах и по сравнению со всадниками кажутся весьма низкорослыми.
Спустя 20 лет после неудавшегося первого опыта с перевозкой слонов из Индии бельгийский король дал капитану Лаплуме новое поручение. Этот офицер приказал в 500 километрах севернее Стэнливиля, возле слияния рек Бомоканди и Уэле, вырыть сотни рвов-ловушек по образцу тех, которые роют в Южной Индии для ловли слонов. Местные жители приняли живейшее участие в этом мероприятии, однако результаты оказались плачевными: в ловушки попались всего два слона, да и те не выдержали транспортировки и погибли по дороге.
Однако неутомимый капитан решил не сдаваться. Он распорядился выстроить по бирманскому образцу огромный крааль из жердей и загнал туда слониху со слоненком. Но укротить слониху оказалось совершенно невозможным, пришлось отпустить ее на волю. А поскольку она снова и снова возвращалась назад, чтобы помочь освободиться своему слоненку, ее пришлось пристрелить. Осиротевший слоненок перестал принимать пищу и вскоре умер. Аналогичная попытка с другой такой парой окончилась столь же неудачно.
|
|
Тогда Лаплуме был вынужден перейти к более жестокому способу: слоних сразу же отстреливали, а детенышей связывали и притаскивали в вольеры. Таким способом в 1910 году у него на станции скопилось уже 35 молодых слонов, и среди них знаменитая Мария, пойманная пять лет назад, почти уже ручная, которая помогала во время ловли новых слонов.
Но тут разразилась первая мировая война, и капитан Лаплуме в составе конголезского добровольческого корпуса переправился в Европу, чтобы воевать с немцами. В том лес году он был взят в плен при Намуре. Пока он сидел в немецком плену, созданная им станция по приручению слонов почти что развалилась. Однако король Альберт, унаследовавший трон после Леопольда II, настаивал на том, чтобы ее сохранить. Он даже был готов взять все необходимые расходы на свой личный счет.
Лаплуме вернулся в 1918 году. За время своего вынужденного бездействия он многое обдумал и понял, что способ, которым он пользовался для отлова слонят, был не только слишком жестоким, но и нерентабельным — чересчур велики были «отходы». Пойманные слоны хотя и переставали быть дикими, однако не становились по-настоящему послушными и безотказными рабочими животными, как это было в Индии. Но все равно выход должен быть найден!
По его запросу индийское правительство посылает в 1919 году на конголезскую станцию по приручению слонов своих погонщиков.
Но индийцы не понимали африканцев, а те не понимали их. Кроме того, как теперь рассказывают, они боялись африканских слонов, их дикого нрава: ни один индиец не решался сесть верхом на африканского слона. Тем не менее за свое короткое пребывание на станции они сумели передать ее работникам многое из своих традиций. По-видимому, все-таки именно благодаря индийцам станция работает ныне столь успешно. Недаром африканские погонщики называют себя индийским словом «корнаки» и еще сейчас, несколько десятков лет спустя, поют индийские песни. Индийцы научили африканцев плести канаты, что имеет огромное значение, потому что для поимки толстокожих необходимо иметь очень много прочных канатов. Но что важнее всего, они научили африканцев, да и белых комендантов, как именно следует приручать слонов, чтобы они полностью и беспрекословно подчинялись человеку.
|
|
К 1925 году Лаплуме добился своей цели. После двадцатипятилетних усилий в Африке впервые после многих тысяч лет снова появились прирученные слоны. На станции работало тогда 20 взрослых слонов, их запрягали в повозки, на них пахали, они носили тяжести.
Но тут возникли новые трудности. Вокруг Апи, места, где была расположена станция, практически не осталось диких слонов — частью они были отловлены, а частью истреблены как местными, так и европейскими охотниками. Отрядам, направлявшимся на ловлю, приходилось удаляться от станции более чем на 100 километров, чтобы найти слонов. И возникал вопрос: каким способом транспортировать отловленных животных к месту назначения, то есть на станцию?
Тогда лейтенант Офферман, работавший с 1925 года у капитана в качестве ассистента, разыскал подходящее место в 500 километрах от станции, в верховьях реки Уэле, и основал там, на берегу реки Дунгу, филиал станции, получивший название «Гантала-на-Бодио». Семь лет спустя прежнюю станцию ликвидировали и целиком перебазировались на новую.
Теперь наконец все трудности были позади: слонов научились ловить, приручать и дрессировать. И надо же так случиться, что именно в это время, в тридцатые годы, смысл всех долголетних трудов свелся почти к нулю: появились грузовики и тракторы, по сравнению с которыми слоны, безусловно, проигрывали.
Именно на эту станцию по приручению слонов Гангала-на-Бодио, расположенную в самом северо-восточном углу бывшего Бельгийского Конго, недалеко от границы с Суданом, мы теперь и направлялись.
Вот мы и у цели. Следуя дорожному указателю, наш грузовичок свернул с основной дороги на еще более узкую ухабистую боковую дорожку. Через пять километров перед нами возникли слева и справа от дороги два столба, увенчанных черепами буйволов. Мы повернули в зеленую аллею и доехали по ней до пропускного пункта со шлагбаумом. Африканский солдат в форме цвета хаки и с пилоткой на голове отдает честь и протягивает нам книгу, в которой посетителей просят на французском языке написать свою фамилию и цель приезда. Второй солдат исчезает с этой книгой в красивой просторной вилле, какую можно встретить где-нибудь на Ривьере и никак нельзя было ожидать увидеть здесь, в богом забытом местечке, затерянном в самом сердце Африки.
Это был дом коменданта. Он сам вышел нам навстречу, радушно пригласил к ужину и отвел в домик для приезжих — аккуратный трехкомнатный флигель с ванной, верандой, пристройкой для слуг и навесом для автомобиля. С веранды открывался изумительный по красоте вид на Дунгу и бескрайние саванны, уходящие к Гарамбе.
Наконец-то нам можно было распаковать чемоданы, разложить вещи по полкам и шкафам и по-настоящему помыться, сдирая с себя мочалкой красную дорожную пыль, машинное масло и пот.
Мы находились в том самом месте, о котором всякий, кто имеет дело со слонами и вообще с дикими животными, знает только понаслышке, но никогда не видел собственными глазами. Это место почти легендарное: попасть сюда мало кому удается.
Бельгийский полк, в котором воевал нынешний комендант станции Раймон Лефебр, принимал участие в осаде Кёльна. Он, так же как и его предшественник капитан Лаплуме, четыре года провел в немецком плену, а семь лет назад был откомандирован сюда, на станцию.
На другое утро, ровно в семь, нас разбудил горн. Все корнаки выстроились по стойке «смирно», в то время как бельгийский полосатый флаг (черная, золотая и красная полосы) торжественно поднимался вверх по флагштоку. Толстый африканский фельдфебель, босиком, но в пилотке, проверяет пуговицы, карманы, пилотки солдат, а затем рапортует адъютанту Мизонну.
Чего только в Африке не увидишь!
Потом мы садимся на лошадей и отправляемся искать ловцов слонов. Они оказались совсем неподалеку от станции, в каких-нибудь 20 километрах: там, где мы сейчас находимся, — самая богатая слонами область Конго, а может быть, и всей Африки.
В лесу было три группы ловцов. Мы подъехали как раз к той, которая еще вчера сообщила, что обнаружила стадо диких слонов примерно в 20 голов.
Корнаки оказались рослыми, мускулистыми, веселыми а храбрыми парнями. Они из народности азанде и гордо называют себя «басолдо на мбонго», что означает «солдаты по слонам».
Когда мы стали приближаться к стаду слонов, корнаки сняли свои форменные рубашки и остались в одних серых шортах; на глазах менялся весь их облик — они превратились в настоящих диких воинов, какими были их предки. Было их человек двадцать, из них трое с ружьями, девять ловцов с канатами, четыре носильщика.
Растянувшись цепочкой, мы полукругом, тихо, с подветренной стороны приближались к ничего не подозревающим слонам. Они стояли в высокой траве, обламывали ветки с кустов и медленно их жевали. Мизонн поднял руку — все остановились в ожидании, не сводя с него глаз. Резко опустив руку, он одновременно выстрелил несколько раз из пистолета в воздух. Сейчас же последовал ружейный залп, все подняли невероятный крик (и мы тоже) и начали лупить палками по кустам. Испуганные слоны повернулись и бросились наутек.
Какое спортивное зрелище открылось перед нашими глазами! Азанде помчались вслед за слонами с невиданной быстротой. Известно, что слоны не в состоянии долго бежать: в лучшем случае 100 метров они пробегут со скоростью 30 километров в час, после чего сразу же сбавляют темп и трусят уже со скоростью 15–20 километров в час. Слонята начали понемногу отставать от взрослых, и преследователи занялись исключительно ими. Семимильными прыжками самый быстроногий из азанде припустился за одним из отставших слонят. На бегу он даже полуобернулся в нашу сторону, и рот его растянулся в торжествующей улыбке — он явно хотел продемонстрировать нам, на что способен. В следующий же момент он ухватил слоненка за хвост и стукнул его другой рукой по заду. Слоненок со страху пустился было бежать быстрее, но поздно: его преследователь ловким движением надел канатную петлю на левую заднюю ногу животного. Держась за конец каната, он повис на кем всей тяжестью, так что слоненок был вынужден волочить его за собой. Силы его при этом, разумеется, быстро иссякали. Другой азанде подскочил к слоненку спереди и толкнул изо всей силы. Слоненок тотчас же бросился на обидчика, оттопырив уши и подняв для удара хобот. Этот момент использовал второй ловец, чтобы замотать конец каната вокруг дерева. И вот уже подоспели три-четыре других ловца; тыча железными прутьями в привязанного пленника, они вызывали его на все новые и новые атаки. Изловчившись, на него набросили вторую петлю, конец которой закрепили вокруг другого дерева.
В это время к месту действия с противоположной стороны стал приближаться на своей лошади Мизонн. Он так был увлечен происходящим, что не заметил, как огромный самец отделился от стада и припустился бегом назад на помощь кричащему во всю мочь детенышу. Корнаки заорали и стали махать руками, предупреждая своего начальника об опасности, но тот принял это за изъявление восторга по поводу удачной поимки и не отреагировал на предупреждение. Когда же он наконец оглянулся, разъяренный слон был уже в восьми метрах от него. К довершению несчастья, лошадь его в это время споткнулась и не сумела сразу же пуститься в галоп.
Я похолодел. Но здоровенный взбешенный слон, не добежав до всадника, размахнулся передней ногой и ударил изо всей силы по термитнику; сам он от этого удара потерял равновесие и рухнул вперед, упершись своим широким лбом в землю. Пока он снова сумел подняться на ноги, Мизонн был уже вне опасности.
Подобные происшествия отнюдь не редкость при отлове слонов. Обычно в таких случаях нападающих животных удается прогнать холостыми выстрелами (станция борется за то, чтобы как можно меньше слонов было убито). Но случается, что в убегающем стаде позади оказываются не слонята, а взрослые особи. Вошедшие же в раж ловцы забегают вперед (что запрещено правилами) и стараются поймать несущихся впереди слонят. Вот тогда-то и происходят несчастья, оканчивающиеся порой смертью преследователей. Как-никак за последние 30 лет уже 15 человек поплатились жизнью во время отлова слонов, не говоря уже о бесчисленных тяжелых ранениях, которые ловцы сплошь и рядом получают.
Когда маленького слона привязывают к дереву, это еще не означает, что он пойман. Если ему посчастливится разорвать свои путы — он спасен. Корнаки не будут его догонять вторично — они к этому моменту уже слишком вымотаны. И даже если это взбешенное, рвущееся во все стороны маленькое существо остается накрепко привязанным к стволу, это все еще не означает, что его доставят целым и невредимым в лагерь. Прежде половина таких пленников погибала, теперь только каждый десятый. Это достижение — целиком заслуга прирученных, отдрессированных слонов-мониторов.
Мы видели, как это делается. Два взрослых слона, на спине которых сидят корнаки, становятся слева и справа от бушующего «дикаря». Тогда тот понемногу успокаивается и начинает осторожно ощупывать сородичей своим маленьким хоботом. Конец петли, накинутой ему на шею, прикрепляется теперь к ремню, опоясывающему одного монитора. Веревка, опутывающая заднюю ногу малыша, прикрепляется ко второму взрослому слону. После этого все трое спокойно и не спеша трогаются в путь, слоненок все время посередине. Процессия идет не спеша, с остановками для отдыха и еды, пока не доберется до лагеря. В случае, когда новичок начинает вести себя строптиво или злобно, большие слоны сдавливают его с обеих сторон, да так, что у него дух перехватывает. От этого у слоненка сразу пропадает всякая охота капризничать.
Когда мы в тот вечер вернулись домой, то замертво упали на свои постели — до того жутко вымотались за этот день.
Но недавно отловленным слонам было, наверное, еще хуже, чем нам. Ни один из них не находился здесь еще и двух месяцев — все сплошные «новобранцы». Живут они по двое или по трое в краалях из вкопанных в землю столбов, напоминающих густой штакетник. Построены эти краали в прохладной тени высоких деревьев. Рано утром, в 6 часов, такой маленький слон вместе со своим монитором, к которому он привязан длинной веревкой, отправляется на пастбище; в 11 все, мал и велик, идут купаться к реке Дунгу. Слонята еще боятся зайти поглубже в воду и топчутся возле самого берега, но серые великаны заходят на самую середину реки, погружаясь в воду так, что сверху остается только самая макушка. На этот «островок» и перебираются сидящие на их спинах корнаки, но купаться они не решаются — в Дунгу много крокодилов. Все еще помнят, как несколько лет назад на этом самом месте один корнак нечаянно соскользнул со спины своего слона в воду и в ту же минуту был схвачен крокодилами и разорван на части. Случается, что слон, если крокодил слишком близко к нему подплывает, поддевает его бивнем и подбрасывает высоко в воздух.
Маленькие слонята очень скоро привыкают к своему новому стаду и совершенно свободно бегут рядом с мониторами, тщетно ища у них меж передних ног вымя, из которого можно было бы раздобыть себе молока. Если в стаде есть кормящая слониха, то возле нее иногда топчутся, как цыплята вокруг наседки, одновременно по десять слонят. Такую необычную картину можно увидеть, пожалуй, только в одном месте на Земле — здесь, в Гангала-на-Бодио.
После купания слонятам приносят в ведрах молоко с отваренными рисом и кукурузой. Отлов маленьких детенышей значительно легче и не несет таких потерь, как отлов подростков. Но совсем маленьких слонят удается выращивать без матерей только с тех пор, как появилось в продаже порошковое молоко, которое в больших количествах можно транспортировать во внутренние районы Африки. Прежде такие «бэби», как правило, вскоре погибали. Съев свой молочный завтрак, слонята спят до 16 часов в тени крааля, затем снова идут купаться, вечером получают еще одну порцию пойла и целую кучу свежих веток на ночь.
Только спустя полгода, в июне, начинается их обучение. Занятия проводятся по часу в день по индийскому образцу. Слонят обучают послушанию без битья, но с применением силы.
Делается это так. Молодому слону стреноживают передние и задние ноги и привязывают его между двумя столбами, стоящими на расстоянии шести метров один от другого. Потом задние ноги дергают за веревку назад, а передние — вперед, так что слон падает на брюхо; при этом непрестанно выкрикивают команду «лежать!». Слону не остается ничего другого, как повиноваться. Как только он соглашается добровольно лечь по команде, веревки ослабляют, а кроме того, еще дают в качестве награды что-нибудь особенно лакомое. После короткой передышки все повторяется сначала. Вскоре уже все маленькие слоны добровольно соглашаются ложиться на землю по команде, тут же протягивая хобот за вознаграждением.
Затем начинается второй этап обучения — корнак пытается сесть на спину своего ученика, что поначалу тоже встречает отчаянное сопротивление. Там же, меж двух столбов, новобранца обучают поднимать хоботом с земли различные предметы и подавать их корнаку, сидящему на его спине. Это очень важно для дальнейшей работы, потому что далеко не всюду корнак может слезть со спины слона, если что-нибудь уронил или захочет что-то поднять с земли.
Эти африканские корнаки сидят совсем по-иному на спинах рабочих слонов, чем индийские, и, на мой взгляд, значительно неудобнее. В Индии, да и у нас в зоопарке, на слоне сидят верхом, как на лошади, свесив ноги по обеим сторонам за ушами. Африканцы же сидят, подобрав колени, на самой верхушке спины слона и держатся за веревку, продетую за передними ногами животного и опоясывающую его мощное туловище. Но поскольку позвоночник слона не самое удобное место для сидения, корнаки подкладывают под себя круглую, похожую на тарелку подушечку, сплетенную из волокон растений. Если корнаку нужно, чтобы слон шел прямо, он обеими ногами упирается ему в затылок, если он хочет повернуть его вправо, то нажимает на шею левой ногой; нажатие короткой сучковатой палки на холку означает «стоп». Разумеется, все эти действия сопровождаются словесными командами.
Так молодой слон приучается слушаться своего наездника, однако для перестраховки во время прогулок он все еще привязывается за ошейник на длинной веревке к монитору.
По команде он ложится на землю и позволяет стреножить себе передние ноги, перед тем как его пускают самостоятельно пастись на пастбище.
Спустя восемь месяцев обучение окончено, и слон в основном приручен. Тогда на него надевают специальную слоновью сбрую, настолько тяжелую, что одному человеку ее невозможно, поднять. Как только слон привыкает ее носить на себе, к ней прикрепляют с обеих сторон цепи; к цепям спустя какое-то время крепится бревно, и слон волочит его повсюду за собой. Бревно через некоторое время заменяется на легкую повозку, которая постепенно нагружается все более тяжелыми грузами. Приучают слонов перетаскивать тяжести и хоботом.
Как только слон становится настолько ручным, что его спокойно можно отпускать вместе со всеми свободно пастись на пастбище, о его здоровье больше беспокоиться нечего. Больные животные, например с воспалением суставов, при свободном выпасе поправляются наилучшим образом.
Станция располагает двумя тысячами гектаров пастбищных земель, рассчитанных примерно на 50 слонов. Пастбищные угодья поделены на квадраты, на которых стадо прирученных слонов пасется, переходя ежедневно на новый квадрат, чтобы дать отрасти траве. Пока слоны кормятся травой и ветками на одном участке, корнаки на соседнем заготавливают свежий корм для наступающей ночи. Его большими кучами грузят на телеги, и слоны сами везут его с пастбища к себе домой.
Прирученным слонам разрешается свободно разгуливать вокруг станции, и стреноживают их лишь в тех случаях, когда вблизи появляются стада диких слонов. Случается, что отдельные прирученные слоны все же убегают.
Один такой слон под номером «3» вернулся после 18 месяцев вольной жизни обратно. Причем абсолютно добровольно — за ним никто не гонялся и не звал. По первому же требованию своего бывшего хозяина он лег на землю и вообще слушался его как прежде, до побега. Другой беглец под номером «111» жил в течение многих лет поблизости от станции и однажды заявился, ведя за собой целое стадо диких слонов. Номер «214», взрослый самец, тоже неоднократно пропадал, но неизменно возвращался назад. Последний раз он привел с собой двух диких слоних. Убежавшие самцы чаще возвращаются назад, чем самки, потому что самцов не очень-то охотно принимают в чужое стадо и они там редко приживаются.
Ночь на экваторе длится целых 12 часов — мне почти никогда не удается столько проспать! Поэтому я решил использовать эту возможность и понаблюдать, как спят слоны. До сих пор мне ни разу не посчастливилось это увидеть: у нас, во Франкфуртском зоопарке, стоит только повернуть ключ в замке слоновника, как раздается звон цепей и слоны вскакивают на ноги. У них удивительно чуткий сон.
Профессору X. Хедигеру из Цюриха удалось в цирке «Книи» понаблюдать ночью за индийскими дрессированными слонами, менее чуткими и подозрительными: они привыкли в своей палатке ко всякого рода шумам и пробегающим мимо людям. Наблюдения эти показали, что слоны в среднем спят ночью не больше двух с половиной часов, причем ложатся чаще всего после полуночи. Как только они бесшумно опустятся на землю, то сразу же и засыпают, о чем можно догадаться по их глубокому дыханию. У некоторых старых слонов, точно так же как это бывает у лошадей, суставы становятся настолько негнущимися, что они не в состоянии лечь или боятся это сделать из страха больше не подняться. Такие животные дремлют стоя, стараясь при этом опереться на что-нибудь хоботом. Дикие слоны в подобных случаях опираются также на воткнутые в землю бивни. Такой сон стоя длится, как правило, не более 15 минут. Сон слона короток, но, по-видимому, глубок. У собаки, которая, как правило, дремлет целый день напролет, сон не бывает особенно глубоким.
В 3 часа ночи я поднялся и с карманным фонарем пошел по спящему лагерю. Небо все заволокло тучами, ночь была темная, хоть глаз выколи. Со стороны деревни раздавался барабанный бой, там опять танцевали. Вчера барабан гремел до 7 часов утра. Когда я вчера утром встал и вышел в сад, то заметил по следам, что между нашим домиком и виллой коменданта ночью прошествовал бегемот. А на прошлой неделе в лагерь зашли четыре диких слона, они долго стояли около привязанных на цепь ручных и даже пытались сломать краали, в которых содержали слонят. Поскольку их ничем не удавалось прогнать и они норовили напасть на каждого, кто к ним приближался, коменданту пришлось одного из них пристрелить. Его мозг законсервировали и приготовили к отправке в один бельгийский научно-исследовательский институт.
Обо всем этом я вспомнил, пробираясь ночью по лагерю было несколько жутковато. Четыре часовых, в обязанность которых входило следить за тем, чтобы ни один из привязанных слонов не вырвался на волю, лежали, завернувшись в одеяла, вокруг едва тлеющего костра. Я очень тихо прокрался мимо них, потому что иначе двое из солдат обязаны были вскочить и следовать за мной. Потом они бы с поднятыми копьями встали между мной и слонами, что предписано здешними правилами безопасности, выполняемыми неукоснительно и имеющими свои веские причины.
Тихо прокрался я между двумя рядами привязанных рабочих слонов, обращенных головами друг к другу. В то время как до полуночи мне здесь ни разу не удавалось застичь спящего на земле слона, теперь их спало двенадцать из шестнадцати. Ноги у всех были протянуты в одну и ту же сторону. Очень осторожно я направил на одного из спящих свой фотоаппарат и щелкнул вспышкой. Слон тотчас же поднялся — едва уловимый щелчок его сразу разбудил.
Удивительно, что этим животным нисколько не мешают во сне толчки и шумы, исходящие от их сородичей; малейший же посторонний шорох, непривычный для их слуха, заставляет этих великанов вскакивать и настораживаться. Поразительно, с какой быстротой такая махина поднимается на ноги. Я невольно отшатнулся.
Впрочем, у людей это происходит ничуть не иначе, чем у слонов. Молодая мать спокойно спит под привычный шум трамваев и автобусов за окном, малейший же писк ее младенца в кроватке заставляет ее пробуждаться. Или солдат-связист, переутомленный, спит в блиндаже под грохот бомб и разрывы гранат. Но как только застрекочет полевая рация, он сейчас же хватает трубку.
Некоторые слоны здесь соорудили себе для сна подобие подушек из веток, нагроможденных им для еды. Это они делают и в зоопарке.
Одному слону полагается давать в день от 350 до 400 килограммов листвы и зеленых веток, однако большую часть корма он бесполезно разбрасывает по полу. Когда однажды собрали несъеденные остатки и взвесили, то оказалось, что на самом деле слон съедает только 150 килограммов зеленого корма. Воды он использует в течение суток тоже 150 литров, но не выпивает всей этой массы, а частично разбрызгивает хоботом по своему телу.
Каждый вечер на станцию привозят горы зеленых веток и большими стогами укладывают перед жилищем слонов. За ночь практически все это бывает съедено. Огромные эти животные плохо переваривают пищу, они ведь почти не жуют то, что кладут себе в рот. Лежать подолгу они поэтому не могут, им то и дело приходится вставать, чтобы избавиться от большого количества фекалий.
Работоспособность у слонов сравнительно невелика. Пара слонов тянет двухтонную повозку, нагруженную поклажей весом в 4 тонны, следовательно, всего 6 тонн — груз, не превышающий веса самих животных. При этом в день они могут пройти не больше 20 километров со скоростью 4 километра в час. Работать им можно только по пять дней в неделю; вспахивают они за четыре часа две трети гектара на глубину 12 сантиметров, а на спине могут нести от 300 до 400 килограммов. Каждые десять минут слонам следует давать передохнуть и угощать их при этом охапкой листьев. Так гласило во всяком случае руководство, выпущенное станцией специально для фермеров, берущих рабочих слонов напрокат для различных сельскохозяйственных работ. Я думаю, однако, что показатели работоспособности слонов были нарочно занижены, потому что фермеры поначалу обращались с ними как с машинами-грузовиками и слишком многого от них требовали. А это приводило к большому проценту потерь среди животных, с таким трудом прирученных и обученных.
Комендант Лефебр рассказывал мне, между прочим, что его собственные рабочие слоны без особых усилий везут по 9 тонн поклажи на одной телеге. Но неважно, больше или меньше груза повезет слон, все равно с грузовиками и тракторами ему не тягаться!
Что касается карликовых слонов, которыми я тогда очень интересовался, то и сам комендант не был вполне уверен в существовании подобного вида. Правда, на станцию попали однажды два особенно мелких экземпляра, ростом 1 метр 30 сантиметров, но с бивнями длиной 70 сантиметров, что указывало на то, что к моменту поимки им было уже от 12 до 14 лет. За десять лет, которые эти слоны прожили на станции, бивни у них выросли только на 30 сантиметров. В двадцатипятилетнем возрасте рост этих животных не превышал 1 метра 60 сантиметров, и больше они уже не росли. К сожалению, оба экземпляра были проданы.
Азанде уверяют, что карликовые слоны — совершенно особая раса, обитающая в окрестностях Рафли, севернее Буты, на границе с бывшей Французской Экваториальной Африкой. Большинство же знатоков слонов считает их отдельными редкими экземплярами, встречающимися среди нормальных рослых слонов, наподобие лилипутов среди обычных людей. Слоны ведь и так весьма отличаются друг от друга по своему строению и величине.
А вот почему на станции так плохо обстоит дело с приплодом, на этот вопрос здесь никто не может дать ответа. Ведь в лагере постоянно живет не меньше 12 взрослых слоних и по нескольку взрослых слонов. И тем не менее родилось только 4 слоненка — все в 1930 году, и еще один — в 1954 году. Причем животные всегда пасутся вместе на пастбище, и спаривание их всячески приветствуется. Видимо, семейная жизнь слонов отнюдь не столь примитивна, как принято иногда считать.
Во время родов слониха, как правило, ложится на землю. Однажды имел место такой случай. На дороге, ведущей в Руинди-Лодж, расположенный возле озера Эдуард, подъезд к мосту через речку Муве преградила группа слоних. Поскольку речку можно было пересечь только по этому мостику, смотритель парка, подъехавший сюда на машине, вынужден был пережидать, когда слонам заблагорассудится уступить ему дорогу. Но время шло, а животные не уходили. Ни крики, ни сигналы машины не производили на них ни малейшего впечатления. Наступила ночь — слоны не расходились. Шли томительные часы — один, другой, третий, четвертый. Наконец в 11 часов слонихи отошли в сторону и дали машине проехать.
Что же случилось? Оказывается — роды. Роженица легла прямо посреди дороги, а ее товарки окружили ее и охраняли до тех пор, пока она не оправилась после родов и смогла встать и уйти вместе со своим слоненком.
Новорожденный слоненок в момент появления на свет имеет размер от 80 до 85 сантиметров и весит около 100 килограммов. Он покрыт густым черным пушком, который, потом исчезает. Уже спустя час или два после появления на свет слоненок начинает сосать молоко. Мать для этого наклоняется как можно ниже, иногда ей даже приходится опускаться на колени. Годовалый слоненок достигает метрового роста, а двухлетний — от 115 до 120 сантиметров. В это время слониха уже прекращает его кормить. До пятилетнего возраста слоненок подрастает ежегодно на 10 сантиметров, потом он растет уже медленнее. В этом возрасте у слонов начинают появляться бивни. Но молодые все еще продолжают оставаться доступной добычей для хищников, особенно в тех случаях, когда не находятся под постоянным прикрытием стада. Так, два года назад всего в двух километрах от станции лев зарезал молодого слона, причем успел сожрать только часть хобота и брюшины.
Комендант дал мне посмотреть «Книгу для гостей», в которой я нашел немало знаменитых и высоких имен. Ведь бельгийская станция по приручению слонов была уже в течение полустолетия одним из наиболее популярных мест Африки, куда многие стремились попасть, несмотря на дальность расстояния и трудности пути.
Я оказался первым немцем, вписавшим в эту книгу свою фамилию. Кроме того, я сделал в ней пометку, что собираюсь увезти с собой во Франкфурт «на память» одного слоненка из 32, находящихся на станции. Такое решение я принял потому, что мы зафрахтовали еще в Стэнливиле дорогостоящий самолет для перевозки окапи, а в нем достаточно места и для других животных. Так что есть полный смысл использовать такую возможность. Африканские слоны значительно дороже индийских — примерно вдвое. Объясняется это тем, что во всей Африке есть только дикие слоны, которых сначала за большие деньги нужно отлавливать и приручать, в то время как в Индии, Бирме или на Цейлоне [22]можно пойти на рынок и купить себе прирученных рабочих слонов, как у нас дома — коров или лошадей. Этим объясняется, что в прежние времена во всех зоопарках можно было увидеть одних только азиатских слонов.
Маленький слоник — весьма трудный питомец. С большим сомнением я разглядывал этих серых малышей. Кто из них благополучно вырастет и станет взрослым? Кого смерть унесет, не дав возмужать?
Подростковый слон, не нуждающийся в молоке и уже прирученный и послушный, устроил бы меня гораздо больше. Но он был слишком тяжелым и требовал значительно более массивной и крепкой транспортной клетки, перевозка которой влетела бы в такую сумму, которая нам совершенно не по карману.
Снова и снова мы сидим с Михаэлем перед загоном со слонятами и выбираем. Наконец мы все же решаем остановиться на Диме, маленькой самочке высотой всего 115 сантиметров, обладающей отнюдь не приветливым нравом, а, наоборот, задиристым и агрессивным. Но зато она много и жадно ела. Поймали ее шесть недель назад в 30 километрах от станции. Ловца-азанде звали Нголондима. В честь него слоненок и получил свою кличку.
Дима была родом из одного «слоновьего рая», которых в Африке осталось уже совсем немного. На некотором отдалении от станции находится резерват площадью 3 тысячи квадратных километров, в котором охота на слонов запрещена. С севера к резервату примыкает национальный парк Гарамба площадью 5 тысяч квадратных километров. В этих местах комендант станции с 1933 по 1938 год пять раз встречал гигантские скопления слонов примерно в тысячу голов.
Почему слоны собираются в сухой сезон такими огромными стадами, никто точно не знает. В верхнем Уэле ведь всегда есть вода. Много лет назад они, по-видимому, во время засухи откочевывали к югу, в девственные леса. Теперь, однако, они не решаются пересечь реку Кибали, дно которой искусственно углублено землечерпалками, и вода в ней глубока, а течение стремительно. Слоны ведь очень осторожны, если при них слонята. В долине реки Кибали с развитием индустрии возникли большие рудничные поселки, роются шахты, построена электроцентраль, автомобильные дороги, появилось много европейцев.
Так, на диких животных Африки, обитающих, казалось бы, в самых безлюдных, самых глухих местностях, все же влияет хозяйственная деятельность человека, разворачивающаяся вроде бы совсем далеко от этих мест.
X. Среди бегемотов
Когда мы уже проехали мимо женщины, идущей по дороге, я вдруг сообразил, что только что видел настоящую «губастую африканку», у которой верхняя губа при помощи деревянного кружка вытянута наподобие утиного клюва.
Мы тут же затормозили, дали задний ход, но женщина уже сошла с обочины дороги и скрылась в лесу. Мне едва удалось ее догнать и, употребив все свое красноречие, убедить вернуться на освещенную солнцем дорогу, чтобы ее сфотографировать. Она долго не соглашалась, однако предложенные мной сигареты возымели свое действие.
У «губастых африканок» интересная история. По всей вероятности, этих женщин в свое время так обезображивали для того, чтобы на них не зарились арабские работорговцы. Это был своеобразный метод защиты жен от ужасов работорговли, процветавшей тогда в Африке.