Стоделова Тамара Сергеевна

ПСИХОЛОГИЯ

УДК 159.9: 316.6 Харламенкова Наталья Евгеньевна,

доктор психологических наук, профессор Институт психологии РАН nataly.khrlamenkova@gmail.ru

Стоделова Тамара Сергеевна

Институт психологии РАН nataly.khrlamenkova@gmail.ru

ИЗМЕНЕНИЕ ОТНОШЕНИЙ В ДИАДЕ МАТЬ – РЕБЕНОК И ДИНАМИКА ОБРАЗА МАТЕРИ В ПОДРОСТКОВОМ ВОЗРАСТЕ*

Обсуждается проблема изменения отношений в диаде мать–ребенок в подростковом возрасте и сопутствующая этим изменениям динамика образа матери. Показано, что представления о матери формируются под влиянием реальных семейных отношений, а также вследствие воздействия архетипических и мифологических содержаний. Выделены общие тенденции в изменении представлений о матери в подростковом возрасте, которые касаются появления амбивалентности, дифференциации и расширения образа матери.

Ключевые слова: образ матери, объект, подросток, архетип, миф, взаимовлияние, амбива-

лентность, дифференциация.

Постановка проблемы. Образ матери – первый человеческий образ, возникающий у ребенка с самого рождения. Лицо матери распознается прежде всех остальных лиц, и по мере того как ребёнок растёт (меняются его отношения с родителями, трансформируются представления о них, возникают и сглаживаются прежние детали, появляются новые) глубоко запечатлённый образ матери продолжает влиять на ребенка, который затем становится подростком, юношей и взрослым человеком. Существует мнение, что «основные характеристики и эталонные черты социокультурного образа женщины-матери со времён античности фактически не изменились – это женщина, обладающая неординарным жизненным опытом и даром интуитивного предвидения наиболее вероятных путей развития событий (особенно связанных с её детьми); отличающаяся редкой добротой, чувством сострадания и умения понять своих детей и их решения; женщина, одаренная от природы неординарными способностями к воспитанию и убеждению; человек по убеждению необыкновенно стойкий, верный интересам своих детей и безоговорочно принимающий во имя их (вместо них) любые испытания судьбы и т. п.» [7, с. 35].

Несмотря на устойчивость внутренних объектов, регулирующих отношение человека к миру, к себе, к другим людям представление о матери способно меняться. Изменения касаются и образа матери как такового, и всей целостной системы внутренних объектов. Карин Белл проследила сложный процесс идентификации дочери с матерью, отметив, что у каждой женщины «накоплен» опыт разнообразных отношений мать– дочь. Они отражаются в установленных связях между образом Я и объектными репрезентациями, и, начиная с рождения, совершают некое «круговое движение». Иными словами, взаимодействие между матерью и дочерью разворачивается как возобновление и переоформление отношений, уже имевших место между двумя женщинами [25].

* Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ, проект № 10-06-00301а © Харламенкова Н. Е., Стоделова Т. С., 2011Педагогика. Психология. Социальная работа. Ювенология. Социокинетика  № 1

Проблема, обнаруженная нами в ходе анализа работ по теме формирования образов матери и отца в процессе развития ребенка, состоит в том, что существуют разные мнения относительно динамики этих представлений, которые необходимо по возможности согласовать. Обобщив результаты, отметим, что уже в раннем детстве (согласно М. Малер, с 24 до 30 месяцев) начинается развитие постоянных объектов, в частности такого объекта как мать. Будучи устойчивыми, представления имеют тенденцию претерпевать некоторые изменения в зависимости от решения ребенком актуальных задач взросления. Наиболее сложным в плане развития является период пубертата, в процессе которого реорганизуются отношения между ребенком и значимыми для него людьми; считается, что именно в этот период человеку дается последний шанс в изменении ранее организованного Я. С одной стороны происходит возврат к объектам детской любви, а с другой возникает «подростковое восстание» против родителей, авторитетов или их символических заменителей. «В любом случае выбор объекта в этой попытке разрешения конфликта играет для подростка значительную роль. Обычно в это время речь идет о компульсивной и преходящей привязанности к другим либо того же возраста, связь с которыми приобретает форму страстной дружбы или настоящей любви, либо более взрослым, отчетливо представляющим собой родительских заместителей, приобретающих по мере взросления все менее отчетливое сходство с исходными родительскими образами» [4, с. 63]. Каким же образом эти разнонаправленные тенденции проявляются в отношениях ребенка с матерью, и как видоизменяется представление о матери у подростка – все это предстоит рассмотреть в настоящей работе, учитывая влияние конкретной матери, а также силу воздействия архетипических и мифологических образов.

Цель исследования состоит в том, чтобы проследить трансформацию и видоизменение образа матери у подростков и выявить специфику отношений в этой диаде по мере созревания, взросления и становления подростка как самостоятельной, эмоционально независимой и зрелой личности.

Значимость влияния матери на ребенка многократно подтверждена в работах З. Фрейда, М. Кляйн, М. Риббл, А. Фрейд, Д. Винникота, Д. Берлингем, Р. Шпица, Дж. Боулби, Дж. Эйнсворт, в том числе и в исследованиях отечественных авторов (М. И. Лисиной, И. В. Дубровиной, А. М. Прихожан, Н. Н. Толстых, В. С. Мухиной, Г. В. Бурменской и др.). Показано, что расширение сети объектов идентификации является необходимым условием для построения и дальнейшего становления собственной самости. Особую роль и значение во всех происходящих процессах играют родители. Посредствам механизма деидеализации подросток переоценивает образ Я, отождествляясь с отдельными аспектами своих родителей, изменяет его, и в результате решения конфликтов более ранних стадий развития, освобождаясь от инфантильных объектов и постепенно уменьшая амбивалентность предэдипальных и эдипальных объектных связей, строит прогрессивные, более зрелые, взаимоудовлетворяющие отношения со своими родителями [14].

Понятие «внутренний объект». Внутренний объект и образ. Изучение «образов родителей» в совокупности со степенью пубертатной зрелости даёт возможность проследить переход от латентной стадии к подростковому периоду, определив степень возможных преград развития, а в случае задержки, либо ускоренного пубертатного развития, исследовать, как изменяются объектные отношения, внутренние отец и мать как образы, сложившиеся на более ранних этапах развития.

Внутренний объект это – объект-представление, внутреннее представление, которое обрело значимость внешнего объекта. Внутренние объекты представляют собой фантомы, т. е. встречающиеся в фантазиях образы, на которые человек реагирует как на «реальные». Они возникают из внешних объектов путем интроекции и считаются локализованными во внутренней (психической) реальности.

Внутренний объект формируется на основе отношений с первоначальным внешним объектом и влияет на выбор внешнего объекта в дальнейшей жизни. Внутренний объект может претерпевать изменения под влиянием отношений с актуальным внешним объектом. По мере того, как ребёнок растёт и развивается, он создаёт и интернализует обновленную версию внутреннего объекта. В результате оказывается интернализована вся совокупность прошлого опыта взаимодействия с внешним объектом на всех стадиях развития. Когда ребенок, подросток или взрослый знакомится с людьми, он бессознательно ожидает, что новые отношения будут похожи на отношения, ставшие привычными. Если этого не происходит, новые отношения могут предоставить обоим партнёрам возможность изменить свой внутренний объектный мир. Объекты – это часть личности, в то время как каждый ребёнок рождается со своими уникальными личностными задатками, в этих отношениях он растет и развивается, создавая на основе переживания своего взаимодействия с внешними объектами психическую структуру [18].

Образ – чувственная форма психического явления, имеющая в идеальном плане пространственную организацию и временн у ю динамику. Образ является важнейшей компонентой действий субъекта, ориентируя его в конкретной ситуации, направляя на достижение поставленной цели и разворачивая действие в пространстве и времени [10, c. 228].

Ленинградской психологической школой, Б. Г. Ананьевым и его учениками был введён термин «вторичный образ» и была заложена основа изучения психологии вторичных образов. Это спектр классов «внутренних образов», переживаемых в отсутствии непосредственно воздействующего стимула в качестве их прообраза. Образы хранят и актуализируют опыт человека, помогают представить внутренний мир других людей, что необходимо для целенаправленной деятельности, самопознания и саморегуляции на различных уровнях. Б. Г. Ананьев показал, что образы-представления – взаимопроникновение чувственного и логического, продукты целостной рефлекторной работы мозга, процессы, а не образования, хранящиеся в мозге в неизменном виде.

Согласно Б. Г. Ананьеву прижизненно развивающаяся система разнородных свойств человека, интегрированная структурой личности–индивидуальности, детерминирует психические процессы изнутри. Но есть первичная детерминация психического извне – со стороны объектов отражения, действующих на органы чувств. В логике рассуждений Ананьева принцип детерминизма органично связан с принципом отражения, который указывает на зависимость психических явлений от материального мира – объектов отражения, поэтому предметом специального исследования становится проблема чувственного отражения и его роль как исходного момента, основы познавательного психического процесса, а также психического развития человека в целом. Многолетние исследования в области психологии чувственного познания привели Ананьева к обоснованному заключению о том, что сенсорно-перцептивные явления – источник психического развития человека, воспроизводимый в процессе его взаимодействия с окружающей действительностью; ощущения рассматриваются как необходимый компонент всего процесса жизнедеятельности [1].

А. А. Гостев отмечает, что психологически грамотное использование «внутренней образности» даёт подсказки о корнях проблем, причинах конфликтов, об истинных желаниях, расширяет видение мира, рождает новые идеи, повышает сензитивность, помогает «самоконсультироваться» и самокорректироваться, позволяет просматривать варианты в ситуации выбора, осознать и сформировать профессионально-важные качества, лучше понимать других. Образы реорганизуют неосознаваемый материал, позволяют выразить неявное знание в символической форме [6].

Можно сказать, что принципиальные различия между понятиями «внутренний объект» и «образ» отсутствуют. Они возникают тогда, когда начинают учитываться методологические и теоретические основания их изучения. Понятие «внутренний объект» используется в глубинной психологии, понятие «образ» – в различных школах, в частности в теориях социальной детерминации, вследствие чего первое понятие обозначает реальность, которая наделяется особой силой влиять на жизненный выбор, на отношения к реальным объектам, второе понятие обозначает реальность, которая также обладает регулятивными функциями, однако возникает в процессе психического отражения, т.е. вторична по отношению к материальным явлениям. Несмотря на некоторые различия между «внутренним объектом» и «вторичным образом» эти понятия, как нам представляется, близки по смыслу. Учитывая это, в своих последующих рассуждениях мы пользуемся как понятием внутренний объект, так и понятием образ.

Архетип и образ Матери. Очевидно, что представление человека о матери не в полной мере совпадает с его восприятием в этом качестве конкретной женщины. Образ матери на определённом жизненном этапе это совокупность представлений о собственной матери, представлений о женщине в целом, образов из литературы, кино и других источников, представлений других людей о матери, а так же архетипа матери (Великая Мать, Мать-природа, Мать-земля). Таким образом, для формирования личности ребенка важными оказываются реальная мать и эмоциональная связь с ней, а так же, наряду с такими факторами как включённость ребёнка в супружеские отношения в целом, социальный статус родителей и др., символичные материнские образы, раскрываемые в мифологии, фольклоре, в литературе, в религии.

К. Юнг отмечал, что в первый и второй годы жизни ребенок, полностью погружен в коллективное бессознательное. Обретение тесной связи с реальными родителями необходимо ему для того, чтобы отказаться от своей связи с архетипическими фигурами. Юнг полагал, что этот отказ осуществляется постепенно. Со временем при нормальном развитии ребенка родители перестают восприниматься им как богоподобные. Проблемное развитие, при котором один или оба родителя отсутствуют и отделение от архетипического образа не происходит, характеризуется тем, что ребенок не способен рассматриватьродителей и других людей во временном аспекте, т.е. как реальных существ, имеющих свои ограничения.

Юнг дает обобщенное описание архетипа Матери: Великая Мать это – проявление внимания и сочувствия; магический авторитет феминности; мудрость и душевный подъем, распространяющийся за рамки формальной логики; любой полезный инстинкт или импульс; все, что называется добротой; все, что дает заботу и поддержку, способствует развитию и плодородию. Негативные аспекты материнского архетипа – это все тайное, скрытое, темное; пропасть; мир мертвых; все, что пожирает, соблазняет и отравляет; все, что вызывает ужас и является неизбежным, как сама судьба (Юнг, 1997). На пубертатный период приходится состояние, которое Юнг охарактеризовал как «психическое рождение», когда начинается сознательное отделение ребенка от родителей, при этом возможные трудности в развитии подростка возникают не только вследствие влияния реальной матери – негативного материнского комплекса, но и под влиянием архетипических образов.

Архетип, согласно А. А. Гостеву, это – многомерный объект-прообраз определённого тематического содержания, актуализируемый через многоликие «образ-проекции» на различных уровнях сознания и в различных измерениях человеческого бытия. Он подчеркивает роль архетипов как составляющих самые глубокие корни личностной идентичности, выражающие экзистенциальный характер.

Однако архетипы – это не сами образы, а схемы образов, их психологические предпосылки, их возможность. Они представляют собой формы, не наполненные содержанием. Содержательную характеристику первообраз получает лишь тогда, когда он проникает в сознание и при этом наполняется материалом сознательного опыта. Это может быть индивидуальный опыт ребенка или коллективный процесс, например, мифотворчество, в котором происходит трансформация архетипов в образы, когда «невольные высказывания о бессознательных душевных событиях» переводятся на язык объектов внешнего мира. Действительно образы архетипического содержания тесно связаны с мифологическими образами, и, по существу, проявляются в них. Согласно О.М. Фрейденберг «Образное представление в форме нескольких метафор, где нет нашей логической, формально-логической каузальности и где вещь, пространство, время понятны нерасчлененно и конкретно, где человек и мир субъектно-объектно едины, – эту особую конструктивную систему образных представлений, когда она выражена словами, мы называем мифом» [17, с. 28].

Образ матери в мифах и семейных историях, мифологические представления молодежной субкультуры. Мифологические образы Геры, Деметры, Юноны символизировали женское начало, позволяли конкретизировать архетипические структуры Анимы и Великой Матери. Согласно О.М. Фрейденберг «…Юнона у римлян, у греков Гера – имя тотема, богини, коллектива и каждой женщины… Молодая плодородящая женщина (не старуха бесплодная и не ребенок) представляет собой Юнону, как рождающий мужчина – гения. Это “отец” и “мать” дородового периода» [17, с. 36].

Голос мифа, который знает прошлое и нашу древнюю историю хранит ее летопись в сказках [20]. В мифах и сказках образ матери наполняется конкретным содержанием, получает б о льшее разнообразие. Выделяется внешняя и внутренняя мать. Действующая в сказке мать выступает символом внешней матери. Это то, что действует и реагирует согласно опыту, который женщина получила в детстве, от своей матери. Однако «внутренняя мать состоит не только из опыта внешней матери, но и из других материнских фигур в нашей жизни, а также из образов, которые во времена нашего детства были приняты в обществе как воплощения хорошей и плохой матери» [20, с. 174]. Эстес отчетливо разделяет амбивалентную мать, сломленную мать, матьребенка, или мать-сироту, сильную мать. У амбивалентной матери конфликтуют стремление получить одобрение общества и любовь к ребенку, поэтому она «слишком легко уступает, боится настоять на своем, потребовать уважения к себе, утвердить свое право поступать, учиться, жить по-своему» [20, с. 176]. Для преодоления таких ограничений ей необходимо развивать в себе жесткие, мужские качества. Сломленная мать это мать, уступившая обществу, отказавшаяся от ребенка, отвергающая свое дитя. «Это может быть патологически самовлюбленная мать, которая чувствует себя в праве самой быть ребенком» [20, с. 177]. Мать-дитя принадлежит к разряду слабых матерей, незрелых душой, которой необходима опека женщин постарше, способных подсказывать, ободрять, поддерживать ее в заботе о ребенке. Такие матери выражают восторг по поводу своих детей, но ведут себя хаотично, не способны заботиться, не знают, как правильно это делать. Сильная мать – женщина, которая опирается на опыт не только своей матери, но и на опыт женщин, с которыми чувствует внутреннее родство, а также ищет связь с собственной глубинной природой, с «дикой и мудрой матерью», с матерью-природой.

Кроме влияния архетипических образов, содержащихся в древних мифах, сказках, легендах, сказаниях, образ конкретной матери в значительной степени подвержен влиянию семейных историй, семейной мифологии.

Системный семейный и трансгенерационный подходы (М. Боуэн, Дж. Хэйли, В. Сатир, С. Минухин, К. Витакер, А. Шутценбергер и др.) исследуют влияние семейного прошлого на настоящее человека. Предполагается, что люди организуют свое поведение в соответствии с особенностями своего поколения, возраста, пола, структурными и коммуникативными параметрами семейной системы. По данным Э. Г. Эйдемиллера и В. В. Юстицкиса, термин «семейный миф» впервые был предложен А. Х. Феррейрой и, по сути, является «образом Мы», принятым в семье. Семейный миф выявляется через паттерн функционирования человека, и терапия отдельной личности в рамках этого подхода обязательно предполагает анализ семейных отношений и истории семьи. «Когда мы начинаем работать с семьей или с отдельным человеком с учетом контекста его семьи, будь то психологическая или психиатрическая проблема, проблема здоровья или экзистенциальная проблема, в рамках этого подхода важно понять, какие негласные правила существуют в данной семье, а данной среде» [19, с. 62].

Исследование, проведенное Т. В. Рыцаревой (рук. Н. Е. Харламенкова), показало, что существует связь между проблемным поведением подростков и семейными отношениями. Семьи были разделены на три группы: первая группа включила в себя семьи, от которых поступали жалобы на неуспеваемость детей в школе; вторая – семьи, от которых поступали жалобы на непослушание детей и третьи – те, от которых поступали жалобы на плохое поведение детей с нарушением социальных норм. Оказалось, что для первой группы семей характерны такие ценности как достижения и самостоятельность, а также миф «Мы – люди», главная идея которого состоит в установке на развитие. Симптом – школьная успеваемость входит в ценностную сферу семей первой группы, поэтому неуспеваемость ребенка может выступать своеобразным протестом против семейных стереотипов. Для второй группы с симптомом «непослушание» характерны ценности традиций и обычаев, власть и социальный статус, а также миф «Мы – дружная семья». Симптом «непослушание» противоречит принятым ценностям в семьях второй группы. Для третьей группы (симптом плохое поведение, нарушение социальных норм) наиболее важны ценности традиций, власти и универсализма, а также мифы «Мы – люди» и «Мы – герои». То есть в этой группе ценности состоят в достижении, в получении образования, в следовании традициям. Плохое поведение как симптом затрагивает все сферы ценностных ориентаций семей третьей группы. В исследовании Т.В. Рыцаревой специально не выделялась роль матери, однако предполагается, что семейный миф создается обоими родителями. В целом можно сказать, что системный семейный и трансгенерационный подходы основаны на положении о неосознаваемом влиянии прошлого семьи на ее настоящее, которое обнаруживает себя в процессе идиографического исследования.

Наследование семейного нарратива может осуществляться не только бессознательно, но и осознанно, через обсуждение семейных правил, привычек, традиций (Е. А. Петрова). Мифологизация истории семьи предполагает гиперболизацию отдельных сторон семейной истории, ее субъективное толкование. В диссертации Е. А. Петровой межпоколенный ресурс рассматривается как составляющая социокультурного фактора совладающего поведения и включает в себя отношения со значимыми представителями старшего поколения, выступающими объектами идентификации и источниками социальной поддержки и представления о значимых людях другого поколения, которые субъект может актуализировать в целях совладания с трудной жизненной ситуацией. Компонентами ресурса выступают: эмоционально-чувственный компонент (описание эмоциональных переживаний и чувств, связанных с воспоминаниями о предках, вещах и фотографиях, принадлежавших им, реальное общение с прародителями); идентификационно-поведенческий компонент (описание социального «наследования», идентификации в поведении и личностных чертах со значимыми членами семьи) и интеллектуально-ценностный компонент (интеллектуальная значимость знания о предке и влияние этого знания на формирование ценностей). К критериям эффективности межпоколенного ресурса были отнесены: улучшение эмоционального состояния, укрепление Я-концепции и позитивного образа Я, лучшее понимание трудной жизненной ситуации, сохранение и поддержание контактов с окружающими людьми.

Семейные мифы опосредствуют влияние реальной матери на поведение ребенка и путем установления межпоколенного контакта осуществляют передачу семейного опыта следующим поколениям. Образ матери может нести определенную смысловую нагрузку, характерную для семейной истории и передаваться прямым или компенсаторным путем, варьируя, прежде всего, в зависимости от акцента, который делается на одной из двух моделей материнской роли, таких как «настоящая мать» или «настоящая женщина». К. Эльячефф и Н. Эйниш пишут: «Случается так, что в диапазоне вариантов, расположенных между двумя полюсами, некоторые придерживаются срединной линии…», однако «…если приглядеться повнимательнее, все-таки находятся либо по одну, либо по другую сторону баррикад: в большей степени мать, чем женщина; или преимущественно женщина, нежели мать» [11, с. 17]. Безусловно, кроме главной альтернативы «будь матерью или будь женщиной», возможны и другие, например, такие как «плохая или хорошая мать», «добрая или злая мать» и проч., которые обнаруживают себя в трансгенерационных связях.

Кроме архетипических и мифологических нагрузок материнский образ подвержен влиянию «возрастной мифологии», в частности влиянию мифологических представлений молодежной субкультуры. Оказалось, что восприятие родителей так называемыми подростками-неформалами и их поведение в семейных конфликтах во многом обусловлены сконструированными в молодежной субкультуре моделями, в которых родители наделяются конкретными ролями и, определяется, в какой роли по отношению к ним должен выступать «настоящий неформал». Семейные конфликты возникают и поддерживаются не только благодаря конкретным межличностным напряжениям, не только благодаря стереотипным взглядам большинства родителей на неформальные объединения, но и благодаря внешним, не вытекающим из истории семьи факторам, а именно нормам подросткового мира. Субкультурная мифология вмешивается в семейные отношения, и как результат – родители наблюдают необъяснимое для них, ничем не спровоцированное конфликтное поведение своих детей [12].

Отношения в диаде мать-ребенок в подростковом возрасте. Большинство современных исследований, не отвергая влияния архетипических образов на представления о конкретной матери, сосредотачивают свое внимание на реальных поведенческих отношениях матери и ребенка, а также на изменении представлений о ней, на формировании нового образа матери. Учитываются различные отклонения как в поведении самой матери, так и в поведении подростка.

Достаточно традиционным подходом к анализу регрессивного или прогрессивного развития ребенка стало изучение влияния матери и стиля семейного воспитания на психологию подростка. В исследовании Д. В. Берко показано, что «субъективные образы родителей» оказывают влияние на восприятие себя и других, на формирование тех или иных черт личности и на ее направленность. Отмечено дифференцированное воздействие стилей воспитания отца и матери на развитие девочки в подростковом возрасте. В частности, позитивное принятие девочки отцом гармонизирует ее психическое развитие, благоприятно отражается на ее личностной зрелости. Для принятия девушкой ценностей самоактуализации необходима некоторая сепарированность отношений между матерью и дочерью в подростковом возрасте. На уровне семантической структуры обыденного сознания воспринимаемая в подростковом возрасте враждебность со стороны родителей ведет к появлению в сознании девушек противоречивой картины мира, когда значимые объекты воспринимаются одновременно как привлекательные и отталкивающие. Наибольший вклад в формирование противоречивой картины мира вносит такая переменная как «образ враждебной мамы» [2].

При изучении влияния семейных факторов на формирование девиантного поведения матери, А. Я. Варга с коллегами пришли к выводу, что девиантные матери совершенно по-другому воспринимают своего ребёнка и иначе к нему относятся, чем женщины с нормальным материнским поведением. Это «другое» материнское отношение к ребёнку можно проследить в семейной истории женщин, отказывающихся от новорождённого. Было обнаружено, что подобное материнское отношение уже встречалось в истории данной семьи [5].

В ряде работ зарубежных коллег прослеживается связь между проблемным материнским поведением, в том числе и отношением к ребенку и его психологическими трудностями. Показано, что материнская депрессия приводит к изменению в поведении подростков, к появлению признаков экстернализации и интернализации, склонности к риску, к дисфории и развитию чувства одиночества [27; 31]. Депрессивные состояния у детей подросткового возраста часто связываются с семейными проблемами, в том числе и с конфликтными отношениями в семье [40]. Замечено так же, что повышенная тревожность и депрессия возникают в случае болезни родителей. В работе C. Flahaut, S Sultan [32] было выявлено, что раковое заболевание родителя разрушительно влияет на психологическое благополучие детей, и его последствия более выражены, чем воздействие на ребенка других хронических патологий, обнаруженных у родителей.

Уязвимость подростков может проявляться и на уровне телесных реакций. В частности показано, что подростковый дистресс находит выражение в различных телесных дисфункциях, таких, например, как нарушение пищевого поведения [26]. Материнская агрессия, как подчеркнуто в работе Belsky, et al. [24], увеличивает риск делинквентного поведения подростков, алкогольную и наркотическую зависимость и опосредованно, т. е. при наличии признаков раннего полового созревания, влияет на сексуальное поведение подростка, интенсифицируя его.

Проблемное поведение, в ряде случаев угрожающее жизни подростка, такое как делинквентность [33], экстернализация/интернализация [29], суицид [23] рассматриваются, соответственно, в связи с такими реакциями матери как неспособность к самораскрытию, проявлению заботы, отстраненность от проблем ребенка, неумение выражать сочувствие. И наоборот, осознание и принятие матерью собственных эмоций и эмоций ребенка (maternal meta-emotion philosophy – MEP) при учете факторов пола и типа темперамента [42], оптимизм [41] способствуют процессам социализации и снижают признаки интернализации. Поощрение матерью выражения дочерью эмоций на фоне развития у девочки фемининных черт, влияет на формирование у нее специфических реакций на стресс, типичных для женщин [28].

Надо сказать, что предподростковый возраст и начало пубертата описываются в литературе с точки зрения преимущественного воздействия матери на становление личности ребенка. Однако к концу подросткового периода это влияние становится взаимным. Появляются новые семейные отношения, в которых подросток воспринимается не как ребенок, а как взрослеющий человек. Значительно возрастает его влияние, например, на ценности родителей [39]. Отмечено, однако, что эти процессы могут наблюдаться только в структурированных семьях и у старших подростков, т. е. у субъектов, которые находятся ближе к границе юношеского возраста и периода ранней взрослости. В начале пубертата в межличностных отношениях и в поведении усиливается амбивалентность, вызванная идентификацией с другими подростками и взрослыми, не являющимися родственниками, о чем упоминалось в самом начале статьи. Разнонаправленность тенденций заметна в характере идентификаций, и в сосуществовании потребностей в автономии и в зависимости. В исследовании L. Drew, et al. [30] установлено, что у подростков, больных диабетом, лечение продвигалось успешнее, если ориентация на сверстников была не столь значительной как ориентация на родителей. Тем не менее, утверждается, что важен баланс между влиянием сверстников и родителей. Изучение опосредованного влияния ценностей подростка на его поведение показало, что для установления этой связи нужно учитывать ожидания матерей и сверстников (прежде всего, лучшего друга) относительно просоциального поведения подростка. Измерялись представления подростка об этих ожиданиях. Было показано, что важна как оценка представлений матери, так и оценка представлений друга относительно такого поведения у подростка [37].

Трудности в преодолении альтернативы автономия–зависимость и в совладании с сопутствующими им переживаниями – депрессией, тревожностью, одиночеством появляются при отсутствии поддержки со стороны родителей и, прежде всего, вследствие автономности матери, а также в целом при ненадежной модели привязанности [22]. Современные исследования показывают, что развитие самостоятельности подростка, его Эго-идентичности, социальных умений и способности устанавливать интимные отношения зависят от вовлеченности матери в отношения с ребенком, от ее интереса к его взрослым проблемам, что синхронно проявляется и в изменении представлений о матери.