Историческая антропология в немецкой социальной историографии
Опубликовано Valya в Чт, 11/05/2009 - 20:14
THESIS, 1993, вып. 3
ИСТОРИЧЕСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ В НЕМЕЦКОЙ СОЦИАЛЬНОЙ ИСТОРИОГРАФИИ
Рихард ван Дюльмен
ВВЕДЕНИЕ
Прежде чем приступить к обзору исторической антропологии в Германии, следует сделать три предварительных замечания.
1. Повышенный интерес к исторической антропологии, наблюдаемый в Федеративной республике, связан с новыми ориентирами немецкой исторической науки; наряду с общей политической и структурной историей, объект которой – история общества, – возрастающее значение приобретает так называемая история быта и менталитета, требующая, чтобы при изучении социально-экономических структурных процессов и социально -политической деятельности не забывали конкретного человека и его повседневные потребности. Поскольку в настоящее время история быта связывает воедино множество интересов, трудно провести четкое различие между этим научным направлением и исторической антропологией. У них много точек соприкосновения.
2. Историческая антропология утвердилась не только в результате полемики с социально-историческими науками, но и вследствие значительного расширения научного кругозора под влиянием нарастающей интернационализации науки. С одной стороны, результаты зарубежных исследований, проводимых, прежде всего, во Франции, Англии и США, стали не только распространяться значительно быстрее, но и обсуждаться на международном уровне, невзирая на границы. С другой стороны, сотрудничество на стыке наук или полемика вокруг теоретических гипотез, возникающих за рамками истории, привели к значительному приросту знаний. Труды Макса Вебера, Норберта Элиаса, Мишеля Фуко, а в последнее время – Пьера Бурдье оказали и продолжают оказывать большое влияние на формирование новой исторической науки и нового понимания истории. Стало гораздо труднее находить грани, отделяющие историческую антропологию от социологии, фольклористики, а теперь и от антропологии и этнологии.
3. Историко-антропологические исследования в Федеративной республике, несомненно, многообразны, хотя довольно сложно сделать их общий обзор, поскольку им редко присуща отчетливая специфика. Вряд ли найдутся историки, которые не хотят считаться с внедрением антропологического метода в историческую науку (используют ли они его сами – это другой вопрос), но в целом уровень подобных исследований в Германии заметно отстает от зарубежного. Безусловно, имеется ряд великолепных сочинений, претендующих на историко-антропологическую постановку проблем, однако – насколько я знаю – нет ни одной специальной монографии, вокруг которой велась бы дискуссия, способная привлечь интерес исследователей. Немецкая историческая наука не имеет ни одного самобытного труда, который можно было бы поставить в один ряд с классическими произведениями англичан Томсона и Берка, французов Арье или Вовеля и Дюби, американки Дэвис и итальянца Гинзбурга. Подлинная сила немецких исследований – и это нужно открыто признать – сосредоточена не в сфере исторической антропологии, а в социально -исторической науке.
В дальнейшем изложении я остановлюсь сначала на проводимых в Германии историко-антропологических исследованиях, которые явно претендуют на принадлежность к этому направлению, хотя и очень по-разному понимают историческую антропологию. Затем я рассмотрю те начала исторической антропологии, которые содержатся в новых исследованиях истории семьи, рабочей и народной культуры, истории повседневной жизни и истории женщин. В заключение я попытаюсь обрисовать идущую сейчас в Германии полемику по вопросам антропологической историографии, обращая главное внимание на проблемы метода.
I. ОБЩИЕ ПРИНЦИПЫИСТОРИКО–АНТРОПОЛОГИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ
1. Антропологическая проблематика утвердилась в Германии уже давно. Однако соотношение между историей и антропологией стало предметом систематических исследований лишь в конце 60-х годов, что привело затем к возникновению самостоятельного направления исторической антропологии. При этом стимулирующие импульсы поступали с совершенно различных сторон и имели, конечно, совсем не одинаковую силу воздействия.
Чрезвычайно важную роль сыграла прежде всего поздняя трактовка истории цивилизации в работе Н.Элиаса "Процесс цивилизации ", второе издание которой, снабженное обширным предисловием, появилось в 1968 г. В ней он выдвинул замечательную "модель возможных взаимосвязей между длительным преобразованием индивидуальных структур человека в направлении дифференциации контроля над эмоциями и длительными изменениями взаимоотношений, возникающих между людьми, в направлении все большей дифференцированности и интегрированности " (Elias, 1980, S.4). Стремление Элиаса подойти к объяснению эволюции повседневных стереотипов поведения как к социальному цивилизационному процессу пробудило серьезный интерес к реконструкции повседневных привычек, по которым можно совершенно особым способом изучать изменения в человеческом общежитии. Для Элиаса не существовало каких -либо антропологических констант; "привычки " не связаны с сутью человека, они продукт социальных преобразований и процессов. Эта мысль имела важное значение для возникновения исторической антропологии.
Совершенно иные побудительные импульсы дал антрополог в области культуры В.Е.Мюльман, который своей книгой "Хилиазм и нативизм " (Mühlmann, 1961) пробудил интерес к нативистским движениям в неевропейских странах как к ранним формам социальных освободительных движений, ибо их можно было соотнести с религиозными освободительными движениями угнетенных групп населения в Европе. Мюльман понимал нативизм как "процесс коллективных действий, порождаемый стремлением восстановить групповое самосознание, поколебленное чужой более мощной культурой, путем массированной демонстрации собственного вклада " (Mühlmann, 1961, S.12). Тем самым он учил не только сравнивать социальные движения "третьего мира " с соответствующими движениями в традиционной Европе, но и объяснять их исходя не из "идеи ", а из контекста социальных отношений. Кроме того, он указывал на то, что оживление прошлых традиций может выливаться в нечто принципиально новое и развязывать революционные потенции.
Следующим импульсом для формирования исторической антропологии стала историческая фольклористика, которая в 70-е годы сумела превратиться в европейскую этнологию или эмпирическую науку о культуре и которая до сих пор не утратила своего значения для историко-антропологической историографии и истории повседневной
жизни. Важнейшую роль здесь сыграл труд Р.Брауна "Индустриализация и жизнь народа " (Braun, 1960). "Фольклористика,– говорилось в предисловии,– важна для нас потому, что она позволяет узнать, как меняются основные условия жизни отдельного человека и совместного бытия людей, когда земное существование полностью или частично обеспечивается промышленным производством и когда это изменение условий жизни проявляет себя в культуре народа ". Полностью отходя от канонов традиционной фольклористики, Браун концентрировал внимание на процессах возникновения новой народной культуры в связи с индустриализацией страны. Его попытка понять суть дела исходя "из духа и жизни эпохи " имела важное значение для антропологической постановки вопроса. Имплицитно в своей работе Браун поставил и отчасти пытался решить все современные проблемы исторической антропологии.
Историки впервые попытались сформулировать программу исторической антропологии между 1968 и 1973 гг. Путеводным стало сочинение Т.Ниппердея "Антропологическое измерение исторической науки " (Nipperdey, 1973). Вопреки распространенным в то время установкам социальной истории, делавшей акцент не на свободе воли человека, а на социальной обусловленности исторического процесса и упускавшей из вида "промежуточную зону, связывающую структуру личности, социальную структуру и индивидуальное поведение ", Ниппердей подчеркивал необходимость антропологического анализа, считая, что только он и может объяснить важнейшую для истории взаимосвязь между объективной структурой и субъективной практикой. Задачей исторической науки, ориентированной на антропологию, является историческое освещение общей взаимозависимости общественных, культурных и персональных структур (Nipperdey, 1973, S.244), в частности таких процессов, как эволюция семейной структуры, изменение социального характера семьи и процесс урбанизации поведенческого стереотипа. К сожалению, впоследствии Ниппердей больше не возвращался к своим идеям.
2. Хотя значение и роль исторической антропологии в Германии необязательно выражаются в степени институционализации соответствующих научных интересов, все же отдельные не связанные друг с другом институциональные акты оказывали постоянное воздействие на научные исследования. С 70-х годов оформились три научных центра. В 1970 г. в "Институте социальных исследований " Штутгартского университета был создан отдел исторических исследований поведения людей, которым до сих пор заведует А.Ничке. Свою концепцию он изложил в книге "Историческое исследование поведения людей. Анализ общественных видов поведения. Рабочий вариант " (Nitschke, 1981a). Однако внимание привлекли в первую очередь не его теоретические высказывания и методические подходы, а обилие книг, в которых он анализировал такие различные феномены, как картины, сказки, рассказы. Отслеживая в них эволюцию окружающих условий, в которых живет, воспринимает мир и действует человек, он видел в каждой эпохе присущиеей конфигурации тела – пространства – времени. Его последняя книга (Nitschke, 1989) посвящена жестам, танцам и помещениям, изменяющимся в ходе истории. Однако его попытка, несмотря на всю ее перспективность в духовно-историческом и всемирно -историческом плане, сыграла в конечном счете не очень заметную роль в научной полемике вокруг исторической антропологии в Германии.
Второй научный центр – Фрайбургский "Институт исторической антропологии ", достаточно тесно связанный с Ничке, был основан в 1975 г. О.Келером. Учредителем этого института и спонсором изданной Й.Мартином и Т.Ниппердеем серии "Историческая антропология " (Historische Antropologie) является кружок издателей сборника "Столетие " (Saeculum), "Ежегодника всеобщей истории " (Jahrbuchs für Uni-versalgeschichte) и "Мировой истории века " (Saeculum Weltgeschichte). При этом всемирно-исторический подход, характерный для этих изданий, унаследовала и формировавшаяся тогда историческая антропология. После обширного труда О.Келера "Опыт историко антропологического исследования " (Köhler, 1974) и отчета Й.Мартина о работе института за 1982 г. (Martin, 1982) фрайбуржцы начали увязывать свою (прежнюю) всемирно -историческую проблематику с изучением исторической антропологии, избрав главным направлением антропологических исследований "историю человечества ". Здесь требуется пояснить, что речь идет о "человеке гуманном " на "всех стадиях организации общества и во всех культурных средах " (Martin, 1982, S.376), каждая из которых осознает себя как целый мир. Близость этой тематики к этнологии и истории быта, а также к фольклористике и социальной истории очевидна, но институт не проявляет к ним интереса ни в тематическом, ни в методическом плане. "Целью исследования является человек во всех его проявлениях (а не только в повседневной жизни), т.е. скорее "история человека вообще ", а не "всеобщая история человека " (Martin, 1982, S.376). Проделанная фрайбуржцами работа изложена в шести объемистых томах. Основное внимание в них уделено трем комплексам проблем: "Болезнь, врачевание, исцеление ", "Возникновение и эволюция правовых отношений " и "Детство-юность – семья – общество " (в 4 томах). Сильной стороной нового направления является сравнительный универсально-исторический подход, придающий исследованиям практическую значимость. Мне представляется неправильным интерпретировать одинаково обозначаемый в различных обществах феномен вне социального контекста, и по прежнему больше внимания уделять сравнению этих феноменов, а не выявлению результатов исторических изменений. В этом отношении Фрайбургский институт остался верен универсальному историзму "Столетия " (Saeculum). В дискуссии о новой ориентации исторической науки, опирающейся на антропологический подход к истории, фрайбуржцы, несмотря на большой объем проделанной исследовательской работы, проявили меньше интеллектуальной инициативы, чем, например, геттингенский рабочий кружок.
3. В 1978 г. в Геттингене при Институте истории Макса Планка тоже появилась небольшая группа историков, которые стали проявлять определенный интерес к сравнительному универсально -историческому анализу на стыке различных дисциплин. Участники группы, сложившейся вокруг Г.Медика, А.Людтке, Д.Сабеана, стремились к тому, чтобы, развернув дискуссию о возможностях и пределах кооперации между историей и антропологией, поставить опыт социальной антропологии на службу антропологически ориентированной историографии, а затем, не ограничиваясь простым заимствованием социологических концепций и теорий, найти новые подходы к социальной действительности. Геттингенская группа, как и другие, сформировалась в борьбе с засильем "Билефельдской школы ". Ее концепцию легче понять, чем концепцию Фрайбургского института, поскольку геттингенцы много раз четко излагали свою "программу " и поскольку свой интерес к антропологии они увязывают с историческим анализом культуры и быта, которым занимались и занимаются и многие другие группы в Германии. В этом смысле геттингенцы выступают выразителями не только собственных взглядов, но и воззрений других, более широких научных кругов. Результаты исследований изложены к настоящему времени в трех томах. В 1982 г. появился первый том "Классы и культура. Социально-антропологические перспективы в историографии " (Berdahl u.a., 1982), в 1984 г. – второй: "Эмоции и материальные интересы. Социально-антропологические и исторические исследования при изучении семьи " (Medick und Sabean, 1984), а недавно вышел третий том "Господство как социальная практика. Социально-антропологические и исторические исследования " (Lüdtke, 1989b). Все сборники основаны на протоколах научных заседаний и содержат подробные предисловия, которые важны для определения нового научного направления. Однако авторами конкретных материалов, первоклассных в своем большинстве, являются в основном иностранные исследователи. Поэтому сборники отражают скорее международный стандарт, чем немецкий уровень исследований. Особенно если учесть, что и один из лидеров геттингенской школы, Д.Сабеан, является американцем, который привлек внимание своими исследованиями по немецкой истории. Недавно появившийся сборник его сочинений (Sabean, 1986) является единственной крупной публикацией участников узкого Геттингенского кружка. Наибольшим влиянием в этой группе пользуются А.Людтке и Г.Медик, которые оказывают воздействие скорее в теоретико-методологическом плане, чем своими эмпирико - или историко-антропологическими работами. Постановку историко-антропологических проблем в трудах Г.Медика можно брать за образец, но особый резонанс вызвали не эти исследования, а его появившееся в 1984 г. программное сочинение "Миссионеры в рулевой шлюпке? Этнологический научный метод как вызов социальной истории " (Medick, 1984b). В своей концепции Г.Медик, опираясь на исследования К.Гинзбурга и Н.З.Дэвис и разделяя выводы теории действия П.Бурдье и символического интеракционизма К.Герца, приходит к антропологическому понятию культуры, которое не отделяется ни от господствующей власти и экономики, ни от быта и образа жизни. "Формы и виды проявления культуры,– говорит он,– выступают как движущая сила истории, как такой элемент исторического процесса, который формирует ожидания людей, их поведение и вытекающие из этого последствия, и поэтому они участвуют как в «структурировании » социального мира из классовых, властных и экономических отношений, так и в его исторической трансформации " (Lüdtke, 1989a, S.63). Во -вторых, он считает, что антропологически ориентированный исторический анализ должен быть направлен прежде всего на объяснение и раскрытие комплекса взаимоотношений между детерминирующими структурами и практикой "субъектов ", между условиями жизни и опытом ее участников и творцов. Достичь же этого с помощью абстрактных теорий модернизации в конечном счете невозможно. Медик выступает за "соучастие " социально -антропологического исследователя, за его работу над деталями исторического процесса, которая столь же важна, как и соответствующая работа историка " (Lüdtke, 1989a, S.55). Позднее мы вернемся к этому пониманию исторической антропологии, в корне отличному от концепции Фрайбургского института.