Мало, наверное, кто помнит, что горка, которая обрамляет с правой стороны Смоленскую улицу при подходе к Смоленскому спуску к Волге, называлась Гофманской. Это по имени бывшего владельца участка, на котором стояла его двухэтажная дача, и был разбит фруктовый сад.[33] Сейчас на этой горке стоит отремонтированная дачка, а на месте сада выстроен госпиталь инвалидов и ветеранов Великой Отечественной войны.[34] Под госпиталь снесено несколько частных строений, располагавшихся по Смоленской и Шатальной улицам, в т.ч. домик известного в Симбирске-Ульяновске художника Дмитрия Ивановича Архангельского, находившийся на Шатальной улице, вторым или третьим от угла Смоленской.
Для нас, ребят с примыкавших к этому месту улиц и переулков, Гофманская горка была местом зимних развлечений и радостей. Сколько удовольствия получал 7-10-летний паренек, когда на бочарных лыжах, крепко натянув веревку, прикрепленную к остро заточенным концам бочарных дубовых клепок, с визгом, гиком и криком стремглав летел по заснеженному склону горки в выемку проезжей части Смоленского спуска, берущего здесь начало. В конце, у подножья горки на отбортовке булыжной мостовой, возникал снежный бугор – «прыжок». Лыжника подбрасывало в воздух, и затем следовало приземление на горизонтальную часть дороги. Редко кто мог устоять на ногах от такого взлета в воздух. Лыжи катились в сторону, сам лыжник, распластавшись на снежной поверхности, некоторое время скользил на спине или пузе к противоположному склону выемки, к началу пешеходной части Смоленского спуска.
Самодельные лыжи были не единственным средством скатывания с Гофманки, как мы называли горку. Многие ребята и девчата приходили на горку с санками, на которых верхом усаживались 2-3 человека и с визгом и криком катились вниз, продолжая скольжение по дороге до Смоленской церкви, описав первый серпантин проезжей части спуска.
На санках по Смоленскому спуску катались не только ребята, взрослые люди тоже приходили кататься, иногда целыми семьями. Санки у них были солиднее, чем ребячьи. Но все они были кустарного – крестьянского производства, купленные на базаре. Деревянные полозья, взнузданные пеньковой веревкой. Сидит такая семья верхом на санках. Впереди сидящий натягивает веревку, идущую от верхних концов полозьев, сидящие сзади держатся за сидящего впереди. У всех ноги вытянуты вперед, навстречу движению. Самый задний ногами управляет скольжением, регулируя повороты, выдерживает направление движения (или управляя санями с помощью палки, взятой под мышку – как кормовое весло на лодке)
Такие семейные коллективы начинали свое движение с постепенно понижающейся части Смоленской улицы или со Старого Венца мимо ската с Гофманской горки и продолжали движение до Смоленской церкви, а затем, впрягаясь в санки, тащили их наверх, навстречу скатывающимся ребятам, уступая им дорогу.
Своеобразным экипажем для катания с горки были так называемые ледянки. Они изготавливались любителями быстрой езды. Их конструкции были разнообразны, все зависело от фантазии «конструктора». Основой ледянки служила доска шириной 20-25 см. Сверху на доске на ножках небольшой высоты устраивалось продольное сиденье. Размеры такого сооружения бывали различные, от одиночного до «семейного» из расчета на 4-6 седоков. В хвостовой части такого сооружения на шарнирах крепились два рычага для управления направлением движения и торможения. Садившиеся на такую ледянку вытягивали ноги вперед, навстречу движению, не касаясь дороги. Сидящий сзади управлял движением с помощью рычагов.
Читатель скажет: что за сооружение, один широкий полоз, и вся затея! Но секрет в том, что с наступлением морозной погоды хозяин ледянки накладывал на нижнюю поверхность полоза слой за слоем коровий навоз, перемешанный с соломой подстилки, что в ногах у коровы в сарае, и примораживал его к нижней поверхности устройства. Такой слой достигал толщины в несколько сантиметров и затем поливался водой, что приводило к образованию толстого ледяного слоя. Отсюда и название – ледянка. При хорошем изготовлении скольжение такого аппарата по наезженной части дороги было идеальным, и при спуске он развивал приличную скорость, обгоняя лыжников и санки. Ездоку приходилось часто прибегать к помощи тормозов, дабы избежать опасной скорости скольжения.
Ребята изготавливали себе более примитивные ледянки. Представьте себе выброшенное хозяйкой решето. Вот оно и служило основой для ледянки. Технология оставалась той же: слой навоза на нижней поверхности решета и нарощенный слой льда. Кататься на таком сооружении было и весело, и опасно. Решето-ледянка все время стремилось прийти во вращательное движение, и удержать его от этого было трудновато слабым мальчишечьим ногам. Но сколько удовольствия получал скатывающийся с горки. Возникало чувство гордости: вот какой я отчаянный! Вот какой я смелый!
Наконец, еще одно средство для скатывания вниз. Коньки-колодки, тоже собственного изготовления. Я не помню, у кого из ребят были настоящие коньки. Если не ошибаюсь, то только у сестер Крейер, учившихся в нашей школе, были коньки-снегурочки. Они никогда не принимали участия в ребячьих забавах на Гофманской горке. Одну из сестер звали Галя, она была классом старше меня. На нее заглядывались ребята-старшеклассники. Семья Крейер проживала на Смоленской улице между Мартыновской и Старо-Казанской с левой стороны, если шагать в сторону Маришки. Домик, в котором они жили, отстоял от красной линии улицы за забор в саду. Девочек на улице никогда не было видно Они по вечерам ходили на каток, что заливался на месте бывшей Троицкой церкви, напротив здания кадетского корпуса. Покатавшись там, они чинно возвращались домой. Их никто не обижал. Они учились в школе К.Маркса, а с марксятами шутки были плохи, это знали все мальчишки города.
Так вот, коньки-колодки. Они изготовлялись каждым мальчишкой самодеятельно. Из дубового полена перочинным ножом выстругивались две одинаковые колодки, типа лодок, по размеру подошвы валенка. Только не выдалбливались. От «носа» до «кормы» в нижней части колодки проделывался полукруглый паз, в который закладывался круглый железный пруток диаметром миллиметров десять и загибался по продольному профилю колодки. Передний и задний концы прутка крепились в верхней части колодки. В ее теле сверлились два отверстия, через которые продергивались два отрезка тонкой пеньковой веревки для привязывания к валенку.
Конечно, ни о какой заточке такого конька-колодки речи не было. На городской каток на таких коньках не пускали, а если и проникнешь туда через забор, то не очень вежливо просили удалиться. Катались по тротуарам. Чаще всего вдоль забора Юдинского сада по Смоленской улице. Верхом смелости и ребячьего героизма был скат по укатанному склону Гофманской горки на таких колодках. Стоишь на прямых ногах вытянувшись в струну и летишь вниз. На «прыжке» подбросит вверх, и вот тут надо было успеть спружинить ногами при приземлении, чтобы не оказаться в лежачем положении, а это случалось довольно часто и вызывало взрывы хохота друзей-приятелей.
Долго по вечерам не смолкал ребячий гомон и смех на Гофманской горке в долгие зимние вечера. Не один я помню, конечно, это памятное для мальчишек место.
Мои соученики по школе им. К.Маркса на Гофманку не приходили. Около школы-интерната было место для катания на санках – Тихвинская и Владимирская улицы. Ребята и девчата предпочитали кататься на санках по Тихвинской улице. Она была спокойнее и несколько положе Владимирской.
Когда я подрос и стал председателем физкультурного кружка в школе, то по вечерам приходил в школу на лыжах, уже настоящих, фабричных, и принимал участие в развлечении своих одноклассников. Бывало, поставишь на лыжи позади себя девочку, скажешь ей: «Крепче держись за меня», и катишь вниз по проезжей части улицы. На лошадях по этому маршруту зимой никто не ездил, и для марксят это был любимый полигон для вечернего гуляния.
В настоящее время Гофманская горка показалась мне очень маленькой. Действительно, земля, набросанная на проезжую часть Смоленского спуска при строительстве фрукто- и овощехранилища в теле Смоленской горки, доминировавшей над всей горой, привело к тому, что проезжая часть дороги поднялась на несколько метров, и Гофманка стала ниже, дорога в средней части круче, чем раньше. Мощение дороги стало небрежным и более узким, чем раньше. Правда, теперь по этому спуску и ехать некуда.
Может быть, все прошлое навевает грусть по молодым годам, и настоящее не всегда воспринимается правильно. Сейчас и дни стали короче, а уж улицы стали значительно длиннее, чем в детские годы. Время берет свое.
11 июня 1997 года
***
ГОНЧАРОВСКАЯ УЛИЦА
Из письма: «Уважаемая Нина Ивановна. Я Вам по телефону сказал, что вспоминаю Гончаровскую улицу 20-х годов. Написал страниц пять и остановился. Показалось скучным и никому не нужным. Но вот два дня назад получил от Вячеслава Николаевича Ильина 50 страниц «Справочника-путеводителя»[35] с просьбой посмотреть и, может быть, чем-то дополнить. Так на меня повеяло прошлым, что снова сел за свою машинку и заново переживаю молодость. Что делать, старческая память уносит в молодые годы. И.Андреев. С.Петербург. 15 декабря 1997 г.»
***
В разные годы, разные времена, улица называлась по-разному: Большая Саратовская, Гончаровская, в 20-х годах ее назвали улицей К.Маркса, и вот сейчас она снова улица Гончарова.[36] Облик ее изменился. Особенно сильные изменения произошли в самом начале улицы по обе ее стороны, а в конце, где она плавно переходила в Завьяловскую площадь с расположенными на ней садиками, улица по четной стороне стала на несколько домов короче, и произошло расширение Завьяловских садиков, называемых ныне бульваром Пластова.
Нечетная сторона улицы Гончарова, начиная от Минаевской улицы до ее пересечения с бывшей Покровской (Л.Толстого), не сохранила ничего общего со своим старинным обликом. Здесь появились громады современных домов и сияющие витрины магазинов. Одноэтажные домики, стоявшие по красной линии улицы с зеленеющими позади садами, исчезли. Снесен и стоявший на углу Гончаровской и Минаевской улиц невысокий одноэтажный дом, выходивший фасадами на обе улицы, принадлежавший в конце 20-х годов известному в Симбирске-Ульяновске адвокату Льву Николаевичу Плющик-Плющевскому. Дом мне памятен по дружбе с его сыном Николаем. В доме № 3, имевшем два этажа по дворовому фасаду, проживала семья Шишкиных. Коля Плющевский, в свою бытность курсантом Военно-морского училища им. Фрунзе, что в Ленинграде, женился на Танечке Шишкиной, что было для нас, его товарищей, большой неожиданностью. Это произошло летом 1930 года. Его отца уже не было в живых, и вся семья уехала из Ульяновска.
До приобретения дома на Гончаровской улице семья Плющик-Плющевских проживала по Московской (Ленина) улице на втором этаже дома, стоявшего в глубине двора по нечетной стороне улицы, невдалеке от угла Гончаровской.
Памятником начала ХХ века на углу Покровской и Гончаровской улиц стоит здание Почты и телеграфа, которые переехали в этот дом в самом конце 20-х годов[37] из собственного здания, находившегося на четной стороне Гончаровской улицы, на углу Московской. Здание не сохранилось. Но об этом речь впереди.
Гончаровская улица в Симбирске. Здание губернской земской управы (почтамт), ограда Мариинской гимназии и Вознесенский собор.
Переходим по нечетной стороне Гончаровской Покровскую улицу, и в глаза бросается отсутствие забора, ранее ограждавшего участок Мариинской гимназии. В 20-х годах в ее корпусах размещался Педагогический техникум, заведовал которым Михаил Николаевич Бобылев до того времени, как он стал заведовать школой им. К.Маркса II ступени, тогда находившейся в зданиях бывшего Епархиального училища. После нескольких лет заведывания школой им. К.Маркса М.Н.Бобылев перешел на работу в открывшийся Педагогический институт. В школе им. К.Маркса Михаил Николаевич преподавал нам, ученикам 8-й и 9-й групп педагогику. В 1929 году он передал заведывание школой Степану Тимофеевичу Левшуку, который преподавал нам педологию. Впоследствии С.Т.Левшук, это было уже после того, как я окончил школу, принял в свое управление Лебедевское ремесленное училище. Он проживал на Старо-Казанской улице[38] на участке ремесленного училища, выходившего сюда своими задами.
Мариинская гимназия
Несколько слов об этих моих учителях. М.Н.Бобылев оставил о себе светлую память своим курсом Педагогики. Я вторично слушал этот предмет на 4-м курсе Ленинградского университета. Положив руку на сердце, могу сказать, то ничего нового от читавшего на лекции профессора я не услышал. И история педагогики, и новейшая методика преподавания в его лекциях остались на уровне изучавшегося в школе курса. Вот так-то.
С.Т.Левшук, читал нам в школе курс Педологии еще до того, как по поводу этой дисциплины вышло в свет известное постановление ЦК ВКП(б). Методика педологических исследований снова была мною услышана в 1971 или 1972 году в докладе социального психолога, прочитанном для преподавателей Высшего морского училища им. адмирала С.О.Макарова (ныне Государственная морская академия). Те же методы исследования, то же массовое тестирование, и все те же приемы расшифровки результатов. Но все это было доложено нам в более блеклом и скучном виде. Но вернемся на улицу Гончарова и продолжим наш путь по ее нечетной стороне.
От угла Покровской до угла Московской произошли некоторые изменения, но на них останавливаться не будем, а вот стоявший на пересечении Гончаровской и Московской улиц краснокирпичный храм Вознесения исчез.
Колокольня этого храма, украшенная часами, своим звоном, слышным по всему городу, диктовала жителям время. По звону этих часов жили многие горожане, т.к. иных приборов исчисления времени у них не было. Это позднее в каждом доме, на руке каждого горожанина, даже детей, появились часы. В те, теперь уже кажущиеся далекими, времена часы были редкостью.
Площадка, на которой стоял храм Вознесения, превращена в скверик, а дома на правой его стороне начали перестраивать. Какое-то время назад в одном из них, коричневом доме на подклети снимал квартиру врач А.А.Георгиевский, память о котором сохраняется в Музее большевиков, что в Зеленом переулке.
Начиная от Минаевской улицы мы все время понемногу поднимались в гору. Теперь выходим на горизонтальную часть улицы. От Московской улицы и до Панской[39] улица Гончарова несколько расширяется, но дома на ее нечетной стороне больших изменений не претерпели, кроме изменившегося характера магазинных помещений и витрин и изменившейся окраски фасадов.
Колокольня церкви Вознесения не была видна с Волги. Она стояла на спуске с Симбирской горы к Свияге, и вершина горы ее прикрывала. Но вот с северных окраин города, а также с юга колокольню было хорошо видно.
После Панской улицы стоит памятное для меня здание – 3-х или 4-этажный дом (память изменяет). Сюда переехал с Нового Венца Дом Красной армии и кинотеатр «Красная звезда».[40] Эти заведения при их возникновении размещались в доме, где ныне находится Областная филармония, уступив помещение Осоавиахиму. Дом на Гончаровской для меня памятен тем, что часто без билета пробирался в зрительный зал кинотеатра и смотрел много фильмов с Гарри Пилем, Дугласом Фэрбенксом, Монти Бэнксом и другими актерами в заглавных ролях. А вот мой последний в Ульяновске лыжный старт и финиш располагались у крыльца этого дома. Об этом соревновании, состоявшемся в марте 1931 года, можно отдельно рассказать многое. Это был 30-километровый марафон со стрельбой на промежуточном рубеже, на Поповом острове у подножья Винновской рощи. Я был первым, вырвав победу у своего бывшего преподавателя физкультуры Шишкина.
Гостиный двор. Южный корпус. Универсальный магазин Симбирского горсовета. 1920-ые гг. ГАНИ УО, Ф5968, оп.2, д.2, л.68
Далее по улице Гончарова произошли очень сильные перемены. Перестроены Гостиные ряды. На месте южного их корпуса выросло большущее здание Универмага, произошло расширение площади, образованной пересечением Гончаровской и Дворцовой улиц (она же Лассаля, а ныне К.Маркса). Проезд на Базарную площадь, проходивший по деревянному мосту, построенному в конце 20-х годов[41], превратился в широкую магистраль. Ранее глубокий овраг, по которому протекал ручей – речка Симбирка от Маришки до Свияги, засыпан. Там с левой (южной) стороны находится стадион на насыпной земле, а с правой стороны проезда оврага уже нет – засыпан.
Открытие моста через овраг реки Симбирки 27 июля 1924 года. Краеведческий отдел УОНБ, Ф67
Северный корпус Гостиных рядов тоже перестроен.[42] В годы военного коммунизма оба корпуса Гостиных рядов пустовали. Торговых заведений в их помещениях не было. В годы НЭПа в южном корпусе быстро открылись магазины. На месте бывшего Юдинского магазина в южном корпусе вновь появился большой торговый центр, но уже не принадлежавший семейству Юдиных. Магазин просуществовал до начала периода индустриализации и свертывания политики НЭП. Северный корпус Гостиных рядов использовался как складские помещения, в нем торговые заведения не появились.
Гостиный двор. Северный корпус. 1920-ые годы. ГАНИ УО, Ф.5968, оп.2, д.2, л.71
От старого симбирского городского пейзажа далее северного корпуса Гостиных рядов до самого начала Старо-Казанской (Красноармейской) улицы остались только два или четыре домика дореволюционной постройки. Выход Кирпичной улицы (ул.Мира) сильно изменился. На месте ее слияния с Гончаровской улицей теперь образовалась обширная площадь автобусной станции. Ранее от северного корпуса до улицы Мира тянулся дощатый забор, скрывавший пустырь на берегу оврага. В летнее время за этим забором появлялся цирк-шапито и, кроме того, в некотором удалении за этим забором скрывался домик венерологического диспансера, которым заведовал Андрей Иванович Банцеков. Его собственный двухэтажный дом стоял на Ярмарочной площади, теперь это правая сторона улицы Можайского (идем в сторону ул.Гагарина).
После слияния Гончаровской и Кирпичной улиц нечетная сторона Гончаровской изламывалась под небольшим углом и переходила в Старо-Казанскую улицу.
Пересечение Гончаровской и Старо-Казанской улиц; ныне дом № 37/1. Ограда первого Завьяловского садика (бульвар Пластова)
Перейдем теперь на четную сторону Гончаровской и пройдем по ней в обратном направлении, к ее началу.
С нечетной стороны Гончаровская улица на севере замыкалась угловым домом, стоявшим по Завьяловской площади и Старо-Казанской улице (дом № 2 по Красноармейской, Старо-Казанской ул.), во дворе которого стояло несколько кирпичных полутораэтажных складских помещений. Они мне памятны потому, что я однажды заработал 35 копеек, написав заметку о пожаре на этих складах в газету «Пролетарский путь», которая была опубликована в рубрике происшествий. Начало пожара я застал, когда бежал из школы после уроков домой на Хлебную (Орлова) улицу.
Этот перекресток со времен моей юности дважды перестраивался. Сначала на месте старой застройки были поставлены отвратительного качества, под № 2, дома типа «хрущевок». Здесь я навещал своего товарища по учебе в школе им. К.Маркса – Алексея Павловича Коннова, скончавшегося в 1996 году. Вторая перестройка произошла в 1997 году, когда «хрущевки» были снесены, и тут выросло здание банка, своей громадой замкнувшее Гончаровскую улицу.
Четная сторона улицы Гончарова претерпела изменения в своем конце из-за сноса нескольких зданий на углу Завьяловской площади. В результате этого произошло расширение садиков на площади, и садики, тянувшиеся до Старого Венца, были названы бульваром Пластова. Правая сторона Завьяловской площади потеряла все старинные здания от Гончаровской до Спасской улицы и далее, до бывшей Стрелецкой и Старого Венца. Исчезло двухэтажное здание, в котором некоторое время размещалась Симбирская, а затем Ульяновская контора Волжского государственного речного пароходства (ВГРП). Управляющим Конторой в те годы был Галактионов Алексей Иванович. Даже после переезда этого учреждения «под гору», в район пассажирских пристаней, он некоторое время продолжал возглавлять его, пока не был переведен на руководящую работу в пароходство, в Куйбышев, где и скончался в 1936 или 1937 году.
Во дворе здания, занятого конторой ВГРП, находился одноэтажный домик – Клуб профессионального союза работников водного транспорта. В этом клубе базировался пионерский отряд Водников, членом которого я состоял с 1924 года. Командиром нашего пионерского отряда при его организации и долгое время потом был Анатолий Шемякин, впоследствии работавший диспетчером в пароходстве.
Итак, в этом конце Гончаровская улица, в связи с постройкой Ленинского мемориального комплекса, утратила несколько старинных домов. Осталось нетронутым здание старого банка.[43] Уцелел также дом на углу Сенной (Д.Ульянова) улицы.[44] Изменения, которые произошли на Сенной, описывать не стану. Это особый разговор, связанный со строительством Ленинского мемориала. Будем двигаться по Гончаровской на юг.
Пересечение Гончаровской и Сенной улиц. Бывшее здание Общества взаимного кредита. 1926 год.
Улица К.Маркса (Гончарова). Учкомбов - сельскохозяйственное учебное заведение. Почтовая карточка, "Союзфото", 1939.
Начиная от Сенной улицы и до пересечения с Московской заметных для моего глаза изменений не произошло. Магазины остались на своих местах, правда, изменился их характер, и вместо кооперативных появились магазины «новых русских». Перейдя Дворцовую, замечаю, что нет теперь «Дома крестьянина» и редакция газеты «Пролетарский путь» уехала из углового дома. Вверх по Дворцовой подниматься в своих записках не стану. Полюбуюсь только видом на Карамзинский садик, замыкающий перспективу улицы, и видный отсюда, снизу памятником Н.М.Карамзину.
Улица К.Маркса (Гончарова). Бывшее здание духовной семинарии. 1930-ые годы. ГАНИ УО, Ф.5968, оп.2, д.1, л.45
Далее до кинотеатра «Художественный», как я написал, для моего глаза изменений не заметно. Вспоминаю, как в нижнем этаже здания кинотеатра был открыт прекрасный книжный магазин. Сколько и каких только книг я в этом магазине приобрел! Правда, до настоящего времени у меня сохранился только объемистый том «Электричество», автор Круг. Остальные приобретения частично остались в Ульяновске, когда моя мать уезжала отсюда, а частично погибли в годы блокады Ленинграда в моей довоенной квартире.
Кинотеатр "Художественный". 1930-ые годы. Из коллекции С.Л.Сытина
А вот после здания кинотеатра начинаются изменения в облике этой стороны улицы Гончарова. На месте старого двухэтажного дома Почты-телеграфа и телефонной станции и здания клуба связистов на углу Гончаровской и Московской вырос многоэтажный белокаменный дом с зеркальными витринами продовольственного магазина.
Старые дома мне памятны по многим причинам. В помещении почты была Сберегательная касса, в которой я сделал свой первый вклад. Я копил деньги на свой первый «пиджачный» костюм. Вклады мои были копеечные, и к мальчишке относились уважительно, и я действительно весной 1931 года у частного портного сшил себе двубортный костюм-тройку с жилетом. Сколько было гордости!
В клубе связистов при проведении межшкольных лыжных соревнований все команды оставляли пальтишки и выходили на трассу в легких футболочках. Форма нашей школы была красные футболки с белым воротником и манжетами. Хорошие были в те времена футболки производства фабрики «Красное знамя», что в Ленинграде. Эти футболки различных расцветок мне и потом, до самого начала Великой Отечественной войны, служили верой и правдой, заменяя рубашки. Любил я эти футболки и покупал их сразу по несколько штук. На зимовках и в Арктике они были весьма полезны.
Ну и, наконец, в 1927 году волею судеб в этих зданиях мне довелось поработать 2 или 3 недели. Телефонной станцией командовал в те времена Петр Яковлевич Беляев. Очевидно, из желания помочь моей матери (он был брат мужа моей тетки, сестры матери) он предложил мне поработать на телефонной станции подсобным рабочим. В мою обязанность входило сопровождать монтера при выходе на ремонт телефонных линий, тащить «кошки» для лазания на столбы. Телефонная проводка по городу была воздушная. Менять батареи (сухие элементы Лекланше) в эриксоновских аппаратах, установленных в учреждениях, а в свободное от этих забот время заниматься чисткой, с помощью карчетки, электродов к элементам Медингера, составляющим основной источник питания телефонной сети города. Это была самая неприятная работа. Элементы Медингера цинково-медные, их электроды в растворе медного купороса зарастали белым налетом в процессе эксплуатации. Вот сидишь за верстаком и отдираешь этот налет от цилиндрически изогнутого цинка. Белая пыль столбом. Рот и нос завязываешь носовым платком. Работу эту приходилось выполнять в сарае, стоявшем позади основного здания почты-телеграфа.
Вот тогда-то мне и пришлось, ведя проводку телефонной линии, вколачивать дюбеля в стены нынешнего Дворца бракосочетаний, в главном зале первого этажа. Моя работа закончилась быстро, т.к. я получил приглашение поехать на две недели в поселок Кабардинку под Новороссийском, на Черное море. Разве можно было утерпеть. Моя матушка выписала мне бесплатный билет, и я отправился на свое первое свидание с морем. Опять это может быть темой особого рассказа о жизни мальчишки 20-х годов.
На другом углу Московской и Гончаровской улиц стоит знакомое всем ульяновцам здание «Гончаровского» дома. В нем в мои годы помещалась Кашкадамовская школа-семилетка. Сейчас на углу этого дома выросла 4-угольная башенка, в которой установлены часы, снятые в свое время с колокольни храма Вознесения. Главные часы Симбирска-Ульяновска снова указывают горожанам время.
«Гончаровский дом» - школа-семилетка В.В.Кашкадамовой. Почтовая карточка, ГИЗ, 1930-ые гг.
Пересекаем Краснознаменный переулок (бывший Троицкий) и попадаем к совершенно неузнаваемым, перестроенным домам. Дом купчихи Зеленковой, в котором в 20-х годах помещалась 2-ая советская школа, сильно изменил свою внешность. В нем теперь разместились редакции ульяновских периодических изданий. Исчез небольшой двухэтажный домик, в котором в 20-х годах находился Уголовный розыск.[45]
Бывший дом В.П.Татариновой, в котором размещались 1-ые симбирские профсоюзы на месте Дома печати. ГАНИ УО.
Бывший доходный дом Е.М.Зеленковой - медтехникум, позже партшкола, редакция "Ульяновской правды". Почтовая карточка, "Союзфото", 1930-ые гг.
Панораму, открывающуюся от Покровской и даже от Московской улицы, венчает высокий четырехгранный обелиск мемориального комплекса, стоящий на широкой смотровой площадке и четко рисующийся на фоне неба. Это сооружение, конечно, украсило начало Гончаровской улицы.
Начало Гончаровской улицы значительно расширилось. Раньше улица начиналась от Петропавловского спуска (спуск С.Разина), идущего к Волге, и Минаевской улицы, сравнительно узких. Сейчас и та, и другая магистрали значительно расширены, под Минаевской появился подземный переход, зато исчез Введенский переулок и Введенский спуск, выводившие к ж.д. станции Ульяновск-2. Появился новый для меня Зеленый переулок, проходящий параллельно трассе бывшего Введенского переулка.
Вдоль всей Гончаровской улицы, по ее осевой линии, расположены скверики-бульвары. Раньше они начинались только от улицы К.Либкнехта. Сейчас их начало лежит от Минаевской улицы. Эти скверы, украшающие улицу, делят ее на две половины, прерываясь лишь на пересечениях Гончаровской с другими улицами.
Эти скверики в настоящее время стали зелеными от скрывающих их пешеходную часть разросшихся деревьев. В 20-х годах по бокам пешеходной части сквериков росли чахлые кустики, высотой чуть больше окаймлявших их ограждений. Повторюсь: сейчас это тенистые бульварчики, но, как и прежде, публика, спешащая по делам, редко пользуется ими, предпочитая тротуары вдоль домов.
На пересечении Гончаровской улицы с Панской и Чебоксарской[46] череда сквериков прерывалась. Здесь улица казалась несколько расширенной, и по ее осевой линии располагался круглый постамент памятника, довольно большого диаметра. Его, памятника, в завершенном виде я никогда не видел. Старожилы говорили, что это огороженное место памятника «Белому генералу» – Скобелеву, герою Балканской войны.[47]
Комсомольский митинг у постамента памятника Александру II. 15 июня 1924 года. ГАНИ УО, Ф.162, оп.2, д.155, л.1
В 30-х годах на этом постаменте была установлена скульптурная группа «Три пионера».[48] Фотографию этой скульптурной группы, сделанную мною в 1937 или 1938 году, я подарил в Краеведческий отдел Дворца книги. У постамента памятника стоят две мои сестры и моя молодая супруга. В настоящее время это сооружение исчезло без следа с Гончаровской улицы.
Сквер "Трех пионеров". На заднем плане здания почтово-телеграфной конторы и клуба работников связи. Фото И.Д.Андреева, 1930-ые годы. Краеведческий отдел УОНБ, Ф105
Скверики, которые я вспоминаю, начиная от Петропавловского спуска и до Завьяловского спуска, зеленым полукружием охватывали и охватывают вершину Симбирского косогора, на которой расположился Ленинский мемориал, величественный памятник эпохи. Второе полукружие – зеленые склоны горы, плавно спускающиеся к Волге. Богатейшие фруктовые сады, весной белые от цветущих деревьев, богатые соловьиным пением, слушать которое приходила масса горожан на Новый и Старый Венцы – на бровку косогора.
Медленно двигались супружеские пары по первой дорожке Нового Венца вдоль чугунного парапета. Чинно сидели за столиками летних буфетов, располагавшихся на второй от бровки аллеи, на скамейках открытой эстрады, на которой я помню лишь игравший на ней в праздничные дни военный или самодеятельный духовой оркестр, заглушавший пение соловьев, доносившееся из подгорных садов.
Вечерние гуляния горожан в те далекие годы носили почти ритуальный характер. Гончаровская улица, на которой в дневное время, проходя по всей ее протяженности, можно было встретить нескольких человек и одного или двух «занятых» извозчиков или увидеть 2-3 пролеточки, стоявшие на бирже на пересечении с Дворцовой, где извозчики дожидались случайного пассажира, оживлялась к вечеру. Особенно это было заметно в субботние и воскресные вечера. Казалось, что население всех прилегающих улиц вышло из домов – себя показать и других посмотреть.
Кого только здесь вечером можно было встретить. И школьные учителя, по терминологии тех лет – шкрабы, и советские служащие, и владельцы магазинов, и базарные торговцы, рабочие завода им. Володарского, и волжский грузчик, закончивший свой тяжелый артельный труд. Всяк спешил в субботний вечер сюда, на Гончаровскую, прогуляться. Стайки школьников мелькали в толпе гуляющих. Вся эта публика чинно двигалась двумя колоннами навстречу друг другу, по тротуару четной стороны улицы. Часам к 6-7 вечера это были довольно плотные потоки людей. Знакомые, встречавшиеся в этих потоках, чинно приветствовали друг друга, приподняв кепку или фуражку. Редко кто останавливался, встретив знакомого. Прогулки носили ритуальный характер, и выбиваться из общего потока не полагалось. Можно было только выйти из потока и отправиться на очередной сеанс в кинотеатр – «Художественный», «Красная звезда» или «Экспресс», что на Дворцовой улице (ныне «Пионер»).
Шла миграция прогуливающихся на Новый Венец, но оттуда им взамен притекали новые пары или группы людей. Влюбленные парочки, некоторое время погуляв по Гончаровской, уходили в заросли сирени Карамзинского садика, где, притулившись на пустой скамеечке, ворковали как пара голубков. Сиреневые кусты Карамзинского садика в те времена были значительно ниже, чем сейчас, и садик был не «просвечивающимся». Кусты сирени полностью изолировали парочки от внешнего мира, и даже друг от друга. Сейчас Карамзинский садик просвечивается насквозь. Сирень выросла, и кусты превратились в деревья. А какой одурманивающий запах цветущей сирени насыщал воздух садика. Кружилась голова.
Степенная публика продолжала свой променад по Гончаровской. Вот идет в высоком картузе, с застывшей улыбкой на губах, ведет под ручку свою супругу владелец одного из магазинов. Проходя мимо своего предприятия, косит глазом на его окна и, самодовольно улыбаясь, поглаживает роскошную бороду. Рядом с ним рабочий патронного завода с заскорузлыми руками и въевшейся в них металлической пылью. Это Сема Хмелев, один из совладельцев моторной лодки, на которой по воскресным дням они с Николаем Кузнецовым перевозили на остров Середыш симбирский народ на пляжи для купания. Это был их «бизнес», дававший по тем временам приличный приработок. <…> Сема успел, приехав с «той стороны» и побывав дома, помыться, надеть чистую туальденоровую блузу-толстовку и выйти в субботний вечер прогуляться.
Блуза-толстовка была характерной одеждой горожан времен НЭПа. Кто только не носил этого наряда: и важный начальник советского учреждения, и рядовой совслужащий, и школьник, и последний пролетарий. Преобладал серый цвет, цвет туальденоровой бумажной ткани. Она, эта ткань, была сравнительно дешева. Пиджачные костюмы, двойки и тройки, были одеждой зажиточных людей. Еще раз подчеркну: блуза-толстовка была основной одеждой, носимой мужчинами в послереволюционное время.
Прогулки совершались по четной стороне улицы от Московской до Сенной улицы и обратно. Шума от движущейся массы людей не слышно, скорее, приглушенный шелест доносится до ушей прохожего, торопящегося по своим делам и быстро шагающего по центральному бульвару. Иногда этот шелест человеческой речи и шарканье шагов по асфальту нарушаются пронзительным звонком из цирка-шапито, приглашающего зрителей на очередное представление.
«Восемь Маренго – велосипедный аттракцион» – призывно гласят огромные афиши, зазывающие народ в это заведение. Часть прогуливающихся тонкой струйкой перетекает под брезентовый купол цирка, откуда доносятся звуки небольшого оркестрика, сопровождающего выступление артистов.
В девятом-десятом часу вечера, когда начинало темнеть, людские потоки постепенно редели, растекаясь по ближайшим районам города. Гончаровская улица худо-бедно освещалась тускло горевшими электрическими фонарями, а прилегающие улицы освещались лишь лампочками, ввернутыми в номерные знаки домов. Лампочки особой мощностью не отличались. Еще не было современных «полуваттных» электрических ламп. Преобладали старинные «эдиссоновские» лампы с угольной нитью накала, светившиеся желтовато-красным светом благодаря пониженному напряжению, выдаваемому в электрические сети города единственной и сравнительно маломощной станцией, находившейся на Минаевской улице.
Вспоминаю, как дома и в Собачьем переулке, и на Хлебной улице основным источником света оставалась керосиновая лампа. Электрический свет был ненадежным. Лампы горели в полнакала. Угольная нить ла