1. Мир сновидения
2. Перцептивные феномены и встречи с энергетическими сущностями
3. Видение и странствие сновидящего
4. «Пробуждение», целостность и Трансформация
Кто научился понимать смысл времени и
рассматривать вещь в себе не извне, а изнутри,
кто, проникнув в сны и судьбы, умеет разглядеть
за преходящей повседневной мишурой вечный
символический смысл, тотв нужный момент
всегда произнесет нужные имена, и демоны подчинятся ему.
Густав Майринк
Мир сновидения
Да будет известно всем, что понятие пространства –
лишь одно из порождений разграничивающего сознания,
что за ним не стоит никакой реальности...
Пространство существует только по отношению к
нашему разграничивающему сознанию.
Ашвагхоша
Когда внимание сновидения обретает необходимую стабильность, тональ практика производит первичную интеграцию сновидческих впечатлений. Если на первых этапах, погружаясь в сновидение, исследователь фиксирует только небольшие фрагменты опыта и на них тренирует свою осознанность, то в дальнейшем пространство сна демонстрирует связность и «мироподобие».
«Фрагменты», о которых идет речь, – это психическое отражение естественных пульсаций внимания, которые сновидящий пытается поставить под контроль. Каждый импульс внимания чаще всего захватывает только один пучок сенсорных сигналов внутреннего или внешнего происхождения. По мере того как импульс затухает, тональ генерирует серию интерпретаций и создает ментально-символьное обрамление (контекст), благодаря которому пучок получает право на существование в согласии с временно активизировавшейся частью описания мира.
Содержание так называемых «осознанных сновидений», характерных для первых месяцев (а иногда и лет) тренировки, сводится к выловленной из тумана сна перцептивной единице, за которой следует вспышка творческой фантазии, привлекающей, прежде всего, визуальный материал памяти. Все это мало отличается от обычного сновидения. Конечно, существенно возрастает интенсивность ощущения и яркость гал-люцинируемых образов, которые по ошибке могут отождествляться с подлинным проникновением в толтекское сновидение. При этом практик должен помнить, что его прогресс не равномерен. Я уже писал, что для сновидящего характерны чередования энергетических подъемов и спадов. В момент подъема, который нередко случается уже в первые недели занятий, точка сборки может неплохо зафиксировать позицию сновидения, но это не значит, что состояние достигнуто. Наступает спад, и практик возвращается к описанному сценарию – фиксация одного пучка и ворох галлюцинаций.
Собранный пучок всегда состоит из двух компонентов – внешнего воздействия и резонирующего с ним возбуждения энергетического тела. Это очевидно, поскольку никакая, даже самая мимолетная перцепция невозможна без участия телесной активности. Благодаря этому внимание сновидения само по себе создает все предпосылки для оформления тела сновидения, о чем было подробно написано в предыдущей части книги.
Стабилизация внимания сновидения начинается с последовательного удержания двух и более сенсорных пучков. Если вы тренируетесь по классической схеме, то первым фиксируемым пучком становится «взгляд на ладони». Это достижение вдохновляет сновидца, и ему может долгое время казаться, будто он переживает настоящее сновидение. Опыт развивается по следующему сценарию: во сне вспомнил, что надо посмотреть на ладони, поднял руки, бросил на них взгляд и отправился гулять среди фантастических декораций. Это и называется «побывать в сновидении». На самом же деле, «поймав» руки, начинающий сновидец не имеет достаточной энергии, чтобы собрать еще что-нибудь. Активность произвольной сборки после фиксации первого пучка длится ровно столько, сколько нужно для вспоминания себя и пробуждения готовности к восприятию пространства. Именно это «вспоминание» и эта «готовность» создают ложную уверенность, будто мы и дальше способны некоторое время упорядочение воспринимать нечто внешнее. Факт реальной сборки перцептивного пучка окружен ореолом ясности, внутри которого разворачивается якобы «осознанное» сновидение, являющееся по сути просто ярким и хорошо запомнившимся сном. Второй пучок только предстоит собрать, но до него наше внимание не успевает добраться.
Характерным симптомом первых этапов стабилизации является неоднократное восприятие одного и того же пучка внутри непрерывного сновидения. Если вы можете смотреть на свои руки, затем – на окружающее, а затем снова вернуться к рукам и т. д., значит, вам удалось собрать по крайней мере два сенсорных пучка.
С этой сборки начинается формирование перцептивного пространства. Неважно, сколько в нем реального, сколько воображаемого (тональ всегда стремится заполнить несобранные области самодельными иллюзиями), но это уже первый шаг к миру сновидения.
Здесь я буду называть миром сновидения все виды последовательных восприятий, полученных при помощи пробужденного и контролируемого внимания после «засыпания». Мне кажется, это терминологически верно. Ведь, как уже было сказано, перцепции, полученные во внимании сновидения, как и перцепции, полученные во втором внимании, содержат сигналы извне. Разница лишь в объеме и уровне энергетического участия субъекта в воспринимаемом поле.
Мир сновидения – это бесконечная вселенная, разные области которой отличаются друг от друга интенсивностью и качеством сборки. Он начинается с видения рук и собственной спальни, а заканчивается – в безднах «темного моря осознания». Можно сказать, что мир сновидения – это Бесконечность, представленная нашему ограниченному осознанию в процессе его последовательного усиления. Это нагуаль, или «большие эманации Орла».
То, что мир сновидения (нечто, как нам кажется, «субъективное и туманное»), описывается как проявление над-человеческой Объективности мироздания, может показаться странным.
Не смешно ли во сне искать Реальность? («Когда низший слышит о Дао, – давным-давно писал Лао-цзы, – он смеется над ним. Если бы он над ним не смеялся, оно не заслуживало бы имени Дао».) В сновидческой работе толтека можно найти великий парадокс, который лежит в самой основе мироописания. «Внутреннее» превращается во «внешнее», субъективное – в объективное.
И недаром Кастанеда называл энергетическое поле Вселенной не только нагуалем, но и «темным морем осознания». Ибо объективный Мир дан нам через непрерывно разворачивающееся осознание – внешнее проявляет себя через внутреннее.
Но почему сказано, что море «темное»? Эпитет мрачный и вызывающий неприятные ассоциации. Почему Кастанеда не последовал индоевропейской мистической традиции в своей интерпретации уроков дона Хуана? Ведическая концепция, лежащая в основе культурного языка европейской цивилизации, кажется массовому читателю ближе и «понятней», ее архетипическая символика «света» и «тьмы» как Добра и Зла, Рая и Ада (в самом широком смысле) настолько укоренилась в тонале нашей цивилизации, что даже не нуждается в специальном усилии переводчика. В образном языке, которым мы привыкли пользоваться, Сознание и Свет – почти синонимы. И наоборот, бессознательность – это Тьма. Из этих смысловых полей возникли древние ассоциации индо-ариев: Бессознательность-Неведение-Тьма-Страдание-Зло.
Я специально обращаю ваше внимание на то, о чем иными словами не раз говорил дон Хуан в книгах Кастанеды: мы живем в описании ми-ра, который существует как текст, написанный на конкретном языке с использованием конкретного письма, построенного на образах и идеях, порожденных ограниченным культурным пространством. Культурное пространство, сформировавшее язык описания мира, – это древнейший слой осмысления Реальности внутри данного этноса. Он не универсален. У американского индейца – наследника ольмеков, толтеков, майя, инков – один образный лексикон, у китайца или японца – другой, у европейца, впитавшего в себя культуру ариев, распространившуюся когда-то по большей части Евразии – от Индии до Средиземноморья, – третий.
Дон-хуановский нагуализм в трансляции Кастанеды «многоязычен». С одной стороны, он в полном согласии с собственной концепцией, призывающей выйти за границы всякого привычного «описания», – при-рожденный «полиглот», который сознательно держит дистанцию между направленным на безусловную Свободу мышлением и набором языко-вых инструментов, куда входит не только лексика, образы, понятия и категории, но также грамматика и синтаксис, от которых зависит логика, линейность или нелинейность суждений, и многое другое. Это его принцип, один из немаловажных путей освобождения от автоматического воспроизведения мыслительных стереотипов тоналя. С другой стороны, сам Кастанеда – транслятор и неизбежный со-автор того нагуализма, который мы получаем посредством его книг, – многоязычен и, в силу особенностей его биографии, имеет, так сказать, «межкультурный статус». Даже на собственной почве Латинская Америка неминуемо порождает транскультурные (индейско-испано-португальские) феномены; в еще большей степени это относится к перуанцу, эмигрировавшему в США, но при этом испытывающему мощное воздействие ментальной и образной системы месоамериканского шаманизма. Это идейное и символическое многоязычие Кастанеды, безусловно, помогло ему понять и принять над-национальный, над-этнический импульс Учения, его свободу и независимость от конкретной традиции, но в некоторых отношениях усложнило положение читателя. Ибо то, что понятно дону Хуану, не всегда понятно Кастанеде, а то, что понятно Кастанеде, не всегда понятно нам25.
Язык символов, на котором говорят дон Хуан и Кастанеда, то и дело пробивается сквозь старательные трансляции Карлоса, обращенные к европейскому миру читателя, и тогда мы испытываем недоумение. Если мы все еще мыслим стереотипно, то бессознательно искажаем символ (образ) в соответствии со словарем, которому нас обучила наша культурная традиция. Но если мы достаточно отрешены, дистанция между «языками» еще раз напоминает о специфическом усилии, которое необходимо приложить для того, чтобы верно понять кастанедовский пересказ идей, пришедших из «мира толтекских магов».
В языке нагуа (nahuatl) Непостижимое традиционно ассоциировалось с «ночью» и, следовательно, с «темнотой». Выражение «темная сила» в символическом описании месоамериканских индейцев не имеет никакого отношения ко Злу. Это всего лишь «неведомая сила», Неизвестное и, возможно, Непознаваемое. Это то, что является Тайной, «лежит в тени», за границами дневного, освещенного и потому опознанного мира. «Темное море» лежит в основе всего явленного, оно является началом нашего собственного осознания, недоступным для различающего восприятия. Оно не может быть разобрано аналитическим умом, «освещено» им посредством манипуляций интеллекта, использующего абстрактные слова, искусственно разрывающие Реальность на фрагменты. Ведь только фрагменты можно увидеть как что-то яркое и обманчиво ясное, потому что это фигуры, которые мы выделили из фона. Однако любые «фигуры» всегда бесконечно меньше Бытия, из которого они извлечены. Это очевидно как философу, так и практику, постигающему Реальность.
Подобную символику «темноты» мы находим в других не-арийских культурах – у китайцев, тибетцев и японцев. Об этом сказано, например, в известном афоризме дзэнского практика Тюнь-шан Лянь-ши: «Есть лишь одна вещь: наверху она поддерживает Небеса, внизу она объемлет Землю: она темна, как черный лак, и всегда активно действует».
Мир сновидения – это беспредельные поля, данные осознанию, но не освоенные им. И в этом отношении работа сновидящего не имеет конца. Оставаясь отдельным наблюдателем, мы в любом случае имеем дело с фрагментом, с некой частью, где собранная нами энергия трансформируется и перемещает пучок светимости – центр нашего осознания, но «море», омывающее нас, дающее возможность прикоснуться к своей неопределимой и ничем не ограниченной массе, переполненное потоками и течениями, повсюду доступное нам как пространство целенаправленного роста и изменения, – это море остается темным.
И все же прикосновение к темной, непостижимой Реальности порождает «свет» осознания – вынуждает собирать и «освещать» недоступные ранее области психики. В этом есть известная афористическая логика: мы отправляемся в странствие по темному океану и зажигаем мощный источник света, чтобы отыскать в этих неведомых пространствах свой уникальный путь.
«Проекция места» и второе внимание
Поскольку наш перцептивный аппарат сильно отличается от «прожектора» или иного источника света, направленного всегда на какую-то часть внешнего поля, «темное море осознания» – Реальность вовне – постоянно ускользает от нас, скрываясь в потоке самоотражений и созданных нами галлюцинаций. Чтобы воспринять миры второго внимания и войти с ними в энергетический контакт, сновидящему надо победить «толпу призраков». Разумеется, все они – наши собственные порождения, но питаются энергией бессознательного, привыкшей бесконтрольно буйствовать, выражая архетипические формы или другой вытесненный материал.
И это не только и не столько проблема контроля. Психоэнергетическое поле отдельного осознания, однажды выделившего себя из космической «Пустоты», изначально следует перцептивной и «физической» логике расчленения. Аналитический импульс стремится разделять внутренний мир на части всякий раз, когда в нем оформляется содержание, в чем-то не согласующееся с другим содержанием. Даже в случае исключительного самоконтроля мы автоматически исходим из одной точки, одного психического локуса, где решили «поместить» стержень собственной личности. Значит, функция контроля сводится к согласованию всех остальных, противоречивых в содержательном отношении, периферийных областей психики с контролирующим центром. При этом человек чаще всего пользуется самым «популярным» в его обычной жизни стереотипом «согласования» – подавлением.
В итоге мы получаем типичную и по сути деструктивную картину психического самоконтроля: идеальный контроль – это абсолютное подавление. Большинство адептов, декларирующий само-совершенствование, не осознают, что называют «само-совершенствованием» тот или иной тип само-подавления, вытеснения из себя частей психического поля, которые им «не нравятся» (по идеологическим, этическим, эстетическим либо иным причинам). Эти части, конечно, не исчезают, а просто удаляются туда, где их не потревожит «центральная власть».
Но и без угнетающего давления «контролера» психический мир дробится, поскольку в процессе жизни рождает разнообразные «идеи», каждая из которых заряжена собственным импульсом. Все эти импульсы не могут быть реализованы одновременно и сразу, а потому занимают какую-нибудь отдельную позицию, создавая этим собственную психоэнергетическую формацию. Где-нибудь в стороне эти формации потихоньку живут, эволюционируют, самореализуются в виде бессознательного воображения. Часто они накапливают собственный потенциал, аккумулируют энергию и готовы извергнуть ее в виде образов и чувств. Их наивысшей актуализацией является галлюцинирование. И внимание сновидения предоставляет самые благоприятные условия для подобных актуализаций.
Работа занятого сновидением нагуалиста, который, как всякий исследователь собственного сознания, знает о раздробленности психического мира человека, опирается на другой принцип. Здесь речь идет об усилении внимания, а не о контроле, выражающем себя в подавлении. Объекты (содержания), которые попадают в поле усиленного внимания, трансформируются не потому, что мы требуем от них подчинения. Крайне важно осознавать, что мы от них ничего не требуем. Мы только осознаём – наблюдаем, и при помощи перцептивных сил «пересобираем» их, разбираем посредством не-делания, затем собираем снова. Здесь нет ни оценщика, ни контролера, ни командира, которые постоянно запугивают обнаруженные части, прятавшиеся в бессознательном. Когда обнаруженные содержания, части нашей психики, начинают доверят спокойному «взгляду» внимания, их структуры разворачиваются и всту пают в процесс безупречного осознавания. В конечном итоге они меня ют свой смысл и эмоциональный заряд, что и есть «маленькая транс формация» конкретного участка психоэнергетического поля.
И, наконец, существуют вполне нейтральные перцептивные шабло ны – так сказать, «самоотражения» тоналя, которые функционирую автономно не потому, что избегают подавляющего контроля, а в силу автоматизированности той или иной серии процессов восприятия. Они мешают проникать в новые области перцепции только потому, что, как многие стереотипы, исполняют роль «ловушки» для внимания. Если практик осознает их природу и механизм, такие перцептивные шаблоны становятся ступенькой, от которой сновидец может оттолкнуться при сборке внешних сигналов – и этим принести определенную пользу.
Типичным перцептивным шаблоном, который необходимо осознать и правильно использовать, для сновидящего является «проекция места». О нем непременно надо сказать, ибо этот феномен, во-первых практически всегда предваряет переход сновидящего от внимания сно-видения ко второму вниманию, а во-вторых, создает весьма тонкую иллюзию – перцептивную картинку, убедительно имитирующую второе внимание, внушая тем самым практику, что он уже приступил к сборке внешних сигналов. Переживая «проекцию места», начинающий сновидец может расслабиться, потерять драгоценное время, так и не приложив должное усилие, чтобы попасть в режим второго внимания. Это распространенный случай – насколько я могу судить по известному мне опыту.
Что же такое «проекция места»?
Когда внимание сновидения усиливается и стабилизируется, сновидец время от времени воспринимает одно и то же «место». Это «место» (перцептивное поле) может расширяться, оно обогащается ясными деталями и подробностями, отражая тем самым возрастающую фиксацию воспринимающего аппарата (не за счет энергетического контакта с новыми полями, а благодаря специфической логике галлюцинирующей части тоналя).
Это весьма тонкий момент. Ведь пока у сновидца нет достаточного опыта второго внимания, он путает данное относительно стабильное пространство («проекцию места») с реальным миром энергетических фактов. Разрешить эту проблему помогает опыт активного действия в новом режиме восприятия, вовлекающий различные перцептивно-энергетические паттерны тела сновидения (которые были подробно описаны в предыдущей части книги). Этот целенаправленный опыт делания дает сновидцу невербализуемое знание тела. Однако это знание приходит далеко не сразу. И более всего практику мешает непроизвольное чувство стабильности и гармонии, характерное для «проекции места», иллюзия «достижения цели», которая вызывает успокоение и значительно снижает активность установки восприятия.
Существует ряд формальных признаков, которые помогают более-менее точно определить, с чем мы имеем дело – со стабилизацией и развитием галлюцинаторного поля либо с подлинной реальностью второго внимания. Чтобы охарактеризовать их, надо ответить на следующие вопросы:
(1) Что такое «проекция места»? Как она проявляет себя в опыте сно-видящего? Откуда она возникает?
(2) Чем «проекция места» отличается от мира второго внимания?
«Проекция места» – это совокупность гештальтов (узнаваемых схем), галлюцинируемых тоналем на основе материала памяти, ожидания и воображения. Когда дон Хуан предлагал Карлосу непосредственно перед сновидением вообразить «место силы», аудиторию в его университете, куст дурмана, который тот лично посадил и этим сделал его собственным «растением силы», он предлагал ему простейшую инструкцию по созданию «проекции места».
Если сновидец не производит подобных операций сознательно, «проекция места» возникает стихийно – как результат автоматических ожиданий и ассоциаций.
В абсолютном большинстве случаев сновидения первое, что собирает восприятие, – это проекция места. Сама проекция может быть стандартной или экзотичной, впечатляющей или скучной. Все зависит от темперамента, эмоциональности и настроения практика. Если вы много размышляете о мире неорганических существ, тональ приложит все силы галлюцинирующего аппарата, и вы увидите свою бессознательную фантазию на тему, каким должен быть мир неорганических существ. Подобные видения будоражат сознание сновидца, они являются любопытными продуктами сновидческого творчества, но, на мой взгляд, создают препятствия для реальной психоэнергетической работы.
Я считаю более продуктивной «проекцией места» картинку, соответствующую обстановке, окружающей нас перед засыпанием. И вот почему. Если практик в сновидении созерцает место, где он «на самом деле» заснул, существует высокая вероятность, что среди галлюцинируемых образов есть и отражение внешнего энергетического поля. Даже в том случае, когда перцепция полностью построена из материала памяти, мы не дезориентированы и можем правильно приложить усилие внимания, чтобы внешние сигналы проникли сквозь визуализацию.
Я говорю прежде всего о сновидце, находящемся на первых этапах практики. Когда его энергетический статус достигает критического порога, за которым пространство превращается в условность, уже не имеет значения, какое именно место сновидящий выбрал для проекции. Если же он еще не достиг этого уровня, то довольно обычным является разочаровывающий опыт примерно такого содержания: практик погружается во внимание сновидения и воспринимает удаленное или не существующее в первом внимании место. Он блуждает в нем, пытаясь поддерживать контроль восприятия, стабильность и последовательность образов, вроде бы перемещается и действует, и вдруг, в момент «прояснения», находит себя зависшим в собственной спальне. Оказывается, тело сновидения и не думало никуда перемещаться.
Разочарование, однако, заключается не столько в этом, сколько в том факте, что большая часть перцептивной энергии уже израсходована. Как правило, сновидец успевает только оглядеться, понять, что он находится не там, где думал, после чего выходит из состояния – либо погружается в забвение глубокого сна, либо пробуждается в первом внимании.
Таким образом, мы узнаём, что «проекция места» отличается от мира второго внимания тем, что здесь абсолютно доминирует галлюцинирующий тональ. При высокой алертности осознания мы способны уловить лишь проблески внешней Реальности, фрагменты перцептивного поля, собранного из внешних, а не внутренних эманации. Обычно они смешиваются с галлюцинируемым, после чего интегрируются в поток галлюцинаций, в результате чего возникают причудливые конструкции, либо игнорируются тоналем как не имеющие самостоятельного значения и противоречащие сотворенному перцептивному шаблону.
Мир второго внимания ведет себя иначе. Во-первых, здесь изначально нет стабилизирующего каркаса из галлюцинируемых образов, а потому практику приходится преодолевать естественную для Реальности текучесть. Мы испытываем замешательство, во время которого тональ перебирает множество интерпретационных моделей, пытаясь найти в своем опыте что-то, хотя бы отдаленно напоминающее осознаваемые пучки эманаций. Разумеется, адаптационные возможности тоналя огромны, так что замешательство длится недолго, и все же сопротивление новых полей нельзя не заметить.
Второе отличие реального восприятия от «проекции места» – характерная динамика расширения перцептивного поля. «Проекция» дана сразу, и все ее метаморфозы сводятся к уточнениям, детализации, превращениям воспринимаемого в узком диапазоне психологических ассоциаций. Допустим, цветок на столе может стать кактусом или сухой веткой, стакан воды превратиться в чашку кофе или чая, картина на стене станет фотографией и т. п. Точно так же вы можете «увидеть» сначала комнату, в которой спите сегодня, а потом – квартиру, где жили несколько лет назад. Это не значит, что за изменением проекции нет вообще ничего реального, но совершенно очевидно, что галлюцинирование определяет основное содержание перцептивного поля.
Второе внимание, собирающее внешние пучки, вызывая чувство энергетичности и характерного сопротивления, вынуждает тональ перейти к более свободной системе интерпретаций. Ассоциативная логика отступает на второй план (хотя вряд ли полностью перестает участвовать в восприятии), и мир часто становится непредсказуемым. Энергетические потоки, определяющие сборку сигналов, часто транслируются необычной освещенностью пространств и объектов, возрастает уровень сенсорного «шума» – сигналов, которые не распознаются либо распознаются весьма приблизительно. На фоне всего перечисленного сновидец сталкивается с необычным объемом телесных (кинестетических и проприоцептивных) ощущений. Их характеристики и динамика соответствуют тем перцептивным феноменам, что описаны в главе о паттернах тела сновидения. Использование паттернов и движений тела сильно влияет на перцепцию, чего не бывает, если мы находимся в «проекции места».
Рис. 3. Зоны внимания в мире сновидений
1 – «Проекция места».
2 – Первый мир второго внимания.
Серое поле – Области перцептивной неопределенности, энергетического перехода. «Архетипическая спутанность».
СТАБИЛЬНАЯ ЗОНА – область альтернативной сборки.
3 – Интегрируемые области. «Удаленные миры».