— Извините меня, — медленно начал Генри. — Я вас не совсем понимаю.
Какое, собственно, отношение имеет ко всему этому леди Маунтстюарт?
— Как владелица поместья…
— А разве эта земля по-прежнему часть ее поместья? Мне казалось, что она продала ее мистеру Риверсу.
— Ну… конечно, но леди Маунтстюарт, естественно, сохраняет интерес самый благожелательный интерес — к благосостоянию и нравственности здешних рыбаков. И я знаю, что она, как и все мы, сочла бы, что бывают случаи, когда излишнее великодушие не приносит добра… совсем не приносит… — Он снова запутался и умолк.
— Я думаю, что следовало бы выказать уважение к желаниям дорогой леди Маунтстюарт, — сказала Фанни. — В конце концов она самая важная особа в здешней округе, и именно она заботится о духовных нуждах местных жителей.
Если бы не ее щедрость, здесь не было бы ни церкви, ни священника ближе чем за семнадцать миль.
Видя, что Генри начинает закипать, Беатриса с милой улыбкой поспешила вмешаться:
— Разумеется, мы с мужем будем очень признательны за всякие сведения, которые помогут нам понять положение. Вас не затруднило бы, мистер Мамфорд, объяснить нам подробнее, что вы имеете в виду? Насколько я поняла, вы полагаете — или, вернее, так, по вашему мнению, полагала бы леди Маунтстюарт. — что слишком щедрое выражение признательности, которую мы испытываем к Пенвирну, может оказать губительное влияние на благосостояние и нравственность жителей поселка?
Мамфорд испуганно и недоуменно посмотрел на Беатрису, но вид у нее был самый невинный.
— Я… — запинаясь, начал он. — Дело в том, что все сложилось крайне неудачно. Конечно, как говорит миссис Риверс, мы все бесконечно благодарны провидению за эту неизреченную милость…
— Но, может быть, вам кажется, что было бы лучше, если бы оно избрало другое орудие?
Уолтер в первый раз вмешался в разговор:
— Спасти их мог только он. Разрешите спросить вас, мистер Мамфорд, вы опытный гребец?
— Я… нет; я не имел обыкновения…
— Ну, а у меня есть некоторый опыт, и я знаю это побережье. Никто, кроме Пенвирна, не решился бы попытаться спасти их оттуда, кроме, пожалуй, моего слуги Повнса, а он утверждает, что у него не хватило бы на это уменья.
— Ах, вот как… Разумеется, все мы ценим… Но, к несчастью, этот человек… не из тех, кому могут пойти на пользу лишние деньги… человек, недостойный слишком большой награды. Конечно, какой-нибудь приличествующий знак признательности… и. естественно, новая лодка… но я могу уверить вас, основываясь на личном знакомстве с ним, что он не способен чувствовать ни малейшей благодарности…
— И не нужно… — пробормотал Генри, а Беатриса прибавила нежнейшим голосом:
— Видите ли, это мы ему благодарны.
Она перевела взгляд с потемневшего лица Генри на его стиснутые кулаки, потом на трепещущего священника. Времени терять было нельзя. Она встала.
— Вы были очень любезны, мистер Мамфорд: проделать такой путь, чтобы сообщить нам все это, и к тому же в такую погоду. А теперь, я надеюсь, вы извините нас. Мы должны успеть спуститься в поселок и вернуться домой до начала прилива, а нам надо повидать там нескольких человек. Спасибо, Фанни, но я думаю, что нам лучше поехать одним, — мы же родители, вы понимаете.
Уолтер, ты не посидишь с мальчиками до нашего возвращения? Постарайся, чтобы они лежали спокойно. Я очень сожалею, Фанни, но доктор пока не разрешает допускать к ним гостей. До свидания.
Карета успела благополучно тронуться в путь, прежде чем Генри взорвался:
— Вот дьявольская наглость! Извини, дорогая, я нечаянно. Но соваться не в свое дело и командовать, как нам поступить с собственными деньгами, и тыкать нам в нос своей леди Маунтстюарт в доме Уолтера! Я… я просто не понимаю, почему я не дал ему хорошего пинка.
— Это было бы излишне, — ответила она, стараясь успокоить его. — Он уже получил хороший пинок от судьбы, да и от Пенвирна, кажется, тоже. Бедняга, наверное, уже привык, что его пинают. Ты заметил, как он поглядывал на Фанни, ожидая приказаний? Хотела бы я знать, откуда у нее такая власть над ним и почему он так трепещет перед ней?
— Я впервые в жизни вижу женщину, которая так похожа на ядовитую змею.
Бедный Уолтер — быть мужем такой ведьмы! И что его толкнуло на это?.. Ведь, кроме всего прочего, она еще и страшна как смертный грех. Она, наверное, напоила его и..
— Не думаю, чтобы Уолтер хоть раз в жизни был пьян.
— Знаю, знаю. Он очень воздержан, но кому в молодости не приходилось разок хлебнуть лишнего? Ну, как бы то ни было, совершенно ясно, что она при помощи какой-то хитрости заманила его к себе в постель или сама залезла к нему. Остальное было уже нетрудно: стоило ей только притвориться, что ожидается потомство, и бедняга решил, что, как честный человек, он обязан жениться на ней. Во всяком случае, здесь был какой-то фокус-покус. И по-моему, ты права, родная: этот попик до смерти боится ее. Да и не удивительно!
— Возможно, она внушила ему, что имеет влияние на леди Маунтстюарт и может лишить его места. Или она знает о нем что-нибудь компрометирующее настоящее или вымышленное: для такого труса это не имеет значения. Фанни не задумываясь пустит в ход любую случайно услышанную сплетню, чтобы запугать его и подчинить себе. Ну, давай забудем о них обоих. Они не стоят того, чтобы из-за них сердиться. Генри, милый, я хочу поговорить с тобой прежде, чем мы увидим Пенвирна. — Она взяла его за руку. — По словам Уолтера, он трудный человек; и сейчас с ним, наверное, будет особенно трудно. Он пережил страшное потрясение — ведь ему пришлось не легче, чем мальчикам. И возможно, он не спал из-за своей ноги. Кажется, она не только вывихнута, но и поранена: Гарри сказал мне, что у него весь сапог был в крови. Кроме того, ты знаешь, как мучительно может болеть вывих. А мальчики накануне вели себя возмутительно. Если он заупрямится или будет груб, постарайся сдержаться.
Он крепко сжал ее руку.
— Любимая, неужели ты думаешь, что я буду думать о его манерах? Я… я готов стать перед ним на колени… Если бы ты видела этот риф…
До конца поездки они больше ни о чем не говорили и только крепко держались за руки.
Глава 22
Рыбачья деревушка была на редкость унылой. Кучка убогих хижин примостилась под угрюмой скалой; пороги их облепены грязью, маленькие окошки потемнели от дождя, который сеется с нависшего над самыми крышами грязно-серого неба. Был час отлива, и по всему берегу валялись выброшенные волной рыбьи потроха; даже прожорливые чайки на сей раз уже насытились и больше не подбирали отбросов. Море и то казалось грязным. На берегу было пустынно и только несколько усталых рыбаков еще заколачивали последние бочонки под навесами, где гулял ветер; и по их вялым, сонным лицам было видно, что вчерашний день, полный тяжкого труда и радостного волнения, закончился попойкой.
Грязный мальчишка с заячьей губой подошел к карете, когда она остановилась у края песчаной отмели. Генри высунулся из окна.
— Не скажешь, где живет Пенвирн?
— Э?..
— Где тут дом Пенвирна?
— Э-э…
— Здешний дурачок, — шепнул Генри. Неряшливо одетая женщина отворила дверь.
— Иди домой, Джо, — позвала она. — Чего уставился на господ, как баран на новые ворота?
— Добрый день, мэм. Не скажете ли, где живет Пенвирн?
— А как же. Джо, сбегай проводи господ к Биллу. Выйдя из кареты, они стали пробираться по неровному песку, стараясь не наступить на рыбьи потроха; Генри низко пригибал зонт, защищая голову жены от ветра и дождя.
Она уже начала было тяжело дышать от усталости, но тут Джо, который плелся впереди, остановился у одной из самых жалких хижин этого забытого богом уголка.
— Э-э.
Он получил свой шестипенсовик и ушел, а они стояли под дождем, онемев при виде этой удручающей нищеты. Крыша протекала, стены набухли и перекосились, разбитые окна заткнуты тряпками; костлявая корова привязана под навесом; разбитая лодка валяется вверх дном на песке, и в ней зияет пробоина…
— Господи, какая развалина, — пробормотал Генри. Он постучал, и девушка лет семнадцати, забитая, болезненно-бледная, с соломенными волосами, падающими на бесцветные сонные глаза, держа в руках завернутого в тряпье младенца, приотворила дверь и молча уставилась на пришельцев.
— Пенвирн здесь живет? Мы родители мальчиков, которых он вчера спас.
Можно войти?
Ни слова не говоря, она медленно отворила дверь пошире. На лице ее застыл испуг.
В доме, очевидно, была всего одна довольно большая комната, вторая дверь, ведущая в пристройку-кухню, была растворена, и там что-то мастерили два мальчика. За дверью видна была приставная лестница, ведущая то ли на чердак, то ли на сеновал. На веревке, протянутой в глубине комнаты, висело изношенное, все в заплатах белье, и вода капала с него на неровный глиняный пол. Под дырявую крышу в одном месте подставили миску, в другом — ведро, и в них, звеня, непрерывно стекали струйки дождя. В одном углу из-за линялой ситцевой занавески в синюю и белую клетку виднелось что-то вроде постели, в другом были свалены рваные одеяла, которые тоже, очевидно, служили постелью.
Старый пес, кошка и несколько босоногих ребятишек сидели на полу — там, где он еще оставался сухим. У стола измученная, преждевременно состарившаяся, сгорбленная женщина споласкивала в глиняной миске тарелки и кружки; светлые волосы, редкие и потускневшие, закручены на затылке тугим узлом. Уголки рта горько опущены, но профиль строгий и тонкий. Должно быть, в юности, когда от горя, нужды и материнства еще не увяли ее голубые, как незабудки, глаза, она была не просто хорошенькой, но настоящей красавицей.
Пенвирн сидел у дымящего очага, в единственном кресле, спиной к вошедшим. Больная нога, туго перевязанная, в лубках, была вытянута на подушке, обтянутой все тем же полинявшим клетчатым ситцем. В зубах у него торчала пустая, дочерна обкуренная трубка. Исцарапанная, вся в кровоподтеках рука лежала на ручке кресла, — рука небольшая, но на редкость сильная.
Худой, жилистый, он как-то странно застыл без движения, точно притаившийся в засаде хищный зверь.
Женщина поспешно поставила на стол кружку, которую она мыла, и, вытирая руки краем фартука, пошла к ним навстречу. Видно было, что она недавно плакала.
— Пожалуйста, входите, мэм. Вон как вымокли. На дворе-то так и хлещет.
Входите, сэр, входите, ничего.
Она, как и дочь, казалась испуганной. Захлопнув двери, чтобы в комнату не ворвался ветер и дождь, она тем же фартуком вытерла стул и поставила его перед Беатрисой, потом пододвинула Генри деревянную табуретку и крикнула через плечо:
— Джим! Джимми, принеси-ка щепок, подкинь в огонь. Дождь заливает в трубу, все погасло.
Рослый, одетый в лохмотья паренек вышел из пристройки с охапкой выброшенных морем обломков. Он молча, неловко поклонился, опустился на колени и раздул огонь.
— Выплесни воду, — сказала мать, кивком показывая на миску. — Дженни, а ты уведи ребят в пристройку. Меньшого оставь.
Мальчик снова неловко поклонился и. свистнув собаке, унес миску. Пес выбежал за ним, а девушка усадила малыша на пол и, забрав всех остальных детей, вышла в пристройку и закрыла за собой дверь.
— Садитесь, сэр, пожалуйста. Доктор приходил, сказал, вы его послали.
Душевное вам спасибо.
Хозяин чуть повернул седеющую голову к гостям и искоса поглядел на них недобрыми глазами.
— Он отдыхает. — Поспешно объяснила женщина. — Уж вы простите, что он не встает. Всю ночь с ногой промаялся… Доктор велел малость полежать… У него там косточка сломанная.
— Чего надо? — неожиданно и зло спросил Пенвирн.
Генри подошел к нему и протянул руку.
— Мы с женой пришли поблагодарить вас за наших мальчиков. Я… я просто не знаю, как выразить… Мы до самой смерти будем вам благодарны. Позвольте пожать вашу руку.
Пенвирн с отвращением отмахнулся.
— Заговаривайте зубы кому другому. Велика заслуга… выудил двух щенят, экое сокровище, подумаешь! Лучше бы утопли, туда им и дорога.
— Ох, Билл, — простонала его жена и поглядела на Беатрису полными отчаяния глазами. — Не сердитесь, мэм. Не сердитесь! Он ничего такого не думает. Это просто нога его доняла, да еще лодку разбило, да он улов упустил, да…
Беатриса улыбнулась.
— Ну что вы, миссис Пенвирн, мы так благодарны вашему мужу, разве мы можем на него сердиться.
У женщины дрогнули было губы, но тотчас снова застыли. Как удивительно тонко они очерчены, редко увидишь такой безукоризненный изгиб.
— Он устал, мэм. Уж вы простите его. Такой день тяжелый выдался. Все утро корову искали, потом…
— Попридержи язык, Мэгги, — прервал муж спокойно, почти добродушно. — Нечего толковать про наши беды, им это ни к чему. Делай свое дело, и все тут.
— Что это вы, Пенвирн, — сказал Генри. — Разве же мы вам враги? Вы спасли наших детей от страшной смерти, и это самое главное, что бы вы теперь ни говорили. Зачем нам ссориться? Мы ведь пришли только, чтобы поблагодарить вас и узнать, чем мы можем доказать свою благодарность на деле.
Пенвирн откинулся на спинку кресла и злобно захохотал.
— Чем доказать? Слыхали мы такие разговоры! Да— Да, господин хороший. Вы не думайте, мне не впервой выуживать из соленой воды вашего брата. Я и до этих поганцев людей спасал. Давно бы надо стать умнее. Лодку продырявил, ногу разбил, рыбу упустил — и все из-за вас. А что мне толку от вашего спасиба? На новую лодку небось не хватит.
— На лодку, Пенвирн? — подхватил Генри. — А может быть, лучше приличный дом вместо этой…
— Нет, нет, Билл! Не надо! — вскрикнула Мэгги. Но было уже поздно, забыв о больной ноге, Пенвирн вскочил и, подняв кулаки, бешено сверкая глазами, кинулся на Телфорда.
— Этой лачуги, а? Насмехаешься над моим домом? Это мой дом, слышишь, мой, пока я плачу аренду. Убирайся отсюда, убирайся вместе со своей сукой, пока я… Вон, черт тебя, подери, вон!
Генри тоже поднял кулак, желая просто защитить себя. Этот сумасшедший на все способен. Так они застыли на мгновение, точно бык и пантера, готовые кинуться друг на друга. И тут между ними стала Беатриса, обеими руками схватила занесенный кулак Пенвирна, заглянула в горящие яростью глаза; секунда другая — в зрачках его что-то дрогнуло.
— Погоди, Генри. Молчи. Послушайте, вы просто не поняли. Разве вы не хотите принять от моего мужа дом? И лодку тоже?
Пенвирн молча смотрел на нее.
— Миссис Пенвирн, — позвала Беатриса, все еще глядя в глаза Пенвирна. — Подойдите сюда и скажите, пожалуйста, вашему мужу, что бы вы сделали для человека, который спас ваших детей?
Мэгги порывисто закрыла лицо руками. Кулаки Пенвирна сами собою разжались. Он по-прежнему не отрываясь глядел на Беатрису. Она быстро наклонилась и поцеловала руку, которую все еще держала в своих. Он отшатнулся, попятился к своему креслу и сел. Беатриса нагнулась и положила его больную ногу на подушку. Он медленно повернулся, посмотрел на жену, потом на Генри — у того глаза были полны слез, — и неуверенно протянул ему руку.
— Не обижайтесь, сэр. Я не… я думал, у вас другое на уме. Генри схватил протянутую руку и крепко стиснул ее.
— Помилуйте, Пенвирн. Что же еще могло быть у меня на уме?.. Ну— Ну, господь с вами.
Он выпустил руку Пенвирна, громко высморкался и отвернулся, нащупывая стоявший позади стул.
— Ну— Ну, не могу я этого. Сразу дураком себя чувствуешь. Займемся-ка лучше делом.
Он наконец сел и вытащил записную книжку.
— Я бы хотел подсчитать, хотя бы начерно, чтобы прикинуть, во что это обойдется. Подробности можно обсудить и после. Я хочу, чтобы у вас был приличный домик и кое-какая мебель и чтобы вы могли побольше зарабатывать на жизнь. Прежде всего вам нужна хорошая лодка.
— Спасибо вам, сэр. Вот без лодки мне и вправду никак нельзя. Я не хочу просить у вас лишнего… Но вот если б мне лодку получше, парусную бы.
Беатриса, обнимавшая вздрагивающую от рыданий Мэгги, при этих словах обернулась к нему.
— Мой брат попозже спустится сюда и поговорит с вами о лодке, он в этом понимает больше нас. Он просил передать вам, что, если вы с моим мужем решите, какой строить дом и выберете место, он пригласит землемера из Падстоу измерить участок, чтобы поверенный мог составить документ на свободное владение землей.
Да, Повис был прав: эти слова обладали волшебной силой. Билл ничего не сказал, но она видела, что он одними губами повторил: «Свободное владение».
— Вот и хорошо, — оживился Генри. — Начнем с дома. Кстати, а сколько у нас времени в запасе? Мы еще хотим поблагодарить Полвилов за помощь и успеть вернуться до прилива.
— Времени пропасть, сэр. Больше двух часов.
— Тогда поговорим о доме. В домах я разбираюсь. У меня есть кое-какой опыт по этой части. Прежде всего, сколько вас в семье?
Билл, словно все еще не веря своим ушам, оглянулся на Беатрису. Она улыбнулась в ответ.
— Обсудите это с моим мужем. Вот увидите, он знает толк в домах. А мы с вашей женой поговорим об одежде для детей. Миссис Пенвирн, давайте составим список.
Увидав, что она достает из ридикюля бумагу и карандаш, Мэгги подошла к висевшей в углу полке, сняла с нее замусоленную, растрепанную книжку и подала Беатрисе, чтобы той удобнее было писать. Это было дешевое издание Евклидовой геометрии.
Беатриса удивленно вскинула глаза: Уолтер говорил ей, что здешние рыбаки почти сплошь неграмотные. На полке стояло несколько потрепанных книжек — какие-то школьные учебники, а также ветхое четырехтомное издание, вероятно какой-нибудь энциклопедический словарь. Кроме того, там стояли две-три самодельные модели машин, а на стене висело что-то вроде грубого чертежа или диаграммы. Беатриса отложила карандаш в сторону и посмотрела на Билла.
Впервые она могла спокойно, без помехи разглядеть его — они с Генри были поглощены расчетами.
Похож на обезьяну, безобразный…
Что ж, вполне понятно, что мальчики, ничего другого не увидали в нем, они ведь еще дети.
Нет, Пенвирн совсем не уродлив и не страшен. И, однако, маленький, худой, смуглый и очень живой, он, придя в ярость, мог показаться неискушенному глазу ничем не лучше рассвирепевшего шимпанзе. Даже и сейчас, в добрую минуту, прежде всего бросались в глаза скорбный рот и гневная складка меж бровей.
И еще нечто было в его облике. Нечто, отличавшее не одного Пенвирна, но многих жителей этого края, и если бы не Уолтер, она вряд ли разглядела бы это. Под горечью и озлобленностью, тлевшей в нем, таилась вековая, от предков унаследованная обида — обида жителя бесплодных земель: печать бессознательной, но никогда не угасающей враждебности, которой, по словам Уолтера, отмечены все неимущие. В Пенвирне было что-то от того малорослого смуглого племени охотников, которое кельты изгнали из его родного края, а также нечто и от самих кельтов, которые в свою очередь были согнаны с насиженных мест. Здесь, в Каргвизиане, Уолтер уже не раз указывал ей лица, отмеченные этой печатью, но ни у кого другого она не видела такого высокого лба, таких пытливых глаз.
Заметив, что Беатриса задумалась, Мэгги стала перетирать и убирать тарелки. А когда ее позвали, послушно подошла и молча остановилась рядом.
— Что же вы стоите, миссис Пенвирн? — сказала Беатриса. — Надеюсь, когда мы уедем отсюда, у всей вашей семьи будет на зиму теплое платье и крепкая обувь. Сколько у вас детей? Четверо мальчиков. А девочек? А этот малыш ведь ваш внук, правда? Скажите мне, как их зовут и кому сколько лет.
Мэгги отвечала едва слышным шепотом. Нет, надо как-то разбить лед, надо заставить ее разговориться.
— Я хочу написать домой, пусть пришлют сюда одежду, из которой мои дети уже выросли. Кроме мальчиков, у меня еще есть дочурка, и все они растут так быстро, что ничего не успевают сносить. Обычно я все отдаю друзьям или соседям, но весь этот год я проболела, и все вещи остались. Пожалуй, можно будет переслать из Бристоля в Падстоу морем целый сундук, — продолжала она, подумав. — Возчик завезет его в Тренанс, а уж оттуда его нетрудно доставить к вам. Тогда видно будет, что еще нужно докупить. Сколько лет той беленькой девочке, которая играла с собакой? Мне кажется, платья моей дочки будут ей как раз впору.
Еще немного, и преграда, разделявшая их, рухнула. Мэгги, постепенно осмелев, заговорила о детях, а там и о муже. Она, видимо, боялась, как бы добрая леди не подумала, что Билл всегда «такой злой на язык», и горячо уверяла ее, что это только когда дела особенно плохи. А вообще он хороший муж и отец, несмотря на грубые речи.
— Работает больше всех… И не пьет почти… так только иной раз… самую малость… И то разве что господа обидят… Вот тогда он и делается злой.
— Понимаю, — мягко сказала Беатриса. — Мы все делаемся злыми, когда жить становится уж очень тяжко. Я это по себе знаю.
Мэгги поглядела на нее с сомнением: ей и в голову не приходило, что господам тоже иной раз тяжело приходится. Потом ее синие глаза стали строгими.
— Но если обретешь бога, мэм, все можно стерпеть.
Что ж, пусть тешит себя сказками, простая душа, если ей от этого легче… И Беатриса снова перевела разговор на теплое белье.
Неожиданно Билл отбросил листок с расчетами. Голос его прерывался от волнения, чувствовалось, что он делает над собой отчаянное усилие.
— Нет, сэр, не надо мне этого! Спасибо вам за вашу доброту, это мы очень даже понимаем. Но вам незачем строить для нас дом. Девятнадцать годков мы тут прожили и еще потерпим. Вот разве только крышу починить. Она вся как решето. Если б залатать малость, на наш век хватит. Авось нам уже недолго…
— Но почему? — перебил Генри. — Я предлагаю вам дом от чистого сердца, вы заслужили куда большего. Почему же вы не хотите?
— Потому что есть кой что поважней дома! Мэгги не будет на меня в обиде… верно, старушка?
Он повернулся к жене, словно ища у нее поддержки.
— Мы проживем и тут, нам не привыкать. А вот если б Артуру образование…
Мэгги, ахнув, всплеснула руками. А Билл продолжал, торопливо, сбивчиво, спеша излить то, что было у него на душе.
— Это станет не дороже дома. А я бы… Верно, сэр. Артур оправдает. Он малый с головой. Так и доктор сказал, его к нам мистер Риверс присылал прошлый год, когда на всех хворь напала. Он сказал: этого парнишку стоит учить. Право слово!
Генри поднял руку.
— Погодите! Одну минуту. Я не понимаю. Артур ваш сын?
— Да, сэр. Мой второй.
— Это он сейчас заходил?
— Нет, нет. Это Джим и Джонни. Этим место здесь. Они попытают нашего рыбацкого счастья… А вот Артур, он совсем другой.
Беатриса закусила губу. Совсем другой… Бобби, Бобби!..
Генри сдвинул брови.
— Послушайте, Пенвирн. Не мое дело вам указывать. Я сказал, что хочу дать денег на дом. И если вы предпочитаете распорядиться ими иначе, я все равно не откажусь от своего слова. Но, по-моему, это не годится: как можно принести здоровье жены и других детей в жертву одному сыну, ценой лишений всей семьи дать ему образование, которое ему не нужно и не принесет ему добра. Пусть лучше остается там, где ему положено быть, и вырастет хорошим человеком и хорошим рыбаком.
— Верно, сэр, — ответил Билл, глядя прямо ему в глаза. — Вы желаете нам добра, это мы понимаем. Спасибо вам. Но вы не знаете, что значит быть рыбаком.
— Но подумайте, — настаивал Генри. — Какой прок будет вашему мальчику от образования? Разве от этого он станет джентльменом?
— Нет, сэр. он станет механиком.
Генри покачал головой.
— Он только потеряет покой, начнет презирать братьев и сестер.
Мэгги вскинулась, ее застенчивости как не бывало.
— Нет, сэр! Мой мальчик не такой. Вы не знаете Артура!
Генри беспомощно обернулся к Беатрисе.
— Попробуй ты объяснить им. Это безумие.
— По-моему, мы ни о чем не можем судить, пока не узнаем побольше, серьезно ответила она. — Если мальчик и в самом деле одаренный, мы, может быть, сумеем кое-чему обучить его, и при этом не в ущерб дому. Пожалуйста, расскажите нам о нем. Почему вы думаете, что он… совсем другой? Погоди, Генри. Я хочу послушать, что скажет миссис Пенвирн.
Мэгги подняла на нее огромные, строгие глаза.
— Билл верно сказал, мэм. Господь судил Артуру быть его слугой, трудиться на его ниве, и не нам становиться ему поперек дороги.
— А, брось болтать глупости, — сердито перебил муж. — Заделалась методисткой, и теперь у нее на уме одни только миссии да обращение язычников, а им это вовсе ни к чему.
Он стукнул кулаком по ручке кресла.
— Говорят тебе, не допущу, чтобы Артур шел в священники. Не допущу, так и знай!
Генри потер лоб — верный признак крайнего смятения.
— Ничего не понимаю, чепуха какая-то. Пойми, дорогая, я готов сделать все что угодно, лишь бы они были довольны. Но нельзя же поступать опрометчиво. Не то, чтобы я жалел денег… хотя, конечно, приходится смотреть на вещи трезво… мы не можем обещать больше того, что мы в силах выполнить. Мы не имеем права действовать в ущерб Бартону. Надо еще отблагодарить Полвилов за их помощь… Они тоже заслужили… И купить новую лодку Уолтеру… да еще расходы из-за болезни, и… и все это, не считая дома и лодки.
Билл поднял руку.
— Не нужно нам всего этого, сэр. Мы ничего больше не просим. Выучите моего парня — и мы квиты… только еще лодка, конечно.
— Вздор, вздор, приятель, вам нужен новый дом. Подумайте о своей жене, каково ей, бедной. Послушайте, если мальчик способный, мы научим его самому необходимому, и это не будет помехой дому. На это не нужно больших денег. В Тренансе есть школа?.. Почему бы ему не походить туда? Он бы выучился читать, писать, считать, а чего еще ему…
— Не надо ему это, — перебил Пенвирн.
— Артур пишет и считает очень даже хорошо, сэр. Он всякую свободную минутку читает, — с гордостью добавила жена.
— А, так он уже кое-чему учился. Где же это?
— Отец выучил его читать, он тогда еще во-он какой был. Его от книжек не оторвешь, обедать и то не дозовешься. Беатриса взяла лежащую у нее на коленях книгу.
— Он и эту читает?.. Это Евклид, Генри.
Мэгги тихо рассмеялась; смех у нее был прелестный.
— Он нарисовал в пристройке на стене одну такую картинку, чтоб учить эти треугольники и всякое другое, пока чистит картошку. Ох, я забыла про картошку! Простите меня, мэм.
Она поспешила в кухню.
— Дженни, Артур принес картошку? Чистят ее? Может, ты дочистишь?
Господи, да что ж это вы?
Она вернулась, смущенно улыбаясь.
— Хотите поглядеть, мэм? Он взял картошку, чтобы сложить такую картинку, да и забыл про нее. Билл снисходительно засмеялся.
— Твой сын, Мэгги. Оба вы мастера забывать. Беатриса прошла за ней в пристройку. На столе она увидела сорок седьмую теорему — вместо линий разложены прутики, по углам картофелины. В задумчивости возвратилась она в комнату.
— Они правы, Генри. Мальчик должен получить образование.
— Что ж, дорогая, конечно, если ты считаешь… Я-то против того, чтобы забивать ребятам головы. Это им почти всегда во вред. Но если это особый случай…
Он повернулся к Пенвирну.
— Сколько парнишке лет?
— В том месяце сравняется тринадцать.
— Хм… Что ж, может, мы дадим ему коммерческое образование, если ему счет легко дается… и конечно, если он мальчик усидчивый… А там, пожалуй, я сумею пристроить его куда-нибудь клерком, если вы всерьез думаете, что это разумно.
— А мне все-таки кажется, — вмешалась Беатриса, — что, прежде чем строить планы, надо узнать побольше о мальчике. Он сейчас дома? Хорошо бы повидать его.
— Он во дворе, мэм, чистит хлев. Там все залило.
— Может быть, вы его позовете?
— Уж больно он сейчас грязный, чтоб показаться на глаза леди. Но если вы обождете…
Она снова заглянула в пристройку.
— Дженни, поди скажи Артуру, пускай помоется да идет сюда, господа хотят с ним поговорить. Да чтоб вымыл ноги, а то еще натопчет тут.
Когда она вернулась, Беатриса рассматривала чертеж, висящий на стене.
— Это Артур делал?
— Нет, мэм, это Билл, и вот это все тоже он. Беатриса поглядела на модели и повернулась к Биллу.
— Эх, — горько сказал он. — Что уж на них глядеть. Я хотел, чтоб люди не гнули спину. Глупость одна.
— И это так и не было построено? Он пожал плечами.
— Откуда же было взять денег? Когда у людей нет денег, дешевле, чтоб они гнули спину, — так я говорю? Женщины всегда могут народить еще, будет кому спину гнуть.
— Скажите, вы показывали эти модели кому-нибудь, кто знает толк в машинах? Он помрачнел.
— Да, мэм. Показал было шкиперу, я тогда матросом был. Четыре года каждую свободную минутку мастерил их. Книг накупил, хотел разобраться, как они действуют. А он только и сказал: «Не будь дураком, знай свое место».
— И вы больше никому не показывали?
— А как же! Носил эту модель по разным конторам в Плимуте. Все просил, чтоб поглядели. Уж кого только не просил. Наконец один джентльмен поглядел.
— Он умолк и нахмурился.
— И что же? — мягко подсказала она.
— «Опоздали, мой милый». Да, так и сказал — мой милый. «Опоздали.
Поглядите в окно. Вон она, ваша машина». И верно. Такая же, еще получше моей. Я сразу увидел — она и работает легче и сломается не так скоро. Кто ее придумал, уж, верно, был ученый человек. А бедняку в эти дела и соваться нечего. Тут без математики никуда. Всегда тебя кто-нибудь обскачет. Это все одни глупости.
Только и всего.
— С изобретателями нередко так случается, — сказала Беатриса, — даже если они и ученые. И это очень обидно. А больше вы ничего не пытались делать?