Серп Пьер-Огюст Ренуар не был художником, хотя и владел солидным собранием шедевров, написанных его историческим покровителем. А что такого? Серп Ренуар любил красивые картины.
Понятное дело — то, что средмериканский серп выбрал себе имя французского художника, привело в ярость серпов из Франко-Иберийского региона. Они считали, что французские художники Эпохи Смертности — их собственность. Что ж, Монреаль сейчас составная часть Средмерики, но это же не значит, что город утерял свою «французистость». Наверняка в роду серпа Ренуара были французы.
Ну и ладно, пусть серпы по ту сторону Атлантики кипятятся как хотят, ему без разницы. А вот что ему не безразлично, так это народности Вечной Мерзлоты на крайнем севере его родной Мерики. В то время как в остальном мире национальности практически полностью слились на генетическом уровне, народности Вечной Мерзлоты чересчур тряслись над своим культурным наследием, чтобы стать как все прочие люди. Это, конечно, не преступление, люди могут поступать, как им заблагорассудится, но серп Ренуар из себя выходил при виде такого непорядка.
Для Ренуара порядок был превыше всего.
Специи в его шкафу стояли по алфавиту; чайные чашки в буфете располагались с математической точностью; волосы Ренуар подстригал до определенной длины каждую пятницу утром. Люди Вечной Мерзлоты — это просто плевок в лицо всего заведенного порядка. Они выглядели слишком расово определенно, а этого Ренуар стерпеть не мог.
И потому он выпалывал так много мерзлотников, как только у него получалось.
Конечно, если бы коллегия узнала о его расовых предпочтениях, ему бы не поздоровилось. К счастью, Вечная Мерзлота не считалась отдельной расой. Их генетический индекс просто показывал большой процент «прочего». «Прочее» — широченная категория, под нее можно подогнать что угодно, чем Ренуар и пользовался. Ну, может быть, Грозовое Облако и знало все, но коллегия нет, а это единственное, что имеет значение. До тех пор, пока Ренуар не даст никому в коллегии повода присмотреться к его прополочным привычкам, никто ни о чем не заподозрит. Таким образом, надеялся Ренуар, он со временем уменьшит популяцию мерзлотников до количества, которое не будет оскорблять его чувств.
Этой ночью он отправился на двойную прополку. Мерзлотиха с сыночком. У Ренуара было отличное настроение. Но не успел он выйти из дому, как напоролся на фигуру в черном.
Женщина и ее сын в тот вечер избежали прополки. А вот серпу Ренуару повезло меньше. Его нашли в горящем публикаре — тот несся по улице, словно огненный шар, пока шины не расплавились и машина, проехавшись юзом, не остановилась. Когда подоспели пожарные, они уже ничего не могли поделать. Картина была очень неприглядная.
• • •
Роуэн проснулся и обнаружил у своего горла нож. В комнате царила тьма. Он не видел, кто на него напал, но кожей ощущал, что это за нож. Керамбит без кольца, чье изогнутое, словно коготь, лезвие как нельзя лучше подходило для нынешнего применения[4]. Роуэн всегда подозревал, что долгая жизнь серпу Люциферу не суждена. Он был к этому готов. Готов с самого первого дня.
— Отвечай правду, или я вспорю тебе горло от уха до уха, — проговорил нежданный гость. Этот голос Роуэн узнал мгновенно. Вот уж чего он не ожидал услышать.
— Сначала задайте вопрос, — сказал он, — а тогда узнаете, что я предпочту — ответить или дать вспороть себе горло.
— Это ты прикончил серпа Ренуара?
Роуэн ответил без промедления:
— Да, серп Фарадей. Это я его убил.
Клинок убрался от его горла. До ушей Роуэна с другой стороны комнаты донеслось звонкое «дзинь!», когда нож вонзился в стену.
— Черт бы тебя побрал, Роуэн!
Роуэн включил свет. В его спартанской каморке сидел на стуле серп Фарадей. «Эта комнатушка должна быть Фарадею по нраву», — подумал Роуэн. Никакого комфорта, если не считать кровати. Сон у серпов, как правило, плохой, поэтому удобная постель — первая необходимость.
— Как вы меня нашли? — спросил Роуэн. После встречи с Тайгером он покинул Питтсбург и перебрался в Монреаль, потому что раз даже Тайгер смог его найти, любой сможет. И все-таки его и здесь нашли! К счастью, это Фарадей, а не какой-нибудь другой серп, не замедливший бы перерезать ему горло.
— Ты забыл, что я очень хорошо умею копаться в «заднем мозгу». Если уж поставил себе цель, то смогу найти что угодно и кого угодно.
Фарадей смерил его взглядом, пылающим яростью и горьким разочарованием. Роуэну очень хотелось спрятать глаза, но он не стал. Он отказывался испытывать стыд за поступки, которые совершал.
— Когда ты уходил от меня, Роуэн, разве ты не обещал сидеть тихо и не вмешиваться в дела серпов?
— Обещал, — честно ответил Роуэн.
— Значит, ты лгал мне? Ты уже тогда замышлял эту авантюру с «серпом Люцифером»?
Роуэн поднялся и выдернул нож из стены. Точно, керамбит без кольца.
— Ничего я не замышлял. Я просто изменил свои намерения. — Он протянул нож Фарадею.
— Почему?
— Почувствовал, что должен это сделать. Что это необходимо.
Фарадей воззрился на черную рясу, висящую на крючке у кровати.
— И теперь ты одеваешься в запретный цвет. А существует ли табу, которое ты не решишься нарушить?
Это правда. Серпам не разрешается носить черное, и именно поэтому Роуэн выбрал этот цвет. Черная смерть для проводников тьмы.
— Мы же просвещенные люди! — воскликнул Фарадей. — Мы не боремся подобными методами!
— Уж кто-кто, но вы не имеете права рассказывать мне, как бороться. Вы, который инсценировал собственную смерть и сбежал!
Фарадей сделал глубокий вдох. Посмотрел на зажатый в ладони керамбит и убрал его во внутренний карман своей мантии цвета слоновой кости.
— Я думал, что, убедив мир в своей смерти, спасу тебя и Цитру. Думал, что вас освободят от ученичества и отошлют по домам!
— Не вышло, — констатировал Роуэн. — И вы по-прежнему прячетесь.
— Я выжидаю. Это большая разница. Есть дела, с которыми я справлюсь лучше, если Орден не будет знать, что я жив.
— Так вот, — сказал Роуэн, — есть дела, с которыми я справлюсь лучше в качестве серпа Люцифера.
Серп Фарадей встал и вперился в бывшего ученика долгим, тяжелым взглядом.
— Во что ты превратился, Роуэн... Как ты можешь хладнокровно прерывать жизни серпов?
— Когда они умирают, я думаю об их жертвах — мужчинах, женщинах, детях, которых они выпололи. Потому что серпы, которых я казню, убивают без сострадания и без чувства ответственности, которым положено обладать серпу. Это я — я сострадаю их жертвам! И потому не чувствую угрызений совести по отношению к этим бессовестным тварям.
Фарадей оставался непоколебим.
— И в чем же преступление серпа Ренуара?
— Он производил тайную этническую чистку севера.
Фарадей опешил.
— А как ты об этом узнал?
— Вы же сами учили меня, как находить информацию в «заднем мозгу», — ответил Роуэн. — Подчеркивали, как это важно — всесторонне исследовать человека, которого собираешься выполоть. Или вы запамятовали, что сами вложили этот инструмент в мои руки?
Серп Фарадей отвернулся к окну, но Роуэн знал, что бывший учитель делает это, чтобы не смотреть ему в глаза.
— Можно было заявить о его преступлении в распорядительную комиссию...
— И что бы они ему сделали? Вынесли выговор и поставили на испытательный срок? Да даже если бы они запретили ему полоть, это не искупило бы его злодеяний!
Серп Фарадей наконец повернулся и взглянул на бывшего ученика. Внезапно он показался Роуэну усталым и постаревшим — гораздо старше, чем человеку положено выглядеть и чувствовать себя.
— Наше общество не верит в наказание, — проговорил Фарадей. — Только в исправление.
— Я тоже, — парировал Роуэн. — В смертные времена, когда не могли вылечить рак, опухоль вырезали. Вот этим я и занимаюсь.
— Это жестоко.
— Ничего подобного. Серпы, с которыми я разбираюсь, не чувствуют боли. Они умирают еще до того, как я превращаю их в пепел. В отличие от покойного серпа Хомски, я не сжигаю их живьем.
— Небольшое милосердие, — сказал Фарадей, — которое, однако, тебя не спасает.
— А мне спасение и не нужно, — возразил Роуэн. — Я хочу спасти Орден! И считаю, что это единственный способ.
Фарадей снова окинул его взглядом и грустно покачал головой. Он больше не испытывал гнева. Казалось, он сдался.
— Если вы хотите, чтобы я прекратил это, вам придется выполоть меня собственными руками, — сказал Роуэн.
— Не испытывай моего терпения, Роуэн. Потому что скорбь по тебе не остановит мою руку, если я посчитаю, что тебя необходимо умертвить!
— Но вы этого не сделаете. Потому что в глубине души сознаете, что я делаю правильное дело.
Серп Фарадей надолго замолчал. Он снова отвернулся к окну. На улице пошел снег. Мокрый. Значит, земля станет скользкой. Народ будет падать, ударяться головой... В центрах оживления сегодня будет оживленно.
— Многие серпы сошли со старого верного пути, — проговорил Фарадей, с тяжелой скорбью в голосе, уходящей гораздо глубже, чем мог различить Роуэн. — Тебе, кажется, придется искоренить половину Ордена, ибо, насколько я могу судить, на серпа Годдарда теперь смотрят как на мученика так называемого «нового порядка». Все больше и больше серпов начинают испытывать радость от акта убийства. И первое, что при этом погибает, — это совесть.
— Я буду делать то, что должен, до тех пор, пока больше не смогу это делать, — ответил Роуэн.
— Ты можешь убирать серпа за серпом — это не заставит их вернуться на правильный путь, — возразил Фарадей. Впервые за время их спора он использовал аргумент, который заставил Роуэна усомниться в своей правоте. Потому что в глубине души юноша понимал — Фарадей прав. Скольких бы серпов-плохишей он ни убрал, на их место встанут новые, и их будет все больше. Серпы нового порядка станут набирать учеников, жаждущих сеять смерть, подобно убийцам Эпохи Смертности. Но в те времена преступников сажали за решетку, где они и проводили остаток своих дней. А теперь этим монстрам будет позволено свободно забирать жизни, и ничего им за это не будет. Серпы-основатели совсем не этого хотели, но все они уже давно самовыпололись. Да даже если бы кто-нибудь из них еще и был жив, разве хватило бы у них власти изменить порядок вещей?
— А что тогда их заставит? — спросил Роуэн.
Фарадей приподнял бровь.
— Серп Анастасия.
Этого Роуэн не ожидал.
— Цитра?!
Фарадей кивнул.
— Она — свежий голос разума и ответственности. Она может превратить старый путь в новый. Вот почему они страшно боятся ее.
И тут Роуэн прочел в лице Фарадея нечто более глубокое. Он понял, о чем на самом деле говорит учитель.
— Цитра в опасности?!
— Похоже на то.
Внезапно весь мир Роуэна слетел с оси. Он сам изумился, как быстро изменились его приоритеты.
— Что я могу сделать?
— Не знаю. Зато скажу тебе, что ты будешь делать. Ты напишешь эпитафию для каждого убитого тобой серпа.
— Я больше не ваш ученик. Вы не имеет права мне приказывать!
— Не имею. Но если ты хочешь смыть со своих рук хотя бы толику пролитой тобой крови и отвоевать обратно кроху моего уважения, то ты это сделаешь. Напишешь честную эпитафию для каждого из них. Перечислишь как все дурные, так и все добрые дела, которые свершили твои жертвы. Ибо даже самый эгоистичный и испорченный серп носит в складках своей испорченности тайную добродетель. Все они, прежде чем пасть, стремились делать правильные дела.
Он замолчал — его одолевали воспоминания.
— Когда-то мы с серпом Ренуаром были друзьями, — признался он, — много лет назад, до того как в нем выросла та самая раковая опухоль, о которой ты говорил. Однажды он полюбил женщину из народа Вечной Мерзлоты. Ты этого не знал, правда? Но он был серп, он не мог на ней жениться. И тогда она вышла замуж за одного из своих. Так началась долгая дорога Ренуара к ненависти. — Фарадей замолчал, взглянул на Роуэна. — Если бы ты знал об этом, ты пощадил бы его?
Роуэн не ответил. У него не было ответа.
— Заверши свое исследование относительно Ренуара, — велел Фарадей. — Напиши анонимную эпитафию и помести в Сеть, чтобы все могли ее прочитать.
— Да, серп Фарадей, — сказал Роуэн, обнаруживший, что в подчинении старому наставнику есть своя прелесть. Словно ему некоторым образом оказывали честь.
Удовлетворенный, Фарадей повернулся к двери.
— А как насчет вас? — спросил Роуэн. Часть его существа не желала, чтобы бывший наставник ушел и оставил его наедине с самим собой. — Вы опять исчезнете?
— У меня много дел, — отозвался Фарадей. — Я недостаточно стар, чтобы быть знакомым с Верховным Клинком Мира Прометеем и остальными серпами-основателями, но я знаю, какой завет они нам оставили.
Роуэн тоже знал.
— «На случай, если этот эксперимент провалится, мы разработали механизм, как из него выйти».
— Молодец, не забыл. Основатели разработали план защитных мер, если серпы впадут во зло. Вот только этот план пропал где-то в глубинах времени. Я же надеюсь на то, что он не пропал, а только затерялся.
— Думаете, вы сможете его найти?
— Может да, может нет, но мне кажется, я знаю, где его искать.
Роуэн пошевелил мозгами и заподозрил, что тоже знает, где Фарадей начнет свои изыскания.
— Твердыня?
Роуэн очень мало знал о Городе Твердого Сердца, или, как его называли в народе, Твердыне. Это был плавучий мегаполис посреди Атлантического океана. Центр силы, резиденция Всемирного Совета серпов, место, откуда семь Великих Истребителей управляли региональными коллегиями всего мира. Пока Роуэн был подмастерьем, он не задумывался о Твердыне — она была где-то далеко и высоко, за гранью его жизни. Однако для серпа Люцифера, сообразил вдруг Роуэн, Твердыня должна быть чем-то б о льшим, чем просто точкой на его радаре. Ведь наверняка подвиги серпа Люцифера привлекли внимание Великих Истребителей, пусть даже они пока молчат об этом.
Роуэн оторвался от мыслей о том, какую роль может играть великий плавучий город в общей картине происходящего, и увидел, что серп Фарадей качает головой.
— Нет, не Твердыня, — сказал учитель. — Она была построена значительно позже основания Ордена. Место, которое я ищу, должно быть гораздо старше.
Роуэн напряг мозги, но ничего не придумал. И тогда Фарадей проронил:
— Страна Дремоты.
Роуэну понадобилось несколько секунд, прежде чем до него дошло сказанное. С момента, когда он в последний раз слышал этот стишок[5], прошло много лет.
— Страна Дремоты? Но ведь такого места нет, это всего лишь детская прибаутка!
— Все сказки можно проследить назад во времени и пространстве. Истоки даже самых простеньких, невинных детских прибауток могут оказаться весьма неожиданными.
Этот разговор пробудил в памяти Роуэна другой детский стишок-игру — «В розах мы ходим с тобою»:
В розах мы ходим с тобою,
носим мешочки с травою.
Пепел! Пепел!
Мы все упадем.
В розах мы ходим с тобою
Что же нам делать с тьмою
В которой мы
Все пропадем?
В розах мы ходим с тобою
И с призраков злобной толпою,
Нас окружает напасть.
Я не могу упасть.
Много позже он узнал, что речь в нем идет о болезни Эпохи Смертности, которую называли «Черная смерть». Стишок сам по себе полная белиберда, но стоит только уяснить себе значение каждой строчки — и он вдруг наполняется жутким смыслом. Детишки весело распевают о страшной погибели.
В стишке про страну Дремоты смысла было не больше. Насколько Роуэн помнил, дети декламировали его, водя хоровод вокруг одного своего сотоварища. Как только стишок заканчивался, «водящий» в центре должен был гоняться за всеми остальными и «салить» их. Тот, кого он «осаливал» последним, становился новым «водящим».
— Нет никаких доказательств, что такая страна вообще существует, — указал Роуэн.
— Вот почему ее так и не нашли. Это не удалось даже тонистам, которые верят в нее так же свято, как и в Великий Резонанс.
Упоминание о тонистах убило в Роуэне всякую надежду на то, что Фарадей говорит серьезно. Тонисты? Да ладно! Роуэн спас целую кучу тонистов в тот день, когда убил серпов Годдарда, Хомски и Рэнд, но это не значит, что он стал воспринимать их нелепые верования всерьез.
— Это же смехотворно! — выпалил он. — Вся эта дребедень — чушь полная!
Фарадей улыбнулся в ответ.
— Как мудро со стороны основателей спрятать зерно истины в чем-то столь абсурдном! Кто в здравом рассудке станет искать его там?
• • •
Остаток ночи Роуэн не сомкнул глаз. Каждый звук казался слишком громким, даже биение собственного сердца отдавалось в ушах невыносимым грохотом. Это был не страх, это была тяжесть — бремя спасения Ордена, которое он взвалил на себя, к которому прибавилась тревога за Цитру.
Что бы там ни думала средмериканская коллегия, Роуэн любил саму идею серпов. Для сохранения баланса между смертью и бессмертием конец человеческой жизни должны класть мудрейшие и наиболее сострадательные из людей. Это была совершенная концепция для совершенного мира. Серп Фарадей показал ему, каким должен быть настоящий серп, — и многие, многие из них, даже самые высокомерные и самонадеянные, по-прежнему верны высшим ценностям. Без этих ценностей концепция серпов превращалась в кошмар. Роуэн был достаточно наивен, чтобы верить, будто ему по плечу не допустить этого превращения, но серп Фарадей иллюзий не питал. Тем не менее, таков был путь, который Роуэн избрал для себя, и сойти с него означало признать неудачу. К этому он готов не был. Пусть он не сможет в одиночку предотвратить разложение Ордена, он попытается удалить хотя бы часть раковых опухолей.
Как же он одинок! Приход серпа Фарадея, на краткий миг подаривший ему чувство товарищества, сделал ощущение изоляции еще острее. И Цитра... Где она сейчас? Ей угрожает опасность, а чем он, Роуэн, может помочь? Но ведь должен же найтись какой-то способ!
Роуэн смог уснуть лишь на рассвете. К счастью, его сны были далеки от турбулентности его жизни наяву. Они полнились воспоминаниями о тех простых временах, когда самыми большими тревогами Роуэна были оценки в школе, результаты игр и рискованные привычки его лучшего друга Тайгера; когда грядущее представлялось ему ясным и безоблачным; когда он был убежден, что непобедим и что будет жить вечно.
*****************************************************************************
В том, почему некоторые территории я выделило в категорию регионов Особого Устава с законами и обычаями, отличными от законов и обычаев остального мира, нет никакой тайны. Просто я понимаю, что людям необходимы в разнообразие и социальные новшества. Мир стал слишком гомогенным. Таков удел планеты, не разъединенной государственными границами. Национальные языки используются все реже и отходят на второй план. Расы, взяв из каждой этнической группы ее наилучшие черты, слились в приятную смесь с незначительными вариациями.
Но в регионах Особого Устава различия поощряются, и социальных экспериментов там в избытке. Я создало семь таких регионов, по одному на каждом континенте. Где это было возможно, я сохранило границы, определявшие регион Эпоху Смертности.
Особенно я горжусь социальными экспериментами, проводимыми в каждом из этих регионов. Например, в Непале запрещено работать. Все граждане могут заниматься только одним — отдыхом в любом его виде, по собственному выбору. Основной гарантированный доход у них намного выше, чем в других регионах, так что, не имея реальной возможности заработать на жизнь, люди там однако, не чувствуют себя обделенными. Это привело к существенному росту гуманитарных и благотворительных начинаний. Социальный статус человека определяется здесь не богатством, а тем, сколько он проявляет сострадания и самоотверженности.
В особоуставном регионе Тасмании каждый гражданин обязан выбрать для себя биологическую модификацию, способствующую улучшению его жизни. Наибольшей популярностью пользуются жабры, позволяющие человеку жить не только на суше, но и в воде, подобно амфибиям, и перепонки на боках, как у белок-летяг, дающие возможность планировать в воздухе без дополнительных средств вроде парашютов или дельтапланов.
Разумеется, никакого принуждения. Народ имеет право переселяться в особоуставные регионы и оставлять их, как ему заблагорассудится. По сути, рост или сокращение населения служит хорошим показателем того, насколько успешно работают уникальные законы данного региона. Таким образом, я продолжаю улучшать условия жизни людей, широко внедряя в остальном мире наиболее удачные социальные программы.
А вот теперь о Техасе.
В Техасе я забавляюсь благожелательной анархией. Там мало законов и мало последствий их нарушения. Я здесь не столько управляю, сколько предоставляю это дело людям, а само наблюдаю за тем, что получается. Результаты неоднозначны. Я виделр, как одни личности вырастали в лучшие версии самих себя, а другие становились жертвами своих самых глубоких пороков. Мне еще предстоит решить, какие уроки следует извлечь из ситуации в этом регионе. Необходимо дальнейшее изучение.
—Грозовое Облако
***********************************************************************