Окончание. Начало в №
К концу жизни Виктора Скаржинского его лесопосадки составили площадь свыше четырехсот гектаров. Почин был сделан. Сегодня шестнадцать тысяч гектаров леса, скрывающего под своей сенью уникальные места, украшают Николаевщину. Знаменитая акациевая аллея в Пятигорске, сосновые, еловые, лиственничные аллеи парков Мисхора и Алупки получили начало от саженцев из Трикрат.
Сотни дел Скаржинского напрочь опровергают расхожее - один в поле не воин, а всю силу духа человека, однажды решившего покорить глухую степь, его преданность мечте и цели подчеркивает то, что поле это в старину называлось выразительно и безысходно -Дикое...
Виктору Скаржинскому удалось разработать агротехнику выращивания посадочного материала в степных условиях. Талантливый агроном тщательно подходил к отбору исходных растений. Следом возник питомник, где при ботанических испытаниях он использовал не только отечественные семена, но и выписанные из заграницы. Саженцы покупал только во французских ботанических сообществах "Кру" с трехсотлетней историей или "Трюфо". Эти фирмы поставляли ему пионы и дельфиниумы редких сортов. Древесные растения в Трикраты выписывали из бельгийского арборетума Белдер и даже из английского питомника сэра Гарольда Хильера, из Северной Америки и особенно из садов Италии.
Виктор в тот год зачастил к Наталье в Одессу и наконец уговорил ее посетить Трикраты, где, наслышанный о Софиевском парке, взлелеянном графом Потоцким для своей возлюбленной, приготовил и для своей избранницы Натальи немало сюрпризов на окружающих Трикраты полях. Все ради нее -и сады, и пруды, и богатое хозяйство, и удобные мосточки, и березовая роща среди скал...
Виктор звал ее в свой «рай», где вычурным узором, скользя в кучерявых дубравах, разливается речка Арбузинка, весело перепрыгивая через каменистые пороги, ныряя под мостки, замирая в запрудах, отражающих заходящее солнце, провожаемое хорами сказочных птиц...
Трикратский сад Скаржинского к тому времени уже славился коллекцией плодовых деревьев из двухсот сортов. Рядом шумел на степных ветрах изысканный дендропарк, радуя глаз листвой дуба, березы, сосны, кедра, явора, тополя, клена, модрины, туи и пахучей липы. Из редких растений здесь росли даже тюльпановое дерево и мимоза.
Наталья к тому времени увлеклась гомеопатией и разноцветье трав в прибужских степях окончательно склонило ее к переезду в Трикраты. В этом увлечении молодой помещицы ей помогали местные знахари, хранители заповедной старины, охотно делясь с ней секретами, умением обратить силу трав на пользу больным.
Вскоре Наталья вышла замуж за Виктора Петровича. Их объединила любовь к природе и память о брате Николае.
Одно слово — горазды на выдумки писатели-фантазеры и изнывающие от скуки провинциальные романтики, способные лгать самим себе ради развлечения и с тоски по красивой фабуле не так часто встречающейся в серой повседневности. Именно разочарованные в реальной жизни мечтатели придумали трикратинских свидетелей, предания о роде Скаржинских и всю эту душещипательную историю, постоянно отвергаемой любви Виктора к кареглазой молдаванке Наталье.
В реальности все выглядело иначе. В 1815 году Виктор берет себе в жены 18-летнюю Варвару Григорьевну Милорадович, дочь тайного советника, Таврического губернатора и крупного землевладельца, барышню-красавицу, впоследствии вполне довольную своим предприимчивым супругом. Одно дело романтические вздохи влюбленных, а совсем другое ежедневно трудиться над созданием дружного семейства!
Никакой Натальи рядом с Виктором Скаржинским не существовало ни в реальной жизни, ни в его мечтах и снах.
Все остальное - чистая правда:построенные церкви, мельницы, школы, плотины, выращенные его стараниями на засушливых землях сотни гектаров лесных и фруктовых деревьев. Все свои свершения он посвящал никому другому как Варваре Милорадович, родившей Скаржинскому одиннадцать детей и прожившей с ним счастливую и полную взаимной любви жизнь.
Проза жизни иногда выглядит более привлекательно, чем отвергнутая любовь, запоздалое раскаяние и неоцененное великодушие, как в случае с мифической Натальей.
Преодолевая неудачи, неся материальные потери, Скаржинский утверждал себя как разработчик основ агролесомелиорации, поставив во главу угла накопление влаги. В оврагах и балках безжизненной степи возникли плотины, всевозможные запруды, орошавшие своей водой не только поля, но и луга.
Из его питомников по совету самого Ришелье саженцы с трикратских плантаций перекочевали в Одесский ботанический сад.
Герцог Ришелье занял в Париже пост премьер-министра, но мысли о любимом и выстраданном детище- Одессе, не оставляли дюка ни на день. По инерции Ришелье анализировал свои промахи, а главным считал то, что степную южную Одессу не удалось озеленить в соответствии с собственными задумками и осуществить заветный план по избавлению одесситов от жары и пыли, принесенной ветрами-суховеями в летние знойные полудни с окрестных степей и прибрежных склонов.
На берега Черного моря с рекомендательным письмом герцог вскоре отправил Шарля Демента, известного во французской столице ботаника, чей сад сгорел по вине подгулявших офицеров российской императорской армии, занявшей Париж. Его слава несравнима с со славой великого агронома Франции барона Эттьена Лорана Жозефа Ипполита де Фонсколомба, но тот работал в провинции, а Шарль озеленял Париж и зарекомендовал себя как энергичный практик.
Разложив под сенью деревьев костер, гусары, уланы, запорожцы-охранники государя и прочая подгулявшая публика, предавшись увеселению, услаждению и распитию утратила бдительность и выпустила разгоравшийся костер из поля зрения. Огонь пошел гулять по саду Демента, уничтожив все деревья. Пожарные расчеты в те дни использовались для поддержания порядка во французской столице и окрестностях и задержались с прибытием к месту пожара. Все закончилось плачевно, от роскошного сада остались одни кочерыжки.
Шарль Десмент направлялся в Одессу к графу Ланжерону, сменившему Ришелье на высоком посту градоначальника и губернатора, зная со слов самого дюка о деятельном Викторе Скаржинском. В полезности знакомства с новороссийским лесоводом Шарль совсем скоро смог убедиться на личном опыте.
Не возможно даже представить себе, что еще около 200 лет тому назад в Одессе не росло ни одного дерева!
Степь не сразу превратилась в прекрасный цветущий город. Озеленение приморских улиц французский ботаник Шарль Десмет начал с разбивки за площадью Куликово поле ботанического сада, выступив его основателем. Именно этот парк являлся первенцем из всех зеленых уголков, расположенных в степной части причерноморского Юга.
Первое дерево в парке при широком стечении одесской публики было посажено самим губернатором Александром Ланжероном. Спустя всего лишь несколько лет, когда в Одессу приехал российский поэт Александр Сергеевич Пушкин, он смог любоваться чудесным парком, прогуливаясь в тени его деревьев в поисках вдохновения.
Десмент приступая к делу, пошел по привычной дороге, стал, как он это делал в родных краях, выписывать и собирать саженцы из всех известных мест их выращивания. Но не рассчитал, путь в Одессу из известных ботанических запасников оказался неблизким, растения в трюмах кораблей увядали, семена приходили в негодность. И тогда практичный француз обратился за помощью к Скаржинскому, нередко бывавшему у графа Ланжерона в гостях.
Признанный в научном мире того времени лесовод Скаржинский, оправдав свой статус знатока, высказал французу немало дельных соображений относительно того, как Одессу озеленять, какие виды растений сажать, дал первые рекомендации по выбору тех или иных древесных и кустарниковых пород сообразно с типом местной одесской почвы, экспозицией участков на берегах Отрады, где Ланжерон выделил своему земляку лакомый кусок земли- целых семьдесят гектаров ппочвы, пригодной для высадки растений. Скаржинский настоятельно рекомендовал завозить саженцы из своего имения в Трикратах. Расчет в том был один-все деревья прошли испытания жарким южным климатом.
Ботанический сад в Одессе три раза менял прописку. Строящийся город вытеснял природу за свои пределы. И все же, плоды деятельности Скаржинского вполне возможно обнаружить на застроенных в разное время улицах Одессы, стоит только повнимательнее посмотреть вокруг, ведь живы еще неподалеку от Трикрат могучие дубы-патриархи. Почтенным старцам годков под двести. Побывавшие в тех заповедных местах на родине Скаржинского утверждают - стволы действительно в три обхвата и едва помещаются в распахнутые руки трех взрослых людей. Деревья приспособились к жаркому климату Таврии и сохранились здесь в большом количестве. Их больше трех сотен!
Скаржинский внедрил глубокую пахоту, более мощные плуги, завел крупный,рослый, выносливый скот. Он устроил отличный конский завод, завел образцовые овчарни, вывез с Кавказа и акклиматизировал в Причерноморье особую породу овец, так называемую — карачаевскую, а рогатый скот его венгерской породы славился своей рослостью, выносливостью и силой во всей тогдашней Новороссии.
В полеводстве Виктор ввел новые культуры, многопольные севообороты с травосеянием. Занимался селекцией пчел, населяемых им в липовые рощи, боролся с засухой И щедро делился своими достижениями со всеми, кто хотел облагородить причерноморский край. Щедрость такая диктовалась одной лишь целью — одержать победу над Диким полем.
Он умер в год, когда крестьяне получили волю, словно дождавшись момента истории, очистившего совесть графа-садовода перед всеми теми людьми, что помогали тяжелым трудом обращать голую степь на плодоносный Эдем.
Спустя десять лет в Городском саду Одессы был открыт изумительный по красоте белого итальянского мрамора бюст, изготовленный в мастерской петербургского ваятеля Трискорелли на средства, собранные благодарными потомками, землевладельцами Новороссийского края. Больше полувека бюст красовался на фоне благородной листвы деревьев, отобранных для сада руками самого Скаржинского.
Памятку разрушили охмуренные революцией спесивцы, решившие, что графу, пускай и немало сделавшему для превращения Одессы в город-парк, не место среди отдыхающих в Горсаду тружеников. Досадное по своей несправедливости событие это произошло в 1930-м.
Недавно на николаевской земле, у Вознесенска, был установлен памятник "одесскому Робин Гуду" Мишке Япончику, расстрелянному чекистами неподалеку от Трикрат на втором году гражданской войны. Вывод из этого события печален-народная память с трудом усваивает примеры прилежания и трудолюбия. Иначе не возвращала бы из небытия однодневок, «героев»-авантюристов сродни «королю одесской Молдаванки».
О Скаржинском знают сегодня лишь в узких кругах специалистов-аграриев и особо дотошных краеведов.
Юлий ШАРАБАРОВ