Однако возникает вопрос: а разве репрессии были совершенно беспочвенны? Неужели не было измены, неужели никто не изменял? Конечно, были и измены, и изменники. Одним из наиболее талантливых и страшных был Андрей Михайлович Курбский, о зловещей роли которого достаточно точно говорил известный ученый д.и.н. Р.Г. Скрынников: «Грозный, при всем своем видимом могуществе, ничего не мог поделать с эмигрантом Курбским, тогда как беглый боярин, используя подозрительность царя, не раз подталкивал его к действиям, которые несли гибель тысячам его подданных и подрывали военную мощь Руси»[6].
П. Соколов-Скаля. Взятие войсками Ивана Грозного ливонской крепости Кокенгаузен
Были и сдача Изборска, и заговор 1567 года, который прервал удачный было поход царя против Ливонии. Были побеги в Литву. Однако уровень предательства на Руси во времена Грозного был не выше, а пожалуй даже и ниже, чем в иных европейских странах. Русские люди в массе своей самоотверженно сражались с татарами и ливонцами, несли налоговое бремя, терпели беззакония опричников и, с человеческой точки зрения, не заслужили, конечно, ни царской опалы, ни многочисленных казней, ни разделения Русской земли на Опричнину и Земщину. Сравним это с теми заговорами, которыми полна история Англии ΧVI века, или с религиозными войнами в Германии и Франции того же времени. На их фоне Русь предстанет островом стабильности. И возникает вопрос: обоснованны ли были в подобном контексте столь широкие репрессии?
Правда, может последовать возражение, что фон был столь благополучен именно в силу террора. Однако внутреннюю стабильность Московской Руси, верность народа и большинства правящего класса царю достаточно иллюстрирует сам факт мнимого отречения Ивана Грозного и его отъезда в Александрову слободу в 1564 году. Вряд ли какой-нибудь европейский государь мог бы решиться на подобный шаг. Можно только представить, к чему бы он привел в Швеции, где в 1568 году король Эрик был свергнут своим братом Иоганном, не говоря уже о Польше, где шляхта меняла королей как перчатки. А на Руси Грозный позволяет себе оставить столицу во власти боярства, подозреваемого им в измене, а оно не делает ничего, чтобы свергнуть неугодного царя, напротив, спешит к нему на поклон и принимает все его условия, даже не пытаясь призвать другого претендента, например Владимира Андреевича Старицкого. Это указывает на слабость оппозиции или, возможно, даже на ее отсутствие в тот момент.
|
|
Опричнина как преддверие… Смуты?
А всего через 20 лет после смерти Грозного Русь взрывается бунтом и изменой. Появляется Самозванец, которого «лишь испекли в Польше, а замешали в Москве». При вести о Самозванце царь Борис Годунов в лицо сказал боярам, что это их рук дело. Особенно омерзительно вела себя так называемая элита – боярство, которое сдавало крепости, в критический момент перешло с армией на сторону Лжедмитрия, открыло ему дорогу на Москву и устроило в Москве мятеж. Бояре убили законного русского царя Федора Борисовича, потом свергли и своего ставленника Лжедмитрия, попеременно оказывались то в Москве, то у Тушинского вора, а потом свергли и «боярского царя» Василия Шуйского и предали Москву во власть иноземцев и иноверцев. «Семибоярщина» – апофеоз боярского правления и мечтаний русской «элиты» о самостоятельности, но вместе с тем и иудина греха.
|
|
В связи с этим закономерен вопрос: приблизил ли Иван Грозный своим правлением, особенно опричниной, Смутное время или отдалил его? События Смуты и особая роль в нем боярства, казалось, подтверждают правоту политики Грозного. Омерзительные цареубийцы и изменники типа Мосальского и Шеферединова или «первые крови заводчики» типа князя Григория Шаховского, «создавшего» Тушинского вора, по понятиям той эпохи вполне заслуживали кол или кипящий котел на Красной площади. Примечательно и то, что царь Борис Годунов, правитель, которого никак не подозревали в паранойе и мании преследования, вел по отношению к боярству во многом сходную политику, свидетельство тому – ссылка Бельского и Романовых.
Как справедливо отмечает Иван Солоневич, вектором русской истории во многом являлось противостояние сильной центральной власти царя – и боярства, шляхты, которые стремились «прибавить как можно больше воли», пусть и за счет безопасности и целости государства Российского и ценой измены. Это и «мятежи и казни» петровских времен, и дворцовые перевороты ΧVIII века, и дворянский мятеж 14 декабря 1825 года, и, наконец, Февральская революция 1917 года, офицерско-шляхетская по своему происхождению и началу[7].