В середине октября 1977 г. в один из «уикендов» решили съездить с Бородаевым (по его инициативе) на рекогносцировку правобережной Обской протоки Заломной. По карте, которую где-то правдами и неправдами раздобыл Вадим, там находились останцы-елбаны достаточно крупных размеров. По крайней мере, Ближние Елбаны у с. Чаузово (бывшая Большая Речка) нисколько от запланированных нами к обследованию не отличались. Эта двухдневная разведочка положила начало многолетним плодотворным археологическим исследованиям, которые еще продолжать и продолжать. Но речь не об этом. Добрались мы до начальной точки маршрута с. Петровка только ночью. Переночевали у егеря и с утреца бросились открывать неведомое. Неведомого было много. За день нашли два могильника, несколько разновременных стоянок, массу камня, керамики, бронзы и т.д. и т.п. В общем, к вечеру измученные и уставшие добрались до с. Мезенцево, затерянного среди болот глухой правобережной поймы.
То, что это особое явление – правобережная Обская пойма – говорит факт повторения во время гражданской войны одним местным жителем с. Большая Речка «подвига» И. Сусанина. Он завел отряд колчаковцев в болота и смылся потихоньку. Больше тех колчаковцев никто не видел. Да, еще надо отметить, что села эти заброшенные. В Мезенцево стоял один древний столетний дом, в котором летом обитали пастухи. Вот в нем-то мы и решили переночевать. Дом был примечательный, подобные достаточно часто встречаются в этих местах. Двускатная тесовая крыша перекрывала не только сруб дома, но и образовывала веранду. При этом потолка у веранды не было и зашедшему в сенки открывался вид на оба ската крыши изнутри. Надо сказать зрелище необычное. На чердак можно было подняться прямо из веранды по вбитым в стенку рядом с дверями в дом скобам. И веранда и чердак дома были абсолютно пусты. Мы не первый раз ночевали в заброшенных домах и деревнях, поэтому осмотр провели тщательный. Не редко на чердаках находились весьма интересные этнографические предметы, поэтому упустить возможность осмотра старинного строения мы не могли. Но – увы. Веранда пуста, на чердаке только слой шлака.
Большая комната дома была разделена на две половины кирпичной печкой, в которой мы тут же развели огонь, так как все-таки был октябрь. Из комнаты на улицу выходило три маленьких окна, не мытых уже, наверное, лет десять. У стены стоял старый битый жизнью и людьми стол, на котором, почему-то, громоздились старые грязные и изношенные кирзовые сапоги. У другой стены притулилась ржавая железная панцирная кровать. Замечательный интерьер. Пол был изготовлен из монументальных массивных плах шириной сантиметров 40 и толщиной не менее семи. Между плахами имели место широкие щели. Пол находился заметно ниже уровня земли под окошками, что только подтверждало древность строения. При засовывании в печку новой партии дров во время приготовления незамысловатого ужина из пакетных супов и картошки, я высыпал несколько угольков, один из которых провалился в щель. Угольки я быстро притоптал и решил провалившийся залить водой, дом-то сухой и деревянный. Приникнув глазом к щели, я с удивлением увидел уголек, тлеющий далеко внизу, мне тогда показалось, что глубина была больше метра. Плеснув воды и затушив светящийся под полом красный глазок, я решил найди вход в погреб. Однако ни в комнате, ни в веранде не было ничего похожего на люк. Все плахи глухо уходили под стены и даже не шевелились. Вокруг дома тоже ничего похожего на лаз не нашлось. Было немного не по себе от того, что под полом находилось достаточно обширное изолированное и непонятное пространство.
После ужина и обязательного крепкого чая, мы с Вадимом заклинили входные двери (и уличную и дверь в комнату) и разместились отдыхать в спальниках по разные стороны печи, в которой уютно потрескивал догорающий огонь, бросая сквозь отверстия в заслонке на противоположную стену красноватые тревожные блики. Тяжелый день многокилометровый маршрут, сплав на резиновой лодке, которую тоже приходилось на себе тащить, все способствовало быстрому уходу в царство морфея. И вдруг...
Кто-то стал дуть снизу из подпола мне почти в ухо. Дуновение было совершенно отчетливым и меня буквально рывком выкинуло из сна. Какой тут сон! Дом оживал. Во всех четырех стенах что-то шуршало и скрипело. Из необъятного погреба, вход в который мы так и не нашли, доносились какие-то тихие, на грани слышимости, вздохи, ощутимо веял снизу ветерок. В завершении всей этой мистики мы отчетливо услышали тяжелые шаги по чердаку. Что-то шло по диагонали, при этом толстые плахи потолка поскрипывали и даже, по-моему, сверху сыпалась труха. Шаги развернулись обратно, словно кто-то дошел до угла крыши, постоял там в размышлении, и решил вернуться. Неожиданно в сенках что-то загрохотало, будто хозяин тяжелого чердачного шага не заметил края и свалился на пол. После этого Вадим из своего угла задал мне сакраментальный вопрос:
- Артур, ты спишь?
- Дим, а ты как думаешь, можно спать, когда вокруг такая свистопляска!
- Ага, я иду к тебе, мне тут снизу кто-то, что-то нашептывает.
В общем, остаток ночи мы лежали в спальниках на полу рядом друг с другом и пытались себя успокоить и не обращать внимания на творящиеся вокруг безобразия. Лично я уснул часов в пять, когда глаза совершенно самостоятельно отказались рассматривать потолок и закрылись.
Утром первым делом мы осторожно приоткрыли внутреннюю дверь, которая была заклинена железным туристическим топориком, и выглянули в сени. Никого. Наружная дверь заперта на здоровенный крюк. Веранда пуста, на чердаке никого нет. Так что же падало? Еще раз осмотрели весь дом. Тихо, пусто, пыльно, ничего живого.
Второй раз пришлось ночевать в этом доме вместе с пастухами в августе следующего 1978 года. На наши вопросы о его особенностях мужики только хмыкали и пожимали плечами. Тут и не такое бывает, в этих брошенных деревнях. И огни на кладбищах, которые раздувает ветром (мы в ту осень одно такое прошли, видели разваленные гробы на раздувах и валяющиеся кости), и голоса и тени и много чего. Вот и думай после этого, а что было-то?
Выслушав эту историю с большим интересом, дядя Вова сказал, что, точно, собственно ничего особенного в том доме и не было, а в таежных сторожках и не такое бывает. Согласился, в общем, с мужиками из моего рассказа. Но мои пацаны и девчонки пару ночей спали очень тихо.
На раскоп стали приходить жители села. Абсолютно все уже знали то, что у Калабиных живут археологи и то, что они копают какую-то древнюю стоянку на Школьной горе. Специально для «просветительских» рассказов я приготовил несколько очень показательных каменных орудий – нуклеус с четкими сколами пластин, напоминающий толстый короткий карандаш, несколько длинных призматических пластин, скребло и скребок. По опыту знал, что скептически настроенные селяне не поверят в рукотворность каменных артефактов. Сначала, как и всегда, на раскоп поднялись деревенские мальчишки и девчонки. Они готовы были верить всему и слушали мой рассказ с открытыми ртами. Даже пытались помогать, но сдвигать отвал им быстро надоедало, а на расчистку я их не пускал. Мои ребятишки лучились гордостью и своей значимостью. Надо сказать, что после нескольких лет таких поездок, они стали настоящими «профессионалами зачистки» и выживания в полевых условиях. По крайней мере, разжечь одной спичкой костер в дождь, поставить палатку, натянуть тент или сготовить вкусную еду на костре для них труда не составляло. А однажды через 14 лет на раскопках здесь же в Новотроицке другой стоянки я совершенно случайно услышал, как Гольцов (тогда уде взрослый парень, отслуживший в армии и поехавший со мной в свой отпуск), грамотно и совершенно правильно объяснял студенту-практиканту специфику зачистки культурного слоя и уверенно показывал, как это нужно делать. Сказать, что я был удивлен – ничего не сказать, не ожидал я от Коли столь толкового и умелого «преподавания основ» полевой работы.
Позже стали приходить и взрослые, наслушавшись от ребятни всяких рассказов, вряд ли связных и понятных. Вот для них приготовленные мной «показательные» артефакты были очень интересны. Все они были людьми опытными, знающими (как-никак жили в таежной глуши, все поголовно были следопытами и охотниками, механизаторами и т.д., и т.п.) и новые знания о древних людях, промышлявших здесь когда-то бизонов и мамонтов, воспринимали с немалым интересом. Узнав о размерах этих волосатых слонов, поглядев на каменные изделия, практически все задавали закономерный вопрос – «А как этими фитюльками можно мамонта завалить, если он с дом размерами».
Приходилось рассказывать о древних копьях и их наконечниках, об умениях древних, формировавшихся десятки тысячелетий и сохранившихся кое-где и сейчас. Сам факт обитания в этих местах в стародавние времена мамонтов селян не смущал. На отмелях Ушлепа довольно часто находили огромные кости, черепа с громадными рогами, даже бивень мамонта один раз пацаны в реке нашли, он в школе хранился. При этом все кости местные интерпретировали совершенно верно, называя, правда, бизоньи черепа турьими, ну не знали они, что за зверь такой бизон. А вот туров знали. Найденный бивень все сразу обозвали мамонтовым. Я об этом бивне из Новотроицкой школы в первый приезд в эти места услышал еще в Солтоне. Особенно местным понравился рассказанный мной сохранившийся в Африке у пигмеев способ охоты на слонов, когда человек обмазывался слоновьим навозом и подкрадывался сзади к пасущемуся гиганту, который не о чем печальном не подозревал. Затем охотник, выбрав удобный момент, перерезал у слона сухожилия на задних ногах, лишая его подвижности. Добить раненого зверя труда не составляло, а остальных слонов, у которых в стаде сильна солидарность, отгоняли с помощью огня или других приемов, на которые горазда человеческая выдумка. Я предполагал, что в Новотроицке мне придется работать много лет, поэтому времени на такие рассказы не жалел.
Ребятня меня периодически доставала своей неуемной кипучей суетой. Они привыкли к ритму работы, которая физически не была очень тяжелой и их деятельная натура требовала выхода. При этом, только у парней, мои «чучундры» вели себя очень спокойно, часто помогали Калабиным по хозяйству и, вообще, вписались в сельскую жизнь, как будто тут жили всегда. Однажды Устич с Гольцовым залезли на кедр на окраине села и нарвали там шишек, складируя их себе за пазуху. Шишек было много, они были еще не зрелыми, смолистыми, поэтому добытчики, принеся груз домой, вытрясти его на крыльцо дома из-за пазухи не смогли. Там все слиплось. Тетя Катя очень долго смеялась, потом дала пацанам, покрытым липкой смолой, керосин, которым они оттерлись и потом долга пахли, как керосиновые лампы. Расшелушить шишки им тоже не удалось (они, как воспитанные коммунары-экспедиционники, набрали на всех). Пришлось им объяснить, что молодые кедровые шишки надо варить, чтобы отошла смола. А сверху емкости, в которой эти шишки варятся, желательно бросить пук травы, но который эта смола осядет. Потом, когда трава высохнет, получится классное средство для растопки костра. Все ведь пострелы запомнили! В дальнейших экспедициях на Ушлепе (я в 90-х сюда несколько раз археологические студенческие практики возил), Устич и Гольцов шишки варили ведрами. В другой раз неуемная парочка залезла на чердак и нашла там несколько «банок с компотом». У Владимира Ильича там бражка поспевала. На мои гаврики, конечно, этот «компот» попробовали. Мы с Калабиными смотрим – Устич и Гольцов ходят по двору, подозрительно смеются и обо все стукаются, как кегли. Сильно их ругали, дня на два хорошего поведения хватило, а потом все пошло по новой. Для нейтрализации подростковой энергии я организовал после работы мини-разведки по окрестностям села. Самое интересное, что вовремя этих походов мы действительно несколько новых стоянок нашли.
Возбужденные этими успехами и особенно тем, что они научились отличать обычные камни от орудий из кремня, пацаны стали без спросу самостоятельно отлучаться для поиска новых памятников, что было неплохо. Плохо было то, что село располагалось в тайге. И зверье тут шастало иногда. Один раз Устич с Гольцовым и внук Калабиных Вовка лет восьми, который с ними постоянно ходил, примчались перепуганные и взъерошенные. Ни слова не говоря, залетели в дом и там спрятались. Мы с дядей Вовой довольно долго пытались их разговорить и успокоить. Оказалось, что они поперлись смотреть склоны по дороге в с. Шабурово, заметили заросли малины и, естественно, полезли ее рвать и есть. Дикая таежная малина хоть и мельче домашней, но уж очень сладкая. Наверное, также считал и медведь, с которым мои архаровцы столкнулись. Не знаю, что делал медведь, явно не гонялся за сорванцами, но они, наверняка, побили все рекорды по бегу вприпрыжку по лесной тропинке и грунтовой дороге. Итогом этого забега стал домашний арест моих и ремень по верхней части ног для Вовки.
И еще два вечерних рассказа за чашками крепкого чая с душицей: «Вторая история про медведей» и «История про то, как Васильич гору сжег».