— В паломничество? В монастырь Святого Филиана? — воскликнул монашек. — Да я такой возможности ни за что не упущу!
Глава 10
Паломничество
Джек взвалил на плечи ловушку для угрей, Пега запаслась мешком, и дети побрели к реке. Они устроились на травянистом берегу, где дно было глубоким, а течение — быстрым. Джек наживил ловушку моллюсками и установил ее в темной протоке — именно в таких местах обычно прячутся угри. И друзья уселись в тени зарослей ольхи — теперь им оставалось только ждать.
— Мне правда стыдно, что я тебя ударил, — проговорил Джек, виновато глядя на рассеченную губу девочки.
— Ты на время обезумел, — объяснила Пега. — Один из моих хозяев, бывало, сходил с ума раз в месяц при полной луне.
— Ну, со мной все не настолько плохо, — уязвленно возразил Джек.
— Да ладно, все в порядке. Можешь колотить меня сколько влезет. Ты вернул мне свободу, так что вполне имеешь право побить меня.
— Не нужно мне такое право! Ты странная, право слово, — промолвил Джек.
— И вполовину не такая странная, как эта твоя сестрица. Просто ей все сходит с рук, потому что она красивая.
Джек изумленно вскинул глаза на Пегу: в голосе девочки прозвучала спокойная обреченность. Блики солнечного света испещрили ее лицо узорами света и тени, сглаживая впечатление от родимого пятна. А с другой стороны покрыли ее крапинами с ног до головы. Девочка сидела на корточках — что дела нисколько не улучшало. Того и гляди квакнет — и языком поймает муху.
— А тебе неприятно… что она красивая? — промолвил он.
— Ты хочешь спросить, завидую ли я? Когда-то, наверное, завидовала. Когда-то, когда я была помладше, я, бывало, все умывалась росой в день первого мая. Люди говорят, от этого хорошеешь, да только на меня средство не подействовало.
Речушка с шумом неслась по камням, на дне мелькнула темная тень — и свернула в протоку.
— Я, конечно, уродина, но это вовсе не значит, что я ненавижу все красивое. А в ловушку угорь заплыл, — проговорила Пега.
Джек с Пегой проворно подняли ловушку со дна, пока угорь не нашел выхода, — щедро окатив водой одежду и ноги. Угорь оказался здоровущий, трех футов в длину; он вырывался и бился что есть мочи. Пега оттяпала ему голову ножом для рыбы и запихнула еще извивающуюся тушку в мешок.
— Ловко ты его, — промолвил Джек.
Смерть угря на миг всколыхнула воздух.
— Я однажды целых шесть штук за раз поймала, — похвасталась Пега.
Дети вновь закинули ловушку в воду. Добыв четырех угрей, Пега принялась их чистить: подцепляла шкурку вокруг среза и резким, сильным рывком сдергивала ее вниз — как перчатку. А потом вспарывала угрю брюхо и хорошенько выполаскивала его в реке.
Вернувшись домой, Пега подвесила угрей хвостами вниз в бочке над тлеющими углями.
— Я этому научилась от одного из своих хозяев в Эдвинзтауне, — пояснила девочка.
Трое суток угри висели себе над огнем, сочась рыбьим жиром, так что все вокруг пропитывалось этим запахом. А на четвертое утро начинали аппетитно благоухать и долго сохранялись свежими.
Всякий раз, как Пега беззаботно рассуждала «об одном из своих хозяев», Джек чувствовал себя крайне неуютно. Девочку, похоже, перепродавали из одних рук в другие вдоль всего побережья бессчетное число раз, точно безобразного пса. Эдвинзтаун, он ведь так далеко на севере, что там даже по-саксонски-то не говорят.
Когда маленький отряд выступил наконец в путь, погода стояла — лучше и желать нечего. В полях и в ветвях — повсюду распевали птицы. Брат Айден сообщал всем встречным, что они едут в паломничество; люди улыбались и желали им удачи. Паломничества ценились высоко — чем более долгие, тем выше. Можно было съездить в Кентербери, или в Рим, или даже в Иерусалим, изведав при этом увлекательные приключения. Паломника все уважали, а если по дороге и примешь мученическую смерть, так ведь отправишься прямиком в рай.
Джайлз Хромоног брел вперевалку вперед: такого воодушевления в нем давно не замечалось.
— Вот она, жизнь! — восклицал он. — Надо было мне стать странствующим монахом!
Люси восседала верхом на Ромашке, нагруженной товарами на продажу; на ней же ехала и походная арфа Барда. Бард и Джек с посохами шагали по обе стороны от ослицы. В глазах прохожих то были самые обычные палки, но с помощью своего посоха Бард, например, мог вызвать ветер, способный сбить врага с ног или усыпить медведя. Он пообещал научить Джека этому искусству, как только они доберутся до Лорнского леса. Замыкали шествие брат Айден с Пегой.
Поднявшись на вершину холма, откуда можно было в последний раз увидеть деревню, все обернулись. Глазам открылась мирная, отрадная картина. Над десятком хижин поднимались струйки дыма, а над угольной ямой, в которой кузнец пережигал древесину, дым стоял столбом.
— Налагаю заклинание защиты на эту деревню, — промолвил Бард.
И пропел заговор на неведомом Джеку языке. Брат Айден благословил деревню на латыни.
Джек, сощурившись, высматривал свой дом в противоположном конце долины. Вот же он — слегка мерцает в теплом мареве, разлитом над полями. И над крышей тоже дымок курится. Мама овсяные лепешки печет. Свобода увлекательного паломничества — это не для нее. Надо кормить кур и гусей, полоть сорняки, поливать грядки. Кто-то должен приглядывать за мальчишками, что приходят помогать по хозяйству. Жаль оставлять маму одну-одинешеньку, но то-то она порадуется, если Джек вернется с пропавшей сестренкой.
— Не хотелось бы оставлять деревню без присмотра надолго, — проговорил Бард и, затенив глаза рукой, посмотрел в сторону моря. — Говорят, драккары опять появились.
— Грязные пираты, — буркнул отец.
— Да застелет им глаза темная пелена. Да изорвут шторма в клочья их паруса. Да сядут они на мель посреди бескрайнего моря, и да не останется у них иной еды, кроме ветра, — воззвал брат Айден. Прозвучало это подозрительно похоже на Бардовы проклятия, а вовсе не на обычные распевные молитвы монаха.
Джек молчал. Он знал, что где-то там — Торгиль; небось жжет и грабит в свое удовольствие. Он уже пытался снова отыскать девочку при помощи прозрения, но видение ускользало.
— А это правда, что берсерки умеют превращаться в волков? — спросила Пега.
Джек тут же вспомнил, как Олав Однобровый, тяжело и часто дыша, стоял на обрыве над усадьбой Гицура Пальцедробителя.
— Да, — кивнул мальчик.
— Пора в путь, — позвал Бард.
Он повел маленький отряд вниз по противоположному склону холма, и очень скоро все следы человеческого жилья исчезли. Джек разом воодушевился. Он давно уже облазил все окрестности деревни, а здешние места ему были внове — и мальчуган тому радовался. Никаких тебе полей, никаких домов и зловредных овец. Куда ни глянь — вереск и утесник, да в долинах темнеет густой лес. Изрытую колеями дорогу тут и там пересекали ручьи. А кое-где она и вовсе исчезала. Предполагалось, что король поддерживает ее в хорошем состоянии, но до деревушки Джека никому дела не было, и никто не позаботился упрочить ее связь с окружающим миром.
«Подумать только! А ведь я, пожалуй, своими глазами увижу самого настоящего короля!» — возликовал Джек.
Беббанбург славился громадной древней великолепной крепостью Дин-Гуарди — равной ей во всей стране не было. Там обосновался королевский двор. Рыцари разъезжали туда-сюда на конях ничуть не хуже лошади Джона Флетчера, а порою устраивали турниры, дабы позабавить местных жителей.
«Вообще-то живого короля я уже видел, — вспомнил Джек. — Ну хорошо, пусть конунга, Ивара Бескостного. И жалким же он оказался человечишкой. Уж верно, саксонский владыка поблагороднее будет».
Двигался отряд медленно. Джайлзу Хромоногу, невзирая на весь его энтузиазм, то и дело требовался отдых, да и Бард быстро уставал. Люси требовала постоянного внимания. Она раздражалась на свою практичную дорожную одежду: достаточно свободную и притом неопределенно-бурого цвета, чтобы грязь не была так заметна.
— Тебе же нужно прятаться от врага, — объяснил отец.
Это послужило началом для длинной, запутанной истории с участием великана по имени Громила, который спал и видел, как бы обратить в рабство какую-нибудь принцессу, чтобы та стирала его одежду. Всякий раз, останавливаясь, отец указывал на какой-нибудь здоровенный валун, якобы брошенный Громилой, или на бревно, которое тот использовал как зубочистку.
Против медлительности Джек ничуть не возражал. Чем дольше продлится путешествие, тем больше впитает он новых видов и запахов. Вот путники миновали воронье гнездовье: птицы слетались на ночлег со всех сторон, по одной, по две, по три, пока не облепили гигантский дуб так густо, что листвы не стало видно. В воздухе стоял оглушительный шум: карканье, трели, грай и клекот. Бард внимательно вслушивался, хотя что ему удалось узнать, так и не рассказал.
Паломники расположились на привал под ясенем и подкрепились луком, копченым угрем и дорожными хлебцами. Хлебцы готовились необычно: Пега замесила тесто из пшеничной муки грубого помола, масла и соли. Раскатала его на ровном камне и отбила деревянным молоточком. Била и сворачивала, сворачивала и била до тех пор, пока тесто не запузырилось и не приобрело этакий шелковистый блеск. Хлебцы выпекались на сковороде с ручкой; Пега уверяла, что они не зачерствеют и не заплесневеют в течение многих недель.
Сейчас, под деревом, у весело потрескивающего костра, под мигающими звездами, дорожные хлебцы казались вкуснее йольских пирогов. Даже Люси осталась довольна. Пили сидр, а потом брат Айден достал мех с домашним элем. Джеку с Пегой тоже дали попробовать.
— Такого вы нигде больше не найдете, — заверил Бард. — Сварен по секретному рецепту. Ты, девочка, ни за что не догадаешься, что в него входит.
— А вот и догадаюсь, — улыбнулась Пега. Пригубила — и брови ее удивленно поползли вверх.
Для того чтобы описать вкус, у Джека просто не нашлось слов. Это же как ветер с вересковых пустошей, как лунный блик на поверхности озера, как развернувшийся по весне лист.
— Потрясающе, — охнул он.
Брат Айден приосанился.
— Одного из моих предков захватил в плен шотландский король. Пообещал ему жизнь, принцессу в жены и мешок золота, если тот расскажет рецепт. Мой предок предпочел умереть.
— Вот это я называю повар! — одобрительно отозвалась Пега.
— Песня из груди рвется, — возвестил отец и нежданно-негаданно запел гимн:
Ныне восславословим всевластного небодержца,
Господа всемогущество, благое премудромыслие
И созданье славоподателя, как он, государь предвечный,
Всякому чуду дал начало.
Кровлю упрочил для земнородных высокую,
Небосвод поставил святой создатель,
Мир серединный сделал всеславный народодержец.[2]
Джек был потрясен. Отец никогда не пел! За всю свою жизнь мальчуган не мог припомнить ничего подобного, и однако ж у Джайлза обнаружился звучный, выразительный голос — голос настоящего барда!
— Этот гимн в стародавние времена написал брат Кэдмон. Ты превосходно его спел, — похвалил брат Айден.
Отец покраснел как ребенок.
— Это я на Святом острове выучил. Лучшее место на свете!
— Верно, лучшее, — кивнул монашек. — Спой еще что-нибудь.
И отец спел о Сотворении мира, и о том, как Адам давал имена животным, и о Ноевом ковчеге. Оказывается, он помнил наизусть десятки гимнов. Просто удивительно, как это они все сохранились в памяти Джайлза столь долго в ожидании этой ночи.
— Ты изумляешь меня, Джайлз, — промолвил Бард. — А я-то считал, будто способности к музыке Джек унаследовал от матери.
— Я затвердил гимны Кэдмона, потому что они написаны по-саксонски и я понимаю, о чем они, — объяснил отец. — А еще потому, что сам Кэдмон был деревенским сопляком вроде меня.
— Кэдмон, помнится, все время убегал с шумных сборищ, боялся, что его спеть попросят, — рассказал брат Айден. — Спал в хлеву со скотиной. И вот однажды ночью к нему во сне явился ангел и подсказал ему этот, самый первый гимн. Вот если б нам всем так повезло!
Отец, в свою очередь, поведал, как его возили на Святой остров еще ребенком, чтобы монахи излечили его увечную ногу. Увы, монахам это оказалось не под силу, но они явили взору мальчика отблеск того мира, в котором царят порядок и красота. Джек впервые слышал, чтобы отец говорил без тени жалости к самому себе. Он был просто счастлив, заново переживая самый значимый эпизод своей жизни.
Бард ударил по струнам и завел всем известную балладу: про лукавого эльфийского рыцаря и смышленую красавицу поселянку. Бард пел за рыцаря, а Пега — за девушку. Потом пели все, кроме Люси: та задремала в сторонке. Со временем все остальные тоже устроились на покой среди корней ясеня. Звезды просвечивали сквозь ветви точно плоды на гигантском древе Иггдрасиль.
В ту ночь Джеку снилась музыка, да такая дивная, что просто сердце разрывалось. Но, проснувшись с рассветом, мальчуган понял, что ровным счетом ничего не помнит.
Глава 11
Владычица источника
Беббанбург с лихвой оправдал ожидания Джека. На рыночной площади толпились торговцы и скот. Плетельщики веревок, кожевники и кузнецы выставляли свой товар. Площадь обрамляли прилавки с шерстяными тканями, пряжками для поясов, ножами, железными сковородками и глиняной посудой, и тут же — клетки с вьюрками, зябликами, голубями и горлицами, предназначенными кому-то на ужин.
— Украшения под стать самой королеве, — зазывал ювелир, демонстрируя усеянную гранатами брошь.
Проезжая мимо на Ромашке, Люси одарила мастера улыбкой.
— Клянусь Владычицей, девчушка прехорошенькая — глаз не оторвать! — заметил ювелир помощнику, и оба проводили девочку восхищенным взглядом.
Пега брела следом, понурив голову, чтобы скрыть родимое пятно, но тощую, костлявую фигурку никуда не спрячешь. Ювелиры отвернулись; один даже сплюнул через плечо, чтобы отвести сглаз. На поросшей травою лужайке торговец варил лук в железном котле, вылавливая готовое лакомство щипцами и раскладывая рядком на столе. Бард купил целую дюжину, и паломники с аппетитом набросились на горячие, дымящиеся луковицы с солью.
— Восхитительно, — проговорил отец, облизывая пальцы. — Кто бы мог подумать, что лук такой вкусный?
— Это все весенний воздух, — промолвил Бард.
— И толпы народу, — подхватил брат Айден. — Обожаю, когда вокруг люди. А посмотрите вон туда! Видите очертания Святого острова?
Джек, сощурившись, вгляделся вдаль и различил на темно-серой глади моря смутную тень. Это там Олав, и Руна, и Свен Мстительный, и Эрик Красавчик — и да, Торгиль тоже — перебили ни в чем не повинных монахов. Трудно поверить, что его друзья совершили подобное зверство, однако ж это так. И он никогда им этого не забудет.
— Как можно прощать людей, которые творят зло? — проговорил мальчик вслух.
Если брата Айдена и удивила смена темы, он ничем этого не выказал.
— Нам должно прощать врагов наших. Если кто нас ударит, должно подставить ему другую щеку. В итоге итогов Господня благость восторжествует.
Ладно, кабы речь шла только о пощечинах, размышлял про себя Джек. Но ведь викинги не просто оплеухи отвешивают, они ж заодно и головы отрубают.
— Лучше вообще не позволять себя бить, — посоветовал Бард. — А теперь надо бы найти ночлег. Ты, Айден, толпу, может, и любишь, да только воры и карманники здесь с тобою солидарны.
— К вечеру мы доберемся до гостиницы при монастыре Святого Филиана, — отвечал монашек.
— Для вас — в самый раз, — отозвался Бард. — Но таким, как я, святые отцы обычно не рады. Я заночую в Дин-Гуарди. Там меня тоже терпеть не могут, зато боятся.
Чем дальше шли паломники, тем более жалко выглядели окрестные дома: низкие, приземистые, с просевшими соломенными крышами. За обветшалыми оградами ютились крохотные садики. Справа возделанные поля сменялись полосой песка, а еще дальше, на скалистом уступе, далеко вдающемся в море, высилась громадная крепость.
Ее башни, сложенные из темного, неровного камня, расползлись по солнечному побережью точно лоскут ночи. Особенно внушительно выглядела изгородь из древних тисовых деревьев, что воздвиглась между паломниками и крепостью. Деревья росли плотным строем — ни дать ни взять стена. У Джека по спине пробежал неуютный холодок — бог весть почему.
Бард нахмурился: похоже, этот вид ему тоже не пришелся по сердцу.
— Вот она — крепость Дин-Гуарди, — проговорил старик. — Стоит тут с незапамятных времен. Говорят, ее построил кто-то из древних богов.
— Что за древние боги? — переспросил Джек.
— Хранители полей, земли и деревьев. Те, что были здесь еще до прихода людей. Ныне они по большей части уснули, и это к лучшему.
— А кто там живет сейчас, господин? — полюбопытствовал Джек.
— Король Иффи.
— Настоящий король? — воскликнул Джек.
Воображение тут же нарисовало ему пышный двор, и рыцарей, и гордых скакунов, и стяги…
— Иффи — человек жестокий и грубый. В Дин-Гуарди детям не место, так что тебе и впрямь лучше остаться в монастыре. — Бард рассмеялся. — Зато стол у Иффи преотменный, а пощекотать королю нервы всегда приятно.
Спустя какое-то время дорога свернула в сторону от побережья на цветущий луг и пролегла вдоль быстрого ручья. Отряд сделал небольшой привал, чтобы Ромашка отдохнула, и Люси с Пегой зашли по колено в воду, смыть дорожную пыль.
— Здесь мы расстанемся, — объявил Бард. — Я буду ждать вас здесь поутру третьего дня. На изгнание демона у отца Суэйна времени вполне достанет. И, Джек…
Мальчуган вскинул глаза: в словах старика послышались непривычно строгие ноты.
— Только не натвори глупостей. Помни, откуда твой посох, и… ну, в общем, ты и сам знаешь, о чем я толкую.
Джек отлично все понял, хотя ему и казалось, что поводов для беспокойства у Барда нет. Джеков посох, точное подобие более могущественного посоха Барда, некогда призвал огонь из самого сердца Ётунхейма. Он по сей день пульсировал волшебной силой — еле уловимо, что правда, то правда, и все же осязаемо. Джек пытался проделывать с помощью посоха всякие интересные вещи: ну там камень в небо закинуть или изменить течение реки, — но удалось ему разве что выгнать мышей из закромов для зерна.
— Надо бы пойти с ним, — промолвила Пега, глядя вслед уходящему Барду.
— Он способен сам о себе позаботиться, — возразил Джек, досадуя, что не ему первому пришла в голову эта мысль. — Он сражался с Фрит Полутролльшей, а ведь она была куда опаснее этого Иффи.
— Гадюка меньше волка, а ужалит — помрешь, — парировала девочка.
— Вот он — монастырь Святого Филиала! — воскликнул брат Айден, указывая на светлый проблеск позади сосновой рощицы на холме.
За темно-зелеными ветвями сияла ослепительно белая стена. У Джека дыхание перехватило от восторга. А подойдя еще ближе, он разглядел, что на самом-то деле это целое скопление зданий и все сияют белизной.
— Красота какая! — охнул мальчик.
— Верно, красота, — довольно заулыбался брат Айден. — Братья все стены известкой выбелили.
А Джек между тем завороженно разглядывал монастырские строения. Обитель так и бурлила жизнью. Целые семьи дожидались у входа, пока их впустят; монахи бегали с распоряжениями туда-сюда, рабы таскали дрова.
«Рабы? — потрясение осознал Джек. — Здесь? Но как можно?!!»
Очень скоро брат Айден договорился о месте в гостинице: это помещение было поделено на комнатки с помощью передвижных перегородок. Кто-то из монастырских рабов позаботился о постелях для гостей: принес охапку сухого вереска.
При всей красоте внешних стен, внутри стояла вонь — надо думать, потому что отхожее место находилось как раз в дальнем конце здания. В помещении было сыро и холодно; свет проникал внутрь только через открытую дверь.
— Вот уж не знал, что монахам разрешается иметь рабов, — промолвил Джек.
— Только тех, что утратили свободу в наказание за какое-то преступление, — возразил брат Айден. — Служение церкви идет на пользу их душам.
Джек оглянулся; ощущение было такое, словно в монастыре не так давно закончилась великая битва. Все рабы несли на себе отметины прежних наказаний: кто весь покрыт шрамами от ударов плетью, у кого уши отрезаны, у кого ноздри вырваны. У двоих отсохли руки — из-за испытания огнем, как объяснил брат Айден.
— Им нужно было пронести брусок раскаленного железа на расстояние девяти шагов или погрузить руки в кипяток и достать со дна камень, — растолковал монах. — Потом рану перевязывают. Если она не загноится за три дня, человека объявляют невиновным. По всей видимости, это не их случай.
Джек посмотрел на изувеченные руки рабов, и мальчика затошнило.
— Это милосердная кара, — объяснил монашек. — Куда чаще воров предают смерти.
— Ничего милосердного тут нет, — буркнула Пега себе под нос.
Паломники встали в очередь у комнаты аббата, чтобы назначить время для экзорцизма Люси. За столом сидел молодой монах: он записывал имена, жалобы и предполагаемый способ оплаты. Недужных обычно сопровождали все домашние: кого-то — утешения и поддержки ради, а кого-то приходилось усмирять. Один все выкрикивал непристойности; дабы больной не повредил никому, его закутали в одеяло.
Чтобы Люси не испугалась буйнопомешанных, отец взял девочку на руки. Когда очередь наконец дошла до них, писец за столом заметил:
— Понимаю, зачем вы эту привели. Она ж страшна как смертный грех.
— Дело не в ней, — возразил брат Айден, заслоняя собою Пегу. — Дело в малышке. Мы опасаемся, что она одержима демоном.
Писец, улыбнувшись, погладил Люси по волосам.
— С трудом в такое верится.
— Она видит то, чего нет, и вбила себе в голову, будто она — принцесса.
— Конечно, принцесса, — надула губки Люси.
— По мне, так причуда вполне безобидная, — усмехнулся писец, — но я вас запишу на через полчаса после заутрени. А чем вы заплатите за лечение?
Брат Айден вытащил небольшой мешочек и извлек на свет тонкие кисточки из куньего меха и флаконы с яркими красками.
— Я был мастером-художником на Святом острове.
— О! Но это значит, что… Ох, неужели? Отец Суэйн будет в восторге! Это ведь секретные рецепты.
— Именно.
Джек с любопытством разглядывал брата Айдена. Мальчуган впервые слышал о том, что монах — персона настолько прославленная.
— Вас сейчас же примут — сей же миг, безотлагательно! — суетился юнец. — Вы, все! Уходите прочь! Позже вернетесь, — велел он ожидающим в очереди.
Двое монастырских рабов отошли от стены и угрожающе двинулись к недужным и их родственникам.
— Заходите же! — позвал писец, отпирая дверь.
Брат Айден, Джек, Джайлз, Люси и Пега оказались в живописном внутреннем дворике в окружении высоких белых стен и розовых кустов. В центре дворика бил фонтан; вода с шумом изливалась в каменную чашу. А уже оттуда переливалась в специальный желоб и утекала прочь через дыру в стене.
— Вот это — настоящий источник Святого Филиана, — объяснил молодой монах. — Но чтобы исцелять толпы страждущих, его недостаточно. Мы отвели воду в купель пообширнее. Во времена наибольшего наплыва паломников мы можем лечить сотни и сотни людей.
И, пригласив гостей присаживаться и полюбоваться розами, писец исчез в одной из дверей.
Отец спустил Люси с рук, и она тут же побежала к бурлящему источнику. Джайлз поспешно подхватил ее снова.
— Нельзя играть с фонтаном, родная. Фонтан принадлежит святому Филиану, — пожурил отец.
— Еще чего! Это вот ее фонтан. — И Люси указала на некую точку близ каменной чаши.
— Тише, ягненочек мой, не надо злить святого.
Люси, уютно устроившись на руках у отца, не сводила глаз с выбранной точки. Джек пожалел, что рядом нет Барда: с помощью его плаща они бы непременно словили загадочное существо. В том, что Люси действительно что-то видит, мальчуган не сомневался.
Джек осторожно подошел к источнику. Ничего; вот только вдоль края благоухают алиссум и лаванда. Над двориком разливалось густое благоухание; над цветами роились пчелы. И однако ж было там что-то еще. Джек чувствовал, как подрагивает воздух, ощущал присутствие некоего существа, проблеск, мелькнувший слишком быстро для человеческого взора.
Посох загудел в руке Джека. А еще слух его уловил не то журчание, не то бормотание — совсем тихое, слов не разобрать; но оно то нарастало, то замирало, словно человеческая речь.
— Явись, — прошептал мальчик. — Покажись, дух этого места. Оставь тень позади, выйди в свет дня. Заклинаю тебя деревом, водою и камнем.
Позади фонтана воздух словно затрепетал и поблек: так теряют четкость луга, когда с моря накатывает туман. И впрямь — сгустилось что-то вроде туманного марева, но только на небольшом пространстве. Вихревая дымка лениво плыла по кругу, понемногу обретая отчетливость, — и вот наконец Джек разглядел в ее середине смутную фигуру.
То была дама в белом платье, воплощение нездешней, утонченной красоты; ступала она легко и невесомо, не приминая цветов. Волосы — что бледное золото, кожа — светлее лунного света. Вот она шагнула к спутникам Джека, поманила их рукой. Отец даму не видел, равно как и Пега. Брат Айден неспокойно переминался на месте. Люси не сводила с дамы глаз.
Дама обернулась, увидела Джека. Резко взмахнула рукой — и грудь Джека пронзила внезапная боль, точно стрелой ударило. Посох выпал из его руки. Небо выгнулось дугой — и мальчуган рухнул навзничь.
Глава 12
Голова святого Освальда
— Парень страдает припадками? — спросил кто-то рядом.
Джек открыл глаза: прямо над ним нависали деревянные балки низкого потолка. Тут и там сохли пучки лекарственных трав.
— Нет-нет, ничего подобного, — заверил отец. — Может, лихорадку подхватил?
— Да он совсем холодный, если уж на то пошло. Вы и его собирались в купель окунуть?
— Нет, только младшенькую дочку.
— Надо думать, ему горячая пища пойдет на пользу. Я велю рабу принести супа.
Джек приподнял голову. Спину тут же скрутила боль. Какой-то монах в коричневой рясе вышел за дверь.
— А, ты очнулся! Как чувствуешь? — спросил отец.
— Как будто по мне пробежалось целое стадо овец. — Джек осознал, что любая попытка пошевелиться оборачивается невыносимой мукой. — Где мы?
— В монастырской больнице. Все к нам так добры! Из той вонючей гостиницы нас перевели в лучшие гостевые комнаты. Мы приглашены на ужин к самому аббату!
Джайлза, похоже, их новый статус занимал куда больше, нежели здоровье сына.
«Я несправедлив, — тут же упрекнул себя мальчик. — Пусть отец хоть раз в жизни почувствует себя важной персоной и порадуется».
— А почему нас так привечают? — полюбопытствовал мальчик.
— Да это все из-за чернил да красок, что брат Айден привез. Их изготавливают по секретным рецептам, известным только монахам Святого острова; они на вес золота ценятся.
Монастырский раб принес горшок с чечевичной похлебкой.
— Мне велели покормить паренька; или, может, ты сам справишься? — с надеждой спросил он у Джайлза.
Но отцу не терпелось уйти. Полюбоваться на витражное окно в часовне, объяснил он, а потом еще на стадо белых овец. А на коре старого дуба в саду молния выжгла лик святого Филиана. А еще гостям покажут пивной погреб. Вы только вообразите себе — в монастыре столько пива, что для его хранения целый погреб построили! А вечером устроят самый настоящий пир. Жаль, что Джек пойти не сможет.
— Значит, так, придурок, — объявил раб, как только за отцом захлопнулась дверь. — Знать не знаю, на чем ты там помешался, но если только попробуешь меня укусить, то на сладкое отведаешь моего кулака.
— Я не сумасшедший, — запротестовал Джек.
— Все так говорят. — Раб влил ложку супа в рот больному и зачерпнул следующую, даже не задумываясь, проглотил Джек первую порцию или нет.
— Погоди! Да погоди же! — поперхнулся Джек, уворачиваясь от ложки.
В спине вновь взорвалась боль. Мальчуган застыл неподвижно, опасаясь пошевелиться.
— А что с тобой случилось-то? Выпороли небось? — полюбопытствовал раб. — Говорят, хорошая порка — лучшее лекарство от всего на свете. Семейная жизнь не задалась? Поучи жену кулаком. Сын родился идиотом? Так вбей в него разум. Отец Суэйн уверяет, это средство всякий раз срабатывает.
— Неужели ты веришь в эту чушь? — фыркнул Джек.
— А кто я такой, чтобы судить своих хозяев? Через пять — десять лет они, чего доброго, и в меня толику добродетели вколотят, хотя лично я в этом сомневаюсь. Ну что, как насчет съесть еще ложку-другую?
— Только если не станешь в меня еду силком запихивать!
На сей раз раб был куда более осторожен. Джек осознал, что, невзирая на боль, он изрядно проголодался. Варево оказалось отменным: густая похлебка из чечевицы, лука и обрезков баранины. Вот уже несколько дней мальчугану не доводилось поесть так сытно.
— Тебя как зовут? — спросил он у раба.
— По большей части «Эй ты!», — отвечал он. — Мать называла меня Брутом.
— Брутом? Но разве это саксонское имя?
— Нет, римское. Да-да, — раб выпрямился в полный рост, — в моих жилах течет кровь победителей. Я — из рода Ланселота; но ты сам видишь, сколь низко я пал в сравнении со славными предками. Отец Суэйн уверяет, мне место в свинарнике.
Джек гадал про себя, за какое такое преступление Брут стал рабом при монастыре. Его руки до самых плеч были испещрены шрамами от плетей, нос сломан. Но в его широком умном лице и серых глазах угадывалось нечто наводящее на мысль о благородном происхождении.