Но вслух ничего не сказал. В перепалку ввязываться не стоило.
— Но если здесь время недвижно, Орешинка так и осталась бы младенцем, — здраво рассудил мальчуган. — Но она же подросла. Как такое возможно?
— По-твоему, мы держим ее взаперти, точно птичку в клетке? — вознегодовал мистер Опенок: тощий, сутулый, унылого вида хобгоблин. — Вылупкам необходим свежий воздух. Мы часто водим ее в поля Срединного мира.
— Нам там тоже нравится, — подхватила миссис Опенок. — Мы — дети Срединного мира, а не Земли Серебряных Яблок. Порою нас так и тянет навестить горы нашей юности, пусть даже это означает, что мы постареем.
— Многие хобгоблины отказываются покидать родные края, — добавил Бука. — Вот, например, кобольды вполне счастливы в темных чащах Германии, а домовых ничем не заманишь прочь от их очагов. Сюда перебрались только мы.
Джек не сводил глаз с Орешинки; разум упрямо отказывался признавать очевидное. Девочка походила на самого обыкновенного человеческого ребенка, а вела себя в точности как хобгоблин. Скакала и прыгала по-хобгоблински, улюлюкала по-хобгоблински и «глипчала» совершенно по-хобгоблински. «Глипчать» означало издавать неописуемо мерзкий звук, нечто между кваканьем и отрыжкой: хобгоблины производят подобные звуки, когда счастливы.
— Нам придется привыкать друг к другу, — проговорил Джек.
— По счастью, времени у нас достаточно, — отозвалась Мамуся.
— Все время мира к нашим услугам, — согласился Бука.
— Ничуть не бывало, — возразила Пега. — Я попросила вернуть нам сестренку Джека, чтобы мы забрали ее домой.
— Вы не заберете мою малютку! — внезапно вскричала миссис Опенок. — Я заботилась о ней всю ее жизнь, я так ее люблю! Ох, нет, нет, нет, это было бы слишком жестоко.
|
|
— Мы подождем несколько дней, — пообещал Джек.
— День, месяц, год — какая разница? — рыдала миссис Опенок. — Я же не стану любить ее меньше. Ах ты, моя ненаглядная, головастик мой, моя барабашечка, они хотят тебя отобрать!
Она крепко прижала к себе девочку; та расплакалась.
— Вы ее не получите, и точка! — прорычал мистер Опенок, с силой ударяя кулаком по ладони.
— Она моя сестра! — закричал Джек.
— А ну прекратите немедленно, — приказал Немезида, вклиниваясь между ними двумя. — Клянусь Великой поганкой, Опенок, ты ведешь себя как грязевик!
— Прости, Немезида, но уж больно оно меня за живое задело, — извинился хобгоблин. — Когда мы потеряли своего малыша, Орешинка стала ответом на наши молитвы. Я не могу ее так просто взять и отдать.
— Давайте-ка все переведем дух, — посоветовал Немезида. — Уже спать пора; а утро вечера мудренее, как говорится. Мамуся! Уж не видел ли я, часом, в кухне корзины с яблоками?
— Видел-видел, — кивнула мать Буки. — И собраны они с лучших деревьев Владыки Леса — тот как раз возился с оползнем в другом конце долины. А теперь они испеклись и медом политы.
— Превосходно! Орешинке, конечно же, пойдет на пользу, если все помирятся. Ничего нет хуже для вылупков, когда взрослые ссорятся. — Глаза Немезиды были глубоки и безмятежны, как лесные заводи; его слова, словно по волшебству, унимали гнев и утихомиривали страсти.
Джек гадал про себя, а кто же истинный правитель этого королевства — Бука, Мамуся или Немезида? Или они трудятся сообща — и каждый делает то, в чем преуспел лучше всего?
|
|
Орешинка понемногу успокоилась и устроилась поудобнее на коленях у миссис Опенок. И показала Джеку язык.
Глава 28
Святой Колумба
Все сидели за столом и попивали сидр. Сидр слегка отдавал уксусом, но Джеку это нравилось: ведь сидр был даром Срединного мира, а не Земли Серебряных Яблок. Сидр подарили те самые деревья, что спали всю зиму, а потом мальчишки и мужчины разбудили их криками: «Waes hael!» Мелко нарезанные яблоки бродили в бочках с самой обычной водой. Однако их продержали там чуть дольше, чем нужно, и сидр получился кисловатым. Этим-то несовершенством, свидетельством времени и перемены, Джек и наслаждался от души.
Бука задумчиво созерцал блуждающие огни; Пега играла в «детские пряталки» с Орешинкой: закрывала лицо руками и восклицала: «Ку-ку!» Малышка была вне себя от восторга: прыгала вверх-вниз, точно вылупок несмышленый, и радостно «глипчала», стоило Пеге отвести ладони от лица.
«Господи милосердный, как же я к ней привыкну-то?» — размышлял про себя Джек.
Оборотившись к Буке, Джек спросил, что послужило причиной такой непримиримой вражды между хобгоблинами и эльфами.
— Эльфы нас ненавидят, потому что у нас есть души, — объяснил король.
И Бука пересказал своими словами историю брата Айдена о войне на Небесах и о том, как Господь изгнал ангелов, не примкнувших ни к той, ни к другой стороне. Джек завороженно слушал.
— Долгие годы мы жили с эльфами в мире, — рассказывал Бука. — Или, скорее, эльфы не обращали внимания на нас, а мы держались подальше от эльфов. Они проложили Полую дорогу, чтобы не сталкиваться с Владыкой Леса. Он ведь не прочь заманить в ловушку неосторожного эльфа, которому вздумалось поохотиться в его владениях. А затем в один прекрасный день на ладьях приплыли пикты — и, не успев высадиться, принялись рубить деревья. Владыка Леса страшно отомстил им. Он попросил брата, Старика-с-Луны, наслать безумие на пиктских женщин. И тогда одни бросились с утесов, а другие утопились в море. А мужчины нашли убежище под землей — и там, в потаенных пещерах, повстречали эльфов.
|
|
— Пикты были просто потрясены, — продолжал король. — Или, правильнее сказать, покорены и очарованы: а это куда серьезнее. Большинство их, впрочем, вышли из-под земли и выторговали себе жен у ирландцев, приплывших из-за моря. Но часть осталась в пещерных убежищах.
— Это были древние, — отозвался Джек.
— Они поклоняются эльфам, словно богам, и приводят им рабов.
Джек с Торгиль озадаченно переглянулись. Джек хорошо помнил тот невольничий рынок, где давным-давно скандинавы попытались продать его и Люси. Не позабыл он и низкорослых людей, что появились из лесу, точно тени. Тела их были раскрашены вьющимися лозами, что словно извивались при каждом движении, а голоса шелестели и шуршали, как ветер в хвое. Их вождь положил глаз на Люси, но Олав Однобровый защитил девочку.
— Я думала, они едят своих пленников, — промолвила Торгиль.
— Когда-то так оно и было, — кивнул Бука. — А теперь рабов, неподходящих для службы у эльфов, приносят в жертву Владыке Леса. Древние ищут его дружбы, но они обманываются. Его ненависть неутолима. Рабов отводят в чащу леса в ночь новолуния. И что там с ними случается, я предпочту не описывать.
— Сдается мне, я знаю, — прошептала Торгиль, побелев как мел.
— А вот кому печеного яблочка? — воскликнула Мамуся.
Хобгоблины жадно протянули миски. Мамуся вылавливала курящиеся плоды, сбрызнутые медом, а помощник щедро поливал их сверху сливками. Теплое, пряное благоухание разом взбодрило Джека после удручающего рассказа про пиктов. В числе рабов, купленных у викингов, был один угрюмый монах. Джек гадал про себя, что за судьба его постигла.
А хобгоблины между тем принялись состязаться, кто засунет за щеку больше яблок. Победитель справился с десятью: щеки у хобгоблинов на диво далеко растягиваются. Орешинку пришлось постучать по спине после неудачной попытки им подражать.
«Бог ты мой, даже я думаю о ней как о вылупке», — осознал Джек.
Он попытался подманить девочку печеным яблоком. Малышка тут же испуганно кинулась к миссис Опенок, и мальчик опечалился — и почувствовал что-то вроде ревности.
— Вслед за пиктами пришли кельты, бритты, римляне и саксы, — продолжал между тем Бука, швыряя яблочные огрызки через плечо. — В жизни не видел ничего подобного римской армии! Она захлестнула холмы, с лязгом, топотом и ором. Римляне рубили деревья, пролагали дороги, возводили стены. Если Владыка Леса кое-кого и сцапал, так на смену им шли все новые и новые. Владыке осталось лишь несколько нетронутых участков леса, и он изрядно ослабел. Он ведь черпает свою силу в деревьях…
— А теперь начнется хорошее, — перебил Немезида. — Мы дошли до прибытия святого Колумбы.
— Мои сколько-то-там-прадеды его застали, — похвалился король. — Он прибыл из-за моря, из Ирландии.
— На крохотном корабле, — добавил Немезида. Глаза его моргали в усыпляющем ритме. История о святом Колумбе явно пришлась ему по душе. — Волны должны были бы разбить его в щепы, но лодочка скользила по морю безмятежно, точно чайка. Колумба заговорил с пиктами о странных вещах — о «милосердии» и «жалости». Пикты весело расхохотались и попытались убить его, но Колумба дунул на пучок соломы и взметнул его в воздух.
— Да он был бардом! — закричал Джек. — Так барды сводят людей с ума.
— Что бы он там ни проделал, пикты перепугались до смерти. Они рухнули на колени и принялись молить его об этом новшестве под названием «милосердие». И вот Колумба сбрызнул их головы водой, и все они стали кротки как ягнята. А мои сколько-то-там-прародители, спрятавшись под плащами из шкуры скрытношерстных овец, внимательно слушали проповеди святого, — подвел итог Бука. — В ту пору, так же как и сейчас, хобгоблинов в домах грязевиков не привечали. Поэтому хобгоблины ходили за святым Колумбой от деревни к деревне, оставаясь незамеченными. А однажды темной ночью мой сколько-то-там-прадед набрался храбрости — и подошел к его окну. «Грязевик, скажи, будь так добр, — прошептал он, — что за магию ты использовал против пиктов», — «Идите сюда, к огню, чтобы я мог вас видеть», — пригласил Колумба. Мой сколько-то-там-прадед робко прокрался в дверь, ожидая, что его, как всегда, побьют камнями. Но Колумба лишь рассмеялся. «Экий ты необычный», — отметил он. А затем угостил моего сколько-то-там-прадеда сидром и задал ему немало вопросов про милосердие и про жалость. Ответы моего сколько-то-там-прадеда поразили святого до глубины души. «Вижу, ты меня слушал», — одобрительно отметил Колумба. Мой сколько-то-там-прадед признался, что и впрямь подслушивал у окон. В конце концов Колумба созвал хобгоблинов — и окрестил их всем скопом. Хобгоблины выстроились по берегам Лох-Несса, и святой Колумба окунал их в воду одного за другим. Семь дней и семь ночей трудился он не покладая рук. В какой-то момент из глубины всплыл келпи и сожрал пару-тройку хобгоблинов, но святой Колумба прогнал чудовище.
— Келпи! Вот кого ненавижу! — встрял Немезида. — Они чего только не делают, чтобы до нас добраться, — по деревьям лазают, в землю зарываются, с утесов прыгают! Мне от одной мысли о них плохо делается!
Немезида побледнел как полотно и дрожал крупной дрожью. Мамуся и жена Немезиды подступили с обеих сторон к расстроенному хобгоблину и принялись утешать его и поглаживать, пока тот не пришел в себя.
— Немезида лишился родителей, а также всех теток и дядьев на пикнике у Лох-Несского озера, — шепнул Бука Джеку. — Мы все стараемся не упоминать тварей на букву «к» в его присутствии. Финал же нашей истории таков: святой Колумба заверил наших предков, что теперь у них у всех есть души — в наилучшем виде. С тех самых пор эльфы и стали нашими заклятыми врагами.
Глава 29
Предательство
Джек свернулся калачиком в своей спальной выемке. Была глубокая ночь, хотя какая, в сущности, разница? Там, где не светит солнце, очень скоро перестаешь ощущать разницу между ночами и днями. Повсюду вокруг, где спала хобгоблинская молодежь, слышались разнообразные звуки: попискивание, пощелкивание, шепоты и постанывание.
Проем спальной пещеры внезапно осветился. Ко входу слетел одинокий блуждающий огонек. Странно: что он тут позабыл, посреди ночи-то? Джек повернулся к нему спиной, сонно отслеживая движение теней на стене рядом. Блуждающие огни и минуты не могли провести в неподвижности — равно как и тени. Внезапно чьи-то руки выдернули Джека из выемки. Что-то легло ему на глаза и заткнуло рот. Мальчуган брыкался и отбивался, но противник был слишком силен.
Джек почувствовал, как его куда-то стремительно тащат: примерно то же проделывали с ним хобгоблины-подростки в ходе утренней разминки, вот только ликующих воплей не слышалось. Двигался похититель — уж кто бы он ни был — совершенно бесшумно. В голове у Джека разом прояснилось. Вялость как рукой сняло.
Кто его захватил? Явно не дракон. Никакого жара-то не ощущается. И явно не тролль. Потому что не холодный на ощупь. Может, келпи? Нет, келпи мокрые. Остаются виверны, гиппогрифы, мантикоры, василиски, гидры, кракены и пиктские звери, о которых Джек почти ничего не знал. А что, если это — накер? Джеку тут же вспомнилась отвратительная туша: точно гигантский клещ, насосавшийся крови. А с боков свешиваются лапы-щупальца, одни цепляются за камни, другие расползаются по земляному полу, источая липкую слизь.
Джек принялся вырываться изо всех сил, да только без толку. Раздалось тихое шипение; и руки его и ноги скрутили еще крепче.
«Подожду, пока оно остановится, — решил мальчуган. — А вот тогда подеремся».
Он заставил себя мыслить здраво. Ну какой же это накер? Он же не скользкий и не склизкий.
В ушах у Джека звенело, в висках стучало, но, как ни странно, страха он не испытывал. Напротив, накатило облегчение: после стольких дней бессобытийного однообразия наконец-то что-то происходит! Мальчуган отлично понимал радость Торгиль, разбудившую мальстрем.
Джека резко тряхнуло; стремительный бег прервался, и похититель выпустил пленника. Повсюду вокруг маячили смутные тени. Мальчуган ринулся в нападение. Боднул одного из недругов головой в живот — тот с визгом упал. Джек проворно развернулся, рванул второго за ноги, швырнув его наземь; быстро как молния ухватил кого-то за руку и принялся раскручивать противника, сшибая им все новых нападающих. Но врагов было слишком много. Они навалились на Джека всем скопом и опрокинули его наземь.
— Поганки пакостные! Эти двое друг друга стоят! — проворчал знакомый голос.
Боевое безумие в сознании Джека разом развеялось. Он лежал на месиве из раздавленных грибов, а на руках и ногах его восседали хобгоблины: их нечеткие очертания расплывались в темноте. Над головой подрагивала пара тусклых блуждающих огней — едва-едва рассеивая мрак.
— Ну что, доволен, грязевик? Из-за тебя Опенок с ужином расстался.
В смутном свете над Джеком воздвиглась мрачная фигура Немезиды. Рядом кто-то кашлял и отплевывался. По-видимому, удар в живот достался мистеру Опенку.
— Если нападаешь посреди ночи, так жди неприятностей, — парировал Джек.
— Да с тех самых пор, как его королевская дурость пригласил вас в гости, у нас, почитай, сплошные неприятности, — отрезал Немезида.
Он дал знак, и хобгоблины позволили Джеку сесть, но выпустить не выпустили.
— Добрая вышла битва, — раздался откуда-то неподалеку голос Торгиль. — А из тебя получился бы недурной берсерк.
Девочку тоже обездвижили и стерегли так же бдительно, как и его самого.
— Спасибо, — поблагодарил Джек.
— Ну да и я в долгу не осталась, — похвалилась воительница. — Двум мелким пакостникам врезала на славу и еще одного покалечила.
Рядом сидела Пега.
— С тобой все в порядке? — окликнул ее Джек.
— Да — насколько можно ждать после этакой встряски.
Немезида презрительно фыркнул.
— И поделом тебе — за то, что свела с ума нашего короля.
— Ничего подобного! — запальчиво возразила Пега. — Это он за мной бегает, не я за ним!
— Ох, да видал я, как ты сюсюкаешь, да жеманишься, да прельщаешь дурня, так что тот напрочь забывает о своем долге. Ты, кто как не ты, попросила короля отдать нашу Орешинку и разбить сердце Опенкам. Так вот, я этого не допущу.
— Если ты задумал убить нас, дай нам по крайней мере умереть с оружием в руках! — крикнула Торгиль.
— Убить? — Немезида возмущенно запрыгал вверх-вниз. — Мы что тебе, грязевики? У нас, между прочим, есть души, и мы о них должным образом заботимся, спасибочки. Мы просто уберем вас отсюда.
— В Срединный мир? — спросил Джек.
Хобгоблины рассмеялись — или, по крайней мере, принялись издавать звуки, свидетельствующие о том, что им весело. На слух Джека — как будто кто-то хрящом подавился.
— Еще чего, — отозвался Немезида, переводя дух и быстро-быстро моргая. — Мы дадим вам ровно то, о чем вы просили, — мы пошлем вас в Эльфландию.
— В Эльфландию? — эхом повторил Джек, не смея поверить своему счастью.
— Почему нет? — пожал плечами Немезида. — Я пытался уломать Буку отправить вас туда безотлагательно. Но госпожа Искушение совершенно вскружила ему голову.
— Да не искушала я его! — запротестовала Пега.
Немезида снова подал какой-то знак. Хобгоблины выпустили пленников, проворно отпрыгнули подальше от Торгиль, вскарабкались на камни и расселись там — смутными призраками в полумраке. Мистер Опенок, по-прежнему держась за живот, встал рядом с Немезидой.
— Слушай, прости, что я тебя ударил, — извинился Джек. Он не держал зла на меланхолического хобгоблина: ведь тот всего-то-навсего хотел уберечь ребенка, которого привык считать своим. — Ты бы подождал немного, мы бы с тобой все миром обсудили.
Немезида подошел к Джеку вплотную — глаза в глаза. Взгляд его был темен.
— А что бы изменилось? Потерять Орешинку через год для него ничуть не менее больно, чем сейчас.
— Но что за будущее ждет девочку здесь? — не отступался Джек. — Она не предназначена к тому, чтобы провести полжизни под землей. А что с ней станется, когда она вырастет? Однажды она увидит свое отражение в заводи и поймет, что не такая, как вы.
— А мы ей скажем, что для нас никакой разницы нет и мы все равно ее любим! — заверил мистер Опенок.
Джек не нашелся с ответом. Орешинка так к нему и не привыкла и, стоило Джеку подойти, убегала прочь. Чего доброго, мамы она тоже испугается.
— Спорить не о чем. Орешинка никуда не пойдет, — решительно отрезала Немезида. — Как бы то ни было, она до смерти боится эльфов.
— Неужто они такие плохие?
— Хуже некуда! — Мистер Опенок втянул голову в плечи, словно прячась от холода. — Вам-то этого не увидеть. Грязевики ничего не видят — из-за эльфийских чар. Все вокруг кажется дивным и прекрасным, да только ложь оно все.
— Тогда почему, если вы так ненавидите эльфов, вы живете по соседству с ними? — осведомился Джек. — Вы же их презираете. Эльфы воруют ваших детей. Бука рассказывал, у вас ни одной семьи не найдется, что не потеряла бы малыша, а то и двух. Сдается мне, если живешь рядом со стаей голодных волков, то остается либо перебить их всех до единого, либо перебраться в иные места.
Хобгоблины отводили взгляды. Кое-кто смущенно затоптался на месте.
«Какой-то подозрительный у них вид», — подумал Джек.
Или виноватый? В смутном полумраке — поди разбери.
Наконец Немезида откашлялся.
— Мы малодушны, — признал он. — Сперва нас привлекла эльфийская музыка, а потом, по мере того как шло время — или, точнее, не шло, — мы вкусили бессмертия. Да понимаю, все понимаю! — Немезида отмахнулся от возражений мистера Опенка. — Наши побуждения были чисты. Кому хочется видеть, как стареют и умирают его родители? Но дурную сделку мы заключили.
— Тогда отчего бы уже не пойти до конца: переселяйтесь в Эльфландию, да и все дела! — предложила Пега, стряхивая с платья грибные споры.
— И жить вместе с этими лжецами? — завопил мистер Опенок.
— Да вы, сдается мне, и сами себе врать горазды, без всяких там эльфов, — парировала Пега.
— Нет, — медленно проговорил Немезида. — Опенок прав. Обманные чары Эльфландии могучи и пагубны. Их власти подчинена вся Земля Серебряных Яблок, но в сердце страны они всего сильнее. Здесь, по крайней мере, мы не вовсе отвратились от внешнего мира. Мы не утратили способности испытывать радость и горе, а вот Эльфландия прогнила насквозь. Это — жизнь, подобная смерти.
— Клопы клятые! — в сердцах ругнулась Пега. — Вижу, мастера вы пугать!
— Ладно, пошли, — промолвил Немезида.
Тени, маячившие на краю света и тьмы, подступили ближе. Джек уже изготовился к новым неприятностям, но хобгоблины всего лишь повели его за собою, слегка подгоняя. Их оказалось куда больше, чем мальчугану мерещилось поначалу. Хобгоблины выходили из темноты и толпились позади пленников. Длинные пальцы так и порхали по Джековой спине.
В свете двух блуждающих огней видеть можно было лишь на несколько шагов впереди. Величественные колонны вздымались ввысь — и тонули во мраке позади. Из-под ног поднимался густой запах раздавленных грибов, и где-то справа журчала невидимая река.
Наконец путь вывел к кромке озера, над темными глубинами которого протянулся уступ из прозрачного хрусталя. И Джек внезапно осознал, что задумали хобгоблины.
— Вы хотите утопить нас в водовороте! — закричал он.
— И снова вы приписываете нам свои собственные пороки, — покачал головой Немезида. — Это — путь в Эльфландию. И нечего тут строить мне кислые рожи! Вы сами о том просили — так получайте!
— Мы даже оружие вам вернем, — подхватил мистер Опенок.
Он распаковал увесистый сверток и вручил Торгиль ее нож, а Джеку — посох. Мальчуган с восторгом снова ощутил под пальцами гладкое, темное дерево. Он нетерпеливо позвал жизненную силу — но ответом ему было лишь слабое эхо.
— Торгиль, прислушайся к охранной руне — что ты слышишь? — спросил Джек.
Воительница поднесла руку к шее — и нахмурилась.
— Ничего не слышу… ох, нет, неправда. Что-то там есть. Как будто птенец пытается выбраться из яйца.
— Этого я и боялся, — проговорил Джек. — Что-то ставит здесь преграду жизненной силе.
Он неприязненно оглядел темные воды. Слабое мерцание блуждающих огоньков почти не разгоняло тьмы над озером.
— Хватит ныть, — проворчал Немезида. — Надо покончить с делом до того, как проснется Бука. Льнянка и Мотыль, разбудите водоворот!
Двое дюжих хобгоблинов выбежали на хрустальный уступ и запрыгали на нем вверх-вниз со звоном и грохотом. Звук нарастал — казалось, того и гляди обрушатся самые своды пещеры. Сей же миг образовался водоворот — разверзся гротескной пастью.
Хобгоблины пробежали по уступу назад и, не успел Джек им помешать, схватили Пегу и швырнули ее в воду.
— Вы, изверги! — заорал Джек.
Крики Пеги разом оборвались: девочку затянуло в мальстрем. Не размышляя, не думая, помня лишь о том, что Пегу надо спасать, Джек прыгнул за ней.
Глава 30
Эльфландия
Вода взбурлила пеной, берег мелькнул перед глазами на краткий миг — и Джек провалился в темноту. Вихрь подхватил и закружил его спиною к воде, а лицом — к черному ничто в самом центре. Как ни странно, он мог дышать — и дышал, непроизвольно, как само собою разумеющееся. Что ужасало, так это мертвая безжизненность, окутавшая его со всех сторон. Джеку отчаянно хотелось умереть — или вырваться оттуда любым другим способом. Но он был бессилен. Его все носило и носило кругами, пока все чувства не отказали и сознание не погасло.
А Джека все влекло и влекло куда-то вперед. Постепенно кружение замедлялось: теперь он двигался не быстрее осеннего листа, что плавно падает с дерева. И вот наконец скольжение прекратилось — и Джек плюхнулся в луговую траву.
— Ох, Джек! — зарыдала Пега, кидаясь к нему. — Мы умерли? Я так надеюсь, что это — рай.
Джек поднял глаза: в звездном небе сияла полная луна. И ни следа водоворота, ни следа чего бы то ни было — помимо погожей летней ночи. На краю луга деревья раскинули серебристые ветви; где-то рядом пел соловей. Роскошные цветы струили дивное благоухание — слаще, чем едва раскрывшиеся розы. Налетел легкий ветерок, повеяв прохладным ароматом мяты.
— И никаких тебе грибов, — пробормотал Джек.
— Что? Ой, а я и не заметила. — Пега села и вдохнула поглубже. — Ты прав! Грибами даже и не пахнет! До чего ж здорово!
А Джек по-прежнему завороженно глядел в небо. Там переливались и мерцали тысячи и тысячи звезд. Тут и сине-белые, и золотистые. Тут и лучисто-алые, и светло-зеленые. И все горели куда ярче звезд Срединного мира. Может, потому, что это место казалось таким безупречно-идеальным.
Идеальная безупречность — вот что отличало здешний мир. Ни один самый мелкий изъян не омрачал этого совершенства: ни единой кривой ветви среди деревьев, ни единой фальшивой ноты в трели соловья. Трава была густая и мягкая, и не мокрая, как оно обычно бывает среди ночи, но чуть посеребренная восхитительно-прохладной туманной моросью.
— Это, верно, рай, — вздохнул Джек. И тут же резко сел, услышав глухой стук.
— Клянусь задницей Бальдра, вот это было гадство! — выругалась Торгиль.
«Нет, это не рай, — подумал Джек слегка разочарованно. — Иначе Торгиль бы здесь не было».
— Торгиль? — окликнул он.
Та тут же подбежала к нему.
— Врагов увидел?
— Нет. Ты только посмотри вокруг! — пригласил Джек.
Воительница окинула взглядом серебристые деревья, луг и звезды. В лощинке неподалеку журчал ручей. Его негромкий лепет прихотливым узором запечатлевался в ночном воздухе. Неспешно и грациозно из-под деревьев вышло стадо оленей — и направилось к детям. Шкуры, неестественно яркие в лунном свете, были испещрены белыми крапинками, изящные копытца бесшумно переступали в траве. Даже Торгиль онемела от такой красоты.
Олени прошествовали мимо и спустились в лощинку. И с плеском вошли в воду.
— Ну, по крайней мере, с голоду мы не помрем, — промолвила воительница.
— Ох, Торгиль, неужели ты так ничему и не научилась? — вздохнул Джек. — Тут нельзя охотиться, пока не убедишься, что это дозволено.
Все примолкли. Что может быть лучше — просто лежать под звездами и глядеть, как полная луна — луна крупнее и ярче, чем в Срединном мире, — скользит по ночному небу?
Джек перебирал в памяти все, что случилось с тех пор, как он покинул родную деревню. Путешественники доехали до монастыря при источнике Святого Филиана, потом оказались в Дин-Гуарди. Еще там была Изгородь и подземный туннель. В туннеле что-то случилось… что? Не вспоминается! А потом — лес… и появилась Торгиль… или она всегда с ними была? Джеку смутно рисовалась пещера, поросшая грибами… а в пещере-то кто жил?
Воспоминания таяли и гасли. И пусть их, на самом-то деле. Здесь так прекрасно, зачем думать о чем-то еще?
Джек проснулся оттого, что прямо в лицо ему блещет солнце. Он заморгал — и обнаружил, что луч не слепит глаза, но сияет мягким светом: так бывает, когда дым пожаров на торфяниках застилает солнце.
Лес, еще недавно серебряный, теперь искрился яркой зеленью. На лугу тут и там пестрели цветы; олени пощипывали траву.
— Ну разве здесь не чудесно? — воскликнула Пега.
Она встала уже давно — и успела набрать в подол яблок. Яблоки были огромные, золотые и — как вскорости убедился Джек — медово-сладкие.
Торгиль, крутя в руках нож, задумчиво наблюдала за оленями.
— Да знаю, знаю, охотиться нельзя, — проговорила она. — Но представляешь, как было бы вкусно зажарить ломоть оленины на углях!
— Давай сперва выясним, кому они принадлежат, — проговорил Джек.
Дети грызли яблоки и смотрели на птиц. Одни — зеленые, с длинными розовыми хвостовыми перьями. Другие — небесно-голубого оттенка, так что, взлетая, они терялись на фоне неба. Ликующие птичьи трели звенели в воздухе.
— А что они говорят? — спросила Пега у Торгиль.
Воительница покачала головой.
— Не знаю. Это просто шум.
— Очень милый шум, — отозвалась Пега.
— Да, но мне полагается его понимать.
— А знаете, что еще странно? — промолвил Джек. — Здесь нет ни одной пчелы.
— Зато есть бабочки, — заметила Торгиль.
Действительно, над лугом порхал целый рой. Бабочки были такие огромные и так ярко расцвеченные, что почти не отличались от цветов.
— Моя мать держит пчел, — объяснил Джек. Он твердо знал, что это так; и однако ж попытался представить себе ферму и ульи — и отчего-то не смог. Память словно туманом заволокло. — Мама говорит, пчелы переносят жизненную силу с одного растения на другое.
— Как интересно, — равнодушно откликнулась Пега, плетя венок.
В ее ловких пальцах рождалось что-то вроде короны. По спине у Джека пробежал холодок: ни одного цветка он не знал. Цветы были на диво красивые, как все в этом мире, — но незнакомые, чужие. Луг усыпали почти маргаритки, что-то вроде бархатцев, приблизительно лютики, чересчур крупная живокость.
Джек потянулся за посохом и сосредоточился, ожидая ощутить в руке знакомую вибрацию, отголосок волшебной силы. Но ничего ровным счетом не произошло.
«Да тут все мертвое, как в водовороте».
— Это место не настоящее! — закричал мальчик.
— А кажется совсем настоящим, — возразила Пега, срывая травинки.
— Это — те самые чары, о которых говорил мистер Опенок!
— Кто? — пробормотала Торгиль.
— Да ты отлично знаешь кто. Тот парень, который вместе со своими нелепыми приятелями кинул нас в водоворот.
Но не успел Джек додумать эту мысль, как воспоминание словно распалось на части. Пытаясь сложить фрагменты воедино, мальчуган вдруг услышал вдали чудесный, восхитительный звук: мелодичный, чистый голос охотничьего рога. И еще — собачий лай, если, конечно, можно сравнить этот ликующий шум с гамом и гвалтом, что поднимают обычные псы. Этот лай звучал прославлением лета, зеленых крон и стремительного бега. В нем звенела чистая, незамутненная радость. А едва Джек подумал, что ничего лучше уже не последует, раздались голоса.