— Эльфы воруют наших детей, — рассказывал король. — А надобно вам знать, что эльфы думают только о наслаждении и ни о чем другом. Они и минуты прожить не могут без развлечений, и им приходится выдумывать все новые и новые забавы, потому что прежние так быстро приедаются. Когда-то, давным-давно, эльфы придумали себе потеху: подбрасывать наших детей людям. Кажется, вы называете их подменышами.
Джек вспомнил, как о том же самом рассуждал Бард.
«Подменышам до смерти страшно, потому что их силой выдернули из их родного мира, — говаривал старик. — Они впадают в слепую ярость и пронзительно визжат, сводя с ума тех, кто рядом».
«И всякий их поймет, — подумал Джек. — Если бы человеческое дитя внезапно проснулось в окружении хобгоблинов, оно бы обезумело от ужаса. Наверняка и с хобгоблинятами все точно так же».
— А наших детей эльфы отдают вам? — спросил мальчик.
Бука глубоко вздохнул, и женщины-хобгоблинки тихо заохали в ответ: точно стая голубей заворковала.
— Человеческих детей они держат у себя как домашних зверушек. Карапуз на поводке — это так модно! Его можно наряжать в забавные одежки и учить всяким смешным трюкам. Дети умнее собак, но не столь долговечны. Со временем они впадают в отчаяние — от недостатка любви. А когда ребенок перестает быть забавным, его бросают в лесу на поживу волкам.
— Какой ужас! — задохнулась Пега.
— Мой отец тоже однажды оставил меня волкам, — сообщила Торгиль.
— Вот уж не удивлен, — буркнул Бука. — Так вот, величайшее горе нашей жизни — это когда мы теряем наших вылупков (так мы называем детей). Тут не найдется ни одной семьи, которая не лишилась бы одного-двух малышей. Мы пытаемся закупоривать туннели. Мы выставляем стражу и устраиваем ловушки, но эльфы все равно к нам пробираются.
Хобгоблинов отличала раздражающая привычка моргать то одним глазом, то другим, а не двумя сразу, как люди. А будучи в расстроенных чувствах, как Бука сейчас, моргали они не только быстро-быстро, но еще и с перебоями. У Джека при взгляде на него даже голова пошла кругом.
В глубинах памяти Джека шевельнулась какая-то смутная мысль, что-то важное, что никак нельзя было позабыть, но от тепла, сытной пищи и, возможно, напитка Владыки Леса разум его словно притупился. А еще он бесконечно устал. Пега тоже клевала носом, и даже Торгиль то и дело резко вскидывала голову, пытаясь не заснуть.
На десерт подали громадный дымящийся пудинг, завернутый в ткань. Джеку смутно помнилось, что и он отведал немножко. То, что мальчуган принял за сливы, оказалось лиловыми грибами.
После ужина хобгоблины убрали со стола. Джек наблюдал за ними как в тумане. Он понимал, что вежливость велит помочь хозяевам, но ему отчаянно хотелось спать. Очень скоро орава юных хобгоблинов позвала его с собой, а Пегу с Торгиль между тем увели в другое место.
Спальные места представляли собою углубления, выкопанные в земляном полу небольшой боковой пещерки. Одну пещеру, как выяснилось, отвели для хобгоблинов-мальчишек, а другую — для девочек. Взрослые жили в собственных домах вместе с «вылупками». Выемки были выложены мягчайшей шерстью, и хобгоблины-подростки сворачивались клубком внутри, как кролики в норе.
Джек обнаружил, что не может толком вытянуть ноги — ступни торчат из выемки; ну да эта беда — не беда. Он так устал, что заснул бы на ложе из жгучей крапивы. Под сводами пещеры звучал могучий храп: точно «мычание» бычьих лягушек в летнем пруду. Шерсть пропахла грибами — а может, и хобгоблинами.
Джек резко сел и протер глаза. Вокруг скакали гигантские лягушки, радостно побулькивая, — как всегда, когда довольны жизнью. А в следующий миг мальчуган осознал: это же хобгоблины-подростки! Под самым потолком порхала стайка блуждающих огней.
— Утро, утро пришло! — завопил хобгоблиненок, приземляясь рядом с Джековой постелью. — Пора петь, плясать и веселиться!
Джек выбрался из уютного гнездышка. Голова у него раскалывалась, плясать не хотелось. Хобгоблиненок приглашающе подскакивал вверх-вниз; Джека аж затошнило.
Он поднялся на ноги — и тут же оказался в центре внимания. Его щупали и тыкали влажными пальцами, пока Джеку не захотелось отвесить очередному любопытствующему хорошего тумака.
— Где мой посох? — спросил мальчик, оглядывая пол рядом с выемкой.
У него давно вошло в привычку всегда носить посох при себе. Ничего ценнее у Джека не было; и, устраиваясь спать, мальчуган, конечно же, положил его рядом.
— Где мой посох? — повторил он.
Вместо того чтобы ответить, хобгоблинята подхватили его под руки и под ноги и ликующими прыжками принялись носиться по пещере.
— Пой, пляши и веселись! — верещали они.
Джек пытался высвободиться, но пальцы их оказались на диво цепкими.
— А ну, пустите! — заорал Джек.
— Грязевикам полезно порезвиться, — объяснил один из «похитителей». — А то они ужасно мрачные и вечно талдычат про грех. Надо радоваться жизни!
— Петь, плясать и веселиться! — защебетали остальные.
— Поставьте меня на землю!
Издали донесся сигнал рога: не заливистая треть охотничьего рожка, в который трубил иногда Джон Флетчер, но мерзкий блеющий звук.
— Завтрак! — завизжали хобгоблинята.
И высыпали из пещеры, таща за собою и мальчика. Рог заблеял снова.
Стол был заставлен дымящимися блюдами. Торгиль и Пега были уже там — растрепанные и недовольные. На крыше чертога Буки восседал какой-то хобгоблин, раздуваясь, словно лягушка-бык. Он выпускал воздух через ноздри, то расширяя их, то сжимая: он-то и производил тот неприятный звук, что услышал Джек.
— Знаешь, что эти гаденыши учинили под покровом ночи? — возмущалась Торгиль. — Сперли мой нож! Оххх, в этой их пище было что-то не то. У меня в ушах звон стоит: точно десяток воинов бьются на мечах.
Джек тоже чувствовал себя как-то странно. Когда он пытался сосредоточиться, пещера словно раскачивалась.
— Они еще и мой посох забрали.
— Вот видишь: замышляют недоброе, как пить дать! А я ведь говорила: в этой пещере мы как в ловушке, вот уж влипли так влипли! Да они нас просто-напросто откармливают!
— Зато свечу у меня не забрали, — вступилась Пега, демонстрируя всем свой плетеный кошель.
— А свеча-то им на что? — пожала плечами Торгиль. — Свечой голову врагу не оттяпаешь.
— Я не думаю, что хобгоблины хотят причинить нам вред, — настаивала Пега. — В конце концов, Брута-то они отпустили.
— Это они так говорят. А на самом деле, может, давно косточки обглодали — нам откуда знать?
Воительница сердито зыркнула на сбежавшиеся к завтраку орды хобгоблинов. А те в ожидании еды гикали, улюлюкали и барабанили по столам. Наконец появились Бука с Немезидой.
— Какое чудесное утро, моя росиночка! — воскликнул Бука, подсаживаясь к Пеге.
— Как скажешь. — И девочка отодвинулась к Торгиль.
— Так и скажу. Более того, повторю еще раз и еще. Какое чудесное, какое совершенно восхитительное утро!
— Когда он этак соловьем разливается, можно не сомневаться: еще до заката дождь хлынет как из ведра. Словом, погоды жди не то что собачьей — крысячьей да лягушачьей.
Мамуся и супруга Немезиды внесли подносы. Хобгоблииы радостно загомонили.
— Мамуся приготовила для нас кое-что особенное — омлет из лягушачьей икры.
— Уррааа! — завопили собравшиеся хобгоблины, топоча ногами.
Торгиль зажала уши.
— Омлет из лягушачьей икры? — не поверила Пега.
— Из самой-самой свежей, — заверил король, кладя ей на тарелку подрагивающий зеленый кус.
— Попробуешь — так и сам запрыгаешь от восторга, — заверил Немезида, отрезая смачный ломоть для Джека. — Что, понял, в чем соль шутки? Ха-ха-ха! Икра-то лягушачья! Запрыгаешь — ну прямо как лягушка!
— Понял, — заверил Джек.
Перед глазами его по-прежнему все плыло.
— А чего тогда не смеешься? У вас, грязевиков, никакого чувства юмора нет!
— Мне не до смеха, — отрезал Джек, начиная терять терпение. Непрестанный шум действовал ему на нервы, к горлу подступала тошнота. — Я же сказал: нам поручена важная миссия. Владычица Озера унесла из Беббанбурга всю воду. Наша задача — одна из многих — вернуть ее.
— Вот и Брут рассказывал ту же слезливую историю. Прямо можно подумать, мне не все равно, — фыркнул Немезида.
— Ты не понимаешь! Моего отца удерживают в заложниках. Если я не верну в город воду, его убьют. Ох, ну почему вы ничего не желаете слушать?
Застольная болтовня разом стихла. Все взгляды обратились к Джеку. Бука попытался было завладеть рукой девочки, но Пега досадливо ее отдернула. Джек поднялся на ноги и отвесил хозяину поклон.
— Мы благодарны за ваше гостеприимство, господин, но нам никак нельзя задерживаться.
— Что за вздор! Вы же только что прибыли, — возразил король хобгоблинов. — Мы уже наметили для вас великое множество развлечений: тут и ярмарки грибов, тут и стрижка скрытношерстных овец, тут и состязания прыгунов, и выступления певческого клуба. Мы никак не можем вас отпустить.
— А мы никак не можем остаться. И еще одно: где мой посох и где нож Торгиль? Прошлой ночью эти вещи были при нас, и вы их отобрали! — Джек отбросил всякую вежливость.
Хобгоблины раздулись от негодования и зашипели как рассерженные кошки.
— Ты обвиняешь нас в воровстве? Нас? Ваших благодетелей? — завопил Немезида, подпрыгивая вверх-вниз на скамейке.
— Не то чтобы, — запротестовал Джек, устрашившись того, какую бурю гнева ненароком вызвал. — Возможно, вы их просто ненадолго позаимствовали?
— Я уже говорил тебе и повторю снова: время здесь стоит на месте, — прорычал Бука. — Здесь — Земля Серебряных Яблок. Мы, счастливцы, живущие в ее пределах, не стареем — разве что выбираясь в Срединный мир. Когда вы уйдете — если уйдете, — вы вступите в поток жизни в той же самой точке, в которой его покинули. И сможете продолжить свой поход. А теперь извинись перед Мамусей. Твои оскорбления не на шутку ее расстроили.
Джек не знал, что и делать. Не приходилось сомневаться: они в самом деле пленники. Чего доброго, он и девочки проведут тут месяцы, может, даже годы. Станут ли они старше? Смогут ли они повзрослеть?
— Я жду, — топнул ногой Бука.
Джек проглотил слова возмущения, что так и рвались с языка. Они в этой пещере словно в ловушке, без оружия, без союзников, и единственная их надежда бежать напрямую зависит от дружеского расположения хобгоблинов. Как-нибудь со временем («А уж времени у них хоть отбавляй», — горько подумал Джек) они отыщут выход, которым воспользовался Брут.
— Приношу свои искренние извинения, Мамуся, — проговорил Джек, в отчаянии сжимая кулаки. — Я не хотел задеть твоих чувств. Омлет из лягушачьей икры просто восхитителен.
— Ну, это уж чересчур, — буркнула Торгиль, но Мамуся расплылась в довольной улыбке, мир был восстановлен, и над столами вновь поднялся веселый гомон.
Глава 26
Мальстрем
Джек, Торгиль и Пега томились в плену, переходя от одного оттенка уныния к другому. Неделя за неделей они исследовали пещеру, причем за ними по пятам неотступно ходила орава хобгоблинят. Им дозволяли некоторую свободу, но совсем одних не оставляли. Торгиль то и дело впадала в ярость, и подростки благоразумно держались за пределами досягаемости ее кулаков.
Под сводами пещеры роились блуждающие огни, так что в недрах горы было светло как днем. Однако ж не совсем. В этом свете чего-то недоставало. Джек это чувствовал, хотя и не знал доподлинно, чего именно не хватает. Здесь не росло ни лиственных растений, ни травы, ни мха. Вместо того люди и хобгоблины проходили через обширные грибные поля. Иные грибы вымахали размером с дерево, и у подножия их озерами разливался полумрак. Даже тени вели себя непривычно: метались туда-сюда, следом за порхающими огоньками.
Грибы здесь росли всех мыслимых форм и расцветок. От них разливался сырой, затхлый запах, что действовало Джеку на нервы. Благодаря наставлениям Пеги мальчуган уже понял: не все грибы съедобны. От красных в крапинку снятся кошмары; круглые и лиловые, что Джек принял за сливы, притупляют разум.
Бука предостерегал Пегу против ядовитых грибов, когда вовремя вспоминал об опасности, а когда забывал, долго и пространно извинялся.
— Людям и хобгоблинам не всегда годится в пищу одно и то же, — объяснял он. — Мы, например, не притрагиваемся к пастернаку. От него потом во рту неделями зудит.
Внезапно что-то с размаху ударило Джека в живот. Он сложился вдвое, хватая ртом воздух.
— Что это было? — закричала Торгиль, машинально потянувшись к ножу и не находя его. — Клянусь Тором, без оружия я чувствую себя все равно что голой!
Она сорвала гриб и швырнула его в незримого противника.
— Это скрытношерстные овцы, — объяснил какой-то хобгоблиненок. — Следите за тенями, что появляются непонятно откуда.
Пега опустилась на колени рядом с Джеком.
— Сейчас все пройдет, — тихо успокаивала она. — Я-то знаю, каково это, когда тебя с ног сбивают.
— Да где же эти негодные твари? — негодовала Торгиль.
— Ненавижу… овец… — прохрипел Джек, держась за живот.
Спустя несколько минут он сумел-таки рассмотреть сгустки клякс, повисающих в воздухе.
— Ну и зачем держать невидимую скотину? — недоумевал он.
— Ради невидимой шерсти, — откликнулся хобгоблин. — Благодаря ей мы выбираемся в большой мир никем не замеченные. Видели бы вы наши плащи — или, точнее, не видели бы!
Гоблиненок от души расхохотался собственной шутке. И резво запрыгал прочь от сгустков клякс, что хищно подкрадывались к нему.
Когда Джек наконец отдышался, все двинулись дальше. Маленький отряд забрел в самые глубины пещеры; жилища хобгоблинов остались далеко позади. Во всех направлениях отсюда ответвлялись боковые коридоры. Да их за много лет не исследуешь, угрюмо размышлял Джек; и как знать, что за твари таятся во мраке?
Тут и там поднимались известняковые колонны, призрачно мерцающие в свете блуждающих огней. На переливчатых нитях раскачивались светляки. Гигантские пещерные пауки разбегались по темным углам.
— Они мне накеров напоминают, — поежилась Пега.
— Большинство накеров мы повывели, — заверил кто-то из хобгоблинят. — Есть такое правило: если блуждающий огонек замер у входа в туннель и не летит дальше, лучше и нам туда не соваться.
Наконец в самом дальнем конце пещеры глазам открылось черное озеро. Здесь не росло ни грибов, ни чего бы то ни было живого; даже блуждающие огни не отваживались порхать над темными водами. Озеро уходило вглубь, в сгущающийся мрак, и терялось в непроглядной тени. Джеку оно сразу не понравилось.
— Я бы по этим водам плавать не стала, — заметила Торгиль.
— Бука решил, тебе это понравится, — обратился хобгоблиненок к Пеге, указывая на хрустальный уступ, нависший над водой: прозрачный как стекло и не толще ледяной корки.
— Это… потрясающе, — промолвила Пега.
Джек видел: девочке по-настоящему боязно.
— Пройди по нему, — предложил кто-то из хобгоблинят.
— Нет уж, спасибочки, — замотала головой Пега.
— Это совершенно безопасно, если не прыгать вверх-вниз.
Юный хобгоблин прошел по уступу из конца в конец и вернулся обратно. При каждом его шаге хрусталь вызванивал новую ноту. Вода подрагивала в ответ. От центра расходилась мелкая зыбь, образуя прихотливый узор, точно спицы колеса.
— Какая прелесть! — восхитилась Пега.
— Если пройтись туда-сюда, узор меняется, — подсказал хобгоблиненок.
Но Пега по-прежнему робела.
Торгиль, презрев осторожность, храбро вышла на уступ — и топнула ногой.
— Нет! — завизжали хобгоблины, в беспорядке устремляясь к скалам.
Под сводами пещеры эхом отозвалась одна-единственная музыкальная нота. Она звучала все громче, все мощнее, вода всколыхнулась, в центре возникла воронка. Все озеро пришло в движение.
— Иди скорее сюда! — закричал Джек.
Торгиль стояла на хрустальном уступе, и волны вспенивались у ее башмаков.
— Да это ж мальстрем, — расхохоталась воительница.
— Убирайся оттуда! — Джек выбежал на хрустальный уступ и потащил девочку назад.
А водоворот — или мальстрем, как назвала его Торгиль — набирал силу. Он ревел как рассерженный зверь, закручивался все стремительнее, черная дыра в центре делалась все глубже. Что там внутри, Джек не видел. Да и смотреть не хотел. Он был слишком занят — карабкался по камням и помогал Пеге взобраться повыше. Хобгоблины встревоженно тараторили на своих «насестах».
Но постепенно вода успокоилась. Рев стих, зияющий провал затянулся. На месте водоворота мерцала лишь легкая рябь.
— Клянусь девятью морскими ведьмами, приключение что надо! — ликовала Торгиль. — А то эта пещера — сплошная тоска! Да здесь ровным счетом ничего не происходит! Каждый новый день похож на предыдущий, одни и те же навязшие в зубах шутки повторяются снова и снова.
Джек не мог не согласиться с ней. Слишком просто было скатиться к бесконечной рутине, которая притупляла разум точно так же, как и грибы, которых мальчик научился избегать.
Подростки-хобгоблины обступили Торгиль, заламывая руки.
— Никогда не топай по хрусталю. Ох, нет, нет, нет, только не это, — стонали они. — Мы лишь легонько по нему постукиваем, чтобы полюбоваться на чудесные волны. Топать ни в коем случае нельзя. Ни за что и никогда.
Теперь, когда озеро вновь успокоилось, хобгоблинята увлеклись игрой. Они постукивали по хрустальному уступу и легко прикасались к нему, вызывая к жизни каскады чудесной музыки. Великолепное было зрелище, но хобгоблины все испортили своим пением. Они раздувались точно тот хобгоблин, что созывал всех к завтраку, и издавали отвратительные жалобные вопли.
Джек, Торгиль и Пега отошли за известняковую гряду, пытаясь отгородиться от чудовищного шума. Пега передернулась от отвращения.
— Бука называет их музыку «волынием». По мне, так оно хуже волчьего воя, когда ты один-одинешенек в лесной чащобе.
— Хуже волчьего воя? — эхом отозвался Джек.
Слова эти прозвучали до странности знакомо. Вот уже много дней у самой грани сознания подрагивали некие воспоминания… о чем?
— Звезды мои! Именно эти звуки слышал отец, когда похитили мою сестру!
И тут Джек припомнил, в каких словах отец описывал странных человечков: все пятнистые да крапчатые, точно травяной ковер в лесу. Шныряют вокруг, в глазах так и рябит: то покажутся, то сольются с листьями, то снова появятся. Да на них же были плащи из шкуры скрытношерстных овец, внезапно догадался Джек.
— Мою сестру украли хобгоблины! — закричал он.
— Кажется, Бард сказал, что это были «пэки», — напомнила Пега.
— И хобгоблинами Бард их тоже называл. Как я мог позабыть?
— Вот и у меня в голове все смешалось. Это все треклятые грибы виноваты. Как думаешь, девочка все еще у них?
Джек лихорадочно размышлял. В этом громадном подземном мире его сестру могут прятать где угодно. А если он и отыщет пленницу — как ее отсюда вывести? Если уж на то пошло, как им самим спастись — и ему, и Пеге, и Торгиль?
— Прямо-таки не знаю, с чего начать, — промолвил он.
— А почему ты просто-напросто не спросишь хобгоблинов, где твоя сестренка? — подсказала Пега.
— Вот так вот взять и спросить? — в один голос откликнулись Торгиль и Джек.
— Они не желают нам зла.
— Не желают зла? Они всего-то навсего нас разоружили и держат в плену! — фыркнула Торгиль.
— Слушая Буку и Мамусю, я много чего узнала, — объяснила Пега. — Сдается мне, они искренне желают нам счастья. Они, конечно, прикидываются, будто смертных терпеть не могут, и называют нас «грязевиками», но в глубине души они нами восхищаются. Вы разве не заметили, как похоже это поселение на наши деревни? Хобгоблины во всем нам подражают. У них одежда такая же, как у нас, такие же дома, те же занятия и те же развлечения. У них в садах цветы расти не могут, так они и то нашли выход: сажают красные, желтые и зеленые грибы.
Джек ушам своим не верил. Он потратил столько времени на поиски выхода, а на хобгоблинов внимания почти что и не обращал. А ведь пещера и впрямь — точная копия деревни. Зачем нужны крытые соломой крыши там, где дождь не идет? Зачем носить шляпы — а мужчины-хобгоблины ходили собирать грибы не иначе как в шляпах, — если солнце здесь не светит?
— Но на что им сдались мы? — недоумевал Джек.
— Да наш приход — самое интересное, что у них приключилось за бог весть сколько времени, — объяснила Пега. — Ты же видишь, как здесь скучно. Ничего и никогда не меняется. Мамуся говорит, что это — оборотная сторона счастливой жизни в Земле Серебряных Яблок. Однообразие сберегает жизнь — и одновременно ее разъедает. Каждый день повторяется до бесконечности, пока жители не впадут в транс, от которого уже не пробудятся. Чтобы встряхнуться и взбодриться, хобгоблины то и дело выходят в Срединный мир.
Чудовищное «волыние» смолкло; Джек слышал, как хобгоблинята встревоженно зовут их по именам.
— Мы сегодня же спросим про мою сестренку, — решил он. — Но сперва пусть Пега задобрит Буку своим пением.
Глава 27
Орешинка
Тем вечером Пега спела «Веселого мельника» и «Рыцаря-обманщика», а затем — балладу «Старик-с-Луны»: этой песни Джек прежде не слышал. Старик-с-Луны спустился вниз собрать дров для своего очага и, опираясь на рогатый посох, ходил-бродил тут и там. Странная была история, в чем-то даже жутковатая. И где только Пега ее выучила, размышлял мальчик.
— Мне случалось беседовать со Стариком-с-Луны, — заметила Мамуся, когда песня отзвучала. — Он много чему может научить тех, кто готов терпеть его общество.
— Так, значит, он вправду существует? — подивился Джек.
Он-то полагал, что Старик-с-Луны — не более чем легенда.
— Он — один из древних богов. Он обречен странствовать в ночном небе один-одиненешек; быть с ним — все равно что затеряться в бескрайнем море, где ни одна звезда не укажет тебе путь. Зеленый мир он навещает лишь при лунном затмении, и речи его безрадостны и тревожны.
— Не нравятся мне эти ваши с ним беседы, — заметил Бука. — Ты потом долго плачешь и никак не можешь утешиться.
— Знание всегда приобретается дорогой ценой, — отозвалась Мамуся, невозмутимо поблескивая глазами. — Я получаю вести о широком мире от ласточек, что навещают внешний лес. У Старика-с-Луны других способов узнать о нем нет. Темными ночами летают только совы, а они глупы и угрюмы.
Глаза Джека расширились. Он вспомнил, как Бард серьезно беседовал о чем-то с ласточкой в окне Дин-Гуарди.
— Ты, наверное, бард? — опасливо спросил он.
Мамуся рассмеялась.
— Ну, это ты мне льстишь. Я, конечно, переняла кое-что по мелочи у мудрых, но я слишком ленива, чтобы посвятить подобным изысканиям всю жизнь.
Джек не поверил ни единому слову. Матушка Буки кто угодно, только не лентяйка! Похоже, она знала много такого, чем не спешила поделиться.
— Надо бы нам взбодриться после всех этих россказней о Старике-с-Луны, — вмешался король. — Пега, любовь моя, спой нам Кэдмонов гимн.
Девочка с улыбкой послушалась. Ее волшебный голос взлетал к сводам, туда, где завороженно застыл целый рой блуждающих огней. Из ближайших домов стали появляться хобгоблины. Они подходили ближе по двое, по трое, пока наконец палисад не обступило плотное кольцо. Когда же Пега умолкла, раздался дружный вздох — точно ветер пронесся по лесу.
— Душенька ты моя ненаглядная! — вскричал Бука. — Просто выразить не могу, как ты меня осчастливила. Проси чего хочешь — я все исполню!
— Вот ты и вляпался, — пробурчал Немезида. — Ей небось твое сердце подавай вместе с печенкой.
— Сперва я расскажу вам одну историю, — начала Пега. — Давным-давно мама Джека родила девочку. К несчастью, бедняжка так расхворалась, что ходить за ребенком пришлось другой женщине. Позже, когда мама Джека поправилась, его отец пошел забрать ребенка, а на обратном пути задержался пособирать орехов.
При упоминании орехов все хобгоблины резко выпрямились и насторожили уши.
— Отец Джека повесил корзинку с малышкой на дерево, для вящей безопасности, а потом случилось ужасное. Набежала целая орава крохотных человечков — и украла ребенка. Отец Джека попытался их догнать, да куда там!
— Ты опять за свое? — заворчал Немезида. — Ты смеешь обвинять нас в воровстве?
— Про вас я ни слова не сказала, — парировала Пега. — Но ты прав. Это были хобгоблины. Отец Джека чуть с ума не сошел от горя. А еще он знал, что известие это разобьет сердце его жены.
Мамуся утерла глаза краем передника. Женщины сочувственно заворковали.
— Но — удивительная вещь! — когда отец Джека вернулся к корзинке, внутри обнаружилось другое дитя. Прелестная девочка — и при этом эгоистка до мозга костей, как выяснилось впоследствии.
— Люси не такая уж плохая, — вступился Джек.
— Ей есть к чему стремиться, — заметила Торгиль. — Надо ей почаще взбучку задавать, как когда-то мне, — чтоб характер закалился.
— Я еще не закончила, — нахмурилась Пега. — Отец Джека отнес чужого ребенка домой и ни словом не обмолвился о случившемся; лишь спустя много лет он рассказал все как есть. Так вот, просьба моя такова. — Девочка подбоченилась и устремила взгляд на короля. — Я хочу, чтобы нам вернули сестренку Джека: мы заберем ее домой.
Над толпой повисло мертвое молчание. Десятки блестящих черных глаз неотрывно уставились на Пегу; никто не шевелился. Даже блуждающие огни словно застыли. Наконец Мамуся глубоко вздохнула.
— Я знала, что добром это не кончится, — промолвила она. — А я ведь тебе говорила: «Не подражай эльфам». Они ж порочны до мозга костей.
— Но, Мамуся, я всего-навсего хотел отплатить им их же монетой, — запротестовал Бука. — Я забрал у эльфов их отродье и уложил младенца в бесхозную колыбельку. Я подумал, пусть эльфы на своей шкуре испытают, каково это — потерять дитя.
— Да ничего эльфы не поняли, — возразила Мамуся. — Зато только у нас прибавилась новая забота: что делать с младенцем, которого ты забрал из корзинки.
Джек затаил дыхание. Неужто его сестренку отдали эльфам — чтобы ее водили на поводке?
Мамуся хлопнула в ладоши, и перед ней тотчас предстал молоденький хобгоблин.
— Ступай в дом к Опенкам и приведи сюда дитя человеческое, — приказала она.
Джек облегченно выдохнул. Его сестра действительно у хобгоблинов, и сейчас он ее увидит! События развивались так стремительно, что у мальчика просто голова шла кругом. Как малышка выглядит? Что за жизнь она вела? Десятки вопросов вертелись у него на языке, да только от потрясения он словно онемел. Да и все остальные молчали.
Вдалеке показалась чета хобгоблинов: они спускались по тропке с каменного уступа. А впереди них, пританцовывая, бежала девчушка. Но было еще слишком далеко — не разглядеть.
Толпа, собравшаяся перед чертогом Буки, расступилась. Хобгоблинка плакала, муж обнимал ее за плечи. Девчушка внезапно притормозила — и опрометью кинулась обратно к ним. Чета хобгоблинов крепко обняла девочку, каждый взялся за тонкую ручонку — и вывел малышку вперед. Она и впрямь казалась куда младше Люси: ей было года четыре, не больше.
— Вот твоя сестра, — обратилась Мамуся к Джеку. — Мы назвали ее Орешинкой.
Девочка недоуменно уставилась на Джека.
— Грязевик! — закричала она. — А вот и еще! Ах, как здорово! Где вы их раздобыли?
— Я так и не сказала ей правду, — зарыдала хобгоблинка.
— Мы тоже молчали, миссис Опенок, — кивнула Мамуся.
Орешинка, танцуя, перебегала от Джека к Торгиль и от Торгиль к Пеге.
— А вот эта хорошенькая, — восхитилась девчушка, указывая пухлым пальчиком на Пегу.
— Так о чем вы ей не сказали? — с трудом выговорил Джек.
Орешинка походила на отца как две капли воды: крепкая, коренастенькая, с решительным взглядом. Глаза ее были серыми, а не фиалковыми; волосы — темно-русыми, а не золотыми, как полуденное солнышко. Она не порхала, словно легкий пух. Она резвилась и прыгала, точно щенок на неуклюжих лапах. Никто и никогда не принял бы ее за потерявшуюся принцессу.
Но девчушка была по-своему мила: круглые розовые щечки сияли здоровьем, густые волосы торчали во все стороны.
— Мы так и не рассказали ей, что она — не хобгоблинка, — объяснила Мамуся.
Джек просто рот открыл от изумления. Как Орешинка может не понимать, что она непохожа на других детей? Ей ведь хоть раз да доводилось видеть свое отражение в речке либо замечать, что руки у нее — не в крапинку. Ну да она же совсем мала, а маленькие дети обычно таких вещей не замечают.
— Орешинка, — позвал Джек.
Девочка подбежала к нему; Джек опустился на землю с нею рядом.
— Орешинка, я твой брат.
— Еще чего! — рассмеялась она.
— Мы же похожи! У нас волосы, глаза, тела — все одинаковое. Посмотри на свои руки. Пальцы у тебя вовсе не длинные и тонкие, как у хобгоблинов. И не липкие на концах. Ты — девочка-грязевичка.
— Фу, какой глупый! Конечно, я хобгоблинка — вся в маму с папой! — Девочка указала на чету Опенков. — Ты мне не нравишься, а вот она — милая.
Орешинка вновь подбежала к Пеге; та подхватила девчушку на руки.
— Ой-ей! А она тяжелее, чем с виду кажется, — охнула Пега, вновь опуская девочку на землю.
— Она всю жизнь прожила у Опенков. Они потеряли своего единственного ребенка незадолго до того, как Орешинка к нам попала, — объяснила Мамуся.
««К нам попала», хм. Скажите уж, «незадолго до того, как мы ее украли»», — подумал Джек.