Он любезно протянул правую руку противнику, но Анри, отступив на шаг, склонился в поклоне и тихо произнес:
— Монсеньор… герцог Гвасталльский…
Он не назвал его герцогом Мантуанским, и Гонзага, почувствовав вызов, напрягся.
В зале находилось несколько дворян, увлеченно фехтовавших друг с другом. Анри кивком подозвал Кокардаса и, указав на герцога, сказал:
— Монсеньор пожелал помериться со мной силой. Полагаю, ему будет неприятно, если нам помешают…
Гонзага безмолвно поклонился в знак согласия.
— Это можно устроить, малыш! — улыбнулся Кокардас.
— Пристройка? — спросил Анри.
— Пристройка, дружок! — подтвердил мэтр.
Свет в пристройку проникал через очень пыльные окна, доходившие почти до потолка. Собственно, это был большой пыльный чулан, набитый ненужными вещами, но посередине оставалось вполне достаточно свободного места, чтобы там могла фехтовать одна пара.
Вежливый Лагардер пропустил Гонзага вперед.
— Что скажешь? — спросил Паспуаль, который, хоть и давал урок молодому надушенному щеголю, не желал упустить ни единой детали из того, что относилось к его «сокровищу», то есть к Маленькому Парижанину.
— Что скажу? — своим тенорком гасконец. — Черт возьми! Скажу, что здесь скрывается какая‑то тайна… Наш мальчик, всегда такой общительный и веселый, разговаривал сквозь зубы… он ни разу не улыбнулся! Но поскольку это тайна, я замолкаю!
При этих словах Паспуаль торжественно стянул с головы свою черную, донельзя засаленную шапочку.
— Секреты господина Анри, — возгласил он елейным тоном, — да пусть останутся секретами господина Анри!
— Аминь! — заключил Кокардас.
И оба, не сговариваясь, двинулись к одному из окон чулана, выходившему в зал, чтобы посмотреть на поединок. Тут же острый локоть гасконца вонзился между третьим и четвертым ребром уроженца «ненаглядной Нормандии», как именовал свою родину Паспуаль в сильном подпитии.
— Видишь? Герцог метил в грудь, и обманный финт был весьма недурен! А наконечник со своего вертела он снял!
Кокардас произнес эти слова с ленивым благодушием, и в том ему ответил компаньон:
— Итальянец хочет убить нашего Маленького Парижанина!
Тут оба расхохотались и одинаковым жестом хлопнули себя по бедрам.
Пытаясь запугать своего противника, герцог делал выпады, страшно вскрикивая и тут же стремительно отпрыгивая назад. Мастера же думали: «Все уловки нашего искусства ему знакомы. Да только… Только фехтует‑то он с Лагардером!»
Мэтрам и впрямь не стоило беспокоиться за своего ученика.
Холодный и непреклонный, Анри блестяще парировал все удары. Тщетно Карл‑Фердинанд прибегал к самым гнусным хитростям из своего репертуара: шпага его неизменно встречала пустоту. Он был не в силах пробить защиту виртуозного мастера.
Внезапно звонкий голос Лагардера разорвал тишину чулана, так что даже стекла в окнах задрожали.
— Герцог Гвасталльский, мне жаль вас. Вы ничего не можете сделать… вы задыхаетесь и хрипите… предлагаю вам передохнуть!
Молниеносным движением он выбил шпагу из рук своего противника, и та, отлетев на двадцать шагов, нырнула в бочку с водой, стоявшую в углу.
Анри сказал самому себе: «Это он! Только чудовище, о котором говорила госпожа Бернар, может фехтовать в зале, сняв наконечник со шпаги».
Мастера, прильнувшие к окну, услышали небрежный ответ Карла‑Фердинанда:
— Сегодня я не в форме… Слишком много было выпито на пирушке у его королевского высочества…
Он двинулся к Анри. Как ни напрягали слух Кокардас с Паспуалем, им не удалось услышать, какими словами обменялись два противника, но по выражению их лиц было ясно, что разговор состоялся серьезный.
Герцог вышел первым. Мастера, успев отскочить в сторону от окна, подошли к нему с невинным видом. Он сказал им притворно веселым тоном:
— Ваш птенчик фехтует вполне сносно, любезные мэтры… А вот я был не в ударе. Бессонная ночь… Ужин с герцогом Шартрским, а потом… красотки, прелестницы, плутовки!
— Но вы взяли верх? — добродушно спросил Паспуаль.
Гонзага, не удостоив его ответом, снял колет и перчатки и направился к вешалке за плащом и шляпой.
Маленький Парижанин стоял в задумчивости посреди чулана.
Мастера терпеливо ждали своего любимца, и он наконец вышел, слегка порозовевший, но невозмутимый и довольный.
— Ну как? — осведомился тенор.
— Он снял наконечник? — полюбопытствовал баритон.
Анри, протянув им руки, промолвил вполголоса:
— Ему не терпится умереть! Сегодня вечером у нас встреча.
Нос Паспуаля, казалось, вытянулся еще больше.
— Это убийца, малыш! — провозгласил он. — Наверняка он придет не один. Будь осторожен!
— Мы пойдем с тобой! — воскликнул Кокардас.
— Зачем? — пожал плечами Анри и положил руку на эфес шпаги. — Если он приведет с собой десятерых, то будет десять трупов! Пышные будут похороны, как вам кажется?
— Мы пойдем с тобой! — настойчиво повторил Паспуаль.
— В качестве секундантов? Тогда согласен!
В те времена крепостные стены французской столицы на западе располагались почти там же, где ныне находится площадь де ла Конкорд. Границами сада Тюильри служили ров, покатый склон и стена с неким подобием сторожевой башни на берегу Сены. Из Парижа можно было выйти через укрепленные ворота Сен‑Оноре, отделяющие город от пригорода, и через ворота Конферанс, которые были ближе к реке.
Выйдя из ворот Конферанс, можно было довольно быстро добраться до «Аллеи королевы», красивого парка, обнесенного оградой. Он был разбит по повелению Марии Медичи, вдовы Короля‑Повесы. Здесь назначали друг другу свидания влюбленные — но только при свете дня.
Ночью место это производило, скорее, зловещее впечатление…
Мало кто отваживался заходить сюда, кроме пьяниц и грабителей, а также мушкетеров или швейцарских гвардейцев — красивых и смелых воинов, которые не боялись ни Бога, ни черта и которым надо было где‑то провести время с боязливыми, но пылкими девицами.
Нынешним вечером в «Аллее королевы» было безлюдно. Весь день шел сильный дождь, и месить грязь не хотелось не только влюбленным, но даже пьяницам.
Анри подошел сюда, насвистывая охотничью песенку и внимательно оглядывая приятное местечко. Луны не было. Холодный, почти зимний ветер завывал в ветвях деревьев.
Юноша ничего не сказал Армель, не доверился он и графине де Монборон. Есть вещи, которые не должны касаться дам…
Придя на место дуэли за час до встречи с герцогом Мантуанским, он изучил поле сражения, как подобает опытному тактику.
— Великолепная мышеловка! За каждым каштаном может спрятаться убийца… Идеальное место для засады и за этими густыми кустами… Можно нанести удар в спину без малейшего риска. Хорошо придумано!
Через четверть часа на аллее показались Кокардас с Паспуалем, одновременно настороженные и благодушные.
Лагардер быстро определил их позиции.
— Сюда, судари мои… Кокардас, встань за этим кустом… Паспуаль, твое место вот тут, в зарослях бузины… И, ради вечного спасения ваших душ, не двигайтесь и не вмешивайтесь ни во что! Только если я позову на помощь!
Через десять минут началось какое‑то движение у юрот; Конферанс. Послышалось лошадиное ржание, звякнула уздечка, задела о камень шпага… Потом зазвучали приглушенные голоса.
Анри де Лагардер обладал одной любопытной особенностью: подобно ночным хищникам, он прекрасно видел в темноте. Слух у него также был отменным, что уже не раз сослужило ему хорошую службу.
Поэтому он удовлетворенно улыбнулся.
— Его светлость оказывает мне честь… Чтобы раз и навсегда разделаться с бывшим горбуном из «Театра Маленькой Королевы», доброму герцогу пришлось нанять… сколько же? ну‑ка! пять… шесть… восемь… девять… десять! Десять головорезов, и не пеших, а верховых! Да это просто почетный эскорт! Кажется, я узнаю их… Это висельники из «Сосущего теленка»… Вот место, куда я обязательно наведаюсь в самом скором времени… пора попробовать его на зуб… или на шпагу!
Юноша не ошибся. Нынче вечером (ибо днем он туда прийти не осмелился) Антуан де Пейроль появился во владениях Злой Феи. Его отвели к королю убийц Марселю де Ремайю, коротавшему время за кувшином молодого аржантейского вина. Вскоре они ударили по рукам.
На дело пошли девять наемников, включая самого Марселя. Работа предстояла нетрудная: прикончить всего‑навсего одного юнца — правда, ловко владеющего шпагой, как честно предупредил Антуан. Работа без всякого риска: услуга понадобилась очень знатному вельможе, который при необходимости сумеет пресечь нездоровое любопытство судейских из Шатле.
Пока герцог со своим подручным, спрыгнув с лошади, расставляли по местам наемных убийц, Маленький Парижанин, утвердившись в собственных предположениях, перепрыгнул через ров, проскользнул к реке, чтобы укрыться в камышах, повернул налево и направился к «Аллее королевы», как если бы пришел сюда прямиком из Тюильри.
Пейроль прикоснулся к руке своего господина:
— Взгляните, монсеньор… Этот малый с гордо поднятой головой… Черт возьми! Каков наглец!
Гонзага сердито проворчал:
— Это он и есть! Видишь, что мне приходится терпеть из‑за твоей глупости? Ты мог так легко покончить с ним четырнадцать лет назад!
— Ба! Через десять минут он будет лежать мертвый и холодный… Никто ничего не узнает…
Вместо ответа Карл‑Фердинанд перекрестился в темноте.
Этот развратник и вор, предатель и убийца сейчас взывал к одной из своих жертв — к святой тени Винченты… Ему было страшно. Он молил: «Ты, бывшая мне женой перед Господом, ты, допущенная, без сомнения, к Его престолу, помоги мне! Забудь огромную вину мою и защити меня! Сделай так, чтобы я остался жив!»
Душу его терзало ужасное предчувствие, а тело сотрясала невольная дрожь.
Внезапно перед ним возник Анри.
— Надеюсь, я точен, принц?
Высокомерная кровь Гонзага вскипела, и Карл‑Фердинанд обрел бесстрашие своих предков.
Надменно выпрямившись, он смерил своего противника взглядом, полным ненависти.
— Люди благородного происхождения, — сказал он, — обычно приветствуют того, с кем собираются сразиться. Впрочем, откуда это знать вам, носящему ворованное имя!
Анри поднял руку, и шляпа принца, украшенная пышным султаном, покатилась по траве. Гонзага, помертвев, услышал ужасные слова:
— Я знаю, кто вы такой, сударь. Лагардеру не пристало приветствовать убийцу! Я пришел сюда не сражаться с вами, герцог Мантуанский и Гвасталльский, а покарать вас! Скоро вы будете извиваться в грязи! — И, обнажив шпагу, он крикнул: — Карл‑Фердинанд, думай о вечном! Молись! Провидение избрало меня своим орудием, и сейчас ты умрешь!
Пейроль, едва увидев молодого человека, спрятался за большим розовым кустом и был уверен, что тот не подозревает о его присутствии.
Лагардер был у него в руках. Одним ударом фактотум мог поразить его в спину.
Но тут герцог, верный итальянской манере фехтования, отскочил в сторону, чтобы успеть выхватить шпагу и встать в боевую позицию, вынуждая тем самым соперника переменить положение.
Анри увидел Пейроля справа от себя.
Дальнейшее произошло очень быстро.
Юноша, сделав ложный выпад, нанес удар не герцогу, а его подручному. Негодяй издал душераздирающий крик:
— Я убит!
Рухнув на землю, он вскоре затих…
Хладнокровно отражая бешеные атаки Анри, Гонзага бесстыдно отступал в глубь парка. Он знал, что делает. С каждым шагом его противник приближался к гибели, ибо за деревьями прятались наемные убийцы Марселя де Ремайя.
Увлекшись, герцог быстрее, чем нужно, отскочил назад и вдруг понял, что никто на него не нападает.
Остановившись в удивлении, он стал оглядываться в поисках своего племянника.
А Анри, отпрыгнув влево, прислонился спиной к недостроенному фонтану: это была каменная стела, вокруг которой валялись плиты, булыжники и трубы.
Все разгадали его маневр.
Люди Злой Феи, оставив свои тайники, ринулись к нему.
— Заколите его! — крикнул Карл‑Фердинанд, вновь преисполняясь надежды и бросаясь вперед. — Нападайте все разом! Убейте его!
— Если я это позволю! — насмешливо бросил Лагардер. Его голос звенел, а в словах звучала жестокая ирония: — Ребята, вы пропали! Но я займусь вами позже, а пока у меня есть дело к монсеньору Карлу‑Фердинанду IV де Гонзага, герцогу Мантуанскому и Гвасталльскому, и я…
Он умолк, сделал быстрый выпад, а затем воскликнул:
— Прямо в сердце!
Убийца Рене и Дории, словно пораженный молнией, выронил шпагу и схватился за левый бок, медленно оседая на землю.
— Вот правосудие Лагардера! — возгласил Анри торжественно. — Госпожа Бернар, я покарал чудовище, о котором вы говорили.
Потом он поднял шпагу и произнес:
— Господа проходимцы, я вовсе не жажду продырявить вам шкуры. Вы мне дурного не сделали, и я готов держать пари, что вам не известно мое имя… моя шпага редко дает промах… Вам очень хочется остаться здесь навсегда? Говорите! Сражаемся или нет?
Он остановился. Все кинжалы и шпаги опустились.
— Отлично, благоразумные друзья мои… Расстанемся по‑хорошему!
Он остался один, и тогда из‑за кустов вышли Кокардас с Паспуалем.
— Ну что, малыш? — спросил гасконец. — Скользких нанизал?
Нормандец довольно хихикнул.
— Скольких заставил прошептать «Pater Noster»?
Анри схватил из за руки:
— Мне нужен был только герцог… Вот он лежит… Возможно, я убил и его подручного… Но если тот жив, я заставлю его говорить. Он знает тайну моего рождения. Пойдемте, поищем тело этого негодяя, любезные мэтры!
Однако Антуан де Пейроль исчез. На его крик прибежали четверо слуг… Напрасно мастера фехтовального искусства и их великолепный ученик прочесывали все кусты. Пейроля, взвалив на лошадь, отвезли в Париж через ворота Сен‑Оноре.
Долговязый фактотум получил рану в плечо. Он притворился мертвым из страха перед Лагардером.
Его скорбное возвращение в Пале‑Рояль не прошло незамеченным.
На следующее же утро к нему явился Филипп де Гонзага, чтобы узнать о здоровье герцога Мантуанского.
К тому времени Пейроль уже успел сочинить весьма правдоподобную историю, разумно рассудив, что не следует упоминать имени молодого Лагардера, дабы не всплыли на поверхность старые грехи. Меньше всего ему хотелось бы привлечь к своей особе внимание правосудия.
Итак, он поведал, что герцог поссорился с незнакомым дворянином, которого встретил в фехтовальном зале; произошла дуэль, и его светлость герцог Мантуанский и Гвасталльский был убит на месте; сам же Пейроль, желая отомстить за своего господина, тоже вступил в схватку, но был ранен…
Это объяснение удовлетворило всех.
Герцог Шартрский послал одного из своих офицеров на улицу Круа‑де‑Пети‑Шам, однако господа Кокардас и Паспуаль клятвенно заверили, что не знают имени дуэлянта‑виртуоза.
Дело было списано в архив. Пейроль, обезумев от страха, поспешил убраться из Парижа и в скором времени поступил на службу к Филиппу де Гонзага.
XIII
НЕЖДАННЫЙ ДРУГ
Карл‑Фердинанд IV, после пышного отпевания в церкви Сен‑Рош, которое почтили своим присутствием все три Филиппа, облаченные по сему поводу в траур, отправился в свое последнее путешествие в родовое владение Мантую — в тройном гробу и с подобающим сопровождением.
Графиня де Монборон, любопытная, как все женщины, не отказала себе в удовольствии побывать на церемонии. Кто знает? Повернись все иначе, этот благородный герцог мог бы стать ее супругом.
— Я должна была почтить его память, — сказала она вечером, ужиная вместе с Армель и Анри де Лагардером, — теперь я снова свободна. Господи, прими его душу!
Юноша промолчал, но глаза его так сверкнули, что смотревшая на него сестричка невольно вздрогнула. Графиня же, находясь под впечатлением бурных событий минувшего дня, ничего не заметила и продолжала весело щебетать.
Выходя из церкви, она услышала разные разговоры: как всегда, нашлись люди, которым все достоверно известно!
Они утверждали, что для них нет тайн в этом загадочном деле.
По их словам, покойный герцог Мантуанский и Гвасталльский был убит в честном поединке с неким очень знатным вельможей, которому сам же нанес оскорбление… Доказательства? Но ведь герцог не стал бы биться с кем попало!
Армель, едва скрывая тревогу, спросила:
— Соперника принца будут искать и накажут? Я слышала, что его величество терпеть не может дуэлянтов и повелел примерно их карать?
И она бросила быстрый взгляд на Анри, который сделал вид, что его это не касается. Жанна де Монборон ответила:
— Где нет виновника, там король теряет свои права! Убийца неизвестен… или же считается таковым…
Час спустя, оставшись с Анри наедине, Армель де Сов схватила его за плечо.
— Это сделал ты? — воскликнула она, вздрогнув.
— Я! — сказал Анри, гордо выпрямившись. Светловолосая девочка топнула ногой о паркет.
— Ты же обещал мне…
— Что обещал?
— Не рисковать больше жизнью на дуэли! Эти сражения отжили свой век! Со времен Великого кардинала они запрещены законом. Ты и без меня знаешь, что его величеством учрежден специальный маршальский суд, дабы бороться с этим злом. У тебя уже были неприятности из‑за истории с твоим капитаном… Не из‑за нее ли тебе пришлось покинуть полк?
— Я не жалею об этом, — коротко возразил Анри. — Человек, который осмелился поднять на меня трость, должен был умереть… или послать меня самого ad patres!
— Хорошо, пусть так, ты не мог не драться с капитаном де Жевезе, — стояла на своем Армель, — но зачем ты убил герцога Мантуанского?
— Я не убивал его, — безмятежно сказал Анри.
— Да как ты смеешь?.. — вознегодовала Армель.
— Я был орудием Провидения, милая сестренка, вот и все. Тот, кого везут теперь в Италию в карете, обтянутой черным крепом, с почестями, подобающими принцу и герцогу, был чудовищем, которого разоблачила на смертном одре госпожа Бернар! Я был призван покарать его.
Девочка широко раскрыла глаза от удивления, а Анри спокойно продолжал:
— Этот человек лишил меня отца, матери и, вполне возможно, наследства герцогов Гвасталльских… Доказательства? У меня их нет! Но он был вполне способен на самое гнусное преступление. В зале Кокардаса и Паспуаля он предательски пытался убить меня, сняв наконечник со шпаги, тогда как я фехтовал учебной рапирой… Вечером в «Аллее королевы» он устроил подлую засаду… десять человек поджидали меня, обнажив шпаги и выхватив кинжалы… я пощадил бандитов, наказал только трусливого и преступного герцога… Может быть, я не совладал бы с гневом, но мысль о тебе остановила мою руку… Ты спасла жизнь девятерым, любимая моя сестричка!
Тут разгорелся нежный спор двух любящих существ. Как истая дочь Евы, девушка трепетала за жизнь своего друга, хотя и выражала восхищение его искусством, хладнокровием и доблестью. Она доказывала также, что излишняя пылкость Анри может повредить его военной карьере, и умоляла дать слово никогда больше не драться на дуэли.
— Дорогая моя Армель, — ответил юноша, — я ничего не могу тебе обещать. Даже если бы я сумел обуздать свою натуру, обстоятельства могут сложиться так, что моя шпага сама выскочит из ножен, дабы свершить справедливый суд!
Армель при этих словах залилась слезами, а он бережно привлек ее к себе.
— У меня было два нерушимых завета: я поклялся отомстить тому, кто украл мое имя и состояние, а главное, убил моих родителей, и поклялся также вернуть тебе отца. Я свершил первое при помощи шпаги, и у меня есть предчувствие, что она же поможет мне исполнить второе обещание.
После того как Анри де Лагардер в схватке с девятью наемными убийцами у недостроенного фонтана в «Аллее королевы» покарал Карла‑Фердинанда IV, он преисполнился уверенности в собственных силах. Теперь он мог не бояться никого и ничего.
К тому же ему все еще не приходил вызов из Наваррского полка, куда он записался после злосчастной дуэли с капитаном де Жевезе.
Бездействие томило его. Только благодаря Армель, своему доброму ангелу‑покровителю, он не бросился в какую‑нибудь авантюру — единственно ради того, чтобы испытать ни с чем не сравнимое ощущение опасности.
Тогда он сказал себе: «Я достаточно силен, чтобы рискнуть. Надо раскрыть, наконец, тайну кабачка „Сосущий теленок“, хотя Кокардас и Паспуаль и уверяют меня, что, в это подозрительное место лучше не соваться».
Вот почему через два дня после разговора с Армель он предупредил графиню Жанну, что сегодня не будет ужинать во дворце Монборон.
Покинув ближе к вечеру улицу Гренель‑Сен‑Жермен, он направился к Сене и пошел по набережным к Новому мосту, где, как и в былые времена, шумела и суетилась ярмарка.
Было еще светло. Вскоре на всех колокольнях города пробьет семь часов. Он бродил без цели, с любопытством и интересом посматривая на комедиантов. Впервые после многих лет он увидел балаганное представление и теперь говорил себе:
«У нас выходило лучше!»
При мысли о тех временах, когда он изображал горбуна на театральных подмостках, им овладело вполне естественное чувство гордости.
«Славная мамаша Туту! — думал он растроганно. — Милый, трусливый Изидор! Вы живете счастливо на солнечном юге. Вы, конечно, поженились, и все ваши мечты сбылись: одна вышивает ради собственного удовольствия, а другой блаженствует, сидя с удочкой у реки.
Госпожа Бернар радуется на небесах, получив воздаяние, которое заслужила своей добротой.
Будущее Армель не внушает тревог. Она восхитительно играет на клавесине, она говорит по‑английски; настанет день, когда ее имя и покровительство графини откроют перед ней двери Версальского дворца.
Я покарал герцога Мантуанского!
Теперь я должен найти Оливье де Сова».
Неисправимый альтруист, Анри не умел думать о себе. Он был рожден для того, чтобы оберегать и хранить. Ведомый своими мыслями, юный поборник справедливости перешел через Новый мост на правый берег и, двинувшись по набережной Ферай, достиг пределов Долины Нищеты.
Погруженный в раздумья, он по‑прежнему ничего не замечал, хотя во владения Злой Феи уже начали стекаться сирые и убогие: вырученное за день несли сюда безногие, безрукие, слепые и горбатые — одни и в самом деле были калеками, другие же искусно изображали увечья.
Улица Балю, куда решительно направился Анри, уже кишела публикой такого рода, и нищие с некоторым удивлением смотрели на молодого дворянина в треуголке, черном плаще, полу которого приподнимала шпага, и в блестящих сапогах.
Впрочем, видывали они здесь и не таких! Мало ли приходило сюда гордых щеголей, чтобы, подобно королю убийц Марселю де Ремайю, искать защиты у содержательницы притона? Всякий, кто совершил преступление или какую‑нибудь гнусность, знал, что за верную службу могущественная Злая Фея спасет виновного от правосудия.
В этот вечер госпожа Миртиль, следуя заведенному обычаю, вошла в гардеробную при спальне, где пять лет тому назад — она не могла об этом забыть — побывал Оливье де Сов, и через потайное окошечко в стене заглянула в задымленный зал «Сосущего теленка», дабы убедиться, что все идет как всегда. Поначалу она, пожав плечами, пробормотала:
— Те же рожи, если не считать капитана‑флибустьера, который приехал утром. Муж мой отзывается о немв высшей степени лестно… Красивый малый! Именно ему отдали на обучение этого простофилю Оливье…
Пламя страсти еще не совсем погасло? Или же то был голос ненасытного женского любопытства? Во всяком случае, Злая Фея испустила глубокий вздох, а затем прошептала:
— Надо расспросить этого капитана, что сталось с моим старым знакомцем…
Внезапно она отпрянула от окошка и сильно побледнела.
В зале сидел Анри де Лагардер.
Миртиль никогда ничего не забывала, тем более, если речь шла о деле, где на карту были поставлены ее собственная безопасность и доходы заведения.
Ей было хорошо известно, чем завершился пожар в «Театре Маленькой Королевы». Те, кого она боялась больше всего, ускользнули от нее и, видимо, надолго. Как расправиться с этим Лагардером и с этой Армель, пока они находятся под защитой графини Жанны?
Содрогаясь от ненависти и страха, она думала: «Король весьма благосклонен к госпоже де Монборон, внучке и дочери его министров. Она может получить аудиенцию, когда ей вздумается. Кто знает, не рассказал ли ей уже обо всем бывший горбун? Ведь ему наверняка известно, кто стал причиной несчастий Армель!»
Однако, увидев Лагардера в своем кабачке, где было полно ее головорезов, она воспряла духом.
— Его покровительница не просила защиты у Людовика XIV, и она не подозревает о существовании «Сосущего теленка», иначе этот проклятый Лагардер едва ли стал бы действовать в одиночку… Посмотрим! Нет, я не вижу ни одного полицейского «топтуна»… все лица мне знакомы… Может быть, это и есть тот единственный шанс, что дает мне судьба? И надо попытаться избавиться от спасителя Армель раз и навсегда.
Ее красивое, как у падшего ангела, лицо приобрело жестокое выражение.
Сомневаться было нельзя. Много раз она видела Анри де Лагардера рядом с дочерью Оливье де Сова, когда он сопровождал белокурую девушку либо в церковь, либо на ярмарку в Сен‑Жермен, либо в театр, либо на прогулку.
Госпожа Миртиль знала, как опасен Лагардер. Один из ее верных слуг, Марсель де Ремай, частенько захаживал в фехтовальный зал Кокардаса и Паспуаля. Кроме того, и он, и люди, нанятые Антуаном де Пейролем в этом самом кабачке, рассказали своей хозяйке о том, что произошло на «Аллее королевы». В их ушах еще звучали гордые слова Анри над телом герцога Мантуанского: «Вот правосудие Лагардера!», а перед глазами вспыхивали блики от мелькания изумительной шпаги, способной отразить нападение девятерых дерзких и опытных рубак.
— Лагардер! — прошипела повелительница Двора Гробье. — Опять Лагардер! Я не хочу больше слышать этого имени!
Тем не менее она продолжала размышлять.
Если мальчишка застынет, холодный и окровавленный, на полу кабачка, если он к тому же сумеет проткнуть кого‑нибудь из нападавших, не повлечет ли это за собой излишнее внимание полиции? Начнется следствие, и дело может кончиться закрытием притона.
«Мне не удастся выйти сухой из воды, — призналась она себе, — но и оставить в живых этого молодца нельзя. Он, того и гляди, докопается до истины».
Она прикидывала и так и эдак и наконец приняла решение.
— Пусть он умрет. А мне придется бежать… Да, я немедленно отправлюсь в Гавр, и Годфруа выручит меня. Мы богаты, очень богаты… Поедем на Антильские острова. Говорят, это просто рай земной… Быть по сему! Я все ставлю на карту!
Злая Фея тут же призвала к себе Бабетту, и та вскоре привела к ней Жоэля де Жюгана и Эстафе, впавших в немилость после неудачи — правда, не для всех! — с пожаром в «Театре Маленькой Королевы». Они явились пред очи грозной хозяйки с трепетом… Но встретили их ласково, очень ласково…
Уже десять минут Анри де Лагардер сидел в полном одиночестве за столиком, предназначенном для четверых. Три скамьи пустовали, однако неслыханная вещь в заведении, где посетителям обычно приходилось тесниться самым вульгарным образом — никто и не думал подсаживаться к нему.
Или же никто не смел?
Возможно, все эти бретеры, наемные убийцы с продажной шпагой, все эти воры, мошенники и проходимцы, промышлявшие милостыней, уже почувствовали, что молодой человек — чужак, которого заранее нужно отделить от прочих невидимой чертой, оставив его наедине с честью и доблестью? Или в подданных Злой Феи проникло неведомое им прежде чувство некоей странной стыдливости, и они покорно отступили в тень перед героем?
Кто знает?
Анри, ужиная, присматривался к этому сборищу подонков, но во взгляде его не было презрения. Ему вовсе не хотелось затевать ссору. Он пришел сюда только для того, чтобы самому взглянуть на то место, где в последний раз видели живым Оливье де Сова. Никакого определенного плана у него еще не было.
Различные предположения возникали в его мозгу.
Может быть, ему попытаться завязать разговор с Марион? Или соблазнить одну из тех девиц, что, упившись до полубесчувственного состояния, сидели за одним столом с головорезами? Некоторые из них, чуть более трезвые, чем другие, уже успели взглянуть на него с многообещающей улыбкой. А может, надо сыграть в карты с их кавалерами и проиграть ровно столько, чтобы у тех развязались языки?
Он еще не решил, что предпринять, однако понимал, что в любом случае должен как‑то познакомиться с завсегдатаями этого подозрительного кабачка.
Внезапно он заметил какие‑то странные передвижения.
Два высоченных малых, два гиганта со шпагами на боку, обходили столики, где присаживаясь, где просто наклонившись, и что‑то тихонько говорили своим приятелям… И тут же взгляды всех этих выпивох и игроков загорались недобрым огнем, и они начинали чуть не в упор смотреть на одинокого посетителя за столом на четверых…
Но он увидел не только это.
Те, кого двум гигантам удалось склонить к затеянному ими предприятию, в свою очередь вставали и отправлялись на кухню, выходя оттуда… уже с рапирой на поясе!
На губах Анри, как всегда в минуту опасности, появилась гордая улыбка.
«Видимо, меня узнали, — сказал он себе, — иначе зачем бы стали раздавать шпаги тем, у кого их не было? Холодное оружие, конечно, гораздо удобнее огнестрельного… и заколоть проще, чем застрелить. Звук выстрела не скроешь, а у полиции хороший слух…»