ГЛАВА 11
ЧЕРТ!
Я смотрю в сторону Брэнтли.
— Что это за херня?
Брэнтли смеется и подается вперед.
— Как я уже сказал — ты понятия не имеешь.
Закрыв глаза, сжимаю телефон в руке, игнорируя текст сообщения и не желая читать дальше. Брэнтли, должно быть, чувствует это, потому что решает взять дело в свои руки.
— Разгадай мне эту загадку, Китти. Что происходит, когда ты пьешь яд, думая, что это любовь, но когда ты получаешь кайф, все начинает расплываться, пока ты не перестаешь дышать, и твое удушье становится освобождением?
Страх пронзает мою кожу, и я качаю головой.
— Нейт сказал, что ему надоело издеваться надо мной. Бишоп не поступил бы так со мн...
— О, но он сделал. Видишь ли... — Брэнтли усмехается, переключает передачу и выезжает на шоссе. — Человеческие эмоции — непостоянная штука. Они могут ослепить даже самых умных людей и заставить их думать, что кто-то не сделает плохого, но люди всегда будут поступать плохо. Это невозможно остановить. Так что скажи мне, Мэдисон. — Он смотрит на меня, нажимая на педаль газа.
— Брэнтли, скорость.
Его взгляд остается прикованным к моим глазам, темнота засасывает меня, как тонущий песок.
— Мне все равно. Но скажи мне, — его ухмылка становится глубже, когда он возвращает свое внимание на дорогу перед собой, — почему ты думаешь, что Бишопу действительно есть до тебя дело?
— Ему есть, немного, — бормочу я, понимая, насколько заблуждаюсь. Это Бишоп Винсент Хейс — король без эмоций и с нулевой отдачей. Почему я настолько самоуверенна, чтобы заявлять, что ему не наплевать на меня?
Брэнтли смеется.
— О, Мэдисон. Ты многого не знаешь и не узнаешь. Но одно ты должна усвоить: у Бишопа нет ни к кому никаких чувств. Он ведет правильную игру, завлекает их настолько, что они думают, что ему не все равно, но, в конечном итоге, это не так. Есть причина, по которой он король Королей, Китти, и это не потому, что он изливает на девушек реки чувств. А потому, что он обрывает жизни, не дрогнув.
Я проглатываю комок страха, который образовался у меня в горле.
— Ты не выиграешь этот раунд, Брэнтли. — Смотрю на него, действительно сожалея о выпитом алкоголе и внутренне заявляя, что больше никогда не буду так пить.
— Нет, Китти. — Брэнтли снова ухмыляется, выезжая на длинную темную дорогу. — Мы уже победили. — Затем парень выруливает на проезжую часть и едет по ней, пока мы не доезжаем до хижины, в которой останавливались несколько месяцев назад. Воспоминания обрушиваются на меня, и я понимаю, насколько наивной я была, когда дело касалось Бишопа и Нейта. Я обманывала себя идеей верности, хотя, на самом деле, для них это ничего не значило. И никогда не будет значить. Они предупреждали меня, что я всего лишь пешка в их игре — двигаюсь, когда они хотят, чтобы я двигалась, говорю, когда они хотят, чтобы я говорила. Я просто не понимала этого до сих пор.
— Чего ты хочешь? — спрашиваю я, мой тон ровный. — Вы, ребята, доводите меня до бешенства этими играми.
Брэнтли ухмыляется и выходит из машины, подходит к моей стороне, а затем дергает ее.
— Вылезай, бл*дь.
— Нет! — Огрызаюсь в ответ, и парень проникает внутрь, вытаскивая меня за руку. — Отпусти меня! — кричу я ему, но Брэнтли остается глух, хватает меня за шею и начинает тащить к входной двери. Яркие фары машины освещают современный бревенчатый дом, в котором я была, кажется, совсем недавно. Поднеся руку ко лбу, чтобы заслониться от яркого света, как только мы ступаем на нижнюю ступеньку, позади нас раздается звук автомобиля, и я оборачиваюсь, увидев ухмыляющегося Брэнтли. Его вторая рука отпускает мою руку, когда он кладет сигарету между губами, зажигая ее. Я в замешательстве оглядываюсь на машину, изнутри светит свет, показывая длинные черные волосы. Кто это, черт возьми? Она смотрит прямо на меня и ухмыляется, но даже отсюда я могу сказать, что она красива. Экзотически, но красива. Девушка поворачивается, чтобы посмотреть через плечо, и сдает назад, прежде чем крутануться и поехать по длинной подъездной дорожке.
— Что это? — спрашиваю я вслух, не сводя глаз с угасающих фар. Когда Брэнтли не отвечает, я поворачиваюсь, чтобы спросить его: — Брэнт… — Но его уже нет. Я разворачиваюсь на 360, пытаясь найти, куда он исчез. — Брэнтли! — рычу я.
— Это не смешно! — Температура внезапно падает, густой туман вылетает из моего рта между каждым словом. Решив, что он точно не вернется, провожу ладонями вверх и вниз по рукам, стирая мурашки со своей плоти. Осторожно ступая по ступенькам, потому что ни черта не вижу, нащупываю перила. Открываю и закрываю глаза, они медленно начинают адаптироваться к окружающей обстановке, но не настолько, чтобы я действительно видела, что делаю.
— Черт! — бормочу себе под нос, хватая телефон из заднего кармана. Я быстро открываю его и собираюсь позвонить Татум, когда вижу, что иконка связи все уменьшается и уменьшается. — Ублюдок. — Используя свет от телефона, я направляю его на входную дверь и берусь за ручку, дергаю ее, но она не поддается. Сдавшись, начинаю идти вдоль крыльца, когда мой телефон срабатывает. Открыв телефон, я читаю сообщение.
Беги.
Непреодолимое чувство ужаса нахлынывает на меня. Я резко оборачиваюсь, никого не обнаруживая. Ничего, кроме проклятого воображения. Знаю, что эти парни играют в игры — это не первое мое родео с ними, — но я не знаю, как далеко они могут зайти. Я видела, как Бишоп убил уже троих. Не собираюсь играть в русскую рулетку со своей жизнью и в руках психопата-миллиардера, или кем бы он там ни был.
— Я не буду играть в твои игры! — кричу в темную ночь. Ожидая ответа или хотя бы смеха, я слышу... ничего. Лишь шелест ветра, шелестящего по сухим, почти осенним листьям, — вот и все, что мне отвечают. Проглотив страх, иду вдоль крыльца, не забывая о задней двери. Может, Брэнтли просто оставил меня здесь в качестве больной шутки? Я бы не удивилась, если бы это был его глупый план. Закатив глаза, я иду дальше, пока не дохожу до боковой двери, которая притаилась за кухней. Дергаю ручку двери, но она тоже заперта. Поворачиваюсь, ударяясь затылком о дверь. — Черт, — бормочу я. Шорох листьев привлекает мое внимание, и я поворачиваю голову в его сторону. — Брэнтли! — огрызаюсь я. — Это не смешно. Мы можем уходить! Ты высказал свою точку зрения.
— Немного дерзко для цыпочки, которая слишком долго не появлялась на сцене, тебе не кажется?
Я слишком хорошо знаю этот голос.
— Ну, как не удивительно видеть, как ты выходишь из тени, Бишоп. Отвези меня домой. Холодно. — Отталкиваюсь от двери и собираюсь пройти мимо него, только его рука летит к моей, и он толкает меня назад. Я ударяюсь затылком о дверь. — Черт! Ты...
Его рука закрывает мне рот, а его свободная ладонь сжимает мое горло. Он стискивает крепко, достаточно сильно, чтобы моя голова пульсировала от недостатка кислорода. Я стучу по его руке, заглядывая глубоко в его глаза. В темноте едва могу различить его острый взгляд и челюсть. Его губы кривятся в коварной ухмылке, от которой у меня одновременно слабеют колени и голова, потому что эта ухмылка действительно должна вселять в меня страх божий, и она вселяет. Но она также заставляет мои глупые женские части покалывать.
— Прекрати это гребаное дерьмо, Мэдисон. Что за херня с тобой сегодня, и отвечай мне только честно. — Он наклоняет голову, скользя взглядом вверх и вниз по моей одежде. — Помнишь ту игру, в которую мы играли в лесу? — Он разжимает свою хватку на моем горле и освобождает мой рот, слегка отступая назад. Вытащив из заднего кармана армейский нож, он раскрывает его, а затем в мгновение ока лезвие упирается мне в шею, а его рука возвращается назад, закрывая мне рот. Он проводит носом по моему носу, изучая глаза. — Мммм... — Бишоп ухмыляется, его глубокий рык вибрирует в моей груди. — Ты отвлекаешь.
— Все в порядке, — огрызаюсь я, когда он слегка разжимает мой рот. Поднимаю голову и смотрю в его глаза, а он с вызовом смотрит в мои. — Отпусти меня.
Парень снова прижимает меня к стене, нож все еще прижат к моей шее, а его колено оказывается между моих ног. Он прижимает свою ногу к моему клитору, и мои глаза закрываются, но нож, проходящий по моей ключице, вызывает электрические токи, которые заставляют чувства работать сверхурочно. Я в полной жопе с Бишопом. Как мы можем так притягиваться друг к другу — невольно, но в то же время ненавидеть друг друга? Я открываю глаза, когда он разрезает середину моего топа без бретелек, мои соски болят, когда прохладный ночной воздух облизывает их, разжигая пламя. Сосредоточься, Мэдисон. Сосредоточься.
— Хватит, бл*дь, врать мне, Мэдисон! — кричит Бишоп, все больше приближаясь к моему лицу. Поднимая руки и располагая их по обе стороны от моей головы, он заключает меня в клетку. — Почему. Черт возьми. Неужели мой сегодняшний вопрос о твоем прошлом что-то в тебе вызвал? А? — спрашивает он, вжимаясь своей толщиной в мой живот.
Борись с этим.
— Нет.
— Скажи мне правду, Мэдисон.
Ложь.
— Это ничего не вызвало.
Бишоп снова опускает нож и проводит тупой стороной по моему соску. Я втягиваю воздух и задерживаю дыхание. Секунда. Две секунды. Три секунды. Воля моего тела к дыханию побеждает, и я выдыхаю, когда лезвие опускается к моим джинсам. Он разрезает пояс на моих чулках, и они распускаются, свисая через верх джинсов.
— Еще один раз, Мэдисон, или я трахну тебя этим ножом и буду слизывать твою кровь, пока ты смотришь.
Я закрываю глаза.
— Не...
Он ударяет кулаком в стену рядом с моим лицом. Я никогда не видела Бишопа таким неуправляемым, и не знаю, почему именно моя реакция на мое прошлое вывела его из себя, но это так. Вывела. Его. Из себя.
— Хватит, бл*дь, врать!
Зажмурив глаза, я делаю несколько глубоких вдохов. Не иди по этому пути. Не делай этого... не...
Идя по кроваво-красному коридору, Мэдисон сжала руку мужчины.
— Куда вы меня ведете?
— Ты увидишь, Сильвер. Увидишь.
— Там будут другие дети, с которыми можно играть? Мужчина посмотрел вниз на Мэдисон и усмехнулся.
— Увидишь.
— Нет! — Я раскачиваюсь взад-вперед на бетоне перед дверью, прижимая колени к груди. Слезы льются по моим щекам, а пот выступает на коже, несмотря на то, что я сижу в прохладной ночи без рубашки. — Нет, нет, нет... — Качаю головой, но все еще слышу его голос в глубине своего сознания. — Это просто сон. Это просто плохой сон. Он не вернется, — повторяю я, раскачиваясь взад-вперед и теребя в руках свои волосы.
— Мэдисон, Мэдисон! Черт!
Чей это голос?
— Нет! — Я снова качаю головой, теряясь в темной пучине кровоточащих воспоминаний. — Он всегда возвращается.
— Мэдисон! — ревет другой голос на заднем плане. Другой голос. — Вернись, детка.
Я знаю этот голос.
Мои глаза распахиваются, из груди вырывается леденящий кровь крик.
— Не трогай меня, мать твою! — Сознание начинает просачиваться, и я поднимаю голову, чтобы увидеть Бишопа, Нейта, Хантера, Брэнтли, Кэша, Илая и Чейза, которые окружили меня. Я сразу же закрываю лицо, а Бишоп срывает с себя толстовку, накидывает ее мне на голову, а затем просовывает руки мне под ноги, поднимая меня с земли. Я прижимаюсь к его груди, вдыхая его пряный, сладкий аромат.
— Что, что я сказала? — бормочу сквозь рыдания.
— Ты сказала достаточно, чтобы мы знали необходимое. — Челюсть Бишопа напрягается, когда он смотрит прямо на Нейта, который все еще не смотрит на меня.
— Нейт? — Я шепчу, но он не обращает на меня внимания. Его глаза остаются прикованными к глазам Бишопа. Меня захлестывает волна унижения. Ему стыдно за меня? Что это случилось со мной? Неужели Нейт теперь смотрит на меня по-
другому? Все мои худшие страхи обрушиваются на мою грудь, как товарный поезд. Я грязная. Никто не может любить что-то или кого-то, кто прошел через то, что прошла я. Его знание о том, через что я прошла, теперь испортило его мнение обо мне, просто уверена в этом. Мое сердце замирает, а горло перехватывает, когда слезы снова начинают литься по моим щекам.
— Отвези ее домой, — безэмоционально отвечает Нейт.
— Нейт? — Я пытаюсь снова через сломанное горло. — Поговори со мной Он не двигается, не сводя глаз с Бишопа.
— Отвези ее домой.
Хватка Бишопа вокруг меня становится крепче.
— Мы поговорим об этом позже, — предупреждает он Нейта.
Я не вижу реакции Нейта, потому что зарываюсь головой в шею Бишопа, его пульс бьется о мой нос. Посадив меня на пассажирское сиденье, Бишоп закрывает дверь, а затем подходит к своей стороне, проскальзывает внутрь и заводит свой
«Мазерати».
— Мэди, мы не должны говорить ни о чем прямо сейчас, но в конечном итоге, я хочу знать на 100 процентов, что произошло, и все, что между ними — хорошо?
Я ничего не говорю, наблюдая, как темная ночь танцует между ветвями деревьев и листьями.
— Ответь мне.
— Да. Я расскажу тебе все, что помню.
Парень подается вперед, когда мы оставляем хижину вдалеке.
— Почему? — спрашиваю я, когда мы выезжаем на шоссе.
— Почему, что? — Он смотрит на меня каждые пару секунд, не отрывая глаз от дороги.
— Почему ты должен был сделать это именно так. Зачем пугать меня? Бишоп делает небольшую паузу, пока тишина не затягивается.
— Страх — это твоя повязка, детка. У каждого из нас есть свои «повязки». Те маленькие места, которые могут поставить нас на колени, если мы ими побалуемся.
Ответ удивляет меня.
— О, а у тебя какая?
Он снова делает паузу, достаточно долгую, чтобы я догадалась, что он не собирается отвечать, поэтому я прислоняюсь лбом к прохладному окну и закрываю глаза, внезапно чувствуя себя усталой и истощенной.
— Ты.
Распахиваю глаза. Не желая слишком явно показывать, насколько удивлена, я смотрю на темную дорогу впереди.
— Что?
— У меня ее не было, — признается Бишоп. — Так воспитал меня мой отец, поэтому я такой, какой есть. Наша кровь, я имею в виду, кто мы такие, мы не можем позволить себе иметь повязку. У моего отца ее тоже нет. Он женился на моей маме для прикрытия, а не по любви — не то, чтобы я говорил о любви. — Бишоп смотрит в мою сторону, чтобы подчеркнуть свою точку зрения, затем снова сосредотачивается на дороге. — Но я просто хочу сказать, что у меня ее нет. А вот те гребаные чувства, которые я испытываю, когда думаю, что кто-то издевается над тобой? — Он выдыхает порыв воздуха. — Я бы убил их в одно мгновение и не раздумывал бы дважды. Это может быть не потому, что я испытываю к тебе чувства или что-то в этом роде. Это может быть просто потому, что мы вроде как... друзья. В гребаном смысле.
— Друзья? — подражаю я, пробуя это слово на языке. Значит, он слишком заботится обо мне и испытывает ко мне какие-то чувства. Если нет, тогда зачем ему
убивать кого-то из-за меня? Он звучит растерянно, примерно так же, как и я. Понимаю к чему он клонит, Бишоп всегда был другим для меня, независимо от того, через какое дерьмо он меня протащил. Но это действительно опасно для него? Так сильно переживать за «друга»?
— Почему это плохо? — быстро спрашиваю я, прежде чем успеваю остановить себя. — Я имею в виду, почему наличие повязки — это плохо?
— Это слабость. Мне нечего было терять, пока я не встретил тебя. Я не могу позволить себе иметь слабость, не в этой жизни.
— Ну, может быть, мы встретимся в другой жизни, и я смогу стать для тебя чем- то большим, чем заплаткой. — Я смотрю на него, и его глаза встречаются с моими. Темные глубины погружаются в мои, цепляясь за них, как пламя за угли.
— И чья она будет? — спрашивает Бишоп, вскидывая брови, когда он переводит взгляд с моих губ на глаза.
— Твоя.
 |
Подъехав к моему дому, Бишоп выходит из машины и открывает мне дверь.
— Я могу идти, Бишоп.
— Да, — бормочет он, подхватывая меня руками под ноги и поднимая с сиденья. — Но ты не обязана. — После нашего короткого разговора по дороге домой я поняла, что мне нужно отпустить его. Я не могу продолжать держаться за то, что, как мне кажется, мы могли бы иметь вместе, потому что этого не произойдет. Он — Бишоп Винсент Хейс, а я — это я. Чертова неразбериха.
Поворачиваюсь к нему лицом, как раз когда мы подходим к входной двери. Входной двери, на которой нет никаких следов вечеринки, бушевавшей ранее. Думаю, кто-то — или кто-то из Королей — завершил ее.
— Могу я тебя кое о чем спросить? Он широко открывает дверь.
— Да.
— Если я спрошу тебя о чем-то... ты скажешь мне правду?
— Это зависит от обстоятельств, — отвечает Бишоп, заходя внутрь и закрывая за нами дверь. — Если это касается меня, то да, но если это касается клуба, то нет.
— Преданность? — Он ставит меня на пол, и я поднимаюсь наверх, а он следует за мной.
— Что-то вроде этого, — бормочет он себе под нос. Так тихо, что я почти не замечаю этого. Зайдя в свою комнату, я растягиваюсь на кровати, сдувая волосы с лица. Матрас прогибается, когда Бишоп садится на него. — Мне нужно спросить тебя кое о чем, и мне нужно, чтобы ты была честна со мной, — начинает он.
Я сглатываю все нервы, которые вызывают эти слова, и киваю. Знаю, о чем он собирается спросить, — и мысленно готовилась к этому всю дорогу домой, — но это все еще тревожит меня. Я никогда не произносила эти слова вслух. Никогда никому не рассказывала свой самый темный секрет, не говоря уже о парне, к которому у меня есть чувства.
— Кто-то что-то сделал с тобой, когда ты была маленькой?
Повернувшись к нему, я опускаю голову на ладонь. Тени от тусклой лампы отбрасывают резкие линии на его челюсть и идеальный нос. У него профиль модели
из GQ, но извращенный ум Майкла Майерса. Очаровательно. Выдохнув, я закрываю глаза.
— Да.
Он скрипит зубами, я открываю глаза и наблюдаю, как его руки сжимаются в кулаки на коленях. Его ноздри раздуваются.
— Кто?
Я знаю его имя. Не знаю где он и что с ним случилось, но знаю его имя.
— Я не знаю, кто он. Мало что помню. Знаю только, что это началось, когда я была маленькой. — Ложусь на спину и подкладываю руки под голову.
— Расскажи мне все подробности, — просит Бишоп, поворачиваясь ко мне лицом. — Я серьезно, Мэдисон.
О, я знаю, что он это имеет в виду, и знаю, что если назову ему имя, он без проблем найдет этого парня. Неважно, находится ли Лукан в Китае или он уже под землей. Я знаю, что Бишоп найдет его и убьет, если он еще жив, но это моя добыча. Я давно обещала себе, что однажды получу свое возмездие, и не собираюсь обманывать свое молодое «я», поэтому лгу.
— Я не знаю его имени.
Бишоп внимательно изучает мое лицо, и я начинаю паниковать. Знаю, что он может читать людей; он читает людей так точно, но всегда говорит, что ему трудно читать меня. Несмотря на то, что я знаю это, паранойя начинает работать в усиленном режиме, и я прочищаю горло, понимая, что должна сказать ему что-то, чтобы он немного отступил. Бишоп открывает рот, вероятно собираясь обвинить меня в очевидной лжи, но я вмешиваюсь.
— Он называл меня Сильвер.
— Сильвер? — спрашивает Бишоп, обдумывая эти слова. — В смысле, он знал, что ты Серебряный Лебедь?
Я пожимаю плечами.
— Честно говоря, я не знаю.
Бишоп встает и идет к двери. Остановившись, он наклоняет голову к плечу.
— Поспи немного. — Затем парень уходит, оставляя меня там вариться. Черт. Я дала слишком много? Он понял, кто это? Конечно, нет. Никто не знал, что так меня называл Лукан, кроме меня и Лукана... и…
Забудь.
Но Бишоп умен — слишком умен. Он улавливает вещи, которые ускользают от обычных ушей и глаз.
Сбросив ноги с кровати, я тянусь под нее, пока рукой не нащупываю потертую кожу, к которой я так привыкла прикасаться. Вытащив ее, передвигаюсь по кровати, пока не прислоняюсь к изголовью. Открыв первые несколько страниц, я перехожу к тому, на чем остановилась.
10.
Откровение
Et delicatis praetulissem, sicut truncum arboris fluitantem olor et quasi argentum bullet sicut mortiferum.
— Соблазнительная, как плывущий лебедь, но смертоносная, как серебряная пуля.
— Я хочу знать почему, — допытывалась я, пытаясь заставить Хамфри признаться. Почему так важно, чтобы женщина не родилась в этом культе?
— Я же сказал тебе, женщина. Ты знаешь только то, что я хочу, чтобы ты знала. Ничего из этого не должно иметь для тебя смысла, потому что ты женщина.
— Сдерживая все свои реакции, я села на один из стульев. Глядя на обжигающе горячее пламя, которое мерцало в каменном камине, я повернула голову к нему.
— Скажи мне. — Решив, что буду бороться с ним, я встала с кресла и подошла к нему. — Я хочу знать. У меня есть право знать — моя... — Я остановилась, распухшее горло остановило любое движение.
Раз. Два. Три.
Я начала считать внутри себя, приказывая слезам опуститься обратно. Хамфри поднялся со стула и направился ко мне. Выражение его лица изменилось,
все морщины, прорезавшие его лицо, углубились, и тогда я поняла, что задела за живое. Я всегда так делала. Он откинул руку назад и ударил меня по щеке, от чего мое лицо вспыхнуло жаром. Я упала на землю, прижимая руку к пульсирующей боли и глядя на него.
Он опустился на колени рядом со мной.
— Сейчас я расскажу тебе кое-что, не потому что ты попросила, вернее, потребовала, а потому что я хочу. Понимаешь меня?
Я кивнула, потому что у меня не было другого выбора, если хотела увидеть завтра восход солнца или снова увидеть своего сына.
Он придвинулся ко мне, его дыхание обжигало мочку уха. Я задрожала от отвращения, но скрыла это, прекрасно понимая, что если он узнает о том, что он мне противен, это послужит поводом для очередного избиения.
— Потому что женщинам нельзя доверять. Потому что женщин легко отвлечь славой и деньгами. Потому что власть, которую может получить Серебряный Лебедь, будет огромной, потому что то, что у тебя между ног — это слабость. Повязка. Она манит, и она отвлекает.
— Так ты делаешь это, потому что у нее было бы слишком много власти?
— А-а-а, — усмехнулся Хамфри, — она поняла. Да, она также была бы слишком привлекательна для других Королей. Слишком, слишком привлекательна. Это невозможно, и именно поэтому у нас, никогда не будет Серебряного Лебедя. Соблазнительная, как мирно плывущий по воде лебедь, но смертоносная, как серебряная пуля.
— Что, если через несколько поколений один из них проскользнет сквозь трещины? — спросила я, искренне переживая за будущих Лебедей, поскольку велика вероятность, что их будет много. Но выживет ли хоть один — это уже другая история. Я надеюсь, что кто-то из этой секты в какой-то момент проявит сострадание и спасет ее.
— Тогда она вырастет и пожалеет, что вообще родилась.
— Ну, ты все правильно понял, ублюдок, — бормочу я, закрывая книгу и засовывая ее обратно под кровать. Иногда я действительно чертовски жалею, что вообще родилась, но что он имел в виду? Почему он был так уверен, что если кто- нибудь из них выживет, то пожалеет, что родился на свет? Я могла бы сказать, что это просто Хамфри и его самоуверенный характер, но что-то в его уверенности выбивает меня из колеи. Голова раскалывается, напоминая мне о долгой ночи, и я сползаю с кровати, волоча свою слишком уставшую задницу в ванную.
Включив кран, я жду, пока вода нагреется до обжигающей температуры, и скольжу в нее. Выдавив немного шампуня на ладонь, я втираю его в волосы и намыливаюсь, позволяя пенной воде пролиться дождем на мою кожу. Я погружаюсь в мысли о последней находке в Книге, когда дверь ванной распахивается, и занавеска отдергивается, показывая стоящего там Нейта, без рубашки, в серых тренировочных штанах.
— Нейт! — кричу я, прикрывая свои интимные места. — Убирайся к чертовой матери!
Он ничего не говорит, его зрачки расширены, а грудь вздымается, когда парень делает глубокие вдохи.
— Ты что, бегал? — спрашиваю я, совершенно не в тему, но, наконец, замечая блеск пота, покрывающего его кожу. Потянувшись за полотенцем, не свожу с него глаз, чтобы убедиться, что он не станет подсматривать, но он этого не делает. Нейт просто смотрит на меня, его глаза пристально изучают меня, как будто он ищет что- то важное. Ответы, возможно, ответы, которые я не могу ему дать.
— Нейт! — повторяю я, когда неловкое молчание становится слишком тягостным. Схватив полотенце, быстро оборачиваю его вокруг себя. Чувствуя себя в большей безопасности, когда я не голая, поднимаюсь и касаюсь его щеки. — Что случилось? — Я забочусь о Нейте, правда. Больше, чем мне хотелось бы в этом признаться, но это так. В глубине души у меня всегда были какие-то чувства к нему, и хотя я подавляю их и свожу все к тому, что он мой брат, ничего не могу с этим поделать. Мое сердце болит, когда болит его, и бьется, когда он счастлив. Так ли это обычно происходит, когда у тебя есть брат, я не знаю. Эти чувства для меня новые, поэтому я все еще пытаюсь разобраться в них.
Его глаза закрываются, когда моя ладонь касается его щеки, и он с шипением выдыхает сквозь зубы. Его пресс напряжен, каждый мускул в его теле выглядит изможденным.
— Нейт? — снова шепчу я, выходя из душа так, что мое тело оказывается вровень с его. Он почти на целый фут выше меня, поэтому я смотрю на него снизу вверх. — Поговори со мной.
Парень обхватывает мою спину и притягивает меня к своей груди. Потянувшись вниз, он смахивает несколько прядей волос, которые прилипли к моему лицу.
— Я... не могу... черт возьми! — вырывается у него. — Кто?
— Что кто? — отвечаю я, хотя знаю, что играю с огнем. Я еще не видела Нейта таким мрачным, и хотя это пугает, знаю с большей уверенностью, чем о Бишопе, что он никогда не причинит мне вреда.
— Не надо. — Его голос резкий, полный доминирования. Это простое слово разрывает мое сердце на две части.
— Я сказала Бишопу, что не знаю его имени. Все, что помню, это то, что он называл меня Сильвер.
Нейт наклоняет голову, его брови поднимаются, когда колесики начинают вращаться в его голове.
— Сильвер? — Другая его рука оказывается у меня за спиной, так что теперь он держит меня обеими руками. — Как Серебряный Лебедь? В смысле, он гребаный Король?
— Я не знаю, что он или кто он, Нейт. Я не хочу больше об этом говорить.
Это немного отрезвляет его, его черты лица расслабляются впервые с тех пор, как он ворвался сюда.
— Знаешь, — шепчу я, обвивая руками его шею, — когда-нибудь тебе придется перестать врываться в ванную, пока я принимаю душ.
Уголок его рта приподнимается в небольшой ухмылке, показывая одну из его ямочек.
— Да, думаю, когда-нибудь так и будет. Но не сегодня, и не завтра, и даже не в следующем месяце. — Подушечка его большого пальца проходит по нижней части моих губ. Его глаза фиксируются на этом движении, и в глубине моего мозга я знаю, что сейчас произойдет.
Мое дыхание становится поверхностным, грудь сжимается. Я хочу, чтобы ему стало лучше. Ненавижу, что он так переживает из-за чего-то, что связано со мной. То, из-за чего он не должен переживать, потому что я давно это похоронила. Закрыв глаза, я приподнимаюсь на носочки и прижимаюсь губами к его губам. Сначала он замирает. Проходит пара секунд, а он все еще не расслабляется, и я собираюсь отстраниться, но его рука ложится на мою шею, останавливая меня. Он сильнее прижимает мои губы к своим и слегка приоткрывает их, его язык лижет мою нижнюю губу. Мой живот переворачивается, моя плоть оживает от этого соединения, и я притягиваю его к себе еще сильнее. Наш поцелуй становится горячим и страстным, и через секунду он срывает полотенце с моего тела, его руки обхватывают заднюю часть моих бедер и поднимают меня.
— Черт! — Нейт делает паузу, переводя дыхание. Я мысленно считаю до пяти, пытаясь замедлить свое неустойчивое дыхание и гормоны. Закрыв глаза, он прислоняется лбом к стене рядом с моей головой, моя плоть прижимается к его животу, а мои ноги по-прежнему обхватывают его талию.
— Мы не можем этого сделать — и я не могу, бл*дь, поверить, что я только что это сказал, потому что, бл*дь, Бог свидетель, я хочу этого с тобой, Мэдс. — Он мягко целует меня в ключицу.
— Как долго? — шепчу я.
— Что долго? — отвечает Нейт, его губы касаются моего плеча, а кольцо в губе оставляет прохладное ощущение.
— Как долго ты любишь меня?
Он делает паузу и крепко сжимает меня.
— Дольше, чем ты думаешь. Я вдыхаю.
— Нейт, — предупреждаю я. — Я знаю, что тоже что-то чувствую к тебе. То есть, всегда чувствовала. И я всегда боролась с этим, но любовь? То есть я люблю тебя. Я люблю тебя очень сильно, но влюблена ли? Это не то, что принимаю.
Он отступает назад, медленно опускает меня на ноги и снова берет полотенце, оборачивая его вокруг моего тела. Парень затягивает его спереди и улыбается сладкой улыбкой, которая не достигает его глаз. Поцеловав меня в лоб, он шепчет:
— Я знаю. — Затем Нейт выходит из ванной и идет в свою спальню, и вот так все возвращается на круги своя.
Неужели мне это только показалось? Он ворвался в мою ванную, как торнадо, оставив после себя массу чувств. Гребаный Нейт Риверсайд. Ублюдок. Но я люблю этого ублюдка, очень сильно, но если бы я сравнила эти два чувства — Нейта и Бишопа — они такие разные. Оба сильные, но невероятно разные. Теперь я просто должна понять, что это означает. Как любовная головоломка массового поражения, только мы не знаем, кто нажмет на курок. Я скольжу под простынями, а потом кручусь и ворочаюсь несколько часов, пока, наконец, не засыпаю.
 |
Прошлой ночью я хреново спала, и все утро не могла проглотить никакой пищи. Похмелье обреченности ждало меня вместе с солнцем сегодня утром, и теперь я не хочу жить, не говоря уже о взрослении. Надев треники и свободную белую футболку, я спускаюсь по лестнице, закручивая волосы в беспорядочный пучок.
— Доброе утро, милая, — приветствует меня Елена. Она нарезает всевозможные фрукты и кладет их в блендер, чтобы сделать один из своих ужасных коктейлей.
— Доброе утро. — Я, с другой стороны, направляюсь прямо к кофейнику и возношу хвалу богам, когда вижу, что он полон.
— Хорошо спала? — спрашивает она, ставя крышку на блендер и обрушивая ад на мои уши.
— Вообще-то, — кричу я из-за ее вторжения, которое происходит в зеленой слизи. — Я спала дерьмово! — кричу, только она вовремя отключает блендер, и я не просто говорю громко.
— Вау. — Нейт ухмыляется, заходя на кухню в темных трениках и без рубашки. Я быстро отвожу глаза, чувство вины накатывает на меня, когда вспоминаю, что произошло между нами прошлой ночью. — Я бы подумал, что ты спала как младенец, сестренка. — Мгновенно я перевожу взгляд на него и рычу. Он не просто назвал меня «сестренкой» после того, как совсем недавно мы были в нескольких секундах от того, чтобы сделать ЭТО.
— Ну это не так, — огрызаюсь я, отпивая кофе и пробираясь к одному из барных стульев.
— О, ну это прискорбно. — Елена скачет по кухне в своей спортивной форме, попивая зеленый сок. — У меня есть льняное масло, которое может помочь тебе со сном, Мэдисон. У него хорош...
— Спасибо, — перебиваю я. Обычно я не бываю такой грубой, но у меня болит голова, как у Аида, а из головы начинают расти рога. — Я буду иметь это в виду. — Слегка улыбаюсь ей, опираясь на локти и массируя виски. Елена уходит, оставляя нас с Нейтом на кухне одних.
— Ты в порядке? — Он улыбается мне, прислонившись к стойке и потягивая кофе из кружки. Что-то такое естественное, но слишком уж дымящее, исходящее от Нейта. Мне нужно убираться отсюда.
— Отлично! — Я прочищаю горло, вставая на ноги.
— Куда ты идешь? — кричит он позади меня, когда делаю первый шаг наверх.
— Иду выбивать дерьмо.
ГЛАВА 12
После того как я упаковала оружие и погрузила его в «Range Rover», сажусь на водительское сиденье, а затем отправляюсь в район, где мы с отцом стреляли, когда я была ребенком. Помню его смутно, да и ехать далековато, но мне нужно побыть вдали от дома и всех, кто меня окружает. У меня начинается лихорадка от людей, поэтому думаю, что спрятаться там, где у меня были хорошие воспоминания о детстве, — это лучший способ снова обрести себя.
Позже вечером я прилетаю в Нью-Йорк, и мой телефон звонит без остановки. Ни одного звонка от отца, только от Нейта и Татум, и даже несколько от Бишопа. Они не поймут мою потребность уехать — никто никогда не поймет. Я люблю своих друзей — и какими бы ни были эти чертовы Короли, — но я не собираюсь изливать им историю своей жизни и рушить все стены, на возведение которых я потратила годы. Мне нравится думать, что я умнее.
Подъехав к старому ранчо, спускаюсь по гравийной дорожке, деревья и сады безупречно ухожены и подстрижены. Я не помню, чтобы здесь было так безупречно, но, опять же, когда я была здесь в последний раз, мне было всего десять лет.
Я подъезжаю к парадному входу, и парковщик подходит к моей двери.
— Имя? — спрашивает он, нахлобучив шляпу, скрывающую его юные черты.
— О, эм, я еще не бронировала. А это необходимо? — Оглядываюсь вокруг, принимая во внимание богатый масштаб и огромные размеры этого места. Оно кричит об элитности; конечно, мне нужна бронь.
— Да, прошу прощения, мэм. — Он говорит по-английски, но звучит не по- американски.
— О! — Я изображаю удивление. — Ничего страшного.
Уже собираюсь закрыть дверь, когда женский голос останавливает меня.
— Извините, — перебивает девушка, направляя прямо ко мне от главного входа. — Мэдисон? Монтгомери? — Я осматриваю ее с ног до головы, не зная, стоит ли мне отвечать или уехать. Как она могла узнать мое имя?
Молодой парень замирает, его челюсть напрягается.
— Эээ... — Я внутренне борюсь с тем, как ответить. Взглянув на нее снова, замечаю, как безупречно она одета. Обтягивающая черная юбка-карандаш, кроваво- красная шелковая блузка, темные волосы собраны в тугой хвост, туфли на шпильках. О да, эта женщина источает власть и деньги.
— Да? — Мой фильтр «мозг-рот» дает сбой, потому что я точно не давала разрешения на такой ответ.
— Ей не нужна бронь. — Женщина спускается по мраморным ступеням и направляется к нам.
— Мне не нужно? — отвечаю я, смятение, несомненно, заметно на моем лице.
— Нет, милая. — Она улыбается и берет меня за руку. — Проходи. Я принесу ключи от твоей комнаты. — Она должна знать моего отца; это единственное объяснение, которое у меня есть. Потому что как еще она могла узнать мое имя и кто я?
Смотрю через плечо на молодого камердинера, его лицо наклонено к земле, выражения не видно с того места, где я стою. Когда он оглядывается на меня, его глаза притягивают мои, как магнит, и я мгновенно ощущаю странное чувство близости с ним. Его глаза цвета молочного шоколада, кожа бледная, скулы высокие и четкие, а челюсть угловатая. Насколько я могу судить, ему не больше шестнадцати, может быть, семнадцати — он молод. Его тело тоже не очень большое, скорее худощавое.
Возвращая мое внимание к тому, куда я направляюсь, женщина проходит через главные стеклянные двери и останавливается на пороге, жестом приглашая меня войти. Пользуясь моментом, чтобы осмотреть помещение, я хватаюсь за плечевой ремень сумки и беспокойно оглядываюсь по сторонам. По моим воспоминаниям, место выглядит так же, может быть, кое-что обновилось, но концепция ранчо осталась прежней. Богатое, старое и стильное. Оно расположено глубоко в лесу. Мой отец говорил мне, что это безопасное место, где мы можем пойти пострелять в лесу, и нас никто не потревожит. Я начинаю думать, что его представление о беспокойстве было немного искаженным. В зоне ожидания слева, откуда открывается вид на лес, есть красные и белые шторы, которые свисают над стеклянными стенами от пола до потолка. Стойка регистрации находится прямо напротив главного входа, а справа — круглая лестница, ведущая в спальни наверху.
— Пойдем, Мэдисон, — говорит женщина, и тут я понимаю, что не уловила ее имени. Должно быть, она видит выражение моего лица, потому что она улыбается и машет рукой в воздухе. — Как грубо