В разговор вмешался Дмитрий Михайлович:
– В солдате прежде всего надо видеть человека.
Карбышев говорил медленно, обдумывая каждое слово. Суть его рассуждений сводилась к тому, что исполнение любой работы зависит главным образом от личных качеств руководителей и исполнителей. Профессиональные качества наших людей неуклонно повышаются вместе с ростом их сознания. В наших условиях командиру уже недостаточно быть просто хорошим военным специалистом – ведь он отвечает не только за подготовку и выполнение боевого задания, но и за мысли, дела и судьбу подчиненных ему людей. Командир должен быть в одно и то же время и учителем, и воспитателем, и начальником, а также другом, товарищем, советчиком и служить подчиненным образцом человека и военного специалиста.
– Долг командира, – продолжал Карбышев, – дать подчиненному соответствующее воспитание, военные знания и развивать его как личность, сознающую свои обязанности перед Родиной. Нам нужны такие командиры‑специалисты, у которых хорошие знания сочетаются с высокой культурой и чувством человеческого достоинства.
Немного помолчав, Дмитрий Михайлович неожиданно обратился к Кублицкому:
– А вам, товарищ майор, как руководителю полевого занятия, я позволю себе напомнить одну старинную пословицу: «Не зная броду, не суйся в воду». Вы догадались, что я имею в виду? – Карбышев в данном случае недвусмысленно намекнул на то, что перед каждой переправой необходима тщательная разведка водной преграды самим командиром.
Когда обед кончился, Кублицкий, получив разрешение Карбышева на дальнейшее выполнение задания, поспешил к своим товарищам и поделился с ними услышанным от Дмитрия Михайловича.
А Карбышев и сопровождавшие его офицеры, вернувшись из Каунаса в Гродно, снова совершили объезд района Августовского леса и канала. Дмитрий Михайлович придавал особое значение оборонительным линиям у берегов Немана и Августовского канала.
При рекогносцировке правого берега Немана от Гродно до Друскеников на одной из остановок Карбышев заметил:
– Какая прекрасная позиция, она как бы специально создана природой для прикрытий наших границ.
Увы! Позиция находилась далековато, в 40 километрах от границы.
Учитывая значительное отставание строительства новых укреплений, Карбышев настоял на создании комиссии для определения состояния старой Гродненской Крепости и возможности ее включения в систему Гродненского укрепленного района. Он придавал большое значение этой крепости, расположенной на подступах к городу, на возвышенном правом берегу Немана. Она контролировала переправы через реку. На берегу реки, в предместье города, было расположено много объектов большого стратегического значения: железнодорожный узел на линии Вильно – Варшава, ответвление на Сувалки и местечко Мосты. Там же проходил железнодорожный мост через Неман.
Карбышев вошел научным консультантом в состав комиссии, которая пришла к выводу, что крепость восстановить целесообразно, но работа потребует значительного срока.
20 июня 1941 года для разбора штабного учения командующий 10‑й армией (штаб ее находился в Белостоке) генерал‑майор К. Д. Голубев собрал командиров корпусов. В это время из Гродно в Белосток позвонил Карбышев и сообщил, что он вместе с начальником инженерного управления округа генерал‑майором инженерных войск П. М. Васильевым прибудет 21 июня в 10‑ю армию для ознакомления с состоянием крепости Осовец и Осовецким укрепленным районом.
Перед этим Карбышев с командующим 3‑й армией В. И. Кузнецовым и комендантом Гродненского УРа полковником Н. А. Ивановым побывал на погранзаставе. Вдоль границы, у дороги Августово – Сейно, еще утром стояли наши проволочные заграждения, а когда они проезжали вторично, заграждения оказались снятыми.
На погранзаставе командующему армией доложили, что ночью по ту сторону границы было тихо и рокота танковых моторов не слышно. Очевидно, к этому времени сосредоточение немецко‑фашистских войск на нашей границе было закончено.
Рано утром 21 июня Карбышев и Васильев приехали в штаб 10‑й армии. Генерал Голубев, которого Карбышев хорошо знал по академии, рассказал о состоянии оборонительных работ в Осовецком укрепленном районе. Дмитрий Михайлович вместе с командиром 1‑го стрелкового корпуса генерал‑майором Ф. Д. Рубцовым и начальником инженерного отдела 10‑й армии полковником П. Ф. Сухаревичем, которого он знал еще по гражданской воине, отправились на автомашине осмотреть крепость Осовец и укрепрайон.
Почему именно этот район привлек особое внимание Дмитрия Михайловича? Что потянуло его сюда, когда с запада уже вполне очевидно надвинулись и нависли над границей зловещие тучи войны?
Еще 9 июня, по приезде в Минск, в штабе Западного особого военного округа его командующий генерал Павлов, беседуя с Карбышевым, упомянул о комиссии Ахутина. Она была создана сразу же после освобождения Западной Белоруссии. Главное командование Красной Армии поставило перед комиссией серьезную задачу: выяснить возможность использования шлюзов Августовского канала для затопления так называемого Белостокского выступа, затопления и заболачивания территории, на которой расположен Осовецкий укрепленный район. Ведь он стратегически чрезвычайно важен.
Дмитрий Михайлович знал крупного специалиста по гидротехнике и заграждениям бригадного инженера профессора Ахутина. Встречался с ним. Знал и тех, кто вошел в состав комиссии, – военинженера 1 ранга Дворянина, воентехника 2 ранга Малышева. Несомненно, с материалами столь авторитетной комиссии необходимо тщательно ознакомиться. Но время поджимало, и Дмитрий Михайлович не успел осуществить свое намерение.
По дороге к Осовцу Петр Филиппович Сухаревич подробно рассказал Карбышеву о ходе обследования, проведенного комиссией, и о сделанных ею выводах. Сухаревич все это знал, ибо принимал участие в работе комиссии как начальник инженерной службы 11‑го стрелкового корпуса, освобождавшего Западную Белоруссию. Командовал корпусом легендарный полководец Епифан Ковтюх. Тот самый Ковтюх, который при жизни стал героем нескольких художественных произведений. И «Железного потока» Серафимовича. И повести Дмитрия Фурманова «Красный десант». И одним из действующих лиц второй книги трилогии «Хождение по мукам» Алексея Толстого.
– A y меня, – сказал не без гордости Сухаревич, – есть подаренная самим Ковтюхом его книга «От Кубани до Волги и обратно»…
– Опыт гражданской войны, чудеса наших народных полководцев, – подтвердил Дмитрий Михайлович, – никогда не померкнут.
Разговор вернулся к Осовецкой крепости. Комиссия Ахутина с особой тщательностью изучала тот участок Августовского канала, который соединяет реку Неман с рекой Бебжей, правым притоком Нарева. Это и есть водораздельная часть Немано‑Вислянского водного пути.
После воссоединения Западной Белоруссии, при установлении новой границы между СССР и гитлеровской Германией, часть канала – от шлюза Горчица до водопуска на реке Волокушек отошла за кордон. Канал оказался разделенным на три части. С нашей – восточный участок от реки Неман до Волокушек и западный – от водораздела до Бобра. А с противной стороны – средний участок.
Ахутин определил наиболее выгодные объекты в случае затопления. Как его практически осуществить. Как сделать непроходимой не только для пехоты, но и для танков пограничную полосу в 4100 квадратных километров.
– Расчеты ориентировочные, – заметил под конец своих объяснений Петр Филиппович.
– Поздновато их научно обосновывать, поздновато…
Дмитрий Михайлович всегда придавал важное значение всем видам заграждений и сожалел о том, что материалы комиссии остались нереализованными.
В крепости Карбышев встретился еще с одним своим слушателем комдивом Якубом Джагировичем Чанышевым, знакомым ему также по гражданской войне. Комдива командировали сюда из Москвы как начальника курсов вместе со слушателями. Они изучали историю Гродненской и Осовецкой крепостей, знакомились с возводимыми укреплениями на новой государственной границе.
Дмитрий Михайлович внимательно ознакомился со всей системой укреплений в районе Осовца в направлении на Гродно и посоветовал, какие фортификационные работы считать первоочередными.
В полдень вернулись из поездки в Белосток. Сухаревич пригласил Дмитрия Михайловича отдохнуть и пообедать.
Вот каким остался в памяти жены Сухаревича Екатерины Прохоровны их гость:
«От мужа, Петра Филипповича, я знала, что он замечательный генерал, обладающий неоценимыми боевыми качествами, крупный ученый в области военно‑инженерного дела и человек с большим горячим сердцем. Но когда Дмитрий Михайлович пришел к нам и я увидела его воочию, то оказалось, что мое представление о нем разошлось с действительностью. Я ожидала почему‑то встретить высокого и представительного на вид генерала, маститого ученого, а вошел невысокого роста, подтянутый по‑военному, в походной генеральской форме худощавый человек. Его умные, живые, чуть раскосые глаза излучали какую‑то особенную теплоту. Такие лица запоминаются на всю жизнь.
Поздоровавшись приветливо со мной и детьми, Дмитрий Михайлович вместе с мужем прошел в его кабинет, чтобы привести себя в порядок и немного отдохнуть после утомительной поездки.
Хорошо помню, что они пробыли в кабинете часа полтора и оттуда все время доносились их громкие, возбужденные голоса. Когда некоторое время спустя они вышли из кабинета в столовую, я пригласила Дмитрия Михайловича отобедать с нами. Время тогда было очень тревожное. Вполне естественно, что за обедом разговор вертелся вокруг войны, которая шла на западе и угрожала нашим границам. Почувствовав в моих словах тревогу за судьбу мужа и всей нашей семьи, Дмитрий Михайлович старался успокоить и отвлечь меня от мрачных мыслей. Он говорил, что фашисты навряд ли посмеют напасть на нашу страну, а если Гитлер пойдет на такую авантюру, то наша земля станет могилой для его армий.
А затем, обращаясь к мужу, Дмитрий Михайлович, как бы невзначай, сказал:
– А почему бы вам, Петр Филиппович, в такое неспокойное, тревожное время не отправить Екатерину Прохоровну с детьми куда‑нибудь подальше от границы?
За чаем Дмитрий Михайлович с Петром Филипповичем вспоминали о прошлом. Мой муж был до армии сельским учителем в деревне Ермошки. Там пришлось ему заново открывать школу и преподавать в трех классах все предметы. После Октября, как только до глухих Ермошек донесся вихрь революции, он вступил в большевистскую партию и по ее заданиям ездил по Бельскому уезду агитатором, инструктировал комбеды. Потом создавал волостные военкоматы и другие органы Советской власти, участвовал в подавлении кулацких мятежей.
Дмитрий Михайлович сказал, что и ему довелось бороться с кулачьем.
Вспомнили и двадцатый год. Муж встретил Карбышева еще на Восточном фронте, а позже, уже будучи комиссаром 153‑стрелковой бригады 52‑й дивизии, они вместе воевали на Южном фронте. Вместе сражались они против Врангеля и банд Махно.
Встречались еще также на военных сборах в Белоруссии и в 11‑м стрелковом корпусе. Очевидно, уже не в первый раз вспомнили о герое Епифане Иовиче Ковтюхе, который особенно отличился в гражданскую дерзкими десантами в белогвардейские тылы. Уж было начали разбирать подробности одного из таких десантов. Да тут я нарушила разбор. До сих пор терпела, молчала и не сдержалась, говорю:
– Что вы все про войну, да про войну. И без этого невесело на душе… Ты бы лучше, Петя, – предложила я, – показал гостю твои рисунки и безделушки, вырезанные тобой из березы. А еще лучше – спел бы под аккомпанемент гитары или мандолины какие‑нибудь белорусские народные песни или твою любимую „Дубинушку“. Спой, светик, не стыдись, покажи гостю свою колоратуру!
– Какие там рисунки и безделушки, – отмахнулся в смущении мой муж. – Одно только баловство и ребячество, сущие пустяки…
А я, желая доставить удовольствие гостю, продолжала настаивать на своем:
– Прикажите, товарищ генерал! У моего муженька, кроме рисунков и резьбы по дереву, есть и другие замечательные поделки. Он у меня на все руки мастер, плотничает, слесарит, по хозяйству мне помощник…
– Теперь, Катенька, ясно, почему ты за меня замуж вышла, – отбивался Петр Филиппович, все обращая в шутку. – Правда, теперешнее время не для песен. А все‑таки послушайте, Дмитрий Михайлович, белорусскую задушевную… – При этих словах Петр Филиппович снял со стены гитару и затянул любимую нашу „Лявониху“.
Дмитрий Михайлович охотно стал подпевать. Присоединилась и я. Забыв про горестное время, которое мы переживали, я подумала: до чего мило и приятно с Дмитрием Михайловичем. Какой он свой, домашний человек. До чего быстро к нему привыкаешь. Почувствовала, что и ему пришлись по душе моя семья, мой муж.
После того как мы досыта попели, я попросила Петра Филипповича что‑нибудь почитать из Зощенко. Или пусть произнесет знаменитый монолог Фамусова из „Горя от ума“ Грибоедова. Его конек! Играл Фамусова в самодеятельном армейском театре, который сам же организовал.
Мне хотелось, чтобы Петр Филиппович еще чем‑либо приятным занял гостя, поразвлек его, развеял служебные заботы, которыми они оба были пропитаны, как губка водой. Но я промолчала. Боялась, Дмитрий Михайлович может подумать – бахвалится жинка. Откровенно скажу: сама порой не понимала, откуда у моего мужа берется умение – и рисует, и вырезает из дерева фигурки, как скульптор, и поет, и играет на сцене, и… увлечен многотрудной службой начальника военно‑инженерного дела в штабе армии. И ко всему еще находит время вести партийную работу в войсках. И не уснет без книжки…
Мою просьбу почитать Зощенко неожиданно для меня горячо поддержал генерал. Оказывается, и он любит рассказы этого писателя.
– Не скромничайте, – воскликнул Дмитрий Михайлович, обращаясь к моему мужу. – И не ломайтесь, как девица красная. Помните рассказ о том, „Как у купца Еремеева сперли енотовую шубу“?..
Петр Филиппович, уступая просьбе своего боевого друга, с подъемом, со вкусом прочитал этот зощенковский шедевр.
Карбышев поблагодарил Петра Филипповича и меня за доставленное ему удовольствие.
– У вас, батенька, – воскликнул генерал в адрес мужа, – неугасимая молодость. – И тут, к слову, припомнил, что и во время гражданской войны молодой комиссар бригады был душой красноармейцев и командиров на Южном фронте. Перед очередным боем воодушевлял их своими песнями и забавными байками.
– Конечно, не песни и не побасенки помогали бойцам выигрывать бои, – заметил Петр Филиппович. – Удаль, отвага, беззаветная преданность ленинской партии. Вот что вело вперед и вселяло мужество в красных орлов…
Задушевная беседа затянулась допоздна.
Прощаясь с нами, Карбышев поблагодарил за гостеприимство и сказал, что спешит по неотложным делам в Гродно, где он жил во время своей командировки в штабной гостинице 3‑й армии, находившейся по соседству с нашей, 10‑й армией».
Вечером 21 июня, вернувшись из Белостока в Гродно, Карбышев дал задание лейтенанту Митропольскому вычертить по черновым наброскам составленную им по дороге общую схему укреплений Осовца.
В штабе 3‑й армии Дмитрию Михайловичу сообщили неутешительные новости. Наша разведка установила, что к 21 июня немецкие войска сосредоточились на восточнопрусском, млавском, варшавском и демблинском направлениях. Основная часть этих войск находилась в тридцати километрах от пограничной полосы.
В районе Олыпанки и южнее Сувалок немцы установили тяжелую и зенитную артиллерию. Там же они сосредоточили тяжелые и средние танки, а также много самолетов. Заметно также, что немцы вели окопные работы на берегу Буга. А в Бяла‑Подляска прибыло 40 эшелонов с переправочными средствами – понтонными парками, разборными мостами и с большим количеством боеприпасов.
После этой информации разведотдела 3‑й армии у Карбышева так же, как и у других генералов и офицеров штаба армии, не было никаких сомнений в том, сто фашистская Германия готовит нападение на нашу Родину. Вопрос заключался в том, когда оно совершится.
В первом часу ночи Карбышев и генерал Васильев вышли из кабинета Иванчихина. Увидев сидящего в такой поздний час за чертежами лейтенанта Митропольского, Дмитрий Михайлович предупредил его:
– Вам, лейтенант, хорошо бы сегодня переночевать здесь, в общежитии штабных работников.
Он пожелал всем спокойной ночи и пошел отдыхать.
Часть вторая
ДОРОГИ БЕССМЕРТИЯ
Не дрогну я в сражении с врагами,
Земли родной не выдам:
Не умру!
Александр Яшин
Война
Ночь с 21 на 22 июня 1941 года была очень короткой…
Чуть забрезжил утренний рассвет, когда Карбышева разбудили частые и сильные взрывы авиабомб. Скоро взрывы слились в сплошной гул. Его усиливал доносившийся издалека раскатистый грохот немецкой артиллерии.
Карбышев быстро оделся и, не теряя ни минуты, направился было в штаб 3‑й армии, но в вестибюле гостиницы встретился с П. М. Васильевым. Поздоровавшись на ходу, они вдвоем перебежали улицу – штаб армии находился тут же, через дорогу.
На темном предрассветном небе расползалось огромное багрово‑красное зарево. Это пылал Гродно. Густой, едкий дым стелился низко, как туман.
В штабе уже была объявлена боевая тревога. Штабные офицеры, получив пистолеты и противогазы, разместились в убежище, устроенном в подвале дома.
Вражеские самолеты волнами налетали на город. Сильные взрывы следовали один за другим. После одного из них, особенно сильного, вышла из строя городская электростанция, всюду погас свет. Перестала действовать и телефонная станция, нарушилась проводная связь, и штаб 3‑й армии с трудом связывался со своими частями по радио и посыльными.
…А в те же часы пограничники заставы Юзефатово (ныне Усово), занимавшие первый оборонительный рубеж в районе Августовского леса и канала, подверглись особенно ожесточенному артиллерийскому обстрелу и атаке пикирующих бомбардировщиков. На рубеж двинулась немецкая пехота, пытаясь прорваться через нашу заставу.
Но бойцы под командованием лейтенанта Виктора Усова не дрогнули и встретили врага ответным огнем.
В течение 10 часов – с 4 часов утра до 2 часов дня – пограничники вели ожесточенный бой с захватчиками.
Но силы были слишком неравные. 36 героев‑пограничников, вся погранзастава, пали смертью храбрых.
Гитлеровцы разрушили наши проволочные заграждения и на участке Сопоцкино – Августово прорвались на советскую землю. Колонны танковых и мотопехотных войск врага ринулись по шоссе, ведущему на Гродно – Барановичи – Минск.
Командир взвода полковой школы 23‑го инженерного полка лейтенант Г. Н. Митропольский получил приказ подготовить к взрыву мосты через Неман.
Под сильным обстрелом с воздуха взвод выполнил приказ, и Митропольский вернулся в штаб армии доложить об этом начальнику инженерного отдела армии полковнику С. И. Иванчихину. Митропольскому, который раньше был прикомандирован к Карбышеву, хотелось повидаться с генералом, узнать, не будет ли от него каких‑либо поручений, но в штабе Дмитрия Михайловича уже не было. Дежурный сказал лейтенанту, что во время воздушного налета вблизи штаба взорвалась бомба крупного калибра, и Карбышев ушел осмотреть воронку.
Митропольский застал генерала на дне воронки. Не обращая никакого внимания на продолжавшиеся взрывы и стрельбу, Карбышев что‑то измерял рулеткой, записывал данные в блокнот. У воронки стоял генерал Васильев и уговаривал Дмитрия Михайловича вернуться в убежище.
Наконец Карбышев вылез из воронки, заметил встревоженного Митропольского и сказал:
– Ну вот, орелик, и началась война. Какова она будет – пока нельзя сказать! Но будет трудной…
Между тем вражеская бомбардировка все нарастала. То здесь, то там вспыхивало пламя пожаров. Взрывы сотрясали землю, дым становился все гуще и чернее.
Именно в те первые часы жена лейтенанта Сергея Ивановича Захаренко, Кристина Григорьевна, столкнулась в вестибюле штаба с генералом Карбышевым. Рассказала она об этой встрече дочери Дмитрия Михайловича Елене Дмитриевне и автору этой книги 23 года спустя – 16 июля 1964 года, в день открытия мемориальной доски в память Д. М. Карбышева на здании, где в начале Отечественной войны находился штаб 3‑й армии.
…Это случилось в первый день войны в Гродно.
На улице Ленина, недалеко от штаба 3‑й армии, жила семья коммуниста Сергея Ивановича Захаренко, лейтенанта 239‑го стрелкового полка – жена и трехлетний сын Юра. Незадолго до начала войны Сергей Иванович заболел, и его положили в госпиталь.
22 июня 1941 года часа в три ночи Кристина Григорьевна проснулась – началась бомбежка, артиллерийский обстрел города… Схватив на руки плачущего сына, женщина подошла к окну и увидела огромное зарево, бегущих по улице людей…
Фашисты бомбили и госпиталь, в котором лежал лейтенант Захаренко. Одна часть здания рухнула, а другая загорелась. Больные стали спасаться от гибели. Многие так и остались в огне пожара, под обломками рухнувшего здания.
Сергей Захаренко сумел выбраться из горящей госпитальной палаты и бросился искать свою часть, но уже не застал ее на прежнем месте.
Обеспокоенный судьбой семьи, он забежал домой, жадно выпил кружку молока и направился к коменданту города, велев жене немедленно уезжать в тыл. Больше Кристина Григорьевна его не видела. Лишь после войны она узнала, что он погиб в боях за Белоруссию.
Когда муж ушел, она собрала в узелок кое‑какие вещи, взяла Юрку на руки, заперла квартиру и вышла на улицу с намерением тоже пойти к коменданту города. Но после короткого затишья снова начался очередной налет фашистской авиации. Взрывной волной мальчика тяжело контузило. Обезумев от страха, не обращая внимания на продолжавшиеся взрывы, Захаренко с ребенком вбежала в открытую парадную дверь штаба 3‑й армии. Часовой пропустил их.
В вестибюле штаба Кристина Григорьевна увидела спускавшегося по лестнице генерала в походной форме. Через плечо на ремне висела кожаная сумка с планшетом, из которого виднелась карта.
Генерал подошел к женщине с плачущим ребенком и спокойным, ласковым голосом, слегка картавя, спросил:
– Что случилось? Не заболел ли ребенок?
Кристина Григорьевна рассказала о постигшем ее несчастье. Генерал стал успокаивать женщину, погладил ребенка по голове, спросил, в какой части служил муж, захватила ли она с собой самое необходимое для себя и ребенка. Выяснилось, что впопыхах о самом насущном она забыла.
– Без нужных вещей и продуктов, конечно, плохо, – сказал генерал, – но духом падать не следует. Возвращаться вам за вещами домой сейчас ни в коем случае нельзя. В городе неспокойно, бомбежка, рисковать из‑за вещей жизнью вы не должны. Но не огорчайтесь, я вас и ребенка не оставлю в беде.
Он повел их в подвальное помещение, остановился у двери, на которой висела табличка «Котельная», а над ней плакат «Бомбоубежище штаба», открыл дверь и пропустил их вперед.
В помещении было очень людно. На скамейках, табуретках, чемоданах, узлах и на полу сидели старики, женщины, дети – члены семей военнослужащих штаба 3‑й армии.
Генерал усадил Кристину Григорьевну с мальчиком и сказал:
– Побудьте здесь некоторое время и никуда не уходите, пока я не вернусь. Успокойтесь, отдохните, я прикажу вас накормить и к ребенку пришлю штабного врача.
И Дмитрий Михайлович ушел.
Минут через двадцать пришел врач, осмотрел мальчика, оставил лекарства. Красноармеец хозяйственной команды штаба принес сверток с продуктами и котелок чая.
Вскоре Кристину Григорьевну с сыном эвакуировали.
Сейчас, когда прошло уже, более 40 лет, картина вероломного нападения гитлеровской Германии на нашу Родину выяснена с достаточной полнотой. Удары фашистской авиации обрушились на многие пограничные города – Брест, Гродно, Белосток, Волковыск, Барановичи, Слоним, Бобруйск, Минск, на военные аэродромы, танкодромы.
Внезапность нападения дала фашистам возможность занять господствующее положение в воздухе, нанёсти значительные потери нашей авиации на аэродромах.
К началу войны на Западном фронте были сосредоточены 3, 4, 10 и 13‑я советские армии. Они должны, были прикрыть западные границы страны, обеспечить проведение мобилизации.
Основные силы этих армий располагались на линии Белосток – Ломжа, на так называемом Белостокском вы ступе. Его тупой клин глубоко вдавался на запад и имел важное стратегическое значение. По своему географическому положению выступ лишал противника возможности установить связь со своими группировками, действовавшими в Прибалтике и на Украине.
Однако приостановить стремительное наступление врага не удалось. Наши войска, не успев развернуться, с ходу и по частям вступали в бой.
Положение осложнилось еще и тем, что в момент нападения западную границу фактически прикрывали только небольшие отряды пограничников. Лишь в 3–5 километрах от пограничных застав располагались отдельные роты и батальоны полевых войск, занимавшие некоторые узлы обороны укрепрайонов.
На небольшом удалении от границы наши части поднялись по боевой тревоге из казарм и тут же вступили в бой с гитлеровцами.
Бойцы сумели задержать, замедлить продвижение противника и нанесли ему чувствительные удары. Враг понес большие потери.
В особенно тяжелом положении оказалась 3‑я армия под командованием генерал‑лейтенанта В. И. Кузнецова, действовавшая на правом фланге Западного фронта.
В первые же дни войны часть этой армии была окружена войсками 3‑й танковой группы противника, которой удалось переправиться через Неман в 60 километрах южнее Каунаса. В связи с этим 56‑я дивизия 3‑й армии, оборонявшаяся на фронте протяженностью 40 километров против трех немецких дивизий, вынуждена была уже на второй день войны, 23 июня, оставить Гродно и отойти на юго‑восток.
Отступили и соседние с ней дивизии – 87‑я и 27‑я, которые создали оборонительные рубежи южнее и юго‑западнее Гродно. Между смежными флангами Северо‑Западного и Западного фронтов образовался разрыв более чем в сто километров. В него и врезались немецкие танки.
Положение на левом крыле Западного фронта, где находились войска 4‑й армии под командованием генерал‑майора А. А. Коробкова (ее штаб дислоцировался в Кобрине), было тоже чрезвычайно трудным. Против этой армии действовала 2‑я танковая группа Гудериана и один из армейских корпусов гитлеровских войск.
Две наши стрелковые дивизии – 3‑я и 4‑я – находились в районе Бреста и из‑за ударов авиации и артиллерии противника не могли занять предназначенные им по плану полосы обороны. Под напором десяти немецких дивизий войска нашей 4‑й армии оставили Кобрин и отступили к реке Ясельда.
Командующий армией генерал‑майор Коробков отдал приказ командиру 11‑го механизированного корпуса генерал‑майору Оборину нанести контрудар противнику из района Пружаны – Кобрин. Но контрудар успеха не имел. Дивизии корпуса отстояли далеко друг от друга и объединить их усилия не удалось.
Отдельные части 6‑й и 42‑й стрелковых дивизий 4‑й армии, оставшиеся в Брестской крепости, и некоторые подразделения Брестского пограничного отряда упорно сопротивлялись. Значительное превосходство фашистов, массированный артиллерийский обстрел, удары авиации – ничто не могло сломить защитников крепости.
Оказавшись во вражеском окружении, бойцы проявили подлинную отвагу, в течение месяца отбивали все штурмы врага, хотя Брест уже давно находился в глубоком тылу противника.
Защитники Брестской крепости вели неравный, героический поединок с превосходящими во много раз по численности немецкими войсками, и это полностью подтвердило не раз высказанную генералом Карбышевым мысль о роли крепостей в войне:
«Обороняются не стены, а люди, стены только помогают людям обороняться, и поэтому советскую крепость можно разрушить, но взять ее нельзя».
Однако вернемся к 22 июня…
Весь этот день Карбышев находился то в штабе, то на линии огня, помогая наладить в инженерном отношении оборону Гродно. В 19 часов командующий 3‑й армией генерал‑лейтенант В. И. Кузнецов, Д. М. Карбышев и П. М. Васильев вместе с офицерами штаба переехали на командный пункт армии в местечко Мосты, в 50 километрах от Гродно.
На следующий день на КП армии для доклада об обстановке на фронте к командующему 3‑й армией прибыл начальник оперативного отдела штаба 3‑го стрелкового корпуса майор П. Д. Морозов. Он знал Карбышева по совместной работе в комиссии, которая занималась восстановлением старой Гродненской крепости.
Возле штабной землянки Морозов заметил сидевшего под деревом генерала Карбышева. Он подошел к нему и спросил:
– Почему вы, Дмитрий Михайлович, До сих пор не уехали в Москву?
Карбышев пожал плечами и ответил:
– Не считаю это удобным для себя.
Морозов стал убеждать генерала: пока не поздно, ему следовало бы уехать. Но Дмитрий Михайлович в категорической форме ответил:
– Оставьте эти бесполезные разговоры, все только об этом и говорят.
Вечером П. М. Васильев предложил Карбышеву уехать вместе с ним в Минск, а оттуда в Москву. Но Карбышев снова наотрез отказался.