Автор неизвестен
Цыганские сказки
Цыганские сказки
Волшебный цветок
Произошла эта история в старые года. Жила в одной деревне цыганская семья. Жили они оседло, бедно жили. Избенка у них была такая неказистая, что и поглядеть не на что: крыша покосилась, в стенах щели проглядывают, и ветер сквозь эти щели свистит.
А тут прошел слух по деревне, что в таком‑то и таком‑то месте клад зарыт и клад этот старинный. Вот и выбрал цыган почку потемней, запряг лошадку свою и поехал за кладом.
Подъехал цыган к тому месту, где клад зарыт, и копать принялся. Много ли, мало ли времени прошло – никто об этом не знает, только вдруг стукнулась лопата цыгана обо что‑то твердое. Обрадовался цыган, стал быстрей копать. Отрыл цыган большую каменную плиту. "Вот, – думает, – подниму эту плиту и стану богатым человеком. Будет семья моя в Достатке жить, будут купцы при встрече со мной кланяться". Однако попытался цыган плиту приподнять, Да видит: пустое дело, одному никак не справиться. Рванулся цыган домой, взял с собой шурина, детей взял, тех, что постарше. Снова стали они все вместе плиту поднимать, однако плита даже не пошевелилась.
Наутро весть о кладе облетела всю деревню. Сбежались мужики с ломами да лопатами, стали эту плиту выворачивать.
– Ничего! Клада на всех хватит, – решили деревенские промеж себя.
Возились, возились мужики вокруг плиты, и так и этак ее пытались поднять, да только все понапрасну: плита как в землю вросла – не сдвинуть ее с места, и все тут. Плюнули мужики и разошлись.
Однако кончим об этом говорить. Вот Иванов день подошел. Собрался народ в церкви: попа слушают. И цыган со своей семьей тут же на паперти сидит. В полночь, когда кончилась служба, стал народ расходиться. А в ту пору все в лаптях ходили, из лыка березового сплетенных. Вот идет цыган от церкви, смотрит под ноги: что такое? От одного лаптя сияние исходит. Пригляделся цыган, а это цветок диковинный в лапте у него застрял. Показал он цветок матери своей, а та ему и говорит:
– Сынок, счастье‑то какое! Раз в году это только бывает – на Иванов день. Расцветает этот цветок для того человека, кому клад хочет открыть. Это, сынок, тебе весточка от хозяина клада.
Припустил цыган домой, схватил лопату. Прихватил он шурина своего на всякий случай, и поехали они к тому месту, где каменная плита была. Подъехали цыгане, спрыгнули в яму, руками схватились за плиту, и она сама подалась, легкой стала, как перышко. Отодвинули они плиту, смотрят: а под ней котел стоит, доверху заполненный золотом. Вытащили цыгане котел, на телегу поставили, в рогожку завернули. Только они собрались уезжать, как из ямы старик вылезает – весь седой, волосы лохматые, брови торчком стоят. Вылезает этот старик и говорит:
– Не торопитесь домой возвращаться. Не весь еще клад вам в руки дался. Поезжайте туда‑то и туда‑то, увидите деревню, за ней река протекает, а через речку мост перекинут. Ищите под этим мостом, там сорокаведерная бочка золота спрятана. Обрадовались цыгане такому чуду, хлестнули лошадей и помчались, даже со стариком не простились, даже поблагодарить его позабыли. Покачал головой старик, усмехнулся и опять в эту яму провалился. Налетел тут ветер и заровнял яму. А сверху трава поднялась.
Приезжают цыгане к указанному месту, деревню проскочили, к реке подъехали. Вдруг видит цыган: а цветок‑то его волшебный пропал куда‑то.
– Что такое? – говорит цыган шурину. – Только что был цветок, и вдруг его нет!
– Да, наверно, ты его по дороге обронил! – отвечает шурин. – Бог с ним, с цветком этим, место мы знаем, так что нам этот цветок уже ни к чему. Раздевайся, пошли бочку искать.
Разделись цыгане, зашли в воду, стали золото искать. Лазили, лазили, чуть не утонули в реке, а бочки нет, как нет.
– Видать, обманул нас этот старик, – стуча зубами от холода, сказал шурин цыгану, вылезая на берег.
Вернулись цыгане домой, рассказали все, как было, а мать и говорит:
– Эх, сыночек, надо было вам того старика отблагодарить, а вы поторопились скорее за золотом поехать. Вот он и забрал волшебный цветок.
Однако и того клада, что дался цыгану в руки, хватило ему и детям его на всю жизнь.
Разбогател цыган, дом новый построил, лавку купил, стал жить припеваючи.
Как лесовик с табором подружился
Повадился лесовик в табор ходить да мешаться. Как закрутит цыган по лесу, так они никак по делам своим никуда доехать не могут. И такая уж напасть пошла от этого лесовика, что хоть ложись да помирай. А лесовик не унимается: и днем, и ночью в табор приходит. В лаптях, в кафтане, в кушаке с кистями – чисто мужик, а шапка, как у казака. Подойдет к цыганам и давай руками махать, мол, вон отсюда, мои это места. Уж что только цыгане ему не предлагали.
– Давай сюда, иди к нам, – кричат, – мы тебе чаю нальем, свининкой покормим.
А лесовик отойдет назад, на пару шагов, и сделается выше берез. Испугаются цыгане и бежать с этого места.
Долго бы это продолжалось, если бы не нашлась и на лесовика управа. Была в этом таборе прекрасная цыганка. Да будь она и уродливой, все равно бы слава о ней шла большая. Так пела эта цыганка, что заслушаешься. Будешь десять дней слушать – не надоест.
Как‑то раз снова пришел лесовик, снова вырос выше деревьев и принялся цыган гонять по лесу. Запрягли коней цыгане, и только собрались уезжать с проклятого места, как выходит эта цыганка‑певунья и говорит цыганам.
– Распрягайте коней. Попробую я лесовику песню спеть. Глядишь, он от нас и отстанет.
Запела цыганка песню. Прислушался лесовик и стал все ниже и ниже спускаться, пока не принял обычный человеческий вид. Сел на пенек и слушает. Но как только цыганка стала к нему приближаться, лесовик снова вскочил и снова поднялся выше берез.
Отойдет цыганка назад, и лесовик опять в нормальный человеческий рост входит. Вроде как бы испугался лесовик цыганки, но в то же время настолько ему песни ее понравились, что с той поры перестал он табор по лесу гонять и цыганам этого табора в делах их больше не мешал. Но лишь только наступит вечер, а лесовик уж тут как тут. Сидит неподалеку от костра и песни слушает.
Как лесовик цыган предупредил
Давно это было. Собрались однажды цыгане на ярмарку. От деревни до города путь не близкий. Вот и едут. По дороге все задремали, только один цыган не спит, лошадьми управляет. Вдруг видит цыган: кто‑то с березы на землю спрыгнул и возле дороги встал.
Человек не человек, весь седой, глаза выпученные, смотрит сердито и говорит:
– Не покупайте серых коней. А купите – не будет вам счастья.
Протер цыган глаза – никого нет. Испугался цыган – не иначе как черта встретил.
Разбудил всех и рассказывать начал. Засмеялись цыгане, не поверили ему. А потом и забыли о том, что произошло по дороге.
Хорошая была ярмарка в тот день. Коней видимо‑невидимо. Поменяли цыгане своих лошадей да много барыша взяли, аж в карманах не умещается. Только собрались обратно возвращаться, видят: мужик идет и ведет серого коня. А конь – красавец, высокий, в яблоках.
Как увидели цыгане такого коня, глаза у них загорелись.
– Много ль просишь, мужик, за коня своего?
– Да не так уж и много.
Короче говоря, купили цыгане коня этого и домой привели. День стоит конь, два – не берет в рот ни овса, ни воды. На глазах сохнет. Вот и брюхо у него подобралось, ребра выперли наружу, ноги держать перестали, только и осталось, что кожа да кости. "Что за беда, – подумали цыгане, – не иначе как нечистая сила над нами издевается".
Решил тут один цыган посмотреть, что с конем происходит: забрался в сено и ждет. Настала ночь, уснули все, вдруг слышит цыган: двери отворились и заходит кто‑то в конюшню, разбросал по земле весь овес, снял с серого попону и верхом сел. Обезумел конь, аж весь вспотел, а тот знай колотит его ногами. Испугался цыган и бежать. Перебудил всех, прибежали цыгане в конюшню и вправду: овес раскидан по земле, а серый стоит еле живой.
Вспомнили тогда цыгане, что их лесовик предупреждал.
Как сестра братьев прокляла
В одном цыганском таборе в богатой семье жили два брата и сестра. Полюбила девушка бедняка из этого же табора и, несмотря на запрет своих братьев, вышла за него замуж. Стала жить в его бедном шатре, еле‑еле сводя концы с концами. А братья смеются над ними: что, мол, отыскала свое счастье, сестричка?
Как‑то раз собираются братья ехать по цыганскому делу: коней воровать. А бедный цыган подходит к ним и говорит:
– Не возьмете ли меня с собой? Не хотели братья, чтобы он с ними ехал, чувствовали они к нему вражду до сих пор, да сестра уговорила.
– Ну ладно, поехали.
Долго ли, коротко ли, набрели цыгане на табун лошадей. Дело было ночью, не видно ничего. Взяли каждый из цыган по паре лошадей себе и погнали их к табору. Как рассветать стало, решили братья и бедный цыган устроить дневку в лесу. Забрели в самую чащу, чтобы никто их найти не смог, разожгли костер, чайку поставили. Глянули братья на коней, которых украли, и поняли, что они взяли самых дохлых кляч, а бедняк отхватил двух таких красавцев, что ни в сказке сказать ни пером описать.
– Слушай, братец, зачем ему, бедняку, такие лошади? Нам клячи достались, а ему рысаки! За таких лошадей, как у него, десяток выменять можно.
– Давай прикончим бедняка, братец?
На том и порешили. Убили бедного цыгана, забрали его лошадей и в свой табор воротились. Встречает их сестра и спрашивает:
– Где мой муж, братья?
– Да отстал он, сестричка, от нас. Не знаем мы, где он теперь. Как только взяли мы коней, обнаружили нас мужики и бросились в погоню. Кинулись мы в разные стороны: мы с братом в одну сторону побежали, а муж твой – в другую. Так и не знаем: жив он или нет, смог ли он лошадей захватить, или у него их отобрали.
Ждет цыганка мужа день, два, три. Братья ее уже лошадей поменяли и пируют. А у их сестры трое детей, мал мала меньше, голодные сидят. Шатер ее прохудился, а телега скособоченная стоит, и лошадей нет. А тут пришла пора табору с места трогаться. Подходят братья к сестре своей и говорят:
– Наутро табор уходит. Собирай свои вещи, поедешь вместе с нами.
– Нет, – отвечает им сестра, – никуда я с вами не поеду. Мужа своего ждать буду. Сколько надо, столько и буду ждать.
– Ну смотри, воля твоя! – сказали братья.
Едва только рассвело, табор тронулся с места и укатил. Долго ждала жена своего мужа.
Неделю ждет, другую. Ни слуху ни духу. Поехала тогда цыганка по деревням о муже своем расспрашивать. Положила на телегу пожитки, детишек посадила да сама в оглобли и впряглась.
– Скажите, люди добрые, не бывал ли здесь такой‑то, такой‑то цыган? – спрашивала она у деревенских, – Может, слух у вас прошел, что украл кто‑нибудь что‑нибудь?
– Нет, ничего не слыхали. А ты кого ищешь, милая? – спрашивали ее деревенские бабы.
– Мужа своего ищу. Как пропал, так и нет его.
Вот и ходила она от деревни к деревне, тащила телегу с детьми и пожитками. Постоит, пособирает милостыню, покормит детей и дальше идет.
Однажды подходит она к тому месту, где братья мужа ее убили. Палаточку рваную свою ставит, ночевать собирается. Положила цыганка детей спать, а сама сидит у костра, задумалась. Вдруг слышит голос знакомый:
– Здравствуй, жена моя милая!
Вскочила цыганка и обомлела. Перед ней муж ее стоит. Кинулась она к нему на шею, нарадоваться не может:
– И где же ты так долго пропадал, родной мой? А я тебя все ищу да ищу.
До рассвета просидели они у костра, глядя друг на друга, а как только забелели верхушки деревьев, встал муж и сказал:
– Знаешь, жена моя любимая, открою я тебе страшную тайну. Только ночью могу я тебя видеть. Днем нельзя мне с тобой быть! И не ищи меня понапрасну!
– Что такое? – вскрикнула цыганка в испуге.
– Ты только детей не пугай. Мертвый я! Братья твои меня убили на этом месте из‑за лошадей. Позарились они на то, что я лучших коней взял, из‑за жадности и убили. Убили и бросили неотпетого да непохороненного. Сделай то, что я тебе велю: неделю я ходить к тебе по ночам буду, ты жди меня, а потом отпой меня, как полагается, чтоб душа моя не томилась. А тело мое земле предай…
Не успел он договорить последних слов, как петухи пропели, и цыган сгинул.
Погоревала цыганка, да делать нечего. Все исполнила, как муж ей велел, а потом вернулась в свой родной табор. Только вернулась, а навстречу братья ее:
– Ну что, сестрица, нашла мужа своего?
– Где его отыщешь? – ответила цыганка.
– Конечно, знать, захватил он самых богатых лошадей да убежал от нас, в беде оставил мужикам на расправу.
– Будьте вы прокляты, братья мои, за слова ваши и за то, что вы сделали! – крикнула цыганка. – Ведь это вы убили мужа моего из‑за жадности и зависти. Это вы лишили куска хлеба детей моих. Будьте вы прокляты!..
Как цыган зарекся с лесовиком спорить
Ехали цыгане табором по лесу, место для ночевки искали. Попали они во владения лесовика.
Вот слышат Цыгане: пение сзади раздается. Оглядываются цыгане – нет никого.
"Странно, – подумали они, – ведь точно песни слышатся, совсем рядом, а кто поет – бог его знает!" Остановились цыгане, стали палатки делать, огонь разожгли, чай поставили. А песни все слышатся и слышатся.
– Да заходите вы к огню, – кричат цыгане, – посидим вместе, чайку попьем, и мы вам свои песни споем!
Нет ответа.
Прошла ночь. Наутро поехал один цыган в деревню лошадь менять. Семья у цыгана большая – жена, детей полно. Надо же семью кормить, вот он и поехал по своему цыганскому делу. Только отъехал от табора, видит: на пеньке у дороги старичок сидит, борода до локтей, сам маленький, веревочкой подпоясан. Сидит старичок и усмехается:
– Ты куда, цыган, едешь?
– В деревню еду коня менять, – отвечает цыган.
– Не езди сегодня, цыган, – говорит старичок, – ничего у тебя не получится. Никакой менки у тебя сегодня не будет. И коня потеряешь, и денег домой не принесешь.
– Да что ж ты такое говоришь, старик? Черт бы тебя побрал! – выругался цыган. – У меня семья, дети бегают, мал, мала меньше, все есть хотят. Что ж они, по‑твоему, голодными быть должны?
– Не езди, тебе говорят, не езди, поедешь – беду наживешь.
Плюнул цыган в сердцах, повернул оглобли и в табор обратно отправился. Приезжает, а там его ждут:
– Ну что, привез хлеба?
– Какого хлеба? – рассвирепел цыган и давай жену бить. Избил ее и говорит:
– Какой‑то старик сидит на дороге, не пускает меня, говорит, мол, не езди менять сегодня, а то беда будет. Мне бы подойти к нему, толкнуть его как следует, чтобы он слетел, да кнутом отхлестать, а я помешкал… А он сидит и сидит. Вот я и воротился. Видишь, вон Иван поехал и лошадь сменял, и хлеба достал, а мне не пришлось. Вот и сидите теперь голодные. Ну, если завтра поеду, и он попадется мне на дороге, я его захлестаю.
Наутро запрягает цыган лошадь и снова едет по цыганскому делу. Видит: у дороги опять тот же старичок на том же месте сидит. Говорит старичок цыгану:
– Эх ты, цыган, жену избил и меня избить грозился. Да я только пальцем пошевелю, и тебя не станет, а ты еще со своим кнутом куда‑то лезешь.
– Да ты что, старик? – испугался цыган. – Что ты озоруешь? Ты что, ошалел? Ведь у меня двенадцать человек детей, все голодные, все кричат, все есть просят, а ты меня не пускаешь.
– Ну ладно, – согласился старик, – езжай туда‑то и туда‑то, сменяешь свою лошадь, а обратно поедешь – подарок мне купишь.
И вправду, сменял цыган свою лошадь, да не просто сменял, а взамен такого рысака взял – загляденье, и семье своей еды всякой накупил, да и старика не забыл, купил обещанный подарок.
Возвращается цыган домой и снова встречает этого старика у дороги.
– Ну что, сменял лошадь?
– Сменял, отец, сменял, смотри, какого взамен взял!
– А я тебе что говорил? – усмехнулся старик. – А подарок мне привез?
– Привез, привез. На, держи.
– Ну вот, это другое дело. Так слушай, что я тебе скажу: никогда больше мне не перечь. Ты знаешь, кто я есть? Я – лесовой батька. Всему этому лесу я хозяин. Если ты еще когда‑нибудь будешь меня ругать, то больше ни одной лошади в свои оглобли не заведешь. А если заведешь лошадь, то она тут же сдохнет. Так и знай.
– Прости меня, дедушка, – взмолился цыган, – никогда я не буду больше тебя ругать, и все, что ты мне скажешь, я сделаю.
– Ну ладно, понравился ты мне, цыган. Вот даю тебе три волосины, возьми их и зашей себе в карман. Они принесут тебе счастье.
Поблагодарил цыган лесового хозяина, а тот ему опять:
– Но смотри, цыган, с женой тебе жить не придется, утащат ее лесные русалки. Ты слышал, как они пели возле табора? Это они твою жену дожидались.
Упал цыган перед лесовым на колени:
– Лесовой батька, за что ж ты на меня беду такую кличешь? Зачем мне три волосины на счастье дал? Разве может быть у меня счастье без жены моей любимой? И что я буду делать один с кучей малых детей? Пожалел меня, так пожалей и семью мою, не дай жене пропасть.
– А! Понял теперь, где счастье?! – засмеялся лесовой. – Учти, если будешь жену свою бить, хоть один раз ее ударишь, уйдет она к русалкам лесным. Последний раз тебя предупреждаю.
Сказал так лесовой отец, а потом вырос выше берез, захохотал, захлопал в ладоши и пошел через лес. А цыган с той поры стал жить с женой своей мирно и счастливо.
Как цыган лесовика обидел
Украл цыган коня где‑то далеко от табора своего и возвращается домой. Известно всем, что когда с такого дела возвращаешься, то днем все больше в лесу скрываешься, а ночью, когда все затихает, едешь. Не с голыми руками возвращаешься – с чужим конем! А ночью‑то вся нечистая сила и оживает, тут ей раздолье! Русалки свои реки проверяют, а лесовые по лесам шатаются да тех, кто в их владения забредает, наказывают. Так закружат иной раз, что и не выберешься.
Вот и едет цыган с краденым конем, и едет. Вдруг слышит, словно кто‑то в колокол бьет. Понял цыган, что эта лесовик его заманивает. Испугался, а виду не подает.
– Нечего меня пугать, – кричит он лесовику, – меня и нет здесь вовсе, я в шатре сплю.
Захохотал лесовик и давай цыгана по лесу кружить. То цыган был вроде рядом с табором, а не прошло и минуты, как он за сто верст от своих шатров оказался. Кружил, кружил цыган по лесу, а наутро, выбившись из сил, привязал краденого коня к дереву, место пометил и пешком домой отправился. Целую неделю добирался. Пришел в табор и рассказывает, что с ним случилось.
– Потому‑то он и крутил тебя по лесу, что ты обидел его, не откупился, надо бы ему серебра бросить, тогда бы он и отстал, – сказал старый цыган.
На следующую ночь собрался цыган на меченое место за конем и серебра с собой прихватил. С тех пор больше он с лесовиком не ссорился.
Как цыган сам себя наказал
Остановился табор неподалеку от деревни. А возле деревни, на самом краю ее, часовня стояла, и рядом с ней береза кривая росла.
Вот спит один цыган из табора и слышит, как кто‑то его в бок толкает:
– Вставай, цыган!
Проснулся цыган, видит: стоит перед ним старичок – весь седой и борода до пояса.
– Иди к часовне, цыган, там под кривой березой клад зарыт. Полное охотничье голенище золота. На тебя этот клад записан. Срок уже выходит. Иди, отрой его и возьми.
Сказал старичок и исчез. Рассказал утром цыган своей родне о том, как к нему ночью старик приходил, а те его на смех подняли:
– Охота тебе идти позориться. Какой клад? Нет там ничего. Это над тобой кто‑то насмешки строит.
Так или иначе, но не пошел цыган на указанное место. А табор дальше покатил. На следующую ночь опять приходит старичок к этому цыгану и говорит:
– Ты что же это, мой милый, не слушаешься? Или тебе клад не нужен? Придется тебе обратно возвращаться…
Наутро цыган снова рассказал своей родне о старике.
– Рядом был – не стал копать, а чего теперь тебе ехать?
Короче сказать, подняли цыгана на смех, и никуда он не пошел. А потом и забыл о кладе.
Много ли, мало ли времени прошло – бог знает, только случилось так, что табор оказался снова на краю той деревни, возле которой часовня стояла. Вспомнил цыган о старике, что к нему по ночам приходил, о кладе вспомнил. "Дай, – думает, – схожу все‑таки, очищу Душу".
Никому ничего не сказал цыган и отправился на тo место, о котором когда‑то ему старик говорил. Подошел он к часовне, встал под кривой березой и копать начал. Откопал охотничье голенище, взглянул в него, а там одни битые черепки лежат.
– Значит, правильно надо мной родня смеялась, – сказал сам себе цыган и только собрался обратно, как видит – перед ним тот старичок стоит:
– Эх ты, цыган! Сам от своего счастья открестился. Твоему кладу уже срок давно вышел.
Говорил я тебе, когда его надо было брать, а ты меня не послушал.
Как цыгане в чертей поверили
Жили‑были два цыгана‑конокрада. За жизнь свою коней увели видимо‑невидимо. Ничего на свете братья‑конокрады не боялись, ни бога, ни черта не признавали.
– Все это неправда, ни чертей, ни бога нет, – говорили они таборным цыганам. А те только головами качали.
Случилось как‑то раз, что поехали братья коней воровать. Поймали двух лошадок и едут ночью к своему табору. Только подъезжают к реке, чувствуют, что лошади от земли отрываются, уже не слышно топота копыт, будто по воздуху кони летят. Стали к мосту подъезжать, а лошадей нет, как нет. Пропали. Поглядели цыгане друг на друга, видят: сидят оба на мосту на седлах своих, а в руках уздечки держат.
Прибежали братья в табор, стали рассказывать, так, мол, и так, вот какое чудо с нами приключилось.
– Так это ж вы на чертях ездили, – сказал братьям кто‑то из цыган. А старики посоветовали в следующий раз с собой серебра взять, мол, когда возьмешь лошадь, брось серебра немножко, и вся чертовщина отступится.
Мол, откупиться надо от чертей за лошадь.
– Да бросьте вы, ребята, ерунда какая, – не поверили братья, однако в следующий раз на всякий случай каждый взял с собой по несколько серебряных монет. И когда братья опять увели лошадей, то сделали так, как им наказали старики. Бросил каждый по серебряной монете, чтобы от нечистой силы откупиться.
– Слушай, брат, – сказал один другому, – в тот раз мы с тобой верхом ехали, так давай мы теперь в телегу лошадей запряжем, уж из хомута‑то они не убегут.
Сказано – сделано. Запрягли цыгане украденных лошадей в телегу и едут к своему табору. Только подъезжают к реке, тут один цыган другому и говорит:
– Посмотри‑ка, брат, а у лошадей‑то ноги волосатые. Подивились цыгане. А как только на мост заехали, снова с ними та же история повторилась: пропали кони, словно и не было их.
Глядят братья друг на друга и видят, что это они под хомутами стоят, конской сбруей опутаны. Что за чертовщина?! А тут вылезает из‑под моста черт и говорит братьям:
– Вот что, цыгане, надоело мне с вами шутки шутить. Придется, видно, вам всю правду сказать. Никто еще из цыган по этой дороге не ездил. Вы – первые! Потому вам все это и говорю. Лежит тут под мостом один цыган убитый. Найдите его кости и похороните, как следует. Не дает его душа нам, чертям, покоя.
Прибежали братья в табор да рассказали про встречу с чертом. Собрались цыгане и пошли под мост искать покойника. Нашли его, в гроб положили и отпели душу несчастного, как полагается, а потом похоронили на кладбище. С тех пор больше на этой дороге ничего не случалось.
А братья‑цыгане с той поры в нечистую силу поверили.
Как цыгане на лесовика гадали
В старину такой обычай у цыган был: когда мужчины уходили коней воровать, брали цыганки их рубашки, и шли в лес с лесовиком разговаривать. Зайдут они в чащу, вобьют в землю колья, привяжут к ним цыганские рубашки и давай лесного человека спрашивать:
– Нечистая сила, выходи, скажи, что с нашими мужьями будет? Приедут ли они? Дай нам знать, лесной человек, все ли будет в порядке, или беда с ними приключится?
Присядут цыганки на землю, притихнут и начинают прислушиваться, какой знак им лесовик подаст. Если удачным будет цыганское дело, то слышат цыганки голоса мужей своих или песни цыганские, а то еще свист раздастся, щелканье кнутов. Хороший это знак – с удачен вернутся цыгане! Но если вдруг собака залает, значит, неудача у их мужей, с пустыми руками вернутся. А еще хуже, если ключи забренчат: значит, забрали их мужей в казенный дом. Но хуже всего, если выстрелы раздадутся: это беда лютая идет по цыганскому следу – погоня и смерть.
Как цыгане с лесовиком боролись
В одном таборе жили трое братьев. На всю округу славились они своей силой и ловкостью.
Ни среди цыган, ни среди мужиков не было им равных. Любого они могли побить, повалить, побороть.
Как‑то раз, когда табор двигался на новое место, ушли братья вперед. Застала их ночь в дороге. Развели они костер и стали еду готовить. Чай пьют да между собою разговаривают, какие, мол, они сильные да ловкие.
– Клянусь, братья, да попадись нам сам черт, мы бы и его одолели! – воскликнул младший брат, а двое других одобрительно засмеялись.
И в эту минуту на полянке появился старичок в черном пиджачке, подпоясанный веревкой, на ногах башмаки простые, а на голове шапка. В руках у старичка была тросточка, на которую он опирался во время ходьбы. Поклонился старичок братьям, спросил:
– Кто вы, цыгане, откуда родом, откуда приехали?
– Так и так, так и так… А ты кто?
– Да я лесник здешний.
– Ну, садись чай пить.
Сел старик у костра, чай пьет, а сам все на братьев поглядывает. Наконец он встает и подходит к младшему брату:
– Миленький, пойдем поборемся!
– Да что ты, старик, с ума сошел, – замахал руками младший брат, – куда тебе со мной бороться, я же тебя одной рукой подниму, а другой прихлопну.
А старичок все не унимается:
– Давай бороться, уж больно мне хочется посмотреть, какой ты смельчак!
– Ну ладно, – согласился младший брат, – сам захотел, не суди…
Начали они бороться. Схватил младший брат старичка за шиворот, приподнял и на землю бросил. А сам к костру вернулся.
– Убил, наверное? – спросил старший брат.
– Да нет, я тихонько бросил.
Глядь, старичок опять к костру подходит и сразу к среднему брату обращается:
– Миленький, давай бороться!
– Тебе что, моего брата мало? Уж если он тебя поборол, так я тем более.
– Все равно, миленький, давай поборемся, уж больно хочется посмотреть, какой и ты храбрец.
– Ну да ладно, старик, – согласился средний брат, – только учти, что я тебя, как младший брат, жалеть не буду. Уж угощу так угощу!
Стали и они бороться. Схватил средний брат старичка за ноги да за руки да со всего размаху как шмякнет об землю. И пошел, не оглядываясь. А старичок сзади бежит и к старшему брату обращается:
– Миленький мой, видел я твоих братьев, знаю, как они борются, хочу и с тобой попробовать.
– Нет, меня уж ты на это дело не подобьешь.
А старик в слезы, просит бороться с ним, и все тут.
– Что делать? – обращается старший брат к среднему и младшему. – Все равно он не отстанет. Уж лучше я его убью а то надоел он мне.
Вышел старший брат со стариком бороться. Схватились они. И вдруг стал старик расти прямо на глазах, выше деревьев вырос. Схватил старшего брата да как об землю его хватит.
С того и дух вон. А потом и среднего и младшего. Свистнул старик, да так, что деревья погнулись, захохотал и пошел своей дорогой.
Как цыганка своих детей прокляла
Кочевал табор цыганский. И ведь как бывает: в иной семье детей много, а живут в согласии, а в иной всего‑то двое‑трое ребят, а живут, как собаки. И вот кочевала в этом таборе одна семья: муж, жена и двое детей. Дочь была постарше, а мальчик совсем маленький. То и дело раздавались в шатре этих цыган крики и брань.
Вот как‑то раз опять разругалась цыганка со своим мужем.
– Будьте вы прокляты! – кричит она. – Да зачем вы свалились на мою голову? Да надо было мне за другого замуж пойти. Если бы я ушла от тебя, так и то лучше было бы. А теперь возись с вами, с детьми‑чертями, мучайся.
Подходит к цыганке дочь, держит она на руках братишку маленького и говорит матери:
– Зачем ты так, мама? Почему ты, как начнешь ругаться, так и проклинаешь нас? Нет уже сил нам с тобой жить. Вот уйдем в лес и больше к тебе не вернемся.
Усмехнулась цыганка:
– Да как это вы не придете? Куда вы денетесь? Какой вас дьявол возьмет? Никуда вам от матери своей не деться.
В тот же вечер облетела табор весть: пропали дети у этой цыганки – девочка и мальчик.
Стала цыганка искать везде, муж ее по всей округе на лошади своей проездил – нигде найти не могут. На следующий день, лишь только полдень наступил, смотрят цыгане: подходят дети сварливой цыганки к палатке и плачут:
– Сними камень с души, прокляла ты нас, и теперь нас не отпускают.
Захотела цыганка детей в палатку забрать, а они в руки не даются. Всем табором их ловили – бесполезно.
Короче сказать, с той поры, как только солнце за полдень перевалит, начиналась в лесу возле табора кутерьма; пляски, игры, песни. Пляшет дочь старшая, песни поет, а братишка рядом пританцовывает. Бегают они по лесу. Мать их видит, а поймать не может.
Как‑то раз пошла цыганка к речке, смотрит: сидит на камушке между скал ее дочь – косы у нее распущенные, брата на руках держит. А возле детей ее пятеро чертей копошатся.
Как схватят они девушку, как подбросят ее, а она опять на этот камушек садится.
Села мать на берегу реки, заплакала, а черти подходят к ней и говорят:
– Ну что, цыганка, имела – горевала, а потеряла – еще хуже горюешь!
– Скажи, нечистая сила, как мне своих детей вернуть?
– Только тогда ты сможешь своих детей вернуть, когда проклятие с души своей снимешь, когда с сердца своего камень сбросишь, когда пройдешь этот темный лес ночью от начала до конца. Да и то, вернешь их или нет, не обещаем мы тебе…
Нечего делать цыганке, собралась она под вечер и пошла через лес. Вдруг видит: стоит на дороге высокий человек, такой высокий, что голова его наравне с верхушками деревьев, и человек этот в руках кнут держит. Подходит цыганка к нему и говорит:
– Ну что ты мне скажешь, лесовой батька? Отдала бы я тебе свою жизнь, только бы ты вернул мне моих детей.
Отвечает ей лесовик:
– Эх, милая, давно бы тебе одуматься да прийти ко мне, а теперь опоздала ты. Нету в живых твоей дочери: утопилась она и стала речною русалкою, и сына твоего нет в живых: поднялся он выше ели высокой и чертом сделался. Так что не вернуть тебе своих детей и не достать. Ты сама их прокляла, сама и жизнь свою потеряла.
Сказал так лесовой батька, а потом махнул кнутом, разделил лес надвое и говорит:
– А теперь скажи мне, в какую сторону пойдешь, по какой дороге?
– А ты подскажи, лесовой батька, куда мне идти?
– Э, нет, сама решай: назад пойдешь – к хозяину своему воротишься, вперед пойдешь – с жизнью расстанешься.
Подумала цыганка и говорит:
– Раз потеряла я своих детей, значит, не с чем мне прийти домой, к хозяину моему. А без них мне и жизнь не нужна.
Пошла цыганка прямо. Тогда махнул лесовой батька рукой, сдвинулся лес, и сгинула цыганка навсегда.
Как цыганка черта отвадила
Было или нет, но старики говорят, а сама я врать не буду. Жили цыган с цыганкой в деревне.
И вот случилась такая напасть, что заболел как‑то раз муж цыганки и помер. Совсем мало они прожили вместе, даже одного ребеночка не прижили, однако крепко любили друг друга. Время идет, а цыганка все мужа забыть не может. Наоборот, с каждым днем все чаще и чаще его вспоминает, совсем, можно сказать, от этой тоски чуть с ума не сошла.
Видит это дело черт и думает: "Дай‑ка я к этой цыганке подкачусь, уж больно момент для этого подходящий". Полетел черт в эту деревню и проскочил в трубу – только искры посыпались. Является он к цыганке, с виду точь‑в‑точь муж ее похороненный. Удивилась поначалу цыганка, испугалась, но потом обрадовалась…
С той поры повадился черт к цыганке летать каждую ночь. Женщина она была красивая, почему бы и не полетать?
– Только смотри, – говорит черт, – никому ни слова о том, что я у тебя бываю, а то не видать тебе меня больше.
Она бы и не сказала, да только соседи сами догадались: раньше попросишь цыганку, она в свою баню пускала, а теперь ни за что; раньше она часто на людях была, а теперь редко ее где увидишь. Стали соседи за ней приглядывать, и как‑то раз в полночь глядят: что такое? – летит огненный столб по небу и залетает в трубу дома, где живет цыганка.
– Что, соседка, у тебя происходит? – спрашивают бабы цыганку поутру.
Некуда деться, пришлось цыганке рассказать обо всем.
– Э, милая, так это к тебе нечистая сила повадилась…
С той поры за спиной цыганки пошли разговоры да пересуды.
Прошел год, и нарождается у цыганки ребеночек.
"Вот и хорошо, – думает черт, – надо мне моего сына к себе забрать". Как сказал, так и сделал: не прожил и дня ребенок, как умер. Заплакала цыганка, а соседи ей и говорят:
– Сделай так‑то, так‑то и так‑то, тогда и отстанет от тебя нечистая сила.
Повезла цыганка ребенка в церковь отпевать, а черт ей и говорит:
– Привезешь младенца – гроб не открывай… Вот и привезла цыганка гроб в церковь, а у самой из головы не выходит: "Почему же он мне это сказал?" Не утерпела цыганка, открыла гроб, глядит: а там никого нет.
Так и отпели, так и похоронили неизвестно что, можно сказать, пустое место в землю положили. Вернулась цыганка домой и сделала так, как ее соседи научили. Покуда черт не пришел, она хомут приготовила, а только он влетел к ней через печку, сразу же цыганка на него хомут и надела. Взбесился черт, принялся по избе метаться, всю посуду перебил, все перины изодрал. Такую бурю поднял, что не дай бог, а потом закричал и вылетел из трубы.
Больше цыганка его не видела.
Как цыганке солдаты чудились
Пошла цыганка в деревню гадать. В одной деревне ничего не набрала. Пришлось идти дальше, а в следующей деревне – та же история. Что делать цыганке? Приходится идти еще дальше. Далеко ушла, бедная, от своего табора. Насобирала, напросила цыганка и обратно возвращается. Идет она лесом, и здесь ее ночь настигает. Куда деваться? Где ночевать?
Вдруг видит цыганка: стоит посередине леса избушка вроде охотничьей сторожки.
Зашла цыганка в избушку и от усталости повалилась на лавку. Глаза у нее слипаются. Сил нет. Вдруг сквозь сон слышит она: по крыше кто‑то стучит.
– Господи, да кто же это? – испугалась цыганка. Перекрестилась она, прислушалась, вроде бы прекратилось. Опять заснула цыганка и снова слышит стук по крыше.
– Спаси меня, господь, от нечистой силы! – взмолилась цыганка.
Прислушалась – стук прекратился. Только глаза закрыла – чувствует, что толкает ее кто‑то в бок. А у нее сил даже встать нету. Приоткрыла глаза цыганка и чуть со страху с лавки не свалилась. Стоит перед ней старый солдат, толкает ее в бок и тихо так просит:
– Милая, похорони ты мои кости.
Сказал старик и пропал.
И так несколько раз повторялось: заснет цыганка, и тут же ее этот старый солдат будит и все причитает тихо:
– Похорони меня, милая, похорони, дай ты душе моей покой.
Вдруг сквозь сон слышит цыганка, словно рухнуло что‑то. Вскакивает она с лавки: что такое? Видит – упала перегородка, а рядом в комнате солдаты сидят у стола, перед каждым книжечка лежит, свечечка стоит. Сидят они и эти книжечки читают. Закричала от страха цыганка, а солдаты даже и не пошевелились. Хочет цыганка выбежать из сторожки этой заколдованной, а ноги не идут.
Неизвестно, чем бы это все кончилось, если бы в этот момент не пропели третьи петухи. А как пропели, так солдаты сразу и исчезли. Стала на место перегородка, и свет в окошке заблестел.
|
| Поделиться: |
Поиск по сайту
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2022-07-08 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных