Автор: гесс. (https://ficbook.net/authors/1122004)
Пейринг или персонажи: бекхен/чондэ;, Бэкхён, Чен
Рейтинг: R
Жанры: Романтика, Ангст, Флафф, Повседневность, Hurt/comfort, AU
Размер: Мини, 17 страниц
Описание:
все так же падают звезды на раскрытые ладони и тают слезами.
/скорее загадывай желание/
Чондэ не понимает, когда на языке привкус алкоголя стал настолько привычным, что уже ненормально - не чувствовать горечь на обветренных губах и туман в тяжелой голове, перекрывающий все мысли. Просто в один момент по обычной и запомненной до каждого сугроба дороге "работа - дом" он находит тропинку - маленькую и ничем не примечательную, с тонким слоем льда, посыпанным грязным мутным песком. И решается - просто посмотреть, что там, одним глазком. Дома никто не ждет, никто не спохватится, что Чондэ нет непозволительно долго, ведь обычно он возвращается часам к десяти вечера.
Небольшая улица, горящая сотнями огней предновогодних вывесок, предлагающих скидки и специальные предложения в честь Рождества. Чондэ смаргивает разноцветные пятна в глазах и идет дальше, пока взгляд не упирается в темно-синюю, блеклую надпись "Бар". Да, вот так просто - "Бар". Без вычурных названий вроде "Пьяный Койот" или "Золотая устрица".
Просто "Бар".
Чондэ с минуту стоит и смотрит на тяжелую металлическую дверь. Эта часть улицы странно пустая. Ким оборачивается назад, туда, где фонари освещают каждую витрину. Здесь не так. Темно и совершенно не празднично, как раз то, что нужно Чондэ сейчас.
Десять ступенек вниз, Чондэ едва не оступается, не ожидав. Словно в бездну, думает Ким, и спускается практически в непроглядной темноте. Почему-то ожидает какое-нибудь мутное местечко, где тусуются главные якудза города и их цепные псы, но все выходит милее и проще.
|
|
Небольшое помещение в коричневых тонах: деревянные столики и мягкие бархатные диванчики, тусклый приглушенный желтый свет и бар у противоположной к входу стены. Просто и со вкусом. Чондэ оглядывается, замечая нескольких посетителей и молодого паренька лет восемнадцати в центре Бара - с гитарой в руках и на высоком стульчике. Живая, любительская музыка?
Чондэ сразу нравится это место. Про себя он окрестил его "Убежище" - место, где не существует реального мира, где можно скрыться на донышке стакана с алкоголем под гитарное соло Чонина - так зовут паренька. Здесь можно забыться и обрести хоть немного душевного покоя, здесь просто.
У Чондэ здесь не болит.
Не хочется всадить в сердце нож, распарывая грудную клетку и ломая крепкие ребра.
Здесь он становится настоящим алкоголиком, наверное. Иначе Чондэ назвать себя не может, приходя в "Убежище" почти каждый день и выпивая не меньше десяти стаканов высокоградусного. Чанель, рыжеволосый и милый бармен, как-то всегда грустно ему улыбается, но наливает. Иногда даже стоит рядом, хотя с Ифанем - официантом, что всегда ошивается поблизости - гораздо интереснее, чем с молчаливым Чондэ. Наверное, Чанелю его жалко, вот он и старается ему хоть как-то помочь, возможно, он даже надеется, что станет этакой "жилеткой для слез", но Чондэ совсем не хочется плакать и говорить - тоже. Он со своими проблемами уж как-нибудь сам справится, и не это его дело - топить ли себя в алкоголе или вправить мозги на место.
|
|
- Чувак, я понимаю, жизнь - дерьмо и все такое, но ты давай, не опускай руки, окей? - Чанель полирует до скрипа небольшой стаканчик, не глядя на Кима, но обращается точно к нему - за столиком бармена больше никого и нет. Сейчас так пить немодно? Или все хранят себя для Рождества и Нового Года?
Чондэ кивает. Он уже столько раз говорил себе эти слова, что они давно потеряли свой смысл и хоть какую-либо ценность. Уверенность и твердость слов стерлась, надежда угасла. Это просто слова - ничего больше.
Наверное, Чондэ давно опустил руки, поэтому все это незначительно для него: потерянного и сломанного, такого жалкого и смешного.
- Может, тебя девушка бросила? - под конец второй недели выдает Чанель, опираясь локтями прямо перед лицом Чондэ. И даже не морщится от едкого запаха алкоголя, пропитавшегося даже под кожу. - Чувак, эти создания не стоят наших страданий. Любовь и прочая лабуда, конечно, хорошо, но, если потом не убиваться, когда идиллия кончится. Ну это чисто мое мнение, на самом деле все гораздо сложнее, я понимаю. У меня просто девушки никогда не было, вот я и так, для себя, придумал...
Чондэ легко улыбается, слушая пустую болтовню Чанеля, который давно перескочил с одной темы на другую и начал рассуждать о чем-то пространном и вечном, выдвигая свои теории и тут же их опровергая, противореча самому себе. Ифань присаживается рядом и тоже начинает слушать, только уже через минуту смеется, нарушая эмпатическую связь Чанеля с космосом и звездами. Чондэ тоже тихо посмеивается в стакан, пряча улыбку за горьким вкусом.
|
|
- Да ладно, что случилось? - Чанель нетерпеливо опускает свой кулак рядом с ладонью Кима и старается быть жестким, как "плохой полицейский". - Неужели все настолько ужасно?
- Не трогай его, Цаньле, - тихо советует Ифань, - просто оставь в покое, ему сейчас это нужнее.
Чанель супится и, кажется, даже обижается. Не на упертого Чондэ, а на Ифаня - наверное, за то, что не на его стороне, не поддерживает.
У Ифаня глаза темные, как крепкий чай с не растворившимися гранулами сахара на дне. И если долго смотреть, то можно увидеть широкие борозды и кровоточащие раны - на душе. Чондэ глядит на дно непозволительно долго, и Ифань ему позволяет - молчаливый разговор, от которого каждому становится не по себе, но понятно - они похожи. Только Ифань сильнее этого, а Ким Чондэ - идущий трещинами хрупкий фарфор, который рано или поздно осыплется мелкими осколками, оставляющими на руках острые порезы.
Чонин поет по вторникам и четвергам, у него нет факультативов в эти дни, так что он может радовать Чондэ своими песнями.
Нравится.
Словно Чонин играет не на гитаре, а на чувствах, ведет по струнам души и вытягивает боль и слезы в душераздирающие слова: правильные и понятные каждому. Чондэ так не умеет, его пение - красивая обертка без души, он не вкладывает эмоции, просто не может этого сделать, и поэтому по-настоящему восхищается этим пареньком.
Возможно, и Чонин тоже похож на него, только умеет сказать, выплеснуть свою боль. Ему легче.
ххх
Чондэ тушуется под взглядом незнакомого парня в обычной форме бармена.
- Где Чанель? - срывается с языка необдуманно, хотя в принципе это не должно его касаться, ведь они друг для друга - никто, но Чондэ настолько привык к рыжей макушке и древесному запаху, который всегда витал вокруг Пака. - Что-то случилось?
Незнакомый бармен поднимает на него свои глаза, и Чондэ умирает.
Да, именно так.
Словно огромная черная волна неожиданно накрывает его с головой и уносит в пучину бездны, так, что даже не успеваешь понять, что именно произошло. Ты просто был, а потом - раз! - и в легкие набилась вода, сердце уже не бьется.
Только у Чондэ оно почему-то бьется сильнее, чем положено. Срываются стрелки спидометра, бешено дергаясь у самой высокой отметки, но кажется, что это совсем не предел.
Что-то переворачивается внутри.
- Этот придурок в больнице, я буду подменять его около месяца, - парень с именем на бейджике Бен Бекхен приветливо ему улыбается и протягивает руку. - Не волнуйся, все в порядке, Чанель отделался легким испугом и сломанной ногой.
Чондэ моргает несколько раз, глядя на длинную бледную руку с тонкими запястьями и красивыми пальцами пианиста. Он медлит, сам не зная, почему, и все это становится до безобразия неловким: краснеющий Бекхен с протянутой рукой и зависший Чондэ, у которого произошел сбой системы на лет пять точно. В голове синий экран с длинным белым, бесконечным текстом.
"Бен Бекхен, Бен Бекхен, Бен Бекхен, Бен Бекхен..."
Где-то на задворках сознания он понимает, что ведет себя как самый последний придурок, и наконец легко прикасается рукой к руке бармена. Хочется сразу же отдернуть ладонь и уйти, но чужие пальцы цепко держат его.
Тепло и приятно.
- Как тебя зовут? - Бекхен заглядывает ему, кажется, в самую душу и все видит: сбои в системе и напрасную попытку вернуть все в норму, когда вирус имени его поглощает всю сущность Чондэ.
- Он у нас безымянный, - вмешивается Ифань, необычно бледный и уставший, с залегшими мешками под глазами и горечью в глазах. - И почти не говорящий.
Чондэ с опаской смотрит на Бекхена и решает не рисковать: уходит к небольшому столику почти у самого выхода и долго гипнотизирует небольшое прямоугольное окошко почти у самого потолка. Помещение находится в подвале, поэтому видно только редкие чужие сапоги и ботинки, ступающие по заснеженной тропинке. И снежинки, что мягкими хлопьями ложатся на дорожку.
Иногда мимо проходит Ифань, и тогда Чондэ цепляется взглядом за его широкую спину с выступающими сквозь тонкую белую рубашку лопатками, словно наружу рвутся крылья, но никак не могут порвать кожу.
Иногда мимо проходит Бекхен. Это странно. Бармен должен стоять у барной стойки, но что какие-то дурацкие правила и шаблоны для парня, который перевернул Чондэ все с ног на голову.
Он точно здесь впервые в роли рабочего. Знаком со всеми, но не может нормально держать бутылку в руках и разливает напитки мимо стаканов. Но совсем не стыдится этого, только громко смеется над самим собой и шутит, что у него, мол, кривые руки.
Но руки у Бекхена совсем не кривые, а очень даже красивые.
Чондэ смотрит, впитывает в себя Бекхена, как губка. Все сказанные слова, брошенные на других взгляды и все яркие улыбки, адресованные не ему. Жизнь идет трещиной, разделяя на две части: "до" и "после Бекхена". И непонятно, какая хуже: серое и одинокое "до" или слепящее, выжигающее внутренности и мысли "после".
Бекхен кажется таким ярким, словно палящее солнце пустыни, и Чондэ совсем задыхается рядом с ним, тянет губами горячий воздух, но не хватает. Сердце то неистово бьется о грудную клетку, грозясь вырваться наружу, то почти не бьется, до боли замирая.
Неправильно.
Чондэ уходит раньше обычного, почти выбегая на улицу, и громко и тяжело дышит, не в силах успокоиться.
А ведь он даже не пьян.
ххх
Чонин сегодня слишком весел и улыбчив, тренькает что-то вдохновляющее на гитаре и жмурится, как от яркого летнего солнышка. И сам он такой совершенно июльский сейчас, словно на денек заскочил из жаркого лета в пятнадцатое декабря за прохладой и праздничными огнями города.
На столике стоит целая тарелка мандаринов, Чондэ оглядывается и замечает, что фрукты только у него. Ким приходит каждый вечер в одно и то же время, так что он точно знает, что здесь никто не сидит.
- Тебе-тебе, - подталкивает в плечо Ифань, - за счет заведения. Ты же наш постоянный клиент.
Чондэ замечает, как на лице старшего расцветает лукавая улыбка, а глаза блестят: нерастворенные гранулы сахара кружатся вихрем.
Бекхен прячется за выстроенными в ряд бутылками и делает вид, что ни к чему не причастен, и вообще он тут просто так - украшения Бара, не больше. Ким осторожно вручает тарелку обратно.
- У меня аллергия, но спасибо, мне приятно.
Бекхен краснеет неловко: от кончиков ушей и до шеи, а потом смеется, отводя взгляд. У Чондэ привычный сбой системы, и это уже не так сильно пугает, вот только больно и хорошо на душе, как в первый раз. У него прекрасная улыбка, ровный ряд белых зубов и глаза-полумесяцы в такие моменты. Киму хочется закрыть глаза и уши, чтобы не видеть и не слышать, не дать мозгу запомнить, чтобы потом перед сном не засматривать до тошноты пленку на повторе несколько дней подряд.
- Откуда ты узнал, что это я?
Чондэ жмет плечами и садится на свой высокий стул с краю, подпирая голову рукой. Он даже как-то отвык от этого места за несколько дней, пока прятался за столиком от вездесущего Бекхена.
И ведь все равно бесполезно.
- Так как тебя зовут? - мельтешит рядом Бен.
Чондэ минут пять раздумывает, насколько сильно ударит по сердцу его собственное имя, произнесенное из уст бармена.
- В принципе, я могу дать тебе кличку, но вряд ли тебе понравится, что-то вроде "Пушистик", как тебе?
- Ким Чондэ.
Бекхен сверкает глазами и улыбается.
И когда имя уже готово сорваться, Чондэ уходит настолько быстро, насколько он может переставлять свои ноги.
Бежит до самой квартиры, а потом долго сидит у двери, лицом в своих коленках и не может понять, почему он такой бесхребетный неудачник.
ххх
- Привет, Чондэ.
Сбой. Желаете перезагрузить систему?
Бекхен машет ему рукой и даже не догадывается, какую бурю эмоций поднимает в Чондэ.
Ким запоминает его отрывками - полароидными фотографиями на задворках сознания. Темные, как чернила, волосы с каким-то синим отливом в тусклом свете бра, отросшие и спадающие на глаза. Глаза ореховые, мягкие и сладкие, словно тягучая карамель; очень теплый взгляд, словно он пытается всех согреть собой. Белые рукава рубашки закатаны по плечи, открывая руки с вздувающимися венами, Чондэ хочется провести по ним пальцами, выводя новые синие дорожки. Целостный образ никак не укладывается в голове, но Ким помнит все мелкие детали: каждую родинку и линии на ладони, которые он может воспроизвести с закрытыми глазами на листе бумаги.
Сегодня еще один воображаемый полароид в альбоме "Бен Бекхен".
Напряженные пальцы застывают на струнах гитары, Чондэ запоминает звук - яркий и громкий, как и сам Бекхен.
- Ты дружишь с Чанелем? - непринужденно заводит разговор Бен, протирая стойку белым полотенцем.
- Нет.
Чондэ такой сам по себе. Он не то, чтобы против всякого общения, он просто не умеет - вот и все. Короткие, четкие ответы по делу, совсем не за что зацепиться, чтобы продолжить.
- Просто он о тебе много говорил, - Бекхен присаживается на стул рядом и долго обводит взглядом профиль Чондэ. - Ты красивый, знаешь?
Ким чувствует, как начинают гореть щеки. Давит в себе порыв убежать и судорожно думает, что стоит ответить. "Ты тоже"? Глупо, глупо глупо.
- Ну теперь знаешь, - Бекхену нравится наблюдать за растерянным Чондэ, который в раздумьях теребит рукава свитера и закусывает нижнюю губу. - Ты на щеночка похож, такой милый.
Бен щиплет его за щеку и уносится к появившемуся из комнаты персонала Чонину.
Чондэ падает головой на столешницу и хочет провалиться под землю, чтобы больше никогда не пересекаться с барменом Бен Бекхеном.
Ким мог бы давно перестать ходить в Бар, но ему здесь нравится. По-настоящему нравится. Ведь не зря же это его "Убежище"?
- Давай я сегодня провожу тебя до дома?
Бекхен ласково ерошит волосы Чондэ, а по ощущениям он рушит все многолетние устои и правила, выдуманные для самого себя, чтобы легче было жить.
- Ты все равно уходишь за несколько минут до закрытия.
Чондэ сверлит взглядом ложбинку между выступающими ключицами и думает, что менее пугающе: кинуться под грузовик или согласиться на сомнительные бекхеновские предложения.
А они именно сомнительные.
Чондэ знает, как это бывает. Сначала все так и происходит - неловкие и детские комплименты, предложения прогуляться вместе, а потом происходит непоправимое слово на букву "л", которое не хочется называть вслух.
И на этом, пожалуй, все заканчивается. Один добивается своего и уходит из-за быстро наскучившего партнера, а второй остается один на один со своей болью.
Чондэ и без всяких Бен Бекхенов хватает боли.
С языка почти срывается неуверенное "прости, нет", но Чондэ резко закрывает рот, прикусив язык. Достает из кармана джинс сходящий с ума телефон и гипнотизирует "Кенсу" на экране смартфона.
- Чондэ, спасай, у нас беда! Тут пес и грузовик, я мимо шел, а потом столько крови, и Сучжон так плачет... Я отвез в вет.клинику, но у Минсока операция, а пес, он умирает, понимаешь? Я не умею оперировать и...
Ким сбрасывает звонок.
До клиники минут десять пешего хода, Чондэ бегом добирается за две - развивает настоящую спринтерскую скорость. Ветер бьет в лицо, забираясь под шерстяной свитер, Ким только сейчас понимает, что даже не оделся и не взял с собой куртку.
Кенсу машет ему с другого конца белого коридора, держа в руках его медицинский халат.
- Спасибо, - торопливо говорит До, но Чондэ отмахивается, закрываясь в операционной.
ххх
Ким устало выдыхает и снимает с лица маску. Девушка, Сучжон, как ее назвал Кенсу, кидается ему на шею и плачет, плачет, плачет.
- Все хорошо, - Чондэ неловко приобнимает ее, чувствуя, как длинные светлые волосы щекочат нос. - Жить ваш пес точно будет.
Руки подрагивают от двухчасового волнения. Чондэ всего два раза оперировал животных, обычно этим занимается Минсок, а он осматривает и назначает нужное лечение.
Чондэ замечает до боли знакомую белую рубашку и выступающие ключицы и встречается глазами с Бекхеном, держащим в руках его синий пуховик.
- Я сразу за тобой бежал, - быстро поясняет он, прочищая горло.
Кенсу успокаивает сестру, что-то тихо шепча ей на ухо, пока Чондэ переступает с ноги на ногу, не решаясь подойти к Бену.
И почему он не ушел? Ведь он просто мог отдать куртку Кенсу.
- Ну я же хотел проводить тебя, - словно читая мысли, говорит Бекхен, и Чондэ приказывает себе не думать в присутствии этого парня.
Он странный.
Или это Чондэ слишком закрытый?
- Я думал ты какой-нибудь офисный клерк, - Бекхен накидывает пуховик на плечи Кима и тянет язычок молнии до самого конца, прищемляя подбородок. - Извини-извини, я не хотел!
Чондэ смаргивает слезы и отшатывается, когда мягкие губы касаются покрасневшего места. Широкими глазами смотрит на довольного Бена, который как ни в чем не бывало тянет его к выходу.
Словно это в порядке вещей - целовать почти незнакомых парней-социопатов после операции в ветеринарной больнице.
- Где твоя куртка? - останавливается Чондэ, глядя на легкую рубашку Бекхена.
- Да у меня вещи в комнате персонала, а ты так быстро сбежал. Ну в общем, я налегке.
- Ты же замерзнешь.
- Тогда тебе придется согреть меня.
Чондэ смущается и накидывает на голову капюшон под звонкий смех Бекхена. Не хватает еще одного звонка от кого-нибудь, чтобы Ким унесся домой под предлогом еще одного дела срочной важности. И больше он бы никогда не приходил в Бар, обходя это место десятой дорогой, а то, не дай Бог, заметят.
На улице давно ночь, с неба падают маленькие волшебные звезды, чтобы каждый человек мог поймать и загадать желание, пока звезда не растает на ладони кристально-чистой слезой.
Снег приятно скрипит под ногами, и Чондэ бы сейчас замедлил шаг и вдоволь насладился прекрасным временем, но Бекхен подрагивает от холода. Не бежит скорее в Бар, а держится рядом и не выпускает руку Кима, словно это важнее, чем какая-то куртка в минус восемнадцать ночью.
В "Убежище" горит свет, у одного из столиков тихо сидят Ифань и Чонин, о чем-то лениво переговариваясь. Младший наигрывает на гитаре замысловатую мелодию, а Ифань - поет. Низко и грубо, но это кажется таким правильным, словно они не меньше года готовили эту песню.
- Вы бы еще под утро пришли, - ворчит недовольный старший, глядя на наручные часы. - Час ночи, где вы шлялись?
И смотрит почему-то на Чондэ. Будто это он подговорил Бекхена бежать.
Бен отмахивается, поспешно благодарит и тянет Кима обратно на улицу.
- Все равно они всегда засиживаются допоздна, - поясняет Бекхен, натягивая на себя желтую шапку с двумя огромными помпонами. - Ну что, двигаем? Показывай, где живешь, спаситель животных.
Чондэ засовывает озябшие руки в карманы и смотрит на белые сугробы, пока Бекхен непринужденно болтает о своем. Ким пытается разобраться в нескончаемом потоке слов, но сдается, лишь неловко улыбнувшись в ответ на неуслышанный вопрос.
Бекхен замирает посреди дороги. Кажется, даже время остановилось, вместо тиканья часов бьется сердце в десять раз быстрее, перегоняя по венам кровь вперемежку с чистым восторгом.
- Господи, быть таким милым - преступление.
Чондэ успевает скрыться за подъездной дверью до того, как Бекхен наконец приходит в себя. Он долго смотрит на фонарный столб, в свете которого снежинки кажутся какими-то нереальными зимними светлячками.
ххх
Чондэ не приходит в Бар три дня.
Три дня Бекхен находится в какой-то ненормальной ломке, убивая себя воспоминаниями об острых скулах и кошачьих губах. Думать не о чем другом, кроме Чондэ не хочется, и Бен позволяет себе находиться где-то в своем мирке, строя воздушные замки.
- Он меня избегает? - ноет парень вечером двадцатого декабря, переливая слабоалкогольный коктейль из одного стакана в другой.
- Я бы тебя тоже избегал, - не утешает Ифань.
На душе то паршиво, что впору напиться, то настолько прекрасно, что хочется петь серенады под окнами. Настроение меняется каждую секунду, а разум лишь подливает масла в огонь, подкидывая Чондэ в разных вариациях. Чондэ в медицинском белом халате, смущенный Чондэ в свитере с котятами, Чондэ улыбается...
С последнего ломает больше всего.
Бекхен ощущает себя наркоманом, чей наркотик заключается в мягких губах Чондэ, в его скулах, в шершавых руках. В самом Чондэ.
- Он слишком прекрасный, я не мог сопротивляться, - оправдывается Бен, вспоминая как гладил Кима по мягким каштановым волосам.
Слишком много воспоминаний о человеке, которого знаешь меньше недели.
Это странно.
Но Бекхен плюет на это с высокой колокольни, какая разница, когда Чондэ ему нравится? Любовь всегда состоит из странностей, ненормальных чувств, сжигающих изнутри и заставляющих делать такие же странные вещи, не поддающиеся логическому объяснению.
Чондэ скучает.
Больше по "Убежищу", потому что без этого теплого места как-то совсем худо. Иногда он порывается зайти, но потом вспоминает - Бен Бекхен. И все желание мигом отпадает.
Да, Чондэ трус и тряпка, который не может дать отпор. Лучше и проще сбежать.
На работе завал, все домашние животные как с цепи сорвались и вдруг все разом заболели - как раз за несколько дней до Рождества, на радость хозяевам.
Минсок чуть ли не вешается, не выходя из операционной сутками: то собака проглотила детскую игрушку, то кот подвернул лапу и не может ходить.
Кенсу больше играет роль "жилетки", успокаивая хозяев, и Чондэ правда считает, что До положено дать премию за его стальные нервы.
- Последний пациент, - едва не со слезами на глазах радуется Минсок.
- Иди домой, хен, я приму. Все равно я в ночную, - Чондэ хлопает друга по плечу и идет в приемную.
Ким трет переносицу и заходит в кабинет.
- Привет, Чондэ!
На столе осмотра, свесив ноги и болтая ими в воздухе, сидит Бекхен вместе с двумя огромными бежевыми хаски.
Сначала Чондэ кажется, что ему привиделось, но потом "красный ошейник" кусает его за штанину и тявкает, мол, "чего молчишь, док?".
"Синий ошейник" лежит головой на коленях Бена и дремлет. Старый, лет десять, не меньше. "Красному" от силы два года.
- Если Чондэ не идет к Бекхенни, то Бекхенни идет к Чондэ.
Ким присаживается на корточки рядом с псом и гладит мягкую шерстку, "красный ошейник" скулит и ластится к нему, подставляя под руки живот. Такой милый.
- Я скучал, - нараспев произносит Бекхен, спрыгивая со стола, и подходит ближе. - Я спешу, да? Наверное надо было сначала побольше подружить и все такое, а потом уже лезть со своими заморочками...
В этом Бекхен похож на Чанеля - в привычке настраивать связь с космосом и звездами, болтать без умолку о своем "если бы да кабы".
- С собаками случилось что-то или ты просто так их привел?
Бен замолкает, потерявшись в сложном клубке собственных мыслей от голоса Чондэ: тихого, проникающего до самых глубин.
- Чип и Дейл хотели с тобой познакомиться.
Как символично: спокойный "синий" Чип и "красный" неугомонный Дейл. И в отношениях Чондэ и Бекхена так же.
- Когда домой пойдем? - с улыбкой и по-хозяйски интересуется Бен, хотя десять минут назад корил себя, что слишком спешит. - Мы могли бы зайти ко мне на чай, а потом...
Бекхен запинается и краснеет.
- Ну что потом-то?
- Потом я бы проводил тебя домой? Раз мы решили не спешить, то...
Чондэ смеется, потому что это выше его сил - Бекхен слишком...слишком. То есть для него "не спешить" значит не заняться сексом в первую неделю знакомства?
Бекхен зависает на чужих губах и старается запомнить все до мельчайших деталей, потому что совершенно неизвестно, будет ли Чондэ смеяться в следующий раз. Звук эхом разносится по кабинету и заседает кусочком воспоминания в каждой клетке тела Бена.
У Бекхена едет крыша, он совсем не осознает, что делает - просто повинуется минутному желанию и подается вперед, судорожно прижимаясь губами к чужим обветренным и колючим, но таким сладким, что сахар скрипит на зубах.
- Ты мне слишком нравишься, Чондэ.
Каждый раз собственное имя - как нож в сердце. Только у Бекхена получается говорить его так.
Чондэ ничего не отвечает, просто опускает голову и продолжает гладить Дейла, словно ничего не было. Словно он не умер и воскрес дважды.
ххх
Поцелуи Бекхена всегда неожиданны. Чондэ с опаской ждет "вот, сейчас, тот самый момент", чтобы успеть оттолкнуть, но "тот самый момент" всегда наступает когда он теряет бдительность. То ли Бекхен хитрее, то ли Чондэ ничего не смыслит в моментах для поцелуя.
Не успевает и умирает в тысячный раз, пока тонкие пальцы Бена гладят по щеке и зарываются в волосы на затылке. Пока мягкие губы Бекхена ласково зацеловывают ранки на губах Чондэ, потому что пересилить привычку кусать их - слишком сложно.
- Нравишься, нравишься, нравишься, - иногда словно в бреду шепчет Бекхен у подъездной двери, прижимая к себе Чондэ и оставляя мокрые следы на линии подбородка.
Так даже не холодно - Бекхен горячий, словно уголек и все снежинки-льдинки тают на нем, не долетая до Чондэ.
Киму нечего сказать в ответ. Как всегда.
Но он может обнять в ответ, совсем легко и почти незаметно; может дать себя целовать, где Бекхен пожелает.
Но дома он жалеет, как будто просыпается какое-то неизвестное чувство и начинает грызть его. Сомнение?
Чондэ не может разобраться в себе. Рядом с Бекхеном он уже не чувствует себя неловко, чаще отвечает и улыбается, понемногу оттаивает под сиянием глаз-солнышек. Но оставаясь наедине с самим собой, Чондэ сомневается в правильности происходящего. Любить - страшно, если знать, что потом будет больно.
- Не накручивай, - Кенсу говорит спокойно и убедительно, с опытом настоящего человека-успокоительного. - Ты нравишься ему, и он тебе - тоже, как бы ты не старался это отрицать и искать себе оправдания. Почему бы не попробовать?
- Когда он перегорит ко мне...
- Ты загадываешь. Откуда тебе на сто процентов знать, что он именно так и поступит?
Сомнение не исчезает, Кенсу всего лишь приглушает его голос. Оно становится чем-то осязаемым - липким и противным, что всегда рядом за спиной.
И только рядом с Бекхеном оно уходит.
- Все хорошо? - шепчет он на ухо, пуская по спине сотни мурашек.
Чондэ кивает и сам тянется к губам - пусть Бекхен не берет в голову, от его расспросов только более паршиво на душе.
- Знаешь, какой сегодня день? - сплетая руки в замочек, спрашивает Бен и ведет в противоположную сторону от дома Чондэ.
- Сложно не догадаться, если везде мигают неоновые огни "с Рождеством", и люди устраивают гулянки прямо на улице.
Вообще, Ким как всегда планировал сбежать, но Бекхен выловил его в вет.клинике, снова притащив Чипа и Дейла. "Красный ошейник" неистово боролся с поводком, пытаясь вырваться к празднующей разноцветной толпе.
- Ну значит, мы попьем чай, да? - интересуется Чондэ, глядя себе под ноги, хотя Бекхен все равно чувствует, как дрожит его рука.
- У меня и покрепче есть, - хмыкает Бен, сворачивая в безлюдную улицу. - Стащил из Бара, пока Ифань не видит. Хотя в праздники все тащат оттуда, Чанель рассказывал.
Квартира Бекхена - копия однушки Чондэ, но здесь царит совершенно иная атмосфера. Не черное одиночество и пустота, а веселый и уютный беспорядок.
Ким успокаивается, глядя, как Бекхен показушно ругает Чипа и Дейла за погром, подбирая с пола свои футболки, кофты, листы бумаги и маркеры. "Синий" равнодушно фыркает хозяину и идет к своей подстилке, а "красный" - игриво огрызается в ответ и кусается не больно.
В комнате стоит ёлка, настоящая. Настоящая ель. Чондэ решается с местом своего нахождения в этой квартире и садится на ковер рядом с пушистым деревом, пахнущим свободой. Рядом оказывается Чип, добродушный старичок кладет свою голову на коленки Кима и долго смотрит на него своим мудрым взглядом. Сказать что-то пытается, и Чондэ кивает ему, почесывая за ушком. Он не знает языка животных, но перевести пытается честно и качественно.
"Мой хозяин - идиот тот еще, но ты заботься о нем."
На Рождество это похоже меньше всего. В детстве Чондэ любил этот праздник, тогда оно казалось ему чем-то волшебным, неизведанным и неподвластным понимаю. Сидеть на полу в обнимку с хаски - не волшебство совсем, но приятно.
Это лучше, чем одному.
Бекхен выключает свет и включает магию. Всего лишь гирлянда и свисающие с потолка фосфорные звезды-снежинки, но Чондэ восхищается, ведь Бен старается ради него. Не для Чипа и, тем более, Дейла - ради Чондэ. Сердце щемит от нежности и бескрайнего приступа любви.
Тихое "нравишься, нравишься, нравишься" сменяется на громкое и твердое "люблю, люблю, люблю...".
- Люблю, - целует в висок, ведя пальцами по родинкам, словно по струнам гитары.
- Люблю, - кусает мочку уха и прижимается всем телом, тяжело дыша.
- Люблю, - глаза в глаза. У Чондэ в душе взрываются салюты яркими, разноцветными огнями, выписывая на сердце имя Бекхена.
Сам подается вперед и касается губ совсем невесомо; дрожит всем телом, словно его бьет слабый электрический ток. Бекхен улыбается в поцелуй и снова беспорядочно шепчет, как молитву: "люблю, люблю".
- Люблю, - эхом отзывается Чондэ, как загипнотизированный.
Бекхен нехотя отрывается от губ Чондэ и слишком лукаво и шкодливо улыбается.
- На просто чай ты уже не согласен?
Мастер портить моменты.
- Я согласен только на тебя? - Ким наконец отлипает от Бекхена. - Это ты хочешь услышать?
- Это лишь малая часть того, что я хочу.
И снова электрический ток по коже - теперь сильнее и отчетливее от того, что Бекхен стягивает неизменный свитер с котятами вместе с майкой. Перед глазами - искусственные снежинки-звезды и Бен Бекхен, относительно настоящий. С шелковистыми волосами, пахнущими цветочным шампунем и чуткими пальцами, которые изучают каждый сантиметр тела.
- Страшно.
Страшно, страшно, страшно. Чондэ слишком неопытный во всех этих обязательных любовных делах, как какой-то школьник шестнадцати лет. Хотя в современном мире уже и в шестнадцать люди опытнее, чем Ким Чондэ.
Бекхен говорит не бояться, твердо и властно, не терпящим возражения тоном и обнимает до хруста ребер.
- Я не сделаю тебе больно, - горячим дыханием по впалому животу. - Никогда.
И Чондэ верит. Верит и подчиняется, отдавая всего себя без остатка Бекхену, а тот в ответ дарит свою нежную любовь.
ххх
Хочется сбежать. Снова.
Чондэ плотнее кутается в одеяло и вздыхает. Рядом сопит Бекхен, как всегда горячий уголек - не знает, что такое "холод".
Хочется сбежать не от него, а от неизвестности. Ну вот, в общем-то, Бекхен получил то, чего добивался, наверное, все это время. И что теперь? Прости, прощай, не вспоминай? "Хорошее Рождество вышло, ну давай, пока."?
Уже больно, хотя ничего и не решено.
Глупо, но сомнение, дремавшее довольно долго, накатывает с новой силой, вкладывает всю свою мощь в один удар.
Уйти, поскорее уйти. Так будет лучше.
Чондэ морщится, аккуратно убирает с себя руку Бекхена и одевается спешно и кое-как: свитер наизнанку на голое тело - чешется, но терпимо.
В голове стучит "дурак, дурак", а как трактовать это? Дурак, что позволил себе сдаться под натиском Бекхена? Или дурак, потому что уходит?
Чондэ хватается руками за растрепанные волосы и прислоняется спиной к стене. Сбой системы, что делать? Напополам несколько раз разрывается душа, метаясь то в огонь, то в ледяную воду. Чондэ хочет быть с Бекхеном, так почему он уходит? Потому что боится, что Бекхену уже не нужен Чондэ. Страх и желание борются между собой, а страдает в любом случае Чондэ.
Уйти или остаться?
Чондэ не в силах решить. Что там на счет бесхребетного неудачника? Все то же самое.
- Далеко собрался? - Бекхен садится прямо напротив, смаргивает сон с глаз и вперивается в Кима недовольным взглядом.
- Домой? - хрипит Чондэ и краснеет от кончиков ушей.
- Глупый ты, знаешь, - вздыхает Бекхен.
И молчание.
Чондэ ждет либо "ну и проваливай", либо "останься". Под его взглядом он сгорает дотла.
- Ты должен подумать, да? - Бекхен ерошит свои черные волосы и вздыхает.
С Чондэ сложно. Постоянно приходится гадать, о чем он думает, что не договаривает и о чем беспокоится. Потому что вслух Ким никогда этого не скажет, предпочитая закрыться в себе глубоко и надолго.
Но Бекхен готов к этому, готов на протяжении бесконечности быть рядом и помогать, вытащить Чондэ из своей ракушки.
- Я тебе нужен? - совсем тихо произносит Ким.
- Люблю, - над головой Бекхена снова загораются снежинки, как по волшебству. - Я же люблю тебя, глупый.
ххх
Чондэ задирает голову к темному небу, опираясь руками о перила балкона. Отсчитывает про себя секунды вместе с галдящей толпой на главной улице - слышно даже здесь.