Наивно полагать, что успех любого дела обеспечен только потому, что его пообещали более Мудрые, более Прозорливые, чем мы, простые смертные с нашим ограниченным кругозором. Ведь недаром существует народная пословица — на Бога надейся, а сам не плошай! Если мы обратимся к письмам Елены Ивановны и посмотрим, какие напутствия дает она сотрудникам перед битвой, то увидим, что в каждом из них было непременно оговорено необходимое условие для победы:
«...В полном доверии выполните первое условие победы — ЕДИНЕНИЕ. Работайте дружно, чтобы при сложившихся условиях добиться максимума лучшего решения».
«...Если мы ограничимся лишь самими собою, да еще проявим нетерпение и нетерпимость, то, конечно, трудно ожидать успеха. Как Сказано: “Победа суждена, но Мое условие — ЕДИНЕНИЕ”».
«Ваше единение сплотит и друзей и адвокатов. Велик магнит сердечного единения! Докажите, родные, что за 15 лет Вы усвоили основы Учения Жизни». «Все эти предательства сослужат великую пользу, если бы только удалось выполнить единое условие, требуемое Вел[иким] Вл[адыкой] — именно, Единение. И победа пришла бы скорее и была бы яркою!»
«Сказано, что в Америке все придет к славному разрешению, но не следует огорчаться временными неудачами, нужно лишь предвидеть и принимать меры к обезвреживанию их. Условие яркого успеха — полное единение сердец». Таких примеров — великое множество.
Справедливости ради следует отметить, что тема единения и дружелюбия между сотрудниками в Делах Учителя является главной темой в ее письмах к Кругу на протяжении всего его существования, когда и будущие предатели, и преданные сотрудники еще пребывали по одну сторону баррикад. Но одно дело — в «мирные времена», другое — когда злодеи Хорши и Эстер уже находятся на противоположной линии фронта и на их «козни» уже нельзя сослаться. Всюду речь идет именно о единении между оставшимися сотрудниками, чьи собственные интересы были попраны!
К сожалению, несмотря на объективные обстоятельства, которыми можно считать некомпетентность адвокатов, продажность судей и общее падение нравов в мире, сами «потерпевшие» сделали все от них зависящее, чтобы эта победа никогда не состоялась. Вы спросите, как такое может быть? Не противоречит ли это здравому смыслу? Но давайте обратимся к документальному материалу, в данном случае к письмам З.Г. Лихтман (Фосдик), которая регулярно оповещает Е.И. и Н.К. Рерихов о всех перипетиях судебного разбирательства. Приведем хотя бы несколько примеров, поиск которых не займет много времени.
«Заседание (истцов вместе с их адвокатом. — Т.К.) кончилось ничем — вернее, все пришли к результату, что... нужно сидеть у моря и ждать погоды!!! После решения апелляционного суда, если оно будет против нас, можно будет что-нибудь предпринять, а теперь не время». Или еще: «Франсис намеренно отвергает и умаляет. Остальные молчат. Вы тысячу раз правы, родные, где этот Золя, где прозвучит голос, зовущий к обнаружению неслыханного издевательства над юстицией, над справедливостью, над человеческими правами, когда найдем такого Золя в этой продажной стране? <...>. Опять скажу с болью в сердце: Комитета нет, группы нет, кроме отдельных друзей, верность которых испытана» (52).
Это, так сказать, групповые зарисовки. А теперь — портреты крупным планом. В 1937 году в жизни Франсис Грант, занимавшейся переводами и изданиями книг Живой Этики, произошло событие, которое нанесло тяжелый удар ее самолюбию. Один из американских последователей Учения, Джеймс Гартнер, за короткое время выучил русский язык и осуществил перевод всех книг серии на английский, причем, по отзывам Елены Ивановны, перевод был просто прекрасный. Тогда как Франсис, за пятнадцать лет работы так и не удосужившаяся выучить русский язык, с грехом пополам выпустила только четыре книги, уровень которых оставлял желать лучшего. Кроме своей исключительной медлительности, она могла запросто потерять десяток-другой страниц или объединить начало одного параграфа с концом другого и т. д. Однако когда на горизонте появился новый деятельный сотрудник, Франсис расценила это как прямую угрозу ее «доброму имени», и Николаю Константиновичу пришлось писать ей специальное письмо, что никто не собирается отстранять ее от работы и, более того, все прекрасно понимают, что в сложившейся трудной ситуации нельзя требовать от издательства прежней активности. Далее Франсис поступает как настоящая собака на сене. В 1938 году, в самый разгар служебной тяжбы, пресс-служба и издательство при Музее Николая Рериха «Агни Йога Пресс», бывшие в ее ведении, прекратили свою деятельность только потому, что Франсис не имела для этого времени. Ее родственник устроил ее работать в какой-то журнал, где она зарабатывала неплохие деньги, встречалась с людьми из другой среды, и совершенно явственно ощущалось, что ее деятельность в рериховских учреждениях несказанно ее тяготит. Зинаида не раз с грустью отмечает в своих письмах, что Франсис «открыто говорит, что не имеет времени для заседаний, для обсуждения важных вопросов» (53). Ее очень оскорбляло, что Рерихи не пишут ей персональных писем на английском языке, и она отказывалась слушать переводы, сделанные Зинаидой или Морисом. Сама же писала крайне редко. «Проживем и без трудного человечка (Франсис. — Т.К.), — с грустью приходится констатировать Елене Ивановне. — Важно одно: чтобы насколько возможно и где возможно парализовать его вредное влияние» (54).
Более чем странно повел себя в критической ситуации и Морис Лихтман, муж Зинаиды. Так, в 1936 году он не явился на важное судебное заседание, где требовались его показания, только потому, что для этого ему пришлось бы вернуться из отпуска на несколько дней (курсив мой. — Т.К.) раньше! Будучи вице-президентом Музея, он отказывался проводить время в своем кабинете даже по нескольку часов в день, несмотря на бесчисленные просьбы и уговоры супруги. Весь 1938 год Морис безвыездно проводит в Санта-Фе, ссылаясь на свое плохое самочувствие и необходимость заниматься музыкой, чему напряженная атмосфера Нью-Йорка не способствует. И это при том, что Елена Ивановна просит: «Совершенно недопустимо, чтобы Ав[ирах] остался в Санта-Фе. Именно, преступники истолкуют это как бегство из-за разъединения сотрудников». В его редких и лаконичных посланиях жене, оставшейся на поле битвы без поддержки и взвалившей на себя всю ношу переговоров с адвокатами и «нужными людьми», всю тяготу бесконечных, изматывающих судебных заседаний, — нет ни слова о процессе, сотрудниках и когда-то горячо любимых (очевидно, на словах) Наставниках. Все его мысли сконцентрированы исключительно на своем драгоценном здоровье. Это воистину постыдное бегство очевидно послужило причиной того, что брак Зинаиды и Мориса вскоре распался.
«Опять могу с болью в сердце воскликнуть: один в поле не воин!» — пишет отчаявшаяся Зинаида в каждом втором письме в Гималаи. Странно и непонятно ей, «Верному Стражу», борцу по натуре, такое чудовищное равнодушие со стороны своих сотрудников и соратников, которые все получили от своих Учителей — и знания, и возможность непрерывного совершенствования, и статус — через свое участие в культурных делах и в приложении в жизнь идей Н.К. и Е.И. Рерихов. Зинаида сражается до последнего, но обстоятельства оказываются сильнее. Ее вместе с матерью выселяют из квартиры, лишают возможности зарабатывать себе на жизнь (Зинаида вела класс фортепиано в Мастер-Институте), каждый день она видит, как разрушается Музей, в который она вложила столько сил и энергии, который все эти годы был для нее воплощением высоких идеалов... И все же она не была в одиночестве. В тяжелые времена она обрела новых сотрудников — двух братьев — Дедлея и Жина Фосдиков. Майор Фэлпс Стокс, почетный член Нью-Йоркского общества Рериха, по-прежнему оказывает постоянную материальную поддержку делам. И наконец, плечом к плечу с ней сражается человек, который не входил в Круг американских учеников и всегда держался от него на расстоянии (после внимательного ознакомления с эпистолярным наследием Е.И. Рерих и З.Г. Фосдик так и хочется сказать: и правильно!). Этот человек — американка Кэтрин Кэмпбелл, которой было суждено сыграть в этой трагической истории одну из ключевых ролей, в хорошем смысле этого слова. «Лишь в бою и в час нужды проявляем мы свою истинную сущность», и в случае с Кэтрин было именно так. Она сразу же приняла сторону Рерихов в длительном и безнадежном деле с Хоршами, подыскивая и оплачивая влиятельных адвокатов и морально поддерживая сражающихся сотрудников. «Родная, милая Катрин, как она помогает! — пишет Елена Ивановна в Америку 10 декабря 1935 года. — Владыка шлет ей Луч». «Наша Амридочка (55) помогает всем, чем только может, потому самая большая признательность пусть живет в сердцах всех ближайших сотрудников» (1937). Но даже здесь сложный характер Зинаиды и ее ревнивая натура сумели многое осложнить. Были ли дружны Зинаида и Кэтрин на самом деле? Можно сказать, что они старались быть дружными: Кэтрин — сохраняя разумную дистанцию в отношениях, Зинаида — постоянно преодолевая себя. В письмах Зинаиды периода судоговорения порой так и сквозит плохо скрываемое раздражение по поводу материального благополучия Кэтрин, ее увлечения «тряпками», покупкой дорогих вещей, и, если случалось так, что Кэтрин уезжала из Нью-Йорка по каким-то своим делам, подозрительная Зинаида видела за этим исключительно бегство от судебных хлопот и нежелание оказывать материальную помощь (о чем, разумеется, сразу же сообщалось Елене Ивановне). И бедной Елене Ивановне каждый раз приходилось усмирять своего чересчур ревностного Верного Стража и пускаться в объяснения: «Мне чудится, что Амр[ида] скорбит, что, видимо, Зиночка, не понимает ее. Много нам помогла Амридочка. Если бы не она, то мы не смогли бы содержать ни Центра в Париже, ни платить нашей полит[ической] нянюшке здесь (британскому полковнику А.Е. Махону. — Т.К.). Но нам во что бы то ни стало нужно сохранить Парижский центр, ибо там хранятся картины Н.К. и поддерживаются добрые отношения с Французскими правительственными кругами и т. д. и т. д., о чем долго и трудно писать. Также и нянюшка еще нужна. Между тем, средства Амр[иды] кончаются. Ведь муж ее не может давать ей даже достаточно на домашние расходы и образование сына. Он должен был занять порядочную сумму денег» (56).
Как ни прискорбно констатировать сей факт, но единения, хотя бы даже внешнего, о котором Елена Ивановна буквально умоляла своих учеников в каждом письме, которое Учитель называл необходимым условием для победы, среди «преданных сотрудников» никогда не существовало. В самой критической ситуации Морис и Франсис совершенно открыто предпочли Общему Делу дела личные, а Зинаида при всех ее превосходных «боевых качествах», самоотверженности и бескорыстной преданности Рерихам так и не смогла справиться с чувством ревности и собственной значимости... Пожалуй, это один из самых главных уроков «американской трагедии», разыгравшейся в далекие тридцатые годы прошлого века. «Тяжкое положение в делах наших сотрудников в Америке именно сложилось из-за разъединения среди ближайших членов и друзей, — делится Елена Ивановна с Р.Я. Рудзитисом и Г.Ф. Лукиным. — Разъединение это парализовало самые полезные действия... Единое условие, поставленное Великим Владыкой нашим сотрудникам для одержания победы, было ЕДИНЕНИЕ. Но так как условие это не было соблюдено и надежды на хотя бы частичное единение тоже мало, да и неудачник-пессимист остается защитником, то одна надежда — на чудо, на Неисповедимые Пути Сил Света, которые в конечном результате и худшее обращают в лучшее» (57).
Никоим образом не хочу добавлять светлые тона к мрачным портретам Хоршей и Эстер Лихтман (свой выбор они сделали совершенно сознательно, и никакое оправдание здесь в принципе невозможно), но среди того обилия грязи и клеветы, которое они щедро излили на своих бывших коллег, оказались и совершенно справедливые, заслуженные обвинения — и не только в том, что «единения между сотрудниками никогда не существовало». На протяжении тринадцати лет они действительно были вынуждены работать в негативной атмосфере, создаваемой «некоторыми Попечителями», как язвительно именует Зинаиду и Франсис Луис Хорш. В бытность свою сотрудниками основанных Рерихами культурно-просветительных учреждений, участники будущего «криминального трио» действительно то и дело сталкивались с поведением, совсем не приличествующим «высокопринципиальным ученикам Света». Постоянные истерики и необоснованные амбиции Франсис Грант, ревность Зинаиды по поводу поездок Нетти и Эстер в Кулу, ее как бы оплошность со студией Эстер в новом здании Мастер-Института (имея плохое зрение, Эстер получила самую темную студию), сваленная на Николая Константиновича, открытое недовольство тем, что Учитель высоко отзывается о чете Хорш (к сожалению, в нашем архиве нет письма Зинаиды от 26 мая 1930 года, адресованного Е.И. Рерих, однако сохранился ответ на него — письмо Е.И. Рерих от 1 августа 1930 года, — знакомясь с которым нетрудно представить, что побудило Елену Ивановну написать своей ученице такое жесткое и строгое послание), — все это и многое другое, случившееся в прологе к этой американской драме, конечно, сыграло свою роль. Как знать, быть может, именно эти камушки, полученные будущими предателями от «любящих духовных сестер Модры и Радны», окончательно подтолкнули их к той черте, после которой возврата быть не может.
Конечно, ни Франсис, ни Морис, ни тем более Зинаида НЕ были предателями — это самое главное. Но их инертность, нерадивость и неумение сотрудничать друг с другом осложнили очень многое. Елена Ивановна прекрасно это понимала. «Приходится пользоваться, как сказано, камнями, в которых горит хотя бы искра духа, — делилась она своими размышлениями с Николаем Константиновичем и Юрием Николаевичем. — Так, родные мои, вы отлично понимаете, что если бы не своевременное возвышение и возвеличивание трех ярых (Э. Лихтман, Л. и Н. Хорш. — Т.К.), то ничего не было бы сдвинуто. Все провалилось бы. Неумение, ненаходчивость и малодушие другой стороны (З. и М. Лихтман, Ф. Грант. — Т.К.) поражающи» (58).
Представители «другой стороны» были обычными людьми, с достоинствами и недостатками, в чьих сердцах, по проницательному определению Ф.М. Достоевского, «дьявол боролся с Богом», и эта невидимая битва длиною в жизнь состояла из многочисленных сражений, которые заканчивались и победами, и поражениями. Мы не вправе судить их, однако из этой непростой жизни, выпавшей на их долю и запечатленной на страницах архивных документов, можно и должно извлечь свои, очень важные уроки. Близость к Посланникам Братства и участие в Их работе еще не является гарантом того, что ты устоишь на Пути и оправдаешь оказанное тебе доверие — необходима постоянная внутренняя работа. Великолепные возможности, щедро рассыпанные перед тобой, могут никогда не реализоваться, если ты сам не будешь прилагать к тому должных усилий. Сердечность, взаимопомощь, терпимость — отнюдь не отвлеченные понятия. И, наконец, Указания и Советы никогда не даются просто так. Малейшее их несоблюдение в критической ситуации может привести к самым плачевным результатам.