– Нам надо как‑нибудь назвать нашу девочку, – однажды вечером сказал Беппи. Он вернулся, как всегда, поздно и сидел на краю постели, заглядывая в кроватку. – Меня то и дело спрашивают, как ее зовут, а я не знаю, что ответить. Стыдно людям в глаза смотреть.
– Назови ее, как тебе нравится, – равнодушно ответила я.
Беппи бросил на меня разочарованный взгляд, но ничего не сказал. Он не знал, как реагировать на мое новое настроение, в котором я теперь пребывала постоянно.
– Я назову ее Пьета, – решил он.
Позже я выяснила, что это означает «жалость». Я решила, что это подходящее имя для ребенка, чья мать забыла о том, что такое чувства.
Когда мои родители решили, что отец займется ремонтом нашей квартиры и на это время мне надо переехать к ним, я безропотно позволила им погрузить меня в такси и разложить вещи в моей старой спальне – так, словно ребенком была я, а не моя дочь.
Я выбрала краски для стен из цветовой палитры, которую мне принес отец: красные для кухни, желтые – для гостиной и синие для спальни. Самые яркие тона, какие нашла.
– Ты уверена? – Похоже, папа немного смутился.
– Да, нужны яркие краски, – решительно ответила я.
– Что ж, ладно, если ты именно этого хочешь.
Что касается мамы, она с радостью забрала бы у меня дочку, если бы я ей позволила, и полностью заботилась о ней. Но мне казалось, что уж по крайней мере поменять ей пеленки, искупать и накормить ее я сумею. Так что я скрепя сердце продолжала заниматься своими рутинными обязанностями.
И папа, и мама очень переживали из‑за меня. Вечерами до меня доносились их приглушенные голоса и, внимательно вслушиваясь, я даже могла разобрать слова.
– С ней все будет в порядке. Просто нужно дать ей немного времени, – частенько говорил отец.
Но мама сомневалась. Она хотела окружить меня заботой, но я решительно отвергла ее попытки и, как только отец объявил, что наша квартира снова пригодна для жилья, уселась вместе с дочкой в такси и переехала обратно к мужу.
Беппи, увидев, что мы снова дома, страшно обрадовался. Казалось, он забыл, что я изменилась. Но по мере того как проходили недели, он начал избегать меня. Всякий раз, когда у него выдавалась свободная минута, он сажал девочку в коляску, ставил ее у одного из уличных столиков и дулся в карты со своим новым другом – итальянцем по имени Эрнесто.
А я в это время сидела наверху одна – погруженная в собственный мир, абсолютно равнодушная ко всему окружающему. Бывали дни, когда я даже не давала себе труда одеться как следует. Если мне становилось холодно, я набрасывала на себя что‑нибудь прямо поверх ночной сорочки, чтобы в любой момент снова улечься в постель.
Наконец Беппи потерял терпение.
– Ну все, Катерина, довольно, – сказал он мне как‑то утром. – Сегодня прекрасная погода, так что вставай, одевайся и отправляйся вместе с Пьетой на прогулку.
Я знала, что он прав. Я уже давно не выходила на улицу. И потому послушно кивнула:
– Хорошо.
– Правда? Ты так и сделаешь?
– Да.
– Я буду следить за тобой и, если увижу, что в ближайшие полчаса ты не выйдешь из дома, вернусь и силой вытащу тебя на улицу! – Он был встревожен и вместе с тем раздражен.
Было так непривычно снова почувствовать на себе одежду, а на ногах туфли вместо домашних тапочек; застегнуться на пуговицы, а не просто завернуться в мягкий халат. Ноги с непривычки слегка дрожали, будто я долго и тяжело болела, и все вокруг казалось больше, ярче и шумнее, чем прежде.
Я толкала коляску между рыночных рядов, делая вид, будто выбираю покупки, хотя на самом деле думала только о том, сколько, по мнению Беппи, я должна отсутствовать. Может, час? Или больше? И удастся ли мне потом незаметно проскользнуть обратно в квартиру?
Я обошла вокруг квартала, вернувшись обратно через Хаттон‑Гарден, вдоль ювелирных лавочек. Я уже была почти на самом верху, когда поняла, что что‑то не так. Что‑то явно не вписывалось в привычную картину. Я смотрела на незнакомое лицо. Да, так оно и есть: у витрины ювелирного магазина, рядом с женщиной с огромным животом – такой же была и я несколько месяцев назад – стоял Джанфранко.
Я громко вскрикнула, но потом спохватилась и поспешно прикрыла ладонью рот. Двое прохожих остановились, посмотрели на меня, а затем быстро отвернулись и зашагали прочь. Только Джанфранко по‑прежнему не сводил с меня глаз. Он не пытался подойти поближе или заговорить со мной. Он просто стоял рядом с беременной женщиной и наблюдал за мной.
Я покрепче вцепилась в ручку коляски, опустила голову и пошла дальше. В голове вихрем проносились вопросы: что он здесь делает? Неужели он следил за нами? Или он оказался здесь случайно? Я почти бегом добралась до «Маленькой Италии», сгорая от нетерпения поскорей рассказать Беппи о том, что видела.
Но когда я перетаскивала коляску через порог, он поднял голову и спросил «уже вернулась?» таким разочарованным тоном, что у меня отнялся язык. Я поднялась к себе в комнату, ничего ему не сказав о встрече с Джанфранко.
Каждое утро, если только дождь не лил как из ведра, Беппи заставлял меня вывозить дочь на прогулку. И каждое утро я пыталась выдумать новую причину, чтобы не пойти, но слова застревали у меня в горле.
Джанфранко я встречала не всегда, потому что старалась менять маршрут. Но иногда я видела его мельком на противоположной стороне тротуара. Потом появлялся автобус, и, когда он проезжал дальше, Джанфранко успевал исчезнуть. Раз или два я замечала, как он стоял в магазине, выжидая, пока я пройду. Сначала его повсюду сопровождала беременная женщина, но прошла неделя, и он стал появляться один. Я не сомневалась, что он затеял со мной ту же игру, что и в Риме.
В конце концов я поделилась своей тайной, причем не с кем‑нибудь, а с Маргарет. Она по‑прежнему раз в неделю приходила к нам поесть и всегда сначала поднималась наверх, чтобы проведать меня.
– По‑моему, он следит за мной, – призналась я.
Хотя я ни единым словом не обмолвилась Маргарет ни о своем приключении в Амальфи, когда он обманом пытался провести со мной ночь в машине, ни о его истории с Изабеллой, я знала, что Джанфранко никогда ей не нравился.
Ее совет не стал для меня неожиданностью.
– Кэтрин, ты должна немедленно обо всем рассказать Беппи. Как ты вообще могла до сих пор молчать?
– Но он так рассердится, и... – Я до сих пор не знала, как облечь свои страхи в слова. – Может, он мне даже не поверит. В последнее время, с тех пор как родился ребенок, мы с ним не очень‑то ладим.
– Разумеется, он тебе поверит. Ведь это же Беппи!
Всякий раз, когда она приходила, я делала вид, будто у меня все в порядке. Она и понятия не имела о том, как трудна с недавних пор стала моя жизнь.
– Нет, я не могу ему сказать, – упорствовала я. – Он так счастлив теперь, когда у него появился свой ресторан, а это известие выбьет его из колеи. Я только все испорчу.
Маргарет покачала головой:
– Мне до сих пор не верится, что этот мерзавец объявился здесь. И по‑прежнему молчит, как воды в рот набрал, и не сводит с тебя глаз? Господи, какой ужас!
Я пообещала, что к ее следующему визиту обязательно поговорю с Беппи. Однако вскоре Джанфранко отчебучил такое, что мое обещание стало бессмысленным. Он заявил о своем пребывании в Лондоне так, что ни Беппи, ни кто‑либо другой не смогли бы это проигнорировать.
Каждый день Пьеты теперь подчинялся определенному распорядку: утром она ездила в больницу – папа, который шел на поправку, становился все более нетерпеливым и беспокойным; в дневные часы работала над платьем в швейной мастерской и слушала продолжение маминой истории. Она чувствовала, что дело идет к концу: платье было почти готово и рассказ тоже близился к развязке. Скоро Беппи вернется домой, и комнаты снова наполнятся шумом и запахом еды. Пьета с нетерпением ждала этого и в то же время сознавала, как ей будет не хватать уединения в этой маленькой комнате, шитья и маминого голоса, рассказывающего о прошлом.
– Так каким же образом заявил о себе Джанфранко, что застал вас всех врасплох? – спросила она в следующий раз, когда они устроились в мастерской.
Мать нахмурилась.
– Думаю, ты догадываешься, что он сделал, – сказала она. – Ты достаточно часто там бывала.
Когда до нас дошли первые слухи о том, что за углом вот‑вот откроется новая лавка, салумерия, весь персонал кухни «Маленькой Италии» загудел как растревоженный улей.
– Салумерия, – позже объяснил мне Беппи, – это такой типично итальянский магазин, где продаются итальянские салями и сыр, а также хорошая паста и оливковое масло. Может, мне удастся заключить с хозяевами сделку и закупать у них оптом все, что нам необходимо?
– А кто открывает эту салумерию? – спросила я.
– Похоже, об этом никто не знает. – Беппи ликовал. – Все окна заклеены газетами, но внутри трудятся рабочие, так что не сегодня завтра магазин откроется.
Через три дня над входной дверью появилась вывеска, на которой огромными ярко‑красными буквами было выведено: «Де Маттео, итальянский бакалейщик».
– Этого не может быть, – уверенно заявил Беппи.
– Еще как может, – возразила я и все ему объяснила.
Теперь настала его очередь сторониться людей. Всю следующую неделю он едва вспоминал, что у него есть жена и дочь. Я позволила ему самому сражаться с мрачными мыслями, но, когда однажды он взял выходной и утром не пожелал подниматься с постели, оставив Альдо одного управляться на кухне, я забеспокоилась.
– Что тебе не нравится? Ты же полжизни проводишь в кровати, – заметил Беппи. – Я работаю как каторжный, так почему бы мне не полежать один денек, если мне этого хочется?
Я присела на край постели, но не решилась прикоснуться к мужу.
– Потому что это совсем на тебя не похоже, – сказала я. – Это не в твоих привычках.
– Mannagia… – вполголоса выбранился он и с головой зарылся в одеяло.
– Но, Беппи, как нам теперь быть?
– Как нам быть с кем? – раздраженно осведомился он из‑под одеяла.
– С Джанфранко, с кем же еще.
– Просто игнорировать. Не разговаривать с ним. Если случайно с ним встретишься, немедленно отворачиваться.
– Но я не хочу жить здесь, зная, что он за углом.
Беппи рывком отбросил одеяло.
– Мы первые сюда приехали, – сердито заявил он. – Если он задумал спугнуть меня, открыв бакалейную лавку, или уничтожить «Маленькую Италию», у него ничего не выйдет. Мы никуда не уедем, Катерина.
– Ладно. Значит, просто игнорировать… отворачиваться, – пробормотала я, боясь еще больше разозлить Беппи. – Кто знает, может, у него ничего не получится и он уедет отсюда.
Он выпростал из‑под одеяла руку и дотронулся до моей руки.
– Всякий раз, когда я вижу его, я вспоминаю, как он поступил с моей сестрой и что пытался сделать с тобой. Это меня убивает. – Казалось, каждое слово причиняло ему боль.
Я придвинулась поближе, и он обнял меня. Так мы и лежали рядом в полумраке комнаты и слушали дыхание друг друга. Сама не знаю почему, но, несмотря на то что произошло такое неприятное событие, мне стало легче.
Вскоре Джанфранко Де Маттео с помпой открыл свою салумерию. Он нанял музыкантов, вывесил праздничные украшения цветов итальянского флага и бесплатно угостил всех желающих ветчиной и сыром. Мы с Беппи держались в стороне, но узнали подробности от тех, кто заходил в «Маленькую Италию». Я сидела на солнышке, сворачивая салфетки, и прислушивалась к разговорам.
– Замечательные сыры: пармиджано, пекорино, дольчелатте, – рассказывал мне Эрнесто. – На железных крюках висят колбасы, прямо как дома. Полки уставлены коробками с пастой, банками с анчоусами, бутылками с оливковым маслом… Там даже пахнет как в Италии.
И меня и Беппи интересовал один и тот же вопрос: где Джанфранко раздобыл деньги на такую авантюру?
– Я думаю, одолжил, – предположил Эрнесто. – Пошел на риск, как и вы, когда открывали это заведение. Кто не рискует, тот не пьет шампанского, верно, Беппи?
Время от времени я проходила мимо бакалейной лавки Де Маттео. У меня появилась привычка заглядывать внутрь, чтобы проверить, много ли у него покупателей. И всякий раз там обязательно кто‑нибудь ожидал, пока ему завернут кусок сыра в глянцевитую белую бумагу, или пополнял запасы бальзамического уксуса и оливкового масла. Стоило Джанфранко поднять голову и заметить меня, я тотчас отворачивалась и уходила. Мне так было спокойнее: раз он занят, обслуживая покупателей, значит, не сможет подкараулить меня где‑нибудь на дороге.
Вскоре я снова начала помогать Беппи в «Маленькой Италии», беря с собой и малышку. Я старалась не маячить перед посетителями, зато накрывала столы, чистила овощи, писала на доске меню. Это означало, что теперь я могла чаще видеться с мужем, даже если мы оба были заняты.
С каждым днем отношения наши все больше налаживались, и я поняла, что вместо того, чтобы вбить между нами клин, Джанфранко, сам того не желая, укрепил наши чувства. Мы с Беппи долго ломали голову, пытаясь понять, как он нас нашел. Оказалось, все очень просто. Беппи по‑прежнему регулярно писал матери. Однажды он попросил меня сфотографировать его на фоне «Маленькой Италии» в обнимку с огромным свиным окороком и отослал ей снимок. Он хотел, чтобы все знали, как хорошо у него идут дела.
Поэтому неудивительно, что его мать рассказывала о нем всем своим соседям и знакомым, гордо демонстрируя фотографию единственного сына, добившегося в Англии таких успехов. Равенно совсем маленький городишко, и вскоре о Беппи узнали все, даже родители Джанфранко.
– Но почему он потащился следом за мной в Лондон? – недоумевал Беппи. – Это какой‑то абсурд.
– Почему? По той же причине, по какой проделывал все остальное. Он хочет иметь все то, что имеешь ты.
– Может, он по‑прежнему в тебя влюблен, – ревниво добавил Беппи.
– Теперь у него есть жена. Я все время ее вижу. И у них маленький мальчик.
– Надеюсь, ты с ней не разговариваешь?
– Нет… Хотя, на мой взгляд, она милая… И наверняка очень одинокая.
– Но она жена Джанфранко.
– Значит, мне не стоит с ней разговаривать, – согласилась я.
Хотя временами, когда мы случайно сталкивались с ней на улице с колясками, я робко улыбалась ей, и она отвечала мне робкой улыбкой.
Только‑только наши дела понемногу пошли на лад, как я опять заметила характерные признаки. Моя талия расплылась, живот округлился, и от запаха жареного чеснока на кухне «Маленькой Италии» меня снова стало тошнить. Нашей дочке еще и годика не исполнилось, а я опять забеременела. Я просто не могла в это поверить.
На этот раз Беппи был более сдержан в выражении восторга. Разумеется, он мечтал еще об одном ребенке, но в то же время ему не хотелось, чтобы его жена превратилась в унылую полусонную амебу.
– На этот раз все будет совсем по‑другому, – пообещала я. Так оно и вышло.
Думаю, второго ребенка я любила слишком сильно. С той самой минуты, когда я в первый раз взяла дочку на руки, я поняла, что в моей душе не хватит места, чтобы вместить все мои страхи. Я ходила по квартире, засунув себе под блузку ее одежки, чтобы теплом своего тела досушить влажную ткань. Я просыпалась раз по десять за ночь и, встав над кроваткой, прислушивалась к ее дыханию. Я была как одержимая: переживала, хорошо ли она ест, достаточно ли спит, как часто надо менять ей пеленки. Не помогло даже то, что старшая девочка, вероятно почувствовав, что ее игнорируют, сделалась очень беспокойной и капризной. Иногда она кричала так громко, что ее плач был слышен в обеденном зале.
Мы с Беппи измучились и были несчастны. Однажды утром я услышала, как он, давая бутылочку младшей, что‑то бормочет, и поняла, что он называет ее Адолоратой[32]. Поначалу мы не собирались так называть ее, но каким‑то образом это имя само к ней приклеилось. Когда нашу дочь крестили в церкви Святого Петра, даже священник удивлялся, что нашу первую малышку мы назвали Жалостью, а вторую – Печалью.
Не представляю, как мы справились бы без Маргарет. Скорее всего, Беппи рассказал ей, как неважно у нас обстоят дела, потому что она начала регулярно бывать у нас, как только у нее появлялось свободное время, чтобы посидеть хотя бы с одной из моих дочек и разгрузить меня. Сначала я упиралась, поскольку всей душой верила в то, что никто не сумеет позаботиться о моих детях так же хорошо, как я сама.
– Ради бога, Кэтрин, я все‑таки профессиональная няня – или ты забыла? Сама графиня доверяла мне своих ребятишек.
Постепенно я начала ценить ее помощь, особенно когда она уходила с обеими малышками на долгие прогулки. Помню, я замирала, прислушиваясь, как стихает их плач, когда Маргарет увозила их в коляске. Потом рев раздавался вновь: они возвращались домой. Иногда, если в это время поблизости оказывался Эрнесто, он составлял ей компанию. Теперь при упоминании его имени Маргарет всякий раз начинала кокетливо хлопать ресницами.
– А я‑то думала, тебя не интересуют итальянцы, – сказала я, когда до меня наконец дошло, что происходит. – Ты ведь не раз говорила мне, что никогда не влюбилась бы в итальянца.
Она застенчиво рассмеялась, а потом залилась краской:
– Ну, во‑первых, Эрнесто совсем другой. Он мягкий, и характер у него совсем не такой ужасный.
– И все‑таки это просто уму непостижимо. Ты и Эрнесто!
Мы с Маргарет так и покатились со смеху, словно мы снова оказались в нашей крохотной комнатушке в пансионе синьоры Люси.
Немного позже, когда мы, лежа рядышком, отдыхали у меня на кровати, на ее лице появилось глубокомысленное выражение; это неизменно означало, что она хочет дать мне совет.
– Что? – спросила я.
– Это все пройдет, знаешь ли… Со временем.
– Ты это о чем?
– Многие женщины после рождения ребенка впадают в депрессию. Или становятся слишком мнительными. – Маргарет уже давно не сидела с детьми, но до сих пор мнила себя экспертом. – Со временем все наладится, не переживай.
– А я и не переживаю, – сказала я, хотя, похоже, только это и делала.
Должно быть, она поговорила с моей мамой, и они втайне от меня разработали план. Три или четыре раза в неделю одна из них приходила, чтобы посидеть с девочками. Я в это время должна была куда‑нибудь пойти. Не совсем уверена, куда я, по их мнению, должна была отправиться, – по магазинам или в музей. Ни один из вариантов меня не привлекал. Вместо этого я спускалась вниз и помогала в «Маленькой Италии», где, по крайней мере, я могла лишний раз побыть рядом с Беппи.
– Пора нам подыскать какое‑нибудь более просторное жилье, – сказала я как‑то раз, помогая ему накрывать столы к обеду. – С садом, чтобы девочкам было где играть, когда они подрастут.
– Нам нужен нормальный дом, – согласился Беппи. – Только не слишком далеко отсюда. Я не хочу опять каждый день часами трястись в автобусе, как это бывало, когда я работал в греческом ресторане, помнишь?
У нас с Маргарет вошло в привычку гулять вокруг Клеркенвелла, высматривая дом на продажу. Я точно знала, чего мне хочется. Мне нужен небольшой домик где‑нибудь на тихой улочке, и обязательно с небольшим садиком.
Когда мы нашли дом за церковным садом, я сразу поняла: это то, о чем я всю жизнь мечтала. Может, он понравился мне, потому что мало чем отличался от дома на Боллс‑Понд‑Роуд, где прошло мое детство. Он был высокий и узкий, с невысокой черной оградой со стороны фасада. Но соседствовал он не с оживленной улицей, а с лужайкой, обсаженной тенистыми деревьями. И вокруг было множество маленьких итальянских ресторанчиков, напоминавших мне бар Анастасио.
– Но ты уверена, что он вам по карману? – скептически осведомилась Маргарет.
– Не знаю. Мы с Беппи никогда не говорим о деньгах. Он сам занимается всеми финансовыми вопросами.
Беппи ушел на пару часов с работы, чтобы посмотреть дом. Когда он вернулся, то просто сиял от радости:
– Он просто чудо, Катерина. Я уже его полюбил.
– Но тебе не кажется, что он нам не по карману?
Он нахмурился:
– Нам опять придется взять ссуду. Это риск. Но как говорит Эрнесто, кто не рискует, тот не пьет шампанского.
– Это значит, чтобы ее вернуть, нам придется работать как никогда много? Потому что, если это так, я лучше останусь здесь.
– Не волнуйся, Катерина. – Он улыбнулся. – У нас все получится. Все будет хорошо.