«Единственный тиран, которого я признаю в этом мире, — это голос совести».
— Махатма Ганди
Ранней осенью 1980 года я стал замечать, что в моем отношении к сновидениям наметилась незаметная и в то же время глубокая перемена. Медленно и постепенно я стал более восприимчив к идее развить в себе способность к осознаваемому сновидению. К этому времени я восемь лет старательно вел дневник сновидений и накопил уже несколько томов снов. Работая психотерапевтом и проводя занятия по сновидениям, я на протяжении многих лет уделял много внимания снам своих учеников и пациентов. До того, как во мне возникло это растущее чувство внутренней готовности, осознаваемые сновидения, которые у меня порой бывали в среднем один раз в год, посещали меня спонтанно и непредсказуемо, без какого бы то ни было желании или намерения с моей стороны. В этих удивительных психических взрывах была особая красота и сила, и всякий раз, когда они случались, я придавал им очень большое значение. По сравнению с обычными снами и обычными воспоминаниями, принадлежащими состоянию яви, их отзвуки сохранялись в сознании гораздо дольше яви. Понимая, что эти сны — некий особый дар, я еще несколько лет не знал, как на них реагировать.
Первое соприкосновение с осознаваемым сновидением в литературе произошло, когда я прочитал книгу Карлоса Кастанеды «Путешествие в Икстлан» [8, сс. 88-155][9]. Хотя я и был заинтригован той аурой тайны, которая окружает большинство произведений Кастанеды, в то же время мое отношение к автору было несколько критическим и даже недоверчивым: у меня было такое впечатление, будто он прячется а каком-то тайном укрытии и оттуда дразнит читателя. Я никогда не встречал имени Кастанеды в списках выступающих на конференциях и не слышал ни о ком, кто бы беседовал с ним лично. Я был совершенно не уверен, кто же такой его учитель-колдун из племени яки: реальная личность, литературный образ или придуманное сочетание нескольких реальных и вымышленных персонажей. Пребывая в такой нерешительности, я в течении нескольких лет отказывался от попыток вызвать осознаваемые сновидения, используя метод дона Хуана — для этого нужно во сне смотреть на свои руки.
|
|
Однако в тот период, когда я стал ощущать в душе растущее стремление самостоятельно вызвать осознаваемое сновидение, стали разрешаться и мои сомнения и внутренние споры относительно реальности дона Хуана. Я понял, что для меня подлинность существования дона Хуана менее важна, чем его психологическая проницательность, понял, что его метод вызывания осознаваемых сновидений может стать очень действенным для меня, независимо от того, существовал ли дон Хуан на самом деле. Именно сила этого открытия, сопровождаемая чувством внутренней, позволила мне начать эксперимент.
Где-то около 25 декабря 1980 года, сидя в тишине у себя дома, я впервые выполнил практику вызывания осознаваемого сновидения, используя описанный у Кастанеды метод. Я посидел несколько минут, пребывая в спокойном, расслабленном состоянии ума, пока не почувствовал полное умиротворение и ум мой не очистился от всех посторонних мыслей. Тогда я поднял руки, и, держа ладони перед собой, сосредоточил на них свой взгляд — пристально и в то же время не напрягаясь. Используя зрение так, будто оно — фотокамера, я сформировал ясное, отчетливое зрительное впечатление о своих руках и сказал себе спокойно и серьезно: «Я вижу свои руки во сне; я знаю, что сплю». Эти слова я повторил вслух несколько раз, пристально глядя на свои ладони. Затем я перевел взгляд на стену в дальнем конце комнаты и несколько мгновений нейтрализовал взгляд, просто сосредоточившись на стене. Потом, снова вернув, взгляд к ладоням, целеустремленно и спокойно сосредоточился на них и снова несколько раз повторил те же слова внушения: «Я вижу свои ладони во сне; я знаю, что сплю... Я вижу свои ладони во сне; я знаю, что сплю». Потом я снова стал смотреть на пустую стену, чтобы нейтрализовать взгляд. Этот процесс я повторил пять или шесть раз, поочередно сосредотачивая и нейтрализуя взгляд. Потом несколько минут посидел спокойно. После этого я встал и вернулся к обычным повседневным делам. Весь процесс расслабления, вызывания сна и сосредоточения занял около пяти минут.
|
|
Я старательно повторял весь этот процесс шаг за шагом четыре-пять раз в день, день за днем, в течение следующих двух недель. С волнением посвящал я этому занятию время и энергию, продолжая ощущать все то же легкое, смутное, едва заметное чувство, будто предвещавшее, что должно случится что-то прекрасное, что впереди меня ожидает осознаваемое сновидение. Каждый раз, когда у меня выдавалось несколько свободных минут, я выполнял практику его вызывания, иногда действительно глядя на свои ладони, иногда — живо рисуя их в своем воображении. Такую же практику вызывание сновидений я почти каждый день выполнял вечером, перед тем как лечь спать. Наконец, 7 ноября 1980 года, после двух недель упорной практики этого метода самогипноза, я получил первое из серии прекрасных и вдохновляющих осознаваемых сновидений. Вот он, первый из этих снов:
|
|
ОСОЗНАВАЕМОЕ СНОВИДЕНИЕ ВОЗВРАЩАЕТСЯ
7 ноября 1980 года
Какое-то недолгое время я спал, после чего осознал, что сплю. Ощущаю необычайно приятное легкое головокружение и, глядя на картину сновидения, изображающую какие-то здания на обыкновенной городской улице, очень осторожно говорю себе: «Это осознаваемое сновидение». В тот же миг передо мной неожиданно возникает моя левая ладонь, и я говорю себе: «Ага, я вижу во сне свои руки — значит, метод Кастанеды действительно работает». Мысленно приказываю своей правой руке появиться тоже, и она повинуется.
Решаю выполнить практику режиссирования представшего передо мной сновидения. Сосредотачиваюсь на дереве, являющемся частью пейзажа, и мысленно приказываю ему превратиться в дом. Дерево медленно дематериализуется и исчезает, а на его месте появляется белый домик. Радуюсь своему могуществу и новым достижениям, и мне приходит в голову мысль, что практика самогипноза и визуализации, которой я занимался последние две недели, явно возымела свои плоды.
Просыпаюсь, ощущая волнение, и понимаю, что продолжив практику, смогу развить психическую и интуитивную осознаваемость в состоянии сновидений. Это как раз то, чего бы мне хотелось достичь и чем я собираюсь заняться.
В этом сновидении присутствовали некоторые интересные элементы, которые я считаю нужным прокомментировать. Во-первых, я достиг подлинной осознаваемости еще до того, как в сцене сновидения появилась моя левая рука. Появление левой руки послужило скорее подтверждением осознаваемости, нежели стимулом для ее наступления. Во-вторых, после наступления осознаваемости я сразу стал практиковать во сне разные формы мыслетворчества: взял на себя режиссуру сна и мысленно задал его дальнейшее развитие. Я приказал правой руке появиться — она повиновалась. Потом приказал дереву превратиться в дом — это тоже осуществилось.
Когда сегодня, четыре года спустя, я пишу об этом, я понимаю, что такое переживание, в котором человек воздействует на содержание своего сна, предшествует проявлению некой психической и интуитивной силы. Эта творческая сила может проявляться как во сне, так и наяву благодаря направленной телепатической связи и визуализации. Приведу один весьма интересный недавний пример, относящийся к переживанию, которое все чаще случается в моей жизни наяву.
Итак, недавно, проводя сеанс группового лечения сном, я заметил, как одна женщина положила использованный одноразовый мешочек с заваркой на подушку рядом с тем местом, где сидела. Я почувствовал легкое недовольство: ведь влажный мешочек может испачкать подушку — и все же предпочел ничего не говорить. Тут я задумался: Не слишком ли я волнуюсь из-за мелочей? Может быть, стоит просто расслабиться и оставить все как есть? Разумеется, мне хотелось бы, чтобы эта дама сама подобрала мешочек и выкинула его в стоящую поблизости урну. Я представил, как она делает это, уделив какую-то часть своего сознательного внимания этой визуализации. Оставшуюся часть внимания я направил на того пациента, который в тот момент что-то говорил. Я продолжал представлять себе, как женщина убирает мешочек с заваркой, и не прошло и минуты, как она подняла его и выбросила в урну. Я сразу же ощутил, как во мне вздымается настоящий прилив энергии! Избавляясь от своего мешочка, женщина выглядела совершенно спокойной и уравновешенной. До чего же здорово, — подумал я, — если можно осуществить телепатическую передачу малейшего своего желания, не прибегая к словам, затрачивая для этого лишь самую малость энергии! И еще, чем больше людей сможет положиться на интуитивную и телепатическую связь, тем больше энергии высвободится для куда более важных дел! Таким образом, моя работа с осознаваемым сновидением с самого начала повела меня в этом направлении — дюйм за дюймом, намек за намеком, а порой и стремительными скачками.
Через девять дней после сна «Осознаваемое сновидение возвращается» меня посетило второе осознаваемое сновидение, которое я назвал «Волшебный кролик».
ВОЛШЕБНЫЙ КРОЛИК
16 ноября 1980 года
Некоторое время я спал, и вдруг понял, что сплю. Обретя осознаваемость, я сразу почувствовал, как в теле вздымается звенящий поток энергии. Достигнув головы, он остановился во лбу. Образы сна внезапно изменились, и вот передо мной поразительно красивое вечнозеленое дерево. Его ветви припудрены снегом — каждая мягко и изящно прогибается, пружиня под тяжестью чистого, сверкающего белого покрывала. Вся картина отличается удивительной красотой и ясностью.
Я решаю заняться режиссурой сна и мысленно приказываю дереву превратиться в... (пауза)...кролика! После этой короткой паузы мне в голову приходит мысль: «Кролик? А почему бы и нет? Чем, собственно, плох кролик?» В тот же миг дерево исчезает — передо мной лишь пустой коричневый экран. Ощутив разочарование, решаю настойчиво представлять себе кролика. Скоро на коричневом экране возникает белый контур зверька. Вижу его сначала сбоку, потом сзади. Он начинает прыгать, как персонаж мультфильма.
Вдруг картина меняется. Запрокинув голову, я гляжу в небо. Вижу, как надо мной парит величавый орел или, может быть, ястреб: раскинув крылья, он неподвижно висит в воздухе. Небо абсолютно ясное, синее, и лучи солнца медленно и торжественно просвечивают сквозь перья распростертых крыльев птицы. Солнечные блики медленно падают на меня, как мелкий теплый душ. Находясь под радостным впечатлением изумительной красоты этой сцены, не спеша впитываю ее до мельчайшей подробности. Внезапно просыпаюсь и лежу в постели с закрытыми глазами — мое полностью пробудившееся сознание наслаждается приятными воспоминаниями об увиденном.
Слова бессильны передать прекрасное зрелище, представшее передо мною во сне. Эта картина — снег, слегка пригибающий ветви вечнозеленого дерева, — являла собой верх утонченности, а великолепные лучи солнца, просвечивавшие сквозь орлиные перья, были неправдоподобно яркими. Эти образы оставили у меня в памяти неизгладимое впечатление, которое я могу ясно восстановить даже сейчас, через много лет после того, как мне привиделся этот сон. Благодаря этому сну и ряду других последовавших за ним осознаваемых сновидений я все больше убеждался в той неограниченной способности к переживанию блаженства, которая становится нам доступна в состоянии осознаваемого сна. Я воочию увидел невероятную красоту этих картин, о которых пишет в своей книге Патриция Гарфилд [20], и на основе собственных переживаний стал понимать, что такие видения нам действительно доступны.
Это осознаваемое сновидение также отмечало то, что сновидец (то есть я) сознательно решил заняться режиссурой картины сна и видоизменить исходные образы, присутствовавшие в сновидении. Дерево подверглось дематериализации, а потом снова материализовалось, но уже в облике кролика. Когда я рассказывал об этом сне на разных занятиях и семинарах, ученики часто задавали мне вопрос: «Почему именно кролик?» Просто в этом сне кролик был первым забавным персонажем, который пришел мне в голову. Полагаю, что мой бессознательный разум выбрал кролика произвольно. Здесь подошел бы любой образ, потому что, на мой взгляд, в этом эпизоде главная цель сновидца состояла в том, чтобы ощутить себя сознательным творцом своего сна. Во всем эпизоде сновидения присутствовал ощутимый оттенок забавы, игривости и фантазии, напомнивший мне что творчество неразрывно связано с игрой. После «Волшебного кролика» я почувствовал, что моя уверенность в успехе эксперимента еще больше возросла. Было здорово получить во сне такой ответ на свое сознательно выбранное намерение.
В это время я находился под сильным влиянием книги Скотта Спэрроу «Осознаваемые сновидения: проблеск Ясного Света». В тот день, 16 ноября, еще раньше утром я экспериментировал с одним из рекомендованных в этой книге методов вызывания осознаваемых сновидений. Я проснулся около пяти часов утра и поскольку уснуть мне больше не удалось, я встал и с 5.30 до 6.30 занимался медитацией. В конце периода медитации я, следуя совету Спэрроу, мысленно внушил себе, что снова засну и увижу осознаваемый сон. Около 6.30 я снова лег и в 7.30 проснулся после осознаваемого сновидения. Меня очень обрадовало, что я мгновенно получил результаты, притом такие обнадеживающие!
После сна «Волшебный кролик» я несколько раз ранним утром занимался медитацией и часто получал хорошие результаты: медитация способствовала приходу осознаваемых сновидений. Конечно, это получалось не автоматически и не каждый раз. К таким экспериментам нужно приступать с некоторой долей авантюризма и в то же время отстраненно и вдобавок обладать тем, что Спэрроу называет «отказом от собственнических желаний» [34]. Тайны психики нельзя открыть силой, настойчивостью или упорством — тут скорее подействуют ласковые уговоры и неотступная вера.
В то время меня необычайно занимал такой вопрос: Как можно продлить или сохранить осознаваемость после того, как она наступит? Из книг Спэрроу и Гарфилд я знал, что эта проблема возникает потому, что наступление осознаваемости часто вызывает у сновидца мощный скачок энергии. Бывает, что этот скачок заставляет его проснуться. Со мной до сих пор этого не случалось. Порой осознаваемость снова выталкивает сновидца в мир обычного сна, порой же он беспомощно наблюдает, как его осознаваемость постепенно угасает, будто зарево заката. У меня до сих пор получалось, что осознаваемое сновидение просто заканчивалось само собой и я просыпался, когда наступало время проснуться. Другая сходная проблема, по мнению Спэрроу и Гарфилд, заключается в том, что иногда мощные силы, присутствующие в самом эпизоде сновидения, могут вытолкнуть сновидца из осознаваемого состояния обратно, в обычный сон. Продолжая экспериментировать, я скоро познакомился со всеми этими случаями на собственном опыте. Поэтому теперь я сосредоточился на том, чтобы сохранять осознаваемость во сне и стараться продлить тонкое равновесие, возникающее из этого измененного состояния.
Следующее осознаваемое сновидение, третье из этой серии, случилось через десять дней после «Волшебного кролика». Оно стало хорошим примером того, как осознаваемости могут помешать отрицательные силы, действующие в самом сне.
НАЗОЙЛИВОЕ ВМЕШАТЕЛЬСТВО
26 ноября 1980 года
Вижу во сне, что сплю один в своей постели. Ощущаю наступление необычного состояния сознания и прикидываю, во сне это или наяву. Чувствую свои руки: в них струится какая-то непривычная и в то же время приятная энергия. Желая проверить, сплю я или нет, осторожно потираю друг о друга пальцы правой руки. Из кончиков пальцев быстро вытекает легкая, чистая энергия и устремляется вверх по телу. Это сопровождается столь удивительными ощущениями, что я сразу понимаю: мне это снится. Состояние осознаваемости приводит меня в восторг, и я принимаюсь исследовать ощущения, возникающие в руках, в лице, в груди. Тело наполняется легкой, приятной истомой.
Решаю, что раз уж я нахожусь в осознаваемом состоянии, можно попробовать сочинить стихотворение. И сразу же из некоего Источника, который, как мне кажется, находится где-то глубоко внутри, возникают такие строки:
«Господь, ты создал человека
И с самого начала знал,
Все те страданья, что от века
Ему...»
Тут я слышу громкий стук в парадную дверь. Моя жена Чарлин идет открывать. За дверью стоит мужчина со злобной мохнатой мордой зверя. Одет он как типичный бизнесмен — на нем новый, с иголочки, темно-синий костюм. Стоя на пороге, он что-то говорит низким, хриплым басом. Его неразборчивое бормотанье звучит очень настойчиво. Я не понимаю ни единого слова, но ясно улавливаю в его тоне что-то назойливое и непристойное. Его голос звучит так громко и навязчиво, что слушая это хриплое рычанье и бурчанье, я начинаю терять осознаваемость. Внезапно просыпаюсь. С волнением понимаю, что только что видел осознаваемый сон.
Это сновидение показывает, что вмешательство некой неприятной или назойливой силы в осознаваемое сновидение может легко нарушить творческий процесс. В моем случае такое нарушение было двояким: творческий процесс стихосложения прервался, а вскоре после этого состояние осознаваемости вовсе утратилось и я проснулся. Образ назойливого и неприятного посетителя живо напомнил мне выражение «волк в овечьей шкуре». Это грубое существо с неразборчивой речью, щегольски одетое в темный костюм современного цивилизованного человека, навело меня на мысль: прежде чем творческий процесс сможет пойти дальше, необходимо разобраться с какими-то отрицательными чертами собственной личности. От чудовища исходил ощутимый эмоциональный оттенок назойливости, смешанный с кротостью и безучастностью, но вовсе не враждебность или агрессия. Это напомнило мне об отношениях между Красавицей и Чудовищем из всем известной волшебной сказки — там Чудовище с самого начала было другом Красавицы, хотя и очень требовательным. Щегольски одетые чудовища из снов и народных сказок несут нам весть, что даже темная сторона собственной личности может оказаться для нас полезной, если мы разберемся в ней и выслушаем ее настойчивые откровения. Они иллюстрируют основной принцип Юнга: «тень» для сновидца — это в конечном итоге союзник и источник силы.
К сожалению, в этом сне мне не удалось сохранить осознаваемое состояние настолько долго, чтобы получить и разгадать принесенную чудовищем весть. Здесь неразгаданные слова вполне могут означать, что я не был готов встретить лицом к лицу и осмыслить некие отрицательные силы, которые в это время «постучались ко мне в дверь», тем самым нарушив процесс творчества. Такова двойственность человеческой жизни: хочешь не хочешь, а «тень» тут как тут! Хочешь не хочешь, а твой покой и творческий порыв в любой момент может быть нарушен. Сомнения нет, в этом осознаваемом сновидении я едва не узнал что-то важное о природе страдания: ведь в стихотворении, которое я сочинял во сне, речь шла именно о нем. Но в тот миг моя темная сторона не была готова произнести свое откровение достаточно членораздельно, поэтому ее урок, как и урок, заключенный в стихотворении, остался непонятым. Какими бы ни были эти уроки, они несомненно сохранятся на будущее и когда-нибудь позже будут преподаны мне снова. Бессознательное — в высшей степени терпеливый учитель, оно будет обращаться к нам с тем, что мы должны выучить, до тех пор, пока мы не усвоим его уроки.
Еще один интересный элемент, проявившийся в этом сне, — трехступенчатый переход сознания от обычного сновидения к предосознаваемому и, наконец, к полностью осознаваемому. «Ощущая» наступление необычного состояния сознания и «прикидывая», во сне я или наяву, я входил в пред осознаваемое состояние. Из этого сна я узнал, что в пред осознаваемом состоянии сновидец часто задает себе вопрос, прикидывает, догадывается или сомневается, спит он или нет. Сновидец может спрашивать себя: «Интересно, сон это или нет?» Или же он может уверять себя: «Нет, скорее всего это не сон». В каждом случае он поставил важный вопрос, но еще не сумел окончательно и определено разрешить его в своем сознании. Преодолев смятение, сомнения и догадки и достигнув совершенной ясности («Я знаю, что это сон»), сновидец входит в состояние полной осознаваемости. Из этого сна и последующих сновидений я узнал, что бывают разные степени осознаваемости и стал считать полностью осознаваемым такое состояние, в котором сновидец обладает полной убежденностью, что в этот момент он видит сон. Все, что не достигает уровня полной убежденности и осознаваемости я решил считать предосознаваемым сном. Еще я обнаружил, что не все предосознаваемые сновидения развиваются в полную осознаваемость. Тем не менее, это тоже ценные и волнующие признаки — они дают нам почувствовать, что мы продвигаемся по пути к развитию осознаваемого сновидения.
В тот период я записал в своем дневнике сновидений, что сну «Назойливое вмешательство» тоже предшествовала выполненная рано утром, между пятью и шестью часами, практика медитации. В конце практики я снова внушил себе, что заснув, увижу осознаваемый сон. Проснулся я около 9.00, довольный тем, что новый метод снова принес мне успех.
Четвертое осознаваемое сновидение из этой серии случилось около двух с половиной недель после «Назойливого вмешательства. Оно токе ознаменовало интересный шаг вперед в развитии моего эксперимента: на этот раз я сумел сохранить уравновешенность и остаться в осознаваемом состоянии несмотря на то, что во сне подвергся несправедливому обвинению строгого начальства.
ОБЛЕГЧЕНИЕ ПОД НАЖИМОМ
14 декабря 1980 года
Я нахожусь в маленьком загородном строении — это уборная в летнем лагере для юношей. Стоит прекрасный солнечный день, и чистый горный воздух напоен ароматом сосны. Вспоминаю, что кого-то из нашего отряда несправедливо обвинили в гомосексуализме и ощущаю озабоченность, поскольку из-за этого в лагере установилась атмосфера подозрительности и нездорового любопытства. Смотрю на себя в зеркале и вижу, что моя борода исчезла. «Когда это я сбрил бороду?» — недоуменно спрашиваю я себя. Думаю, что раз я этого не помню, дело, скорее всего, происходит во сне. Сразу же вытягиваю руки перед собой и пристально смотрю на них. Ощущая в теле знакомый прилив приятной энергии, уже без всяких сомнений понимаю, что это сон, и обретаю полную осознаваемость. Продолжаю пристально смотреть на свои руки и вижу, как они, постепенно становясь прекрасными и бесплотными, начинают искриться ярким светом. Скоро они становятся ослепительно яркими и кажутся прозрачными, потому что состоят в основном из света.
В этот миг в уборную входит Отец Джордж С., директор лагеря. Он строго спрашивает, что я здесь делаю. Стоя к нему спиной, отвечаю, что просто-напросто мочусь. Расстегиваю ширинку и собираюсь отлить в странного вида писсуар. Вижу, что Отец Джордж ощущает явное облегчение, и сам чувствую уверенность: я могу поступать «как все» и таким образом убедить его, что я не «голубой» и ничего плохого не сделал. Стараясь сохранять спокойствие, умудряюсь помочиться. Директор выходит, явно довольный тем, что все обошлось нормально. Чувствую облегчение: наконец-то пришел конец несправедливым подозрениям и слежке.
Сюжет этого сна представляет для меня большой интерес сразу по нескольким причинам. В нем докучливое вмешательство извне олицетворяет Отец Джордж, католический священник, отвечавший за дисциплину в семинарии, где я учился много лет назад. Помню много забавных случаев, когда он ловил меня и других семинаристов за невинными забавами в коридоре или умывальной, хотя нам было давно пора быть в постели. Во сне я снова ощутил властную строгость, с которой он проводил свои разбирательства. Тем не менее, на этот раз, в отличие от прошлого сна, мне удалось сохранить выдержку и равновесие, несмотря на давление извне. Я продолжал действовать правильно и сохранил осознаваемость до конца сновидения.
Кроме того, этот сон наглядно продемонстрировал еще один простой метод, которым можно пользоваться, чтобы вызвать осознаваемость: нужно заметить, что во сне присутствует какая-то несуразность. Это случилось, когда я посмотрел в зеркало и заметил, что моя борода исчезла. Эта несуразность заставила меня обратиться к опыту и в итоге навела на мысль, что, должно быть, дело происходит во сне. В этот момент, держа ладони перед собой и пристально глядя на них, я получил полное подтверждение своего осознаваемого состояния. Увидев свои руки, я обрел полную осознаваемость и был очень доволен и счастлив, потому что из них, заливая сиянием все вокруг, струился сверкающий, поистине неземной свет. Когда я поглощал и впитывал глазами это яркое сияние, на этот раз исходившее из моих рук, меня снова охватило уже знакомое пьянящее чувство головокружения. Я начинал свыкаться с состоянием осознаваемости: мне стало ясно, что я снова попал в него — в то состояние сознания, которое, притягивая как магнит, воодушевляет и приглашает оставаться в нем как можно дольше.
На этой стадии эксперимента я задал себе вопрос: Как сохранить и продлить осознаваемое равновесие в состоянии осознаваемого сна? Самый удачный ответ на этот вопрос — сравнение осознаваемого сна с опытом детства, когда мы учимся кататься на велосипеде. Помню, как шатко и неуверенно я себя ощущал, когда впервые попробовал объехать школьную спортивную площадку. Сколько раз я терял равновесие и падал, в кровь сбивая коленки! А один раз даже умудрился врезаться прямо в дерево. Однако, упорно тренируясь, я постепенно увеличивал дистанцию, которую мог проехать, не свалившись с велосипеда. В конце концов я научился бесконечно носиться по кругу, никогда не теряя равновесия.
Однако второй аспект обучения искусству сохранять равновесие в состоянии осознаваемого сна явно отличался от езды на велосипеде. Он ощущался скорее как состояние пассивности, совершенно не похожее на велосипедную езду или какое бы то ни было другое занятие или действие. Этот аспект скорее напоминал предельно развитое состояние восприятия, ощущение глубокой чуткости, открытости и готовности к тому, чтобы эти осознаваемые энергии возникли и потекли своим чередом. Пожалуй, принятие — подходящее слово для описания второго аспекта равновесия. Спэрроу использовал для него слово «смирение». Другие авторы говорят об «освобождении» или о «преодолении своего „я“». Когда в осознаваемых сновидениях наступало такое состояние полнейшего принятия, у меня возникало ощущение, будто образы этих снов и чистейшие тонкие энергии, пронизывающие все мое тело, просачиваются в мою осознаваемость. Эти образы возникали не потому, что я их создавал, а потому что в эти редкие, драгоценные мгновения я был готов принять их возникновение. Для меня увеличение осознаваемости означало увеличение принятия этого уникального состояния сознания, его сохранение подразумевало сохранение благодаря такому состоянию принятия, а его продление — готовность принять его продления.
Для меня самого и для большинства моих соотечественников такая степень принятия — явление относительно редкое. Я думаю, причина этого очевидна для большинства читателей. Мы, американцы, живем в обществе, где во главу угла ставятся совсем иные человеческие устремления. Деловитость, вкус к власти, господству, влиянию, накоплению, настойчивость, целеустремленность, напористость и боевитость — вот черты, ставшие характерными для американской нации в целом. Когда-то эти черты были необходимы, чтобы помочь обществу первопроходцев освоить бескрайние, а зачастую и опасные новые земли, на которые пришли наши предки. Сегодня мы задумываемся о возможности сбросить груз этих качеств и раскрыть нашу коллективную душу совсем иной системе ценностей. Так получилось, что мое собственное развитие в процессе осознаваемого сновидчества шло параллельно развитию нашего общества. В своем эксперименте я начал исследовать возможность открыться для восприятия более глубоких чувств и впечатлений, более глубоких радостей и восторгов, которые можно пережить в состоянии осознаваемости.
Следующее осознаваемое сновидение из этой серии совершенно ясно демонстрирует такой сдвиг мысленного равновесия. В нем я несколько раз перемещался между предосознаваемым состоянием и осознаваемым. Вот этот сон:
СПЛЮ Я ИЛИ НЕТ?
20 декабря 1980 года
Я сплю и при этом смутно осознаю, что наверное, нахожусь во сне. Осознаю, что лежу в своей постели лицом вниз и слышу, как в спальню вбегает мой сын Эрик[10]. «Папа, папа!» — зовет он и легонько теребит меня. Решаю сохранять неподвижность, чтобы не нарушить состояние, и Эрик скоро уходит. Его голос и прикосновение кажутся мне такими реальными, что я начинаю думать: должно быть, это вовсе не сон.
Обстановка меняется. Передо мной прекрасный весенний пейзаж. Кажется, прошло некоторое время, и я думаю, что снова нахожусь во сне. Вижу ярко-красный цветок необычайной, ослепительной красоты и сразу же понимаю, что это сон. Начинаю ощущать знакомый поток чистейшей энергии — он поднимается по груди к голове. Говорю себе: красота этого цветка настолько совершенна, что я уверен в своей осознаваемости. Теперь передо мной высокое розовое дерево, усыпанное тысячами великолепных ярко-красных цветов — похожие на ершики для мытья бутылок, они свисают с конца каждой ветки. Мягко оттолкнувшись от земли, мое тело настойчиво и целеустремленно плывет по воздуху прямо к дереву. Очень пристально и внимательно начинаю рассматривать красные цветы, необычайно чутко впитывая сознанием их облик до мельчайшей подробности. Красота цветов наполняет мое сердце огромной радостью. Потом сознательным волевым усилием я медленно вздымаюсь в воздух и очень осознаваемо и целеустремленно продолжаю рассматривать дерево до самой макушки, находящейся на высоте футов шестидесяти от земли.
Внезапно обстановка снова меняется. На этот раз передо мной красивый молодой человек с тщательно и аккуратно подстриженной каштановой бородкой. Лицо его сияет. На нем серые брюки и опрятный темно-зеленый пуловер. Вдруг он исчезает, и мне хочется чтобы он остался подольше.
Снова слышу, как в спальню вбегает Эрик. Осторожно дотрагиваясь до моей руки, он говорит: «Папа, пора вставать», и старается меня разбудить. Я снова предпочитаю лежать неподвижно, и он скоро уходит. Теперь я не уверен, во сне я или нет. В качестве проверки старательно и сильно моргаю глазами. Ощущение в глазах настолько живое и правдоподобное, что я делаю вывод: должно быть, я Вовсе не во сне. Ощущаю некоторое разочарование.
Обстановка в очередной раз меняется. Теперь я вместе с каким-то хорошо одетым мужчиной лет пятидесяти нахожусь в административном блоке элегантно меблированного фешенебельного отеля. Слышу звуки радио. Думаю, что это стереодиапазон, потому что темп замедлен, а слова и музыка слышны очень ясно. Звучит навязчивый мотивчик, и звучный мужской голос читает рекламу кофе. Думаю, что я менеджер по рекламе, занимающий высокий, хорошо оплачиваемый пост, и в то же время я совершенно уверен, что все это происходит во сне. Прекрасно ощущаю себя в роли менеджера по рекламе, хотя ясно сознаю, что это вовсе не моя сфера деятельности. Я понимаю, что не испытываю ни малейшего интереса к этой работе, и прихожу к решительному выводу, что наверняка нахожусь во сне.
Решаю покончить со всеми этими эпизодами и, сохраняя осознаваемость, умышленным усилием воли просыпаюсь.
Проснувшись, я понял, что все пережитое действительно было сном и что я несколько раз переходил из осознаваемого состояния в предосознаваемое и обратно. Это меня поразило. Сон был довольно длинным, и навряд ли я запомнил его полностью. И все же никогда не забуду ослепительной красоты тысяч мохнатых цветков, усыпавших высокое розовое дерево. Я ощущал невероятную радость оттого, что мог так близко их разглядывать, целиком погружаясь в них и произвольно перемещая тело сновидения в любую точку этой картины.
Благодаря обретенной во сне способности летать и свободно передвигаться и мог разглядывать изумительные цветы под любым углом и с любого расстояния, пока их красота меня совершенно не ошеломила. Перемещаясь из предосознаваемого состояния в осознаваемое и обратно, я приобрел ценный опыт — умение сохранять уравновешенность во сне, точно так же, как в детстве приобрел умение сохранять равновесие при езде на велосипеде. По мере развития эксперимента, повторяя эту практику снова и снова, я понял, что ощутимо продвигаюсь вперед.
В этом сне мое сознание несколько раз перемещалось из обычного сна в предосознаваемое состояние, из него — в осознаваемое и обратно. Такая склонность сознания к перемещению стала для меня источником интригующих вопросов. Проснувшись, я поговорил с Чарлин и Эриком, и оба заверили меня, что в течение последнего часа Эрик ни разу не входил в мою спальню. На самом деле все это время дверь спальни оставалась закрытой, и он не мог бы ее открыть, потому что над дверной ручкой находился специальный пластмассовый предохранитель, не дающий маленькому ребенку повернуть ручку. Поэтому, пребывая в состоянии бодрствования, я был вынужден сделать вывод, что в действительности Эрик не входил в спальню и что мне это только приснилось. Отсюда вытекала интересная дилемма: эта часть сна была столь яркой и подробной, что я был убежден (находясь во сне), что сынишка входил в спальню и пытался меня разбудить. Проверка, которую я для себя придумал (во сне сильно моргнуть глазами), тоже не смогла дать ответа на вопрос «Сплю я или нет?» Ведь мне просто приснилось, что я моргнул! Хотя я находился в теле сновидения, ощущение было точно таким же, будто я моргнул глазами, находясь в обычном, физическом теле. Этот маленький эксперимент лишний раз подтвердил слова Скотта Спэрроу, что экспериментирующему с осознаваемым сновидением «не следует делать попытки измерить осознаваемый сон мерками яви» [34, с. 47]. Обретенный опыт показал мне, насколько просто сновидец может обмануться, если для того, чтобы определить, спит он или нет, пробует во сне ущипнуть себя, моргнуть глазами или выполнить какое-то другое простое действие: ведь любое из этих действий можно живо и правдоподобно совершить и находясь в теле сновидений.
Прочитав запись в дневнике сновидений, относящуюся к тому времени, я обнаружил, что в то утро с 5.30 до 6.30 занимался медитацией. Эту раннюю утреннюю медитацию я тоже закончил самовнушением — заснув, достичь состояния осознаваемости. Теперь я понял, что для меня этот конкретный метод оказался вполне действенным, поскольку около 7.30 я пробудился после осознаваемого сновидения.
У меня не возникло желания анализировать это сновидение или применить к нему какие-то психотерапевтические методы. Я испытывал чувство завершенности, обычное для многих сновидцев — будто мой сон являл собой произведение искусства. Такое чувство завершенности и целостности — одна из особенностей, четко отличающих многие осознаваемые сновидения от обычных снов. Большинство школ психотерапии обычно базируется на основной идее Фрейда, согласно которой сновидение выражает содержимое бессознательного разума и обычно ставит перед сновидцем некую проблему, которую ему предстоит решить. Однако многие из осознаваемых сновидений совершенно не проблематичны: кажется, что они являются порождением иной категории или области сознания. В этом качестве они не только помогают сновидцу разрешить свои личные проблемы, хотя это, безусловно, тоже может быть одной из их функций, но и служат многим другим важным целям.