— Но как в таком случае я могла увидеть тебя, Эркюль?
— Ты могла послать за мной, — сказал он холодно. — Я твой слуга и должен повиноваться твоим приказам.
— Ты мой друг, и я не хочу тобою командовать. Я хочу, чтобы ты поговорил со мной.
Креси кашлянула:
— Пойду, проверю караул. Эркюль, а ты смени меня на этом посту.
Эркюль замялся, затем кивнул.
— Я присяду. — С этими словами Адриана опустилась на скамейку.
Эркюль неловко топтался на месте, давая Адриане возможность прийти в себя: у нее вдруг перехватило дыхание.
— Я снизил скорость, — сказал он. — Если бы я этого не сделал, то мы бы их уже догнали. Но я боялся, что в твоем состоянии…
— Ты правильно сделал Эркюль. Мне действительно нужно собраться с силами. — Она посмотрела на него многозначительно. — Собрать все, что у меня есть.
— Прости, — сказал он, едва разжимая губы.
— Почему ты избегаешь меня? Почему мы не можем быть друзьями, как прежде?
— Потому что все изменилось. Ирина была мне хорошей женой, хотя я никогда не любил ее. Ее больше нет, и я не могу простить себе, что, возможно, в момент ее гибели я думал о тебе. И теперь мои дети… я их просто обожаю… остались без матери. Я продолжаю любить тебя, а ты все так же не любить. И мне стыдно… стыдно думать, что даже тогда, когда Ирины нет…
— Я люблю тебя, Эркюль, — тихо сказала Адриана. — Я действительно тебя люблю. И сейчас я понимаю, я должна была выйти за тебя замуж и все эти годы быть твоей женой.
Лицо Эркюля исказилось болью.
— Это неправда. Не надо так меня мучить. Наверное, я заслуживаю этого, но прошу тебя — не надо.
— Ты не заслуживаешь жестокости, Эркюль, и тебе не в чем себя винить. Это я во всем виновата. Malakim украли моего ребенка, и я не могла… не могла дать волю своим чувствам, я не хотела терять тебя. Все, кого я любила, умирали.
— Но ты же любишь Веронику.
— Вероника — это совсем другое.
Эркюль не стал спорить.
— Теперь все слишком поздно, не так ли? — помолчав, спросил он. — Теперь это уже не имеет значения. Слишком поздно.
Он повернулся, но Адриана схватила его за руку и крепко сжала ее.
— Не поздно, — сказала она. — Не поздно, а рано. Когда все это будет позади, мы…
— Да, конечно, — ответил он и сжал ее руку.
Они замолчали, и это было не в тягость, так молчат старые друзья, понимающие друг друга без слов.
— Но вернемся к делу, — снова заговорил Эркюль. — Мы идем за армией по пятам. Наши разведчики уверены, что армия Солнечного Мальчика насчитывает несколько тысяч человек, по большей части конных, и много воздушных кораблей. Нас они превосходят и числом, и вооружением.
— И ты не понимаешь, как мы можем вступить с ними в бой?
— Не понимаю. И не только я один. — Снова на лице Эркюля появился хорошо знакомый ей румянец. — В конце концов, бывало, я вел в бой, отряд, когда приходилось семеро на одного, иногда мне везло и случалось выбраться из самого пекла живым и невредимым. Мы должны их победить. Но… в этом, я думаю, нам поможет только чудо, одно из тех, что творят святые.
— Ты мой старый друг, и ты, как никто другой, знаешь, что я не святая, — сказала Адриана. — Но я обладаю силой. И эту битву выиграют не армии. Здесь нужны не военная стратегия и тактика. Я призываю вас всех сплотиться вокруг меня, хранить меня, хотя я и не могу обещать вам победу. — «Мне нужны силы, чтобы убедить моего сына, что я его мать, мне нужно, чтобы он вспомнил меня», — закончила про себя Адриана.
Эркюль пожал плечами и потер кончик своего внушительного носа.
— Мы сделаем все, что от нас требуется. Я простой человек, и последние события сильно сбивают меня с толку, но я понимаю, что эту битву нам нельзя проиграть. И не потому, что я хочу дать возможность моим детям вырасти, и не потому, что хочу быть счастливым завтра. — Плечи его поникли. — Тяжесть войны ломает мне хребет, и не только мне. Но каково должно быть тебе, принявшей на себя всю тяжесть этого немыслимого противостояния.
— В этом-то вся и проблема, — подхватила Адриана. — Мы — ты, я и Вероника — раньше всегда делили все тяготы поровну, а в последнее время каждый играет сам за себя, и оттого стало еще тяжелее.
— Я взвалю на себя все, что ты скажешь, — сказал Эркюль.
Мгновение она смотрела на него, а затем потянулась и поцеловала его в перебитый нос, как делала когда-то, очень давно, когда они только познакомились. По его ответной улыбке она поняла, что и он все вспомнил.
— Ты проводишь меня к моим студентам? — спросила Адриана. — Хочу с ними поговорить.
— Конечно, мадемуазель, с удовольствием.
Вниз по течению
Оглторп, едва сдерживая подступившие слезы, смотрел, как пламя охватывает дом.
— Зачем было поджигать? — тихо спросил Парментер, на его простом, грубом лице играли красные отблески пламени. — Пушки портить, колодцы отравлять — это понятно. Но дом-то, зачем палить?
— Ничего нашего им не достанется, — ответил Оглторп. — Ничего. Если, в конце концов, мы проиграем эту войну и Азилия превратится в прах, то наши враги не будут сидеть в доме, построенном моими руками.
— А что с советом?
— Да, сейчас иду, но вначале нужно было сделать это.
— Показать пример?
— Да.
«И сделать меня совершенно свободным», — закончил про себя Оглторп.
Вытравить идею освободить Азилию — нельзя… Это невозможно сделать. Однажды он построил дом, значит, он сможет построить новый. Но сейчас ему нужно выиграть великую войну, и шансы выиграть у него скудные. Привязанность к маркграфству будет только мешать.
* * *
Зал заседаний в форте Монтгомери был построен три года назад, старый сгорел, пожар тогда чуть не перекинулся на другие здания, он угрожал охватить весь город. Оглторп никогда не забудет ту ночь: перепачканные сажей лица, длинные вереницы мужчин и женщин, передающих друг другу ведра с водой. А затем новое строительство и торжественное открытие. В Азилии часто устраивались праздники.
Присутствовавших на совете было мало, многие умерли, а выбирать новых членов совета времени не было. Оглторп поднялся и откашлялся. Но прежде чем он успел произнести первое слово, встал Роберт Тафт.
— Что вы хотите сказать, мистер Тафт?
— Лишь то, маркграф, что мы очень рады вас видеть. Мы тут было упали духом, а с вашим возвращением приободрились. Думаю, со мной все согласятся, если я скажу, что вы можете на нас рассчитывать.
— Напрасно вы так думаете, мистер Тафт! — выкрикнул какой-то мужчина с красным лицом и в грязном напудренном парике. — Мы за эту войну не голосовали! Мы должны быть с претендентом, а не воевать с ним. Он наш король, помазанный Богом, а все наши беды и несчастья вот из-за этого человека. — Он показал пальцем на Оглторпа.
Оглторп вздохнул, распрямил плечи и потер руки, затем снял шляпу и положил ее на стол, обвел взглядом собравшихся людей. Раньше все эти люди доверяли ему.
— Кто еще придерживается такого же мнения, что и мистер Прескотт? Кто еще считает, что я втянул вас в несправедливую войну?
Если отбросить колеблющихся и воздержавшихся, то таких оказалась почти половина. Оглторп мрачно усмехнулся:
— Боюсь, что после моих слов число сторонников мистера Прескотта возрастет. А я хочу поведать вам суровую и неприглядную правду. Во-первых, мы с вами ведем войну с претендентом и его дьявольскими союзниками. Если вы думаете, что можете заключить с ними мирный договор и жить свободно, если вам вообще позволят жить, то вы весьма наивные люди, поскольку не знаете того, что знаю я, но я не стану вас разубеждать. Оставайтесь здесь и ждите претендента и его армию. Но я — маркграф и командующий Континентальной армией.
— Ты эту армию уничтожил! — выкрикнул со своего места Прескотт.
— Если вы считаете, что я ни на что не годен, то низложите меня, заберите у меня подчиненных мне людей, если получится, мистер Прескотт. — Оглторп нацелил на Прескотта палец. — Пока мы проливали кровь и умирали, где были вы? Вы и все воздержавшиеся, кто готов на брюхе ползти навстречу претенденту и отдать все, за что мы боролись. Вы были на плантациях, набивали животы жирной свининой и кукурузой!
— Я не брошу свою семью в окружении рабов, да еще в такое неспокойное время! И вам это хорошо известно!
— Бок о бок со мной сражалось много плантаторов, я оставил без присмотра свой дом и все свое хозяйство.
— Но у вас же нет рабов.
— Верно, но они есть у Уильямса, упокой Господи его душу, у Томаса Джеральда… — Оглторп нахмурился, перед глазами всплыли картины их смерти, он тряхнул головой, отгоняя воспоминания. — Не важно. Я даю рабам свободу. Рабы делают свободного человека слабым. Рабы ослабили и маркграфство, и вы служите тому доказательством.
Поднялся гвалт.
— Вы не можете этого сделать! — визгливо закричал Джошуа Морнер. — Они наша собственность!
— Так помешайте мне. — Оглторп сказал это таким холодным и спокойным тоном, что шум сразу стих. Кричавшие остались сидеть или стоять с разинутыми ртами, а он продолжал: — Мы должны освободить рабов, и тогда они будут сражаться на нашей стороне, а не против нас. Свободный человек воюет за свои интересы, а сейчас в наших интересах разбить армию претендента.
— Все это глупости!
— Сейчас твои люди набирают солдат среди рабов; Им уже объявлено об их освобождении, а также об освобождении их семей.
— Да они все разбегутся!
— Кто-то пустится в бега, а кто-то нет. Самые умные останутся, потому что бежать по большому счету некуда. Когда придут «красные мундиры», чтобы согнать вас с ваших плантаций, вы не найдете ни одного раба, кому можно было бы дать в руки винтовку защищать вас.
— Как же так, вы только что сказали, что мы собираемся воевать с армией претендента?
— Да, но не здесь, не в форте Монтгомери. — Оглторп выдержал значительную паузу. — Мы будем воевать не на территории Азилии. Сегодня же мы выступаем в сторону земель аппалачей, там мы найдем безопасное место для женщин и детей. Солдаты под командованием губернатора Нейрна отправятся маршем в Нью-Пэрис. У меня же иная миссия.
— А что станет с Монтгомери?
— Я сожгу его. А вы в свою очередь должны сжечь свои плантации. Моя уже сгорела.
— Сжечь Монтгомери? — взвизгнул Прескотт. — Вы превышаете свои полномочия, Оглторп. Во всем!
— Полномочия? Сейчас военное время. Все мои полномочия в моих ножнах. Не хотите ли испытать их на своей шкуре, сэр?
Прескотт сник под пристальным взглядом Оглторпа.
— Но… сжечь дом, освободить рабов… это же полное разорение!
— Вы уже разорены, глупый осел! — крикнул Оглторп. — Это произошло в тот самый момент, когда армия дьяволов ступила на землю Америки. И мы будем драться, пока не изгоним их или пока все не падем мертвыми. То, что я не могу спасти, я сожгу, чтобы врагу ничего не досталось. А сейчас, джентльмены, я не прошу вас любить меня или верить в Бога. Вы просто должны следовать за мной или погибнуть здесь. Вы не маленькие дети, вы мужчины. Так будьте ими, или Бог проклянет вас.
С этими словами Оглторп поднялся и покинул тускло освещенный зал заседаний.
* * *
Парментер нашел Оглторпа на обрывистом берегу реки, маркграф задумчиво смотрел вниз на воду.
— Они с вами, сэр. Вы победили.
— Все?
— Прескотт и ему подобные не в счет. Кто-то, конечно, останется. Некоторые решили не отпускать своих рабов, остальные этим очень недовольны. Так что в вашей армии значительное пополнение. Они любят вас, сэр.
Оглторп посмотрел на Парментера с неподдельным удивлением:
— Правда?
— Да. Конечно, обошлись вы с ними сурово. Но сколько раз вы вставали на защиту их интересов?! Вначале был Хоу, затем проклятые испанцы, Каролина… И каждый раз вы одерживали победу. Если бы не вы, то и маркграфства бы не существовало, это ясно как божий день.
— С сегодняшнего дня его не существует.
— Сэр, маркграфство всегда будет там, где будете вы.
Оглторп кивнул и вдруг удивленно воскликнул:
— Первая хорошая новость за последнее время! Капитан Парментер, посмотри вон туда.
За рекой, у самой кромки леса, стояла армия. И солдаты были не в красных камзолах.
— Провалиться мне на этом самом месте! — воскликнул Парментер. — Это Мартин из Северной Каролины и, если я не ошибаюсь, с ним индейцы из племени чероки.
— Ты, капитан, не ошибаешься, это Мартин и чероки.
— Как они догадались прийти сюда, если все сообщения перехватываются?
— Не знаю, но я очень рад их появлению. — Оглторп нахмурился. — И с какой осторожностью, не поднимая шума, они сюда добрались. Найди лодку, хочу поговорить с Мартином.
— А вот с вашей стороны это неосторожно.
— Найди лодку.
* * *
Оказалось, Мартин вот уже почти месяц шел за ним следом на расстоянии всего в несколько дней.
— Я очень спешил и надеялся встретиться с тобой в верховьях Окони, где наши друзья, чероки, слышали отзвуки боя. Но мы все же опоздали и нашли там только горы трупов в красных камзолах и разбившиеся дьявольские воздушные корабли. В последнем сообщении, что мы получили, нам приказывали, если на севере дела станут совсем плохи, отступать в Азилию, по всей видимости, и вы сюда же направились. Мы думали, наша помощь вам не помешает.
— Да, мы бы от нее не отказались, — усмехнулся Оглторп. — Но мы с вами едва не разошлись и здесь.
— Да?
Оглторп изложил свой план.
— Маркграф, у меня почти две тысячи человек — бойцы из Виргинии и обеих Каролин, значительное число воинов чероки и даже окони, которые вышли из состава Коветы. Вы уверены, что не стоит удерживать этот форт?
— Уверен. Map был дураком. Хороший генерал с алхимическим оружием русских сумел бы захватить Монтгомери за считаные минуты. Мы не можем сидеть на одном месте, мы должны двигаться, производить атаки и отступать. Мы должны трепать их, как стая волков треплет стадо буйволов. Нейрна задержали здесь только его гражданские обязанности, он уже готовился выступить маршем, когда Map осадил форт.
Оглторп не знал, смог бы он принять такое решение несколько дней назад. Но сейчас, когда от его плантации остались только дымящиеся головешки, решение далось легко.
Положение дел выправилось, но сейчас им нужно было спасти от разгрома армию шведского короля. Это значило, что они должны выступать немедленно и двигаться очень быстро.
— Пойдем, — сказал Оглторп Мартину, — время не терпит, нужно отдать распоряжения.
* * *
Амфибия Оглторпа с сотней человек на борту вышла на следующее утро. Великий исход начался. За ним последовали под командованием Мартина и Нейрна четыре тысячи солдат и обоз из пяти тысяч раненых, женщин и детей. Конечно, половину из четырех тысяч составляли негры, которые никогда раньше не держали в руках оружия. И Оглторп, хотя и говорил с полной уверенностью, не особенно доверял вооруженным неграм-рабам, недавно получившим свободу. На негров можно было возложить рытье окопов, строительство редутов и приготовление пищи. И только немногим следовало давать в руки оружие.
На месте Монтгомери остался огромный столб дыма и огня.
— Генерал, пора спускаться.
Оглторп посмотрел на Маккея, чья голова торчала из люка амфибии, которую они назвали «Азилийский Молот».
— Сейчас, — ответил Оглторп, пытаясь придумать причину, чтобы еще какое-то время оставаться на поверхности. Но надо было спускаться. С максимальной скоростью лодка могла двигаться только под водой. А скорость сейчас была главным условием их успеха. — Дай пройти.
Оглторп ступил на спину водного чудовища и, приняв уверенный, спокойный вид, начал спускаться по маленькой деревянной приставной лестнице.
Внизу пахло человеческим потом и машинным маслом. А еще сильнее пахло серой, которой его солдаты выкуривали отсюда русских. И было ужасно тесно. Мостик был размером с гребную шлюпку, и сейчас на нем стояли четыре человека. Деревянная переборка отделяла мостик от остальной части амфибии, и Оглторпу казалось, что его втиснули в маленький ящик.
От паники у него перехватило дыхание, усилием воли Оглторп заставил себя сделать вдох. Он никогда не любил замкнутого пространства. Никогда. Однажды кузен запер его в буфетной, и он просидел там несколько часов. Когда его нашли, его руки были разбиты в кровь.
Оглторп сосредоточился на окружавших его предметах. Самыми примечательными здесь были окна — закрепленные болтами пластины из алхимического стекла, точнее, из особого сплава прозрачного металла. Сквозь окна Оглторп видел желтовато-мутную воду Алтамахи, но природа сплава была такова, что его в эти окна никто увидеть не мог. Иногда серебристым росчерком мелькала рыба, и больше ничего. Окна не расширяли перспективы и не уменьшали чувство дискомфорта. Более того, Оглторп не умел плавать, и мысль о том, что он со всех сторон окружен водой, добавляла неприятных ощущений.
— Как он работает? — спросил он у Маккея, стоявшего у рулевого колеса, размерами чуть меньше обычного корабельного.
— Соединяется с рулем, — ответил Маккей и указал на длинный рычаг с несколькими метками. — И это приводит лодку в движение.
— Каким образом?
— С помощью колес с педалями, вы видели их у лодки сбоку.
— А что заставляет колеса вращаться?
— Демон, сэр.
— Да, но как?
— Не знаю, знаю только, что лодка плывет.
— Где демон?
— Там, если хотите с ним познакомиться.
— Хочу.
Они прошли за переборку, в этой части амфибии было две палубы: верхняя, где хранились припасы, и нижняя, где в тесноте размещалась команда в сто человек.
— Привет, ребята, — сказал Оглторп, проходя мимо солдат, ставших матросами. — Хорошо устроились?
— Да, сэр! — ответил хор голосов.
В центре нижней палубы возвышался металлический цилиндр, довольно большой, чтобы обхватить его руками. От цилиндра к бортам амфибии шли два мощных вала, которые и вращали наружные колеса. Внутрь цилиндра вела маленькая дверь. Маккей вынул из кармана ключ и открыл ее. На них уставился огромный красный глаз.
— О господи, — вырвалось у Оглторпа.
Он быстро отвел взгляд в сторону, но любопытство победило.
На самом деле это был не глаз, а больших размеров шар из полупрозрачного материала, светившийся красным светом с черной точкой в центре, очень похожей на зрачок. Оглторп видел похожие шары, они управляли русскими воздушными кораблями.
— Вот этот шар каким-то образом вращает валы. И он же опускает нас под воду?
— Нет, сэр, для этого используется балласт, как и на обычных кораблях, но только его требуется очень много. У этой лодки очень большой трюм и умные насосы, с их помощью ребята освобождают трюм. Они отказываются работать, если мы слишком глубоко опускаемся, хотя… если мы все же опускаемся на большую глубину, то мы должны избавиться от твердого балласта, который потом можно восполнить.
Оглторп покачал головой:
— Хитро придумано, жаль только, что вместо нормального двигателя демона посадили. Почему бы паровой котел сюда не поставить?
— Думаю, от работы котла на поверхности появятся пузыри и лодку легко можно будет обнаружить.
— А я думаю, что вода поглотила бы пар, как жидкость, — возразил Оглторп. — Скорее всего, русские привыкли полагаться на демонов, как наши плантаторы на рабов. И согласись, это делает их уязвимыми.
— Ну да, в какой-то мере, сэр. Только эта лодка не уязвима. Как раз напротив.
— Ты имеешь в виду огнеметы?
— Есть и еще кое-что. — Маккей подмигнул. — Столько бомб! Стоит снять крепления, и они всплывут на поверхность.
— Ты хочешь сказать, что можно подобраться под военный корабль и…
— И выпустить бомбу. Держу пари, корабль получит такую большую пробоину в днище, что тут же уйдет на дно.
— Замечательно. А что, если мы столкнемся с точно такой же амфибией?
— Русские сказали, что против подводных кораблей у них нет оружия. Они считали, что у их противника нет ничего подобного.
— Теперь есть. Но нам, со своей стороны, надо подумать над этим.
— Мы всегда можем сбросить бомбу на амфибию, если всплывем над ней.
— Я тебя так понял, что бомбы могут только подниматься вверх.
— Если заткнуть отверстия с воздухом, то они пойдут ко дну.
— А каким образом бомбы сбрасываются? Через палубный люк?
— А! — усмехнулся Маккей. — Я не показал вам еще один люк. Пойдемте сюда.
Он прошел еще несколько футов вперед, опустился на колени у круглого металлического винта, очень похожего на тот, что закрывал люк смотровой башни, и начал его откручивать.
— Маккей! — обеспокоенно крикнул Оглторп. — Ты же воды напустишь!
— Нет, сэр. Это если и верхний люк открыть, тогда только вода начнет поступать внутрь.
— Объясни, ради всего святого, что ты делаешь?
— Вот смотрите.
Он снял крышку люка, внизу была вода. Она бурлила, но внутрь лодки не поступала.
— Как так, получается? — удивился Оглторп.
Маккей опять пожал плечами:
— Не знаю, сэр, но лодка плывет. Оглторп признал бесспорный факт.
— Плывет, — сказал он после минутного молчания. — Но можно ли полагаться на ее безопасность? Ну, например, сбросим мы бомбу на лодку, которая под нами, но и они могут выпустить бомбу нам в днище?
— Могут, конечно, но противник-то вначале будет думать, что мы свои.
— Но только вначале, — согласился Оглторп. — Нам нужно еще какое-то оружие или военная хитрость.
— Тут есть еще и пушки, которые стреляют под водой. В общем-то, неплохо стреляют, хотя вода начинает сильно бурлить, и от этого снаряд может уйти в сторону. Но на близком расстоянии это не страшно.
— Получается, можно стрелять изнутри лодки?
— Да, хотя прицеливаться нельзя. Нужно маневрировать, чтобы снаряды знали, куда лететь.
— Ясно. Все не так плохо, как я думал. Хотелось бы, чтобы Франклин взглянул на это подводное чудо, он мог бы изобрести нечто подобное, что было бы нам весьма полезно.
— Ну конечно, — поддакнул Маккей. — Только его нет с нами.
— Верно, дружище. — Оглторп похлопал Маккея по спине. — Так что придется самим справляться с тем, что есть в нашем распоряжении. Так что давай поднимать паруса, или, лучше сказать, запускай машину, даже и слова-то нужного не подберешь для этого изобретения.
— Слушаюсь, сэр.
Несколько мгновений спустя Оглторп, стиснув зубы, стоял у штурвала и смотрел в окно на мутные воды Алтамахи.
Убить солнце
Красные Мокасины стоял в воде и размышлял. Может быть, он сбился с пути? И это совсем не тот лаз, через который он сюда проник?
Но нет, глина свежая и еще хранит запах человеческих рук, он чувствовал этот запах.
«Кто подал эту мысль, с которой они все согласились?»
Кровожадное Дитя и Красная Краска имеют влияние, но не настолько весомое. Минко Чито не мог предложить такое. По всей вероятности, предложение исходило от жрецов Онкала, Охраняющих Кости. Только они могли увидеть то, что он скрывал у себя внутри, и почувствовать опасность. Или, возможно, Охраняющие Кости поверили в божественное могущество Солнечного Мальчика. Он нанес им первый удар — послал зачаровывающие сны. Видения заставили Охраняющих Кости склониться перед его сиянием и чистотой.
Хорошо. Но жрецы Онкала не знали, насколько силен Красные Мокасины. Они не знали, что ему не составляет труда пробить этот рукотворный завал. Он собрал силы. В темноте послышался шорох колец на хвосте гремучей змеи.
Нет, это не кольца шуршали, змей шипел ему в самое ухо. Сейчас в глазах тех, кто его замуровал, он выглядел бы монстром. Впрочем, таковым они его и считали.
И Красные Мокасины сел, он сидел в темноте и размышлял, вспомнил то, что сказала ему Мать Мертвых. Вспомнил о норе, которая вела к тому месту, где она пряталась.
Красные Мокасины ссутулился и стал пробираться назад к подземному туннелю. Он несколько раз глубоко вдохнул и нырнул в воду, стараясь не обращать внимания на назойливое жужжание шершней в голове, на ящериц, скользивших по плечам, на скорпионов, угнездившихся между пальцами ног, на голос, внушающий разрушить завал и убить обидчиков, создать детей Тени, пропитанных кровью и ядом, чтобы они проникли в неустойчивое сознание людей, склонное к предательству.
Красные Мокасины плыл, ощупью находя повороты, но не те, которыми он пользовался раньше, когда стремился к центру подземного мира. Очень скоро он нашел тот, что вел вверх. Чем дальше он плыл, тем более прямым делался туннель, пока не стал вертикальным. Его тело налилось тяжестью, руки парализовало. Казалось, будто кто-то держал его за ноги и тянул вниз. Он дернул ногами, но они словно прилипли друг к другу. Он ухватился руками за стену и попытался подтянуть себя, но руки не слушались, и он начал тонуть.
Ноги не разъединялись, одна за другой прилипли к телу руки. Что-то продолжало тянуть его вниз, звало по имени, но это было не его имя, хотя и очень знакомое.
«Отец», — подумал он, и перед ним разверзлось звездное небо, безграничное пространство за пределами мира, его обуяла безудержная радость, смешанная с ужасом.
Вниз. Все кончено. Он потерялся. Слишком долго пробыл в подземном мире.
«Нет. Я — водяной паук, скороход. Я — зимородок, ныряю глубоко и всегда возвращаюсь. Я слова под черной краской, земляной холм над могилой. Я — Красные Мокасины, дом с большим числом комнат, но я — КРАСНЫЕ МОКАСИНЫ!»
И он вынырнул из воды, глотнул густого, горячего, влажного воздуха; свет пробивался сквозь кроны высоких кипарисов. Он вынырнул у истоков реки чокто, Жемчужной реки. Он долго лежал на поверхности, глядя между деревьев на подмигивавший ему желтый глаз Гаштали.
— Спасибо, Гаштали, — пробормотал Красные Мокасины. — Укрепи силу моего духа. Сохрани во мне Сакральный Огонь — нерастраченным, хотя бы до тех пор, пока я не спасу твой народ.
Рядом кто-то насмешливо хохотнул, Красные Мокасины узнал голос и резко повернулся;
— Ну, здравствуй, глотатель змей, — сказал скальпированный воин.
Он сидел на трухлявом стволе поваленного кипариса, глаза его горели. На нем были боевая раскраска и татуировки, какими обычно украшают себя воины, а вокруг головы, там, где была снята кожа, тянулась широкая полоса шрамов.
— Не сейчас, — отозвался Красные Мокасины.
— Но скоро, очень скоро! — гортанно выкрикнул скальпированный воин. — Ты присоединишься к нам.
— Этому не бывать.
— Ты молился Гаштали. Творцу. Глазу-солнцу. Ты помнишь, для чего тебя сотворили?
— Меня не сотворили. Я был рожден от мужчины и женщины.
— Рогатый Змей был сотворен из человеческого существа для того, чтобы убить солнце, нанести ему смертельный удар. Ты разве не знал об этом?
— Да, я знаю, есть такая легенда.
— Эта легенда о тебе, Красные Мокасины. Исполняй назначенную тебе роль.
— Думаю, в первую очередь мне надо убить тебя.
— Твои друзья наблюдают за тобой, — сказал скальпированный воин и показал куда-то.
Красные Мокасины посмотрел в ту сторону, куда он показывал. Когда он вновь повернул голову, скальпированного воина уже нигде не было.
Но остались произнесенные им слова: «Убить солнце». Неужели именно это он должен сделать? Его создали, чтобы нанести смертельный удар. Стрела может убить того, кто ее сделал. Может убить.
— Спасибо, Гаштали, — повторил Красные Мокасины. — Я поделюсь с тобой табаком, когда он высохнет.
Красные Мокасины нашел Минко Чито, Охраняющих Кости и всех остальных сидящими у замурованного входа в Наних Вайя. Красные Мокасины окутал себя хошонти и подошел к ним сзади незамеченным.
— Как, интересно, он выберется оттуда? — сказал он, разгоняя хошонти.
Они повернулись, как по команде, с широко раскрытыми от удивления глазами, не удивились только двое из Охраняющих Кости. Они лишь кивнули.
— Ты избранный, — сказал старший из них.
— Он избранный, — повторил Минко Чито.
Старый вождь кивнул, лица у Кровожадного Дитя и Красной Краски перекосились, но они промолчали.
«Действительно, — подумал Красные Мокасины, — я избранный. Но возможно, не для того, о чем вы думаете».
Они вернулись в деревню и начали готовиться к войне.