Мастер Зевс со значением поднял указательный палец к потолку, с которого все еще сыпались опилки и побелка, и сказал почему‑то зловещим шепотом:
– Вот. Я же говорил – занятные времена…
Глава 4
Танк не впервые проводил расследование в виртуальных мирах. И перед тем, как взяться за дело, он тщательно обдумал свои требования к работодателю, изложив их в виде списка, куда включил все, что, как он посчитал, было нужно ему для нормальной работы. А именно:
Производительный стационарный компьютер, желательно на базе процессора «iNeuro‑twin».
Широкополосный резервированный канал для подключения к сети.
Мост‑брэндмауэр «Net‑Burner», защищающий компьютер от внешних атак и несанкционированного доступа.
Новейший нейроконтактер «Blee» с прошивкой «Spewal‑89» и модулем беспроводной связи «BlueMouth‑64», цвет синий.
Мобильный компьютер типа «Spark», модель TY7‑TURBO, цвет синий.
Специализированный игровой компьютер «Gameprofit», модель С1288, цвет синий.
Кресло типа «Колыбель», модель ЕС55‑PRO, цвет черный.
Меч одноручный, не ниже пятого уровня, легкий.
Полные доспехи не ниже пятого уровня, легкие, незаметные.
Максимально возможное значение личностных характеристик персонажа, повышенный уровень восприимчивости, повышенный уровень индукции, возможность мгновенно перемещаться из одной точки Мира в другую.
И преданный Цербер…
Насчет последнего пункта у Танка были некоторые сомнения. Он знал, что технология эта не вполне отлажена, и боялся возможных осложнений. Но когда еще представится такая возможность? Он в жизни не соберет нужной суммы, а корпорация, если она действительно в нем заинтересована, проведет операцию за свой счет…
|
|
– Поди сюда, Малыш, – позвал Танк старого сенбернара, лежащего на диване. Пес поднял голову, посмотрел на хозяина умными глазами, открыл пасть, словно хотел сказать что‑то.
Но промолчал.
– Ну ладно, лежи, – разрешил Танк. И, подумав еще, выделил жирным шрифтом последний пункт своих требований.
Два дня Глеб и Ирт шли через лес, выдерживая направление по солнцу и звездам, по муравейникам и мху на деревьях. Несколько раз они выходили на дороги, но дороги вели куда‑то в сторону, и путешественники были вынуждены вновь возвращаться в чащу.
Они практически не спали. Ирт привык обходиться без сна – так, по крайней мере, он говорил, а Глебу спать просто не хотелось. Иногда, правда, накатывала какая‑то слабость, как тогда, после схватки с упырями, и Глеб закрывал глаза, забывался на пару минут. И ему начинало казаться, что сейчас – вот‑вот – он покинет этот мир и очнется в реальности, но…
Пара минут – Глеб открывал глаза и видел все то же: ночь, костерок, черные силуэты близких деревьев, и Ирт, жарящий на пруте то ли крысу, то ли лягушку.
Раб был неприхотлив в пище. Он ел все, что не было ядовитым; даже кору некоторых деревьев, какую‑то траву и семечки из сосновых шишек.
– На рудниках, – рассказывал он, – лучшим лакомством были личинки земляной мухи – серые червячки, сладковатые на вкус. За двух таких червячков можно было выкупить дневную норму выработки: ты отдыхал, а твой должник работал за тебя… Да, бывает, что и рабу кто‑то прислуживает…
Ночами они беседовали, потому что им больше нечем было заняться. Глеб вспоминал свое прошлое, выстраивал воспоминания в хронологическом порядке, восстанавливал причинно‑следственные связи между полузабытыми событиями, вслух проговаривал свои мысли, соображения, выводы. Ирт слушал спутника не перебивая и даже с интересом, но едва Глеб замолкал, начинал говорить о своем: о рабстве и свободе, о еде и голоде, о героях и простых людях. Начиная с чего‑то конкретного, Ирт скоро переходил на общее: он любил порассуждать о глобальном.
|
|
Когда начинало светать, товарищи умолкали, поднимались, затаптывали костер и покидали место привала. Дальше они шли, практически не разговаривая, стараясь не шуметь.
Они были настороже.
Они знали, что скоро что‑нибудь случится.
Этот мир не был предназначен для спокойной жизни.
На третий день пути, примерно в полдень, они вышли к небольшой лесной речке. Разом повеселевший Ирт забрал у Глеба копье, пообещав вернуть его минут через десять, и, разувшись, прыгнул в рыжую от торфа воду.
Глеб сел на корягу, наблюдая за рабом. А тот, закусив губу, медленно брел по течению, опустив наконечник копья в воду и высматривая что‑то в гуще водорослей. Вот он приостановился, потянулся вперед, застыл, глядя в одну точку, перестав дышать, – и ударил. Вскипела вода, Ирт завопил, прыгнул, толкая копье перед собой, перехватил его, поднял, выхватив серебристую рыбью тушу, швырнул на берег.
– Ого! – Глеб приподнялся, бросился к добыче. В рыбине было, наверное, килограмм восемь, она скакала в траве, брызжа чешуей, и копье прыгало вместе с ней. Глеб упал на рыбу, схватил ее, подцепил за жабры, потащил в сторону, подальше от реки.
|
|
– Повезло! – возбужденный Ирт выбрался на берег; он скакал вокруг напарника, высоко задирая колени, размахивая руками, словно камлующий шаман. – Вот повезло!
– Откуда ты знал, что она там стоит?
– Да не знал я! Я думал щучку найти, они часто в такой траве попадаются. А потом гляжу! Во! Я аж испугался!
Глеб выдернул копье из рыбьего бока, несколько раз воткнул его в землю, счищая слизь и кровь.
– Сегодня хоть поедим нормально.
– Да тут и на завтра останется.
Они еще какое‑то время обменивались впечатлениями, любуясь не желающей умирать рыбой, и лишь когда она затихла, успокоились и они.
– Засиделись, – сказал Глеб. – Пора бы дальше.
– Сейчас… – Ирт огляделся, приметил в стороне какой‑то куст, шагнул к нему, вытащил из‑за голенища сапога небольшой кинжал с меткой Ордена Смерти на рукоятке, срезал несколько прутьев, сноровисто их ободрал, быстро сплел из длинных полос коры подобие веревки, покрутил ее, подергал, пробуя на прочность. Потом сделал петлю, затянул ее на хвосте рыбины, закинул добычу на плечо.
– Теперь пошли.
– А не тяжело? – спросил Глеб. – Давай хоть молот понесу.
– Нормально, – сказал Ирт. – Когда‑то я разгружал баржи. Там тяжести были не чета этому…
Речка петляла. Путники то отдалялись от нее, то вновь к ней выходили. И каждый раз когда они встречались, людям становилось чуть радостней, словно не реку они увидели, а старого товарища.
Речка стала их компасом, их поводырем. Она подсказывала, что они не сбились с пути, не заплутали. В любой момент она могла и накормить их, и напоить, и защитить от хищных зверей, что наверняка здесь водились. Она журчала на перекатах, словно песню пела, и самая тихая чаща оживала от этой песни, и самый дремучий лес становился светлей, если рядом блестела вода.
– Наверное, она бежит к морю, – сказал Ирт.
– Как и мы, – отозвался Глеб.
Близился вечер. Макушки деревьев золотились, и небо за кронами светилось синевой, но внизу уже темнело.
Лесу не было видно конца. Он то редел, и тогда товарищам казалось, что деревья вот‑вот расступятся, то вновь сгущался, и тогда бурелом лез под ноги, а стволы порой смыкались настолько плотно, что меж ними можно было лишь протиснуться, развернувшись боком. Редкие полянки радовали глаз яркими цветами – ромашками и васильками, иван‑чаем и огнецветом; глухие ельники пугали тишиной и мраком – иногда в тиши словно кто‑то вздыхал, и тогда тяжелые еловые лапы вздрагивали и качались, роняя отмершие иглы на усыпанную мертвой хвоей землю. В осинниках, наоборот, было шумно: гремучая листва трепетала от малейшего дуновения, и казалось, что лес волнуется, недовольный людским вторжением, и перешептываются, замышляя что‑то, деревья.
Ирт уже не напоминал, что знает эти места, не говорил, что лес вот‑вот кончится. Теперь он сам не был в этом уверен.
Сколько им еще предстояло пройти?
И что, если Шон Железный Кулак их обманул? Направил не в ту сторону, может быть даже отправил в ловушку…
– Надо было идти дорогами, – пробормотал Ирт, споткнувшись о поваленное дерево. – Дальний путь не всегда самый долгий.
– Посматривай по сторонам, – сказал ему Глеб. – Увидишь подходящее для ночлега место, скажи. Остановимся, перекусим, отдохнем…
Как назло, под самый вечер они забрели в болото. Под ногами покачивались травяные кочки, хлюпала ржавая вода, мошкара лезла в ноздри и рот, донимали комары‑кровососы. О том, чтобы здесь заночевать, не могло быть и речи. А темнело с каждой минутой.
– Быстрей, – подгонял Глеб Ирта, посматривая вверх, на кроны, на небо. – Не отставай…
Они снова вышли к реке, и вновь ей обрадовались. На противоположном берегу болота не было, там росли сосны, а деревья эти, как известно, избытка влаги не терпят. Оставалось лишь перебраться на ту сторону, но река здесь разлилась широко, вода чернела глубиной – вброд не перейти, а переплыть со всей ношей не представлялось возможным.
– Что будем делать? – повернулся к напарнику Глеб.
– Когда‑то я работал плотогоном, – пробормотал Ирт, озираясь. – Сейчас что‑нибудь придумаю… – Он снял сапоги, разделся, сложил вещи на земле, шагнул с берега в воду, погрузившись сразу по грудь. Охнул, ухватился за торчащий из земли корень, сказал: – Дно топкое…
– Ладно, выбирайся, дойдем по болоту, – Глеб протянул товарищу руку. – Кончится же оно когда‑нибудь.
– Да ничего страшного, я сейчас… – Ирт отпустил корень, оттолкнулся ногами от берега, нырнул, поплыл на противоположную сторону – быстро поплыл, практически не шевеля конечностями, ввинчиваясь в воду словно тюлень или выдра какая. И Глеб подумал, что не удивится, если вернувшийся раб признается, что когда‑то он был ныряльщиком за жемчугом…
Ирт вернулся минут через двадцать, пригнал небольшой плот из трех бревен, связанных то ли лыком, то ли мочалом.
– Раздевайся, – велел он Глебу. И поинтересовался. – Плавать умеешь?
– Да вроде бы.
– Будем держаться за бревна и толкать их… – Ирт, выбравшись на берег, перетаскивал свое немногочисленное имущество на плот. – Только не сильно налегай, связал я не очень надежно…
Глеб разоблачился, аккуратно сложил кожаный доспех, пристроил меж бревен копье и прыгнул в воду, зная, что здесь глубоко у самого берега, а дно вязкое. Вода ожгла холодом, дыхание перехватило, и Глеб невольно охнул, ругнулся, судорожно схватился за скользкие бревна.
– Под берегом ключи, – сказал ему Ирт. – Потому и болото…
Уже на середине реки Глебу вдруг подумалось, что в этом тихом омуте могут водиться какие‑нибудь твари, похуже чертей из поговорки. Представилось, как когтистая лапа поднимается сейчас со дна, тянется наверх, к поверхности, где бултыхаются два человека. И огромный выпуклый глаз пялится из тины…
Глеб чертыхнулся и сильней заработал ногами.
– Ну‑ка, Богоборец, повернись, – в голосе Ирта прорезались покровительственные нотки, и Глебу это не очень нравилось. – Пиявок‑то сколько насобирал!
Они не торопились одеваться – сохли. После ледяной воды воздух казался теплым, словно махровый халат, только что снятый с горячей батареи отопления.
– Ненавижу этих тварей… – Ирт короткой палочкой сковыривал с Глеба разбухающих на глазах пиявок и отбрасывал их подальше. – Помню, работал я на торфяных болотах, стелил гать. Так их там было больше чем комаров. Ох, попили они у меня тогда кровушки…
– Что‑то сейчас на тебе ни одной не видно, – ворчливо сказал Глеб.
– А работал на болотах старичок один, колдун из местных, он‑то меня и заговорил. Теперь ко мне ни одна такая тварь не пристает… – Ирт подцепил пиявку, присосавшуюся у Глеба меж лопаток, точно в центре Знака Богоборца.
– Больно! – вскрикнул Глеб и резко повернулся.
– Извини, – немного растерялся Ирт. – Но я ничего особенного не сделал.
– Нажал сильно.
– Да нет. Не сильней, чем обычно.
– Ну, не знаю… Кольнуло, словно раскаленной иглой.
– Ладно, попробую осторожно…
Глеб снова повернулся к Ирту спиной, и раб аккуратно подсунул заостренную палочку под черное тело пиявки, чуть нажал.
Глеб зашипел, плечи его напряглись, голова дернулась.
– Сейчас… – шепнул Ирт, пытаясь подцепить пиявку. – Сейчас… – Тельце паразита растянулось, темная кровь заструилась по коже Богоборца. – Потерпи… – Ирт резко дернул рукой, и жирная пиявка, кувыркаясь, улетела в кусты.
А Глеб, всхлипнув, покачнулся и начал падать…
На экране вспыхивали огненные буквы: «Доступ закрыт». Они пульсировали равномерно, в такт биению сердца, и зеркала старого трельяжа повторяли их бессчетное множество раз: «Доступ закрыт».
Запотевшее оконное стекло, отражая алые буквы, уродовало их, размывало, и бегущие ниточки воды казались подтеками крови.
Игра закончилась.
Жизнь завершилась.
Глеб застонал и открыл глаза.
Он думал, что увидит беленую плиту потолка с круглым плафоном светильника, но увидел темное небо, кроны деревьев и растерянное лицо Ирта.
– Я все еще здесь?
– Ты потерял сознание на несколько секунд.
– Но мне показалось… – Глеб осекся.
Это был сон. Вернее, видение. Картинка из памяти, обрывок воспоминания.
Показалось…
– Я ничего не сделал, – виновато проговорил Ирт. – Я сдернул с тебя очередную пиявку. И ты упал.
Глеб сел, поводил плечами, чувствуя неприятный зуд меж лопаток. Спросил:
– Пиявка была на Знаке? На этой круглой штуковине у меня на спине?
– Да.
– Так, может, все дело в нем?
– У тебя там глаз, – помедлив, сказал Ирт. – Пиявка присосалась к нему.
– Глаз… – Глеб завел руку за спину, с опаской почесал зудящее место, нажал чуть посильней и почувствовал боль. – Чертов глаз на спине. Откуда он взялся?
– Тебя таким создали.
– Никто меня не создавал! – Глеб схватился за тонкую березку, поднялся рывком, сломав деревце. – Я человек! Никто не может создать человека! Только бог! И больше никто! Бог!
– Да, – спокойно сказал Ирт. – Тебя создали боги. Но ты не человек. Ты – Богоборец…
Глеб поперхнулся слюной, закашлялся. А Ирт продолжал говорить:
– Человек – это я. У меня нет Знака на спине, и меня ничто не гонит по миру. Я знаю о себе все, и знаю, что есть вещи, о которых мне знать не положено. Но ты не такой. Ты ищешь себя, ты хочешь узнать больше, чем тебе положено знать. Ты – Богоборец.
– Вот что… – откашлявшись, Глеб немного успокоился. – Прекращай свою доморощенную философию, собирай вещички, и двинем дальше, пока совсем не стемнело. И запомни: меня ничто не гонит. Я иду, куда сам пожелаю. А что касается бога… Бога не существует. По‑крайней мере, я в него не верю…
Они не ушли далеко: река повернула, деревья чуть расступились, и гул рукотворного водопада заглушил все прочие звуки.
– Плотина, – сказал Глеб. – Теперь понятно, почему река здесь так разлилась.
Деревянная опалубка плотины почернела, словно обуглилась – но это не огонь опалил крепко сбитые доски, а вода выморила, закалила дерево до каменной прочности. Пенящийся поток бежал по широкому лотку и рушился на покатый горб огромного – в два человеческих роста – колеса, ощетинившегося лопатками.
– Мельница, – сказал Ирт. – Когда‑то давно я работал на одного мельника. Хорошее было время.
Возле колеса к плотине лепился невысокий бревенчатый домик, вытянутый, словно конюшня. Он стоял на небольших сваях, будто на коротких кривых ногах, кособочился немного, словно устав стоять ровно. Маленькое окошко, обращенное к лесу, светилось, и это означало, что в доме кто‑то живет.
– Зайдем? – спросил Глеб.
– Зайдем, – сказал Ирт.
Будь чуть светлей, они, возможно, обратили бы внимание на то, что трава вокруг не выкошена, не примята, что здесь нет ни одной тропинки, а лопухи и крапива подобрались к самому крыльцу, словно осадив дом. Возможно, путников насторожило бы и то, что мельница стоит в глухом лесу, а к ней нет подъездного пути.
– Может, сегодня наконец‑то нормально поедим, – сказал Ирт.
– А ты, вроде, особо и не голодал, – усмехнулся Глеб.
Дверь была не заперта: то ли хозяин никого не боялся, то ли просто не думал, что кто‑то может появиться в этой глуши.
– Эй! – крикнул Глеб в темную прихожую. – Гостей не ждете? – Ему показалось, что он что‑то услышал: то ли осторожный смешок, то ли приглушенный кашель. – Можно к вам?
Не получив ответа, Глеб повернулся к Ирту:
– По крайней мере, возражений не было.
Они вошли в дом, оставив уличную дверь открытой, чтобы хоть что‑то видеть в темном, лишенном окон помещении. Не сделав и двух шагов, Ирт налетел на ведро, стоящее посреди прихожей, – оно покатилось, грохоча жестью, и Глебу вновь почудилось, что рядом кто‑то тихо рассмеялся.
– Слышал? – повернулся он к напарнику.
– Еще бы, – отозвался Ирт. – Такой шум подняли.
– Я про смех.
– Чего? Какой смех?
– Не знаю… – Глеб крепче сжал копье, поправил меч, висящий на боку в веревочной петле, огляделся внимательней. Он уже неплохо видел в темноте, то ли глаза привыкли, то ли снова проявились умения Богоборца. Спрятаться в прихожей было негде: возле стены лежал на боку бочонок, какие в деревнях используют для квашения капусты, засолки грибов и огурцов; на железном крюке висела старая одежа и сопревшие вожжи; в углу стояло коромысло, похожее на богатырский лук без тетивы, рядом валялся сломанный ухват. – Не знаю, – повторил Глеб и поспешил открыть дверь, ведущую в жилую часть дома.
– Эй! – крикнул он опять, переступая порог. – Есть здесь кто?
И снова ему никто не ответил, только по потолку прошуршало что‑то – словно мыши разбежались.
– Должно быть, хозяин вышел, – громко предположил Глеб.
В просторной комнате было светло. Над столом, стоящем в центре, висела на цепи зажженная масляная лампа. Еще одна точно такая же лампа горела в глубине большого зеркала, и маленькие тусклые огоньки теплились в темных стеклах окошек. Светился выбеленный печной бок, светилась деревянная, словно только что обструганная мебель, светилась чистая белая занавеска, закрывающая вход на кухню.
Глеб и Ирт довольно долго топтались у порога, дожидаясь возвращения хозяина, потом переглянулись, аккуратно сложили свое немногочисленное имущество, разулись и прошли к столу.
– Странно как‑то, – сказал Ирт, присаживаясь на краешек стула. – Если он вышел, то почему мы его не встретили?
– Лес большой. – Глеб тоже хотел сесть, но передумал. Какое‑то необычное чувство не отпускало его, не давало покоя.
– Кто же на ночь глядя в лес ходит?
– Ну, не знаю… Мало ли дел может быть у человека? Может, он за водой ушел?
– А может и не ушел, – сказал Ирт.
Глеб нахмурился:
– То есть?
– Может, его здесь нет и никогда не было.
– А лампа?
– Ты что, не знаешь, что в Мире бывают странные вещи?
Глеб хмыкнул – возразить было нечего.
– Значит, мы можем здесь хозяйничать? – спросил он полушутя.
– Может быть… – Ирт пристально смотрел в зеркало, висящее на стене. – Может быть… Но, кажется, здесь есть еще одна дверь…
– Что? – не расслышал Глеб. – Чего ты там углядел? – Он подошел к зеркалу, провел пальцем по его массивной раме, щелкнул ногтем по стеклу – по своему носу.
– Ничего не замечаешь? – спросил Ирт.
– Нет.
– Лампа.
– Что – «лампа»?
– Качается.
Глеб посмотрел в зеркало. Действительно, лампа чуть покачивалась и едва заметно вращалась.
– И что?
– А наша лампа неподвижна, – сказал Ирт. – И дверь. Смотри на дверь. Там она немного приоткрыта, видишь щель? А наша…
Глеб обернулся, посмотрел на дверь, пригляделся к лампе. И почувствовал, как мороз пробежал по коже.
Действительно, лампа висящая над столом была абсолютно неподвижна. А дверь плотно прикрыта – он сам ее закрывал.
– Что это значит? – спросил Глеб вдруг севшим голосом.
– Здесь живут мирры, – шепотом ответил Ирт.
– Кто? – Глеб отступил от зеркала, догадываясь, что оно может быть опасным.
– Мирры, – повторил Ирт и протянул руку к светильнику. Он легонько его толкнул – и серые тени качнулись на стенах, закружились в медленном хороводе.
– Смотри внимательно, – велел Ирт и кивнул на зеркало.
Глеб повернулся.
Какое‑то время в той комнате ничего не происходило. А потом вдруг что‑то живое и стремительное метнулось по потолку, коснулось того светильника – и он закачался, закружился, повторяя движение своего реального двойника.
– Мирры, – прошептал Ирт, – живут во всех зеркалах и следят за отражениями. Обычно они безопасны, но иногда… если зеркалу показать такую вещь, которую оно не сможет отразить… и которое не смогут повторить мирры… Тогда они сходят с ума… и переходят на нашу сторону… А тот, кто посмотрелся в такое зеркало, сам может обернуться миррой, а его настоящее тело тут же перенесется на ту сторону зеркала…
– Я посмотрелся, – сказал Глеб. – Я только что видел свое отражение.
– У живого не бывает отражений. Это была мирра, принявшая твой облик. Возможно, вы уже поменялись. Возможно, настоящий ты сейчас внутри зеркала.
Тихий смех слетел с потолка, и Глеб вскинул голову, перехватил копье.
– Они нападают? – Он ничего не видел, только тени.
– Нет. Они не смогут тебе навредить, пока ты не посмотришь в зеркало.
Глеб с трудом поборол искушение глянуть на свое отражение.
– А если я – уже не я?
– Подойди к зеркалу, и, возможно, ты снова станешь собой.
– Но как узнать, где настоящий я?
– Никак! – развел руками Ирт. – Мирра копирует тебя полностью.
– И она думает как я?
– Да. И считает, что она – это ты.
– Так не все ли мне равно, мирра я или нет?
Ирт посмотрел на Глеба, словно на докучливого ребенка.
– Если зеркало разобьется, мирра исчезнет. А ты останешься навсегда – там, в зазеркалье…
Ирт сходил на кухню, вернулся с большим полотенцем, подобрался к зеркалу сбоку, завесил его. Незримые мирры заворчали зло, застучали по стенам и потолку; покачнулся успокоившийся было светильник, моргнул, померк; скрипнула дверь, приоткрылась – и хлопнула с такой силой, что задребезжали оконные стекла.
– Не обращай внимания, – сказал Ирт, заметив, как напрягся Глеб. – Теперь они нам ничего не сделают.
– Ты уверен?
– Конечно, – Ирт закрепил полотенце, связав его углы веревкой. – Мы недостаточно долго отражались в этом зеркале, чтобы мирры могли получить над нами какую‑то власть.
– Но превратиться в меня они могли, – криво усмехнулся Глеб.
– Могли. Но тогда тем более не о чем беспокоиться – хуже тебе уже не будет.
– Да уж…
Убедившись, что зеркало надежно закрыто, Ирт успокоился: он словно не замечал скользящих на периферии зрения теней, не видел, как сами собой двигаются мелкие предметы, не обращал внимания на шумы и невнятное злое бормотание. Кажется, Ирт действительно считал, что ничего плохого с ними здесь не случится. Глеб в этом не был уверен.
– Давай‑ка отсюда выбираться, – сказал он.
– Зачем? – удивился Ирт. – Ночь на дворе. Сейчас растопим печь, приготовим нашу рыбину, поедим, передохнем, а уж на рассвете двинемся дальше.
– Какой тут отдых…
– Да ты не дергайся. Мирры сейчас сами напуганы, мы от них зеркало спрятали, слышишь, как ругаются. – Ирт улыбнулся. И вновь Глебу в голосе Одноживущего раба послышались нотки то ли снисходительности, то ли превосходства…
От печи веяло сухим жаром; пахло горячей пылью и раскаленными кирпичами. Под стеклянным колпаком светильника трепыхался огонек, похожий на алую бабочку.
– Хорошо! – с чувством сказал Ирт и откинулся на спинку стула.
Они съели всю рыбину, хотя сперва Глеб не верил, что это возможно. На столе остались лишь рыбья голова, куча костей и плавников.
– Ты, Богоборец, как знаешь, а я сегодня планирую выспаться… – Пока готовился ужин, Ирт перерыл весь дом и натаскал к печи груду старого тряпья. На кровати спать он отказался, сказал, что крепче будет спать на полу, что в матрасе могут водиться клопы, и что Богоборцу это ложе подойдет больше, да и привычней оно ему будет. Глебу замечание про клопов не понравилось, но возражать он не стал – тем более, что ночь он планировал провести бодрствуя. И не только из‑за мирр, немного уже успокоившихся, но и потому, что попросту не хотел спать.
Не умел…
– Спи, – сказал Глеб. Он, от усердия прикусив язык, острым ножом резал кириллические буквы на древке копья. – А я посижу, закончу сейчас, потом книжку почитаю. Может и вздремну.
Книжку нашел Ирт, когда копался в большом сундуке, стоящем за печью. Тяжелый том в потертом кожаном переплете не был озаглавлен, а первые листы его были выдраны. Потому товарищи не смогли понять, о чем была эта книга и кому она предназначалась. Иллюстрации, на которые наткнулся Глеб, бегло пролистав фолиант, не прояснили ровным счетом ничего: на одной была изображена какая‑то травка c причудливым толстым корневищем, похожим на человека; на другой было нарисовано кошмарного вида чудовище, вылезающее из яйца; на третьей – вытянутый череп с четырьмя глазницами и острым рогом на лбу. Были и еще какие‑то картинки, но Глеб не стал их разглядывать – более близкое знакомство с книгой он отложил на потом.
– Знаешь… – Ирт встал, отодвинув стул, подошел к печи, прислонился спиной к ее теплому боку. – Когда‑то я мечтал, что стану свободным человеком. Но однажды понял, что свободы не бывает, что любой человек в той или иной степени раб. И получить свободу нельзя, можно лишь сменить форму рабства.
– К чему это ты?
– Все мы рабы, – многозначительно сказал Ирт и улегся на груде тряпья. Потянулся, зевнул, закрыв рот ладонью. И закончил свою мысль: – Все мы равны, и рабы, и хозяева… – Он еще раз зевнул, повернулся лицом к печи, зарылся ногами в тряпье, буркнул что‑то, возможно, пожелал Глебу спокойной ночи, и почти сразу захрапел.
– И ведь кто‑то набил твою голову этой ерундой… – Глеб помолчал, глядя на спящего товарища. А потом добавил негромко: – Или ты действительно сам до этого додумался?..
Он и раньше удивлялся тому, насколько разумными кажутся Одноживущие. Общаясь с ними, он порой забывал, что говорит с программами. Их разум был симуляцией – он понимал это, но это не мешало ему разговаривать с компьютерными персонажами так, как если бы они были настоящими людьми.
Но что, если их адаптивные алгоритмы однажды адаптировались так, что перестали быть просто алгоритмами? Что если их алгоритмический рассудок превратился в разум?..
Неужели Шон Железный Кулак прав?..
Глеб вновь вспомнил о том, что и сам может оказаться такой вот разумной программой с ложными или чужими воспоминаниями, и велел себе подумать о чем‑нибудь другом.
Только не думай о белой обезьяне…
Он невесело усмехнулся, вспомнив старую байку о Ходже Насреддине, и придвинул к себе фолиант.
Чтение – лучший способ занять мысли…
Первые строчки Глеб бездумно пробежал глазами, но потом зацепился взглядом за слово «мирра» и стал читать внимательней.
Книга утверждала, что легенды о миррах не вполне правдивы. Мирры – сущности отражений – не могут явиться сами, их можно только вызвать, открыв портал в зазеркалье. В качестве портала может использоваться любое зеркало. Его необходимо трое суток выдержать в абсолютной темноте – тьма – это единственное, что не может отразиться в зеркале. А потом, использовав заклинания «Стеклянная Дверь», «Призыв Сущности» и «Отражение», маг должен начертать руническое слово «тьма» и полить зеркало водой, взятой из семи ключей.
Глебу названия заклинаний ничего не говорили, и магией рун пользоваться он не умел, хотя и представлял, как это выглядит со стороны. Но читать все равно было интересно, тем более, что дальше пояснялось, как можно использовать бесполезных, вроде бы, сущностей в бою со сколь угодно сильным противником…
После всех манипуляций, сообщала книга, зеркало превращается в портал, открытый для мирр. Держать при себе такое зеркало опасно, поскольку мирры могут повредить предмет, которое долгое время отражается в нем, и могут поменять местами существо и его отражение. Поэтому в книге рекомендовалось прятать зеркало в чехле, и делалась оговорка, что чехол надлежит менять каждые три дня.
С помощью мирр можно уничтожить любое существо, утверждала книга. Для этого необходимо, чтобы существо отразилось в зеркале‑портале и превратилось в мирру. Затем надлежало разбить зеркало, и тогда мирра, принявшая облик существа, немедленно исчезнет, а само существо навсегда останется в зазеркалье. На Двуживущих, впрочем, магия зеркал не действовала, поэтому книга рекомендовала использовать мирр для уничтожения всевозможных чудовищ.
Далее приводились математические выкладки об эффективности такого оружия. Глеб бегло просмотрел формулы, но мало что понял – только то, что вероятность подмены отразившегося отражением зависит от множества факторов и составляет примерно 15–20%.