Утром 6 августа, сразу после завтрака, дежурный сообщил мне, чтобы я быстро собиралась на выезд. На этот раз в обязательную программу нашей встречи был включен допрос, не с пристрастием, но по существу.
Пока ждали адвоката, у меня появилась возможность неформально поболтать со следователем. Согласно установленного распорядка, с нами в кабинете у входа «скучал» охранник – совсем молодой парнишка лет двадцати трех. Поначалу он старался быть грозным и делал мне замечания, что можно, а что нельзя делать. Но потом, видя наши почти «дружеские», я бы даже сказала «приятельские» отношения со следователем, он стал менее строгим и перестал грозно хмурить брови и надувать щеки.
«Анатолий Васильевич (так звали следователя), два дня назад, когда ваше начальство беседовало со мной в своем кабинете, они меня даже кофе угостили», – попыталась я выманить для себя дополнительные преференции. «Так вы с начальством хотите пообщаться или кофе?» – переспросил следователь. «Если можно, чашечку кофе. Сахара два кусочка», – набравшись наглости, решила побаловать я себя маленькой радостью.
На соседнем столе до сих пор лежал наш дорожный пакет с хлебом и печеньем, которое я и взяла к ароматному напитку (конвойный немного поупрямился, но следователь заверил, что еда не отравленная, и в своем кабинете он мне все равно умереть не даст). «Вот куда мне этот ваш пакет девать?» – возмущенно вопрошал он, и было заметно, что следователь действительно не мог найти ответ на этот вопрос.
Поясню, что когда меня уводили в изолятор, то сразу сказали, что никаких продуктов с собой брать нельзя, пришлось пакет оставить в кабинете управления СБУ. «Тоже мне проблема. Хотите, сами съешьте. Ну, или отнесите добрым бедным людям. Церковь у вас есть тут где-то рядом? Глядишь, вам это потом зачтется», – посоветовала я следователю. Было заметно, что такой вариант ему даже не приходил в голову.
«Привет, Толик! – в открытую дверь кабинета заглянул один из сотрудников СБУ. – Дай камеру ненадолго, очень надо». Следователь поднял от бумаг голову, посмотрел на него, потом на видеокамеру, лежавшую у него на столе, затем на меня и ответил: «Мне самому сейчас нужна камера. Не дам». Однако сотрудник не уходил и продолжал смотреть то на следователя, то на меня, то на охранника. «Ну, хотите, возьмите мою видеокамеру, – предложила я. – Она у вас все равно без дела среди вещдоков валяется, а так хоть послужит на благо украинского государства».
Следователь недовольно засопел, а сотрудник прыснул смехом и быстро удалился, наверное, дальше искать камеру. Но через некоторое время его фигура опять замаячила в дверном проеме: «А флешку на четыре гига, может, найдете?» «У меня точно нет. Ничем не могу помочь», – уверенно ответила я, а следователь, подняв на него голову, недовольно отрицательно помотал. Я попросила маркер, чтобы подчеркнуть кое-какие места в документах, которые могут мне понадобиться. Следователь поискал на своем, а потом и на чужом столе, еле отыскав оранжевый пожеванный маркер. «Нда, не любит вас руководство. Ни видеокамеры, ни флешки, ни маркера у вас нет», – «пожалела» я следователя.
В этот момент зазвонил его телефон, и он пошел встречать адвоката. Когда появилась Лиля, мы пошли с ней пошептаться в коридоре в углу (свободного кабинета для беседы с защитником опять не оказалось). Обсудив, какие каверзные вопросы может задать на допросе следователь и как на них лучше отвечать, мы вернулись в кабинет. Главная установка – ни в чем не признаваться.
Следователь зачитал фабулу протокола, включил видеокамеру, и мы приступили к допросу. Признаться, не могу утверждать, что его вопросы были какие-то сложные или с подвохом. Может, конечно, я этого просто не заметила, но отвечать на них мне не представляло никакой сложности.
С – Как вы попали на съезд ДНР 16 мая?
Я – Сотрудник пресс-службы по телефону сообщил мне, что там будет какое-то мероприятие.
С – А как вы прошли в здание, где проходил съезд?
Я – По журналистскому удостоверению.
С – А кроме вас, там, в зале были еще журналисты?
Я – Судя по тому, что велась съемка, были камеры, то да, журналисты были.
С – А как вы раньше получали информацию, что в ОГА будет какое-то мероприятие?
Я – Приходила рассылка от пресс-службы по электронной почте.
С – Где обычно находились журналисты во время заседаний?
Я – Когда еще была обычная Донецка облгосадминистрация, то все журналисты находились в пресс-центре, расположенном рядом с залом заседаний на втором этаже.
С – А почему вы тогда 16 мая не были в пресс-центре?
Я – После захвата здания ОГА 6 апреля это помещение не работало. Я не знаю, что с ним произошло. С того момента я там больше ни разу не была.
Ну и так далее в течение часа. Видела лидеров ДНР, не видела, знаю кого-нибудь из ДНР или не знаю. Конечно, кое-кого видела и знаю, я же журналист, на пресс-конференции ходила, фиксировала, снимала видео, фото.
С – И последний вопрос. Ваше мнение о той ситуации, которая сложилась в стране.
Я – Я мирный человек, мирной профессии – журналист. И то, что я сейчас вижу, это ужасно. Идет война, погибают люди, простые люди, дети, старики. Разрушаются дома, бомбят города – это ужасно. Это большая трагедия.
Следователь выключил камеру. Признаться, за этот час я очень устала, не потому, что боялась подвоха от следователя, а потому, что за этот короткий промежуток времени пришлось вспомнить события последних месяцев, таких трудных, непростых, страшных месяцев войны.
Записав это увлекательное видео, следователь стал его перекачивать с камеры на компьютер. Согласно данным программы, на это должно было уйти около часа. Воспользовавшись тем, что все равно необходимо дождаться, когда все видео скопируется на ПК, следователь предложил заодно сдать тесты для графической экспертизы.
Не могу утверждать, что это очень уж интересное занятие, но, как говорит молодежь, прикольно. Всего было 24 теста, поделенных на три вида:
1) необходимо поставить свою подпись около десяти раз на листе белой не расчерченной бумаги:
– сидя, листок лежит на столе;
– сидя, листок лежит на десяти листах;
– стоя, листок лежит на столе;
– стоя, листок лежит на десяти листах бумаги;
потом – то же самое на расчерченном листе;
2) написать фразу по той же схеме;
3) написать цифры от 1 до 100 по той же схеме.
Поверьте, для нас, людей избалованных техническим прогрессом, персональными компьютерами, ноутбуками, планшетами и прочей оргтехникой, пройти эти тесты – целое испытание. К завершению этой муки у меня даже пальцы болели на правой руке. Но делать нечего, надо было писать и оставлять свои образцы почерка. Тем более что и следователю сотоварищи было что почитать и сравнить, например записи в моем рабочем блокноте. Правда, как они будут разбирать мои каракули, я не представляю. Я сама порой их с трудом разбираю.
В промежутках между тем, как я заполняла тесты, садилась, вставала, писала, мы уже по-свойски беседовали с адвокатом, следователем, периодически в разговор вступал и охранник (когда следак выходил из кабинета), при этом, правда, оглядываясь на дверь, чтобы его никто не услышал, ведь ему по службе вообще нельзя с заключенными общаться. Команды отдавать можно: «Стоять, идти», – не более того. «Да понятно, что кому-то просто выгодно разделить страну, рассорить народы, чтобы мы поубивали друг друга. Кто-то о своих капиталах и нефтедолларах думает, при этом, заставляя идти брат на брата, – возбужденно говорил молодой конвоир. – Вот там, на Майдане, тоже так было. С одной стороны стояли беркутовцы, с другой – молодежь, а потом вдруг кто-то третий начал стрелять и в одних и в других, и между ними началась бойня».
Я, конечно, согласилась с парнем, он абсолютно прав. Но вот про себя подумала, что он лишь мне это говорит так, будто делится сокровенным, о чем не может сказать другим, видно боится говорить правду. Чего он боится? Может, того, что услышат его мнение, не совпадающее с официальной точкой зрения нынешней власти. Естественно, это не понравится его руководству, не дай Бог, его заподозрят в симпатии к бывшей «злочинной владе Януковича» и к сепаратистам, а там и с работы выгонят с волчьим билетом. И такой вариант вполне возможен.
Может, конечно, я чего-то в этой жизни не понимаю, но у государства, в котором даже представители силовых структур боятся вслух говорить правду, будущего нет. Я в этом твердо уверена. Вот именно с таких перешептываний по секрету и начинается новая диктатура. Причем, она по сути своей еще и тем цинична, что прикрывается интересами народа и нации. Ах, вам не нравится государственное устройство, децентрализацию и самостоятельность на местах вам подавай, а может, вы потом и федерацию свою захотите, а затем еще и отделиться решите? Так вы – сепаратисты, зрадныки, террористы и государственные преступники, которых надо уничтожить. Всех и срочно! Но во имя блага народа Украины! Слава Украине! Героям слава!
Вам эта схема ничего не напоминает? Кажется, это уже где-то когда-то проходили. Но, видимо, кто-то очень плохо учился в школе и особенно плохо изучал историю. Жаль, очень жаль. Вот теперь из-за этих двоечников страдает и погибает целая страна.
А по завершению истории про первый допрос, расскажу немного о хорошем. Как я уже говорила, одной из проблем заключения является ограничение в обычной воде. Бутилированную нельзя передавать заключенным, а закупка товаров проходит два раза в месяц и то с большим трудом. Зато во время работы со следователем можно попросить воды и пить ее столько, сколько влезет. Заканчивалась процедура допроса и взятия образцов моего почерка, а я еще не допила бутылочку «Боржоми», которую мне принесла Лиля. И, о чудо! – мои конвоиры позволили мне забрать ее с собой, но по дороге в СИЗО выпить в машине, и выкинуть бутылку перед входом в изолятор.
Когда мы подъехали к воротам изолятора, молодой охранник тихо предупредил, чтобы я допивала воду, а при выходе из машины сам взял пустую бутылку и незаметно для начальства выкинул в урну. Все-таки и он тоже неплохой парень, просто работа у него сволочная.