Приближался срок слушания в апелляционном суде по избранию меры пресечения. На очередной встрече с Лилей она мне сказала, что, помимо нее, мои интересы еще будет представлять хорошо мне знакомый адвокат из Донецка, мы вместе в одной команде работали в нескольких избирательных кампаниях. Увидев мое довольное лицо, Лиля поинтересовалась, хорошо ли это?
Конечно, хорошо, и не только потому, что этот парень мой земляк, но некоторые нюансы моего дела и обстоятельства событий последних месяцев перед моим заключением, увы, я не могла поведать защитнику, которого я узнала три недели назад. Даже если этот защитник добросовестно выполняет свою работу, даже если человеческие качества не могут не вызывать симпатию. Просто слишком много людей заинтересованы в том, чтобы я потянула за собой не менее большее количество людей. И последствия такого моего поступка могут быть весьма печальными.
На встрече мы еще раз продумали все детали предстоящего суда. Удалось заполучить от следователя копию моей трудовой книжки, как доказательство того, что я уже 15 лет являюсь журналистом, а последние четыре года – главный редактор донецкой газеты, и с этой должности меня никто не снимал и не увольнял. Кроме того, Лиля раздобыла еще некоторые документы, подтверждающие, что я никуда не скрывалась, а просто ехала в отпуск с несовершеннолетним сыном.
И еще, что немаловажно, Лиля принесла ксерокопии моей медицинской карты с диагнозом и рецептом, которые были зафиксированы еще год назад в одной из донецких больниц. Это давало возможность наконец-то аргументировать и тюремному врачу и администрации, что мои жалобы на самочувствие не безосновательны.
Кстати, на том, как в местах не столь отдаленных Украины оказывают медицинскую помощь заключенным, хотелось бы остановиться более подробно. Отсутствие воды и редкое проветривание помещения в условиях рекордной для Киева жары привели к тому, что я несколько раз за две недели вынуждена была обращаться за медицинской помощью.
Сначала тюремный врач констатировал повышение давления и температуры. Потом несколько раз охранники вызывали скорую помощь. Доктор, приехавший по вызову, был как-то очень любезен и предупредителен, улыбался, сочувствовал, уточнял, как же именно я себя плохо чувствую, где болит, как давно у меня такой диагноз. При этом он пытался шутить, балагурить. Эдакий доктор Айболит, говорящий на суржике.
Если честно, то у меня вызвало удивление, когда, проверяя мое давление, он констатировал 130/100, мне казалось, что я чувствую себя гораздо хуже. Да и температура у меня точно была не 36,6 (градусник под мышкой мне позволили держать около минуты, подержав его перед этим под холодной водой для дезинфекции), обычно при таком состоянии ртутный столбец поднимался не ниже отметки 37,1. Но оснований не доверять врачу, который приехал на «скорой» по вызову, у меня не было.
И каково же было мое изумление, когда на мою просьбу передать копии из медкнижки тюремному медику, ко мне в камеру зашел в форме при погонах сотрудника СБУ уже знакомый доктор Айболит. У меня от удивления аж челюсть отвисла, я на минуту даже дар речи потеряла. Выходит, что в прошлый раз я жаловалась на хамское отношение и игнорирование моих просьб дать стакан воды и открыть окно дежурными СИЗО, сотруднику этого же учреждения! Возможно, это и нормальная практика, но довольно подло, как по мне. При этом, на мой недоуменный вопрос, что я принимала доктора за врача «скорой», он, не моргнув глазом, ответил, что в свободное от основного места работы время он подрабатывает на «скоряке».
Ну-ну… Интересной была его реакция и на копии моей медкарты. «Это, конечно, хорошо, что вы сделали копии, но подтвердить диагноз сможет только справка с мокрой печатью вашего лечащего врача, что вы у него наблюдались в течение такого-то времени, принимали определенные препараты. Тогда мы сможем назначить какое-то лечение», – скаля зубы, объяснил он. На мои пояснения, что сейчас это сделать весьма затруднительно, потому что в Донецке идет война и если мои друзья и родственники даже найдут наблюдавшего меня врача (что не факт, ведь многие уехали), то доставить этот документ в Киев практически невозможно – поезда не ходят, автобусы тоже. На это Айболит с гаденькой улыбкой предложил передать справку факсом.
И все же мне удалось уговорить его на компромиссное решение – закупить за мой счет лекарства, которые были мне ранее назначены согласно копии рецепта, который таки был выписан (и чудом сохранен) на мое имя. Представляю, как непросто приходится тем заключенным, у которых нет возможности нормально работать с адвокатом, а родственники далеко или не очень-то стремятся помогать. А то, что такие в украинских тюрьмах есть, я убедилась буквально через пару дней.
Накануне суда я практически не спала, все мысли о предстоящем слушании в голову лезли, ведь от этого решения зависит очень многое. После завтрака, 21 августа мне приказали собираться. Новую блузку и брючки пришлось надеть под черные кроссовки без шнурков. Моветон, конечно, но, согласно распорядка, другую обувь ни с пряжкой, ни на каблуках мне передавать не разрешили. После очередного «тщательного осмотра» меня погрузили в автозак, которую на этот раз охраняли совсем юные курсантики МВД.
Трое почти наголо бритых парнишек по очереди курили, забирая последний кислород в провонявшейся кутузке, и жутко матерились, рассуждая о своей непростой службе, суке командире и о предстоящих планах на выходные, до которых оставался всего один день. «А в п’ятницю ще встигну у кіно с девочкой сходить, – это была единственная фраза без брани. – Пацикі казали, що новиї «Черепашки нінзя» прикольні, дєвочкам нравятся». Дальше разговор продолжался на нелитературном языке. При этом мое присутствие, равно как и присутствие еще одного «клиента» на соседнем «стакане» за решеткой, их нисколько не смущало, мы для них просто не существовали, как будто не живых людей перевозили, а дрова. Кто ехал со мной в машине, я на тот момент не могла видеть, единственно, что было понятно, это – мужчина, потому что когда мы прибыли к пункту назначения, то первой приказали выводить женщину, то есть меня.
Приехали около 11 часов. Разница между районным и апелляционным судом даже при ограниченных обзорных возможностях заключенных была заметна. Боксы предварительного содержания по районным меркам просторные, под высокими потолками над решетками и сетками была проложена серьезная вентиляционная система, да и курить в камерах сотрудники охраны запрещали, правда, судя по периодически возникающему дыму, было понятно, что заключенные все же курят тайком.
Боксов здесь было много, около двух десятков, и одиночных, как у меня, и вмещающих по 3-4 человека. Стены моей камеры украшала «наскальная живопись», соответствующая месту содержания. Над зелеными панелями на белой стене с одной стороны была нарисована огромная зеленая свастика, а под ней написано: «Адольф, проснись!», а продолжение фразы «красовалось» на другой стене: «Менты...уеют»!!! На стене напротив кто-то написал молитву, а два слова возле двери вселяли оптимизм: «Донецк рулит».
«Предвариловка» гудела, как улей. Опытные сидельцы рассказывали последние сплетни и подробности своих дел, по которым сейчас будут слушания. «Толик, – пытаясь перекричать общий гул, слышался еще совсем молодой женский голос, – поговорить надо, очень серьезно!» «Малая, я не могу тебе помочь – сифилитик», – под смех товарищей по несчастью отвечал ей Толик. «Да нет, не то. Надо, чтобы ты достал опять то, что в прошлый раз. У меня лаве есть», – настаивала дама. «Нету ничего. Все уже употребили», – пытался отвертеться от нее кавалер.
Постепенно стали вызывать доставленных в залы суда. «До залы!» – кричали охранники и называли фамилии. Хотя гул немного стих, людей по боксам сидело еще много. Не знаю почему, но мне вдруг захотелось петь, на память пришел романс «Гори, гори, моя звезда». Когда я была еще совсем маленькая, то на домашнем магнитофоне была запись этого романса в исполнении Анны Герман. Я сотни раз изображала великую певицу возле зеркала, со скакалкой вместо микрофона в руках. Странно, но сидя в «предвариловке», нахлынули воспоминания детства, да и слова этого романса как-то соответствовали настроению.
Я запела. Сначала очень тихо, практически бормоча слова под нос, потом все громче, а на третий заход почти во весь голос. Интересно, что чем громче я пела, тем тише становилось вокруг. Замолчали как заключенные, так и охранники. Примерно через полчаса я прекратила петь, удовлетворив свои вокальные амбиции (ведь в школе я даже солировала в хоре), и поняла, что вокруг полная тишина, меня внимательно слушали. Через пару минут в соседней камере один сиделец спросил другого: «А ты латинский язык знаешь, изучал?» Для меня это было так неожиданно, что я даже рассмеялась, но тихо.
Вскоре в «предвариловке» началось какое-то оживление. Судя по словам конвойных, предстояла какая-то проверка. Они зашикали на шумных заключенных и приказали сидеть тихонько и помалкивать. Послышались шаги и голоса, которые точно принадлежали не молоденьким курсантам.
«Доброго дня!» – преувеличенно вежливо произнес женский голос. В ответ ей также слащаво ответили, что день действительно добрый. Был слышен еще какой-то женский голос, по звуку открывшейся двери стало понятно, что пришедшие зашли в один из боксов. Постепенно комиссия переходила из одной камеры в другую и везде была слышна эта неуместная фраза: «Доброго дня!», которая в тюремных стенах звучала как издевка.
В мою камеру гости не пожаловали, но когда они проходили мимо, то в маленькое окошко я увидела, кто, собственно, нагрянул с проверкой в апелляционный суд – уполномоченный Верховной Рады Украины (парламента) по правам человека Валерия Лутковская со своей свитой. И тут послышалось еще два мужских голоса и, судя по интонации, они были не в восторге от присутствия здесь этой проверки. Они начали вежливо выяснять, чем обязаны и что, собственно, происходит и почему их (как оказалось, это пришли из администрации суда) не предупредили о визите.
Если честно, то итог их беседы был понятен с самого начала. Омбудсмен ссылалась на какую-то постанову и свои обязанности, мол, все по закону, судебное начальство тоже выразило «счастье» принимать у себя высокопоставленных контролеров и высказывало готовность все, что нужно, само показать. Обычное чиновничье расшаркивание, длившееся около получаса, которое, признаться, порядком надоело и сидельцам, и охранникам. Поэтому, когда проверяющие в сопровождении администрации наконец-то удалились, то и те и другие с облегчением вздохнули.
«Ну шо, ушли уже? – спрашивали с тревогой конвоиры. – Такая проверка из Верховной Рады, шо и начальство пересрало». «Тоже мне фотокорреспонденты. Ты видел, она меня фоткает на мобилу! – послышался возмущенный голос в одной из камер. – А она меня спросила, хочу ли я, шобы она меня фоткала?!» Обсуждение визита неожиданных гостей длилось еще некоторое время, а когда страсти по омбудсмену уже стихли, наконец-то прозвучала фраза: «До залы!», – где вместе со мной назвали фамилию еще одного человека. Было уже два часа дня, когда меня и его под усиленной охраной подняли на лифте на один из верхних этажей и проводили в зал заседания. В отличие от меня, мой товарищ по несчастью был в наручниках, которые с него сняли в зале только после того, как нас завели за железную решетку.
Вначале прошли слушания по трем гражданским делам, которые не имели к нам никакого отношения. Они слушались быстро, практически «на автомате», и были не интересны. Но за это время мы с соседом успели познакомиться. Его звали Владимир, он был из Горловки, ему вменяли ту же статью, что и мне. Содержался он в том же сбушном изоляторе, через несколько камер от меня, и находился в заключение с мая. Судя по всему, дела у него были намного хуже, чем у меня, защитник к нему на свидания не приходил, родственники не навещали. «Лучший адвокат – ты сам. Сам себе не поможешь, никто тебе не поможет», – пояснял свою позицию Володя, но как-то без особого оптимизма. При этом он показал конспекты, которые сделал на чистых листах своего дела, после изучения Уголовного и Процессуального кодексов Украины.
Наконец-то, после завершения третьего гражданского слушания в зале появились знакомые мне люди. Помимо Лили и Полинки, зашли депутат ВР Лена и депутат горсовета Галина, донецкие адвокаты Олег и Ян, а также уже знакомый мне наблюдатель миссии ООН в Украине. Воспользовавшись паузой, пока судьи вышли в совещательную комнату для очередной рокировки, я с позволения конвоя подошла к решетке. С другой стороны решетки ко мне подошли мои близкие.
Лена взяла меня за руки: «Не бойся, держись! Боря тоже боялся! Все будет хорошо, мы с тобой». Такое сравнение с делом по сепаратизму одного из первых лиц государства еще в недавнем прошлом, не могло не развеселить меня. Конечно, мое дело, как говорят, и рядом не стояло с громким делом десятилетней давности, которое сопровождалось выходом в свет не менее скандальной книги «Донецкая мафия». Да и в знак протеста за мое освобождение в центре столицы Донбасса палатки не выставляют, митинги не проводят. Хотя, причины, приведшие и меня и Б.В. за решетку, чем-то похожи. В 2004 году это называлось просто «сепаратизм», а сейчас карающие органы придумали другую формулировку – «участие в террористической организации». Суть та же, но звучит более устрашающе. Десять лет назад именно Лена развернула кампанию в поддержку Б.В., и это имело серьезный общественный резонанс. Конечно, на такую же шумиху мне рассчитывать не приходилось, но сама поддержка и ее присутствие уже много для меня значили. Тем более что Лена одна из немногих, в том числе и народных депутатов, с которыми я еще недавно работала, но, в отличие от других, она не побоялась открыто поддержать меня.
Другие представители «моей группы поддержки» тоже всячески старались меня приободрить. «Ленчик, мы постараемся завтра попасть к тебе, – пообещал Олег. – Мы уже пятый день не можем к тебе прорваться, нас не хотят допускать к твоему делу». Не удивительно, киевские сбушники всячески препятствовали нормальному ходу дела и не хотели допускать к нему не своих пусть даже государственных адвокатов, а уж тем более защитников из Донецка.
Уже позже, после освобождения я не раз сталкивалась с фактами, когда адвокаты, вступая в сговор с украинскими правоохранителями, просто наживались на своих клиентах. Так называемые защитники вводили в заблуждение родственников с одной стороны, обещая им скорейшее освобождение их близких, а клиентов с другой – тоже обещая свободу при условии, что «террористы» подпишут любые показания.
Одного такого адвоката в июне 2015 года задержали в Донецке. Он сам был из Славянска а работал с «сепаратистами», которых содержали в Изюме и Харькове. На его счету было около 20 таких подзащитных, которым обещал освобождение, подговаривая их на «чистосердечку». Давая показания на камеру сотрудникам МГБ ДНР, он признался, что работал в тесном сотрудничестве с СБУ – те обеспечивали ему платежеспособных клиентов, а «защитник» выводил их на нужные показания. Вот на таких условиях следователи готовы были работать с адвокатами.
Наконец в зал зашли судьи, и секретарь произнесла классическую фразу: «Встать, суд идет!». Судейская коллегия состояла из трех судей, председателем была женщина лет пятидесяти, блондинка, похоже, натуральная. Ну что же, в данной ситуации это хорошо. У меня, натуральной брюнетки, сложилось устойчивое мнение, что обладательницы белокурой шевелюры менее стервозны и более сентиментальны. И моя интуиция меня не подвела.
На этот раз на заседание следователь не пришел, да и прокурор был совсем другой. Но обо всем по порядку. Вначале судья огласила, зачем, собственно, все собрались, и зачитала фабулу дела. Потом она спросила, есть ли какие-либо отводы, ходатайства. Ходатайства были у моей защиты. Во-первых, Лиля просила, чтобы меня вывели из-за железного ограждения, аргументируя тем, что это занижает мою самооценку, угнетает психику и косвенно вызывает отношение ко мне как к виновной, хотя на данный момент я всего лишь подозреваемая. Несмотря на приведенные защитой примеры из судебной практики подобных решений, судьи сочли доводы защиты недостаточными и оставили меня за решеткой.
Во-вторых, Лиля просила приобщить копии документов (трудовая книжка и приказ об очередном отпуске с 4 августа), а также ходатайства о поруке от депутатов ВР. По этому поводу возражений не последовало. Далее судья предоставила слово защите. Не буду повторяться и перечислять то, что уже звучало в суде прежней инстанции. Отмечу, что на этот раз Лиля обратила внимание на то, что я, прежде всего журналист с 15-летним стажем, а мы, между тем, живем в демократическом обществе, где свобода слова является священным правом, тем более представителей масс-медиа.
Кроме того, она напомнила и цитату из инаугурационной речи президента Порошенко, где он пообещал амнистию тем, кто не держал оружия в руках. «Резюмируя, хочу отметить, что содержание под стражей – самая суровая мера предварительного заключения подозреваемого. Учитывая, что моя подзащитная не совершала каких-либо преступлений, связанных с насилием, она еще и мать двоих детей, один из которых несовершеннолетний, то защита просит изменить меру пресечения на домашний арест. У неё есть возможность находиться в Киеве, о чем свидетельствует документ от владельца квартиры, где её дочь снимает комнату. Подзащитная ранее заявляла, что заинтересована в справедливом расследовании и не намерена скрываться. Так же мы просим рассмотреть вариант передачи моей подзащитной на поруки народных депутатов или с применением электронных методов охраны (т.н. браслет). В случае невозможности изменения меры пресечения на эти варианты, просим рассмотреть возможную сумму внесения залога», – подытожила Лиля.
Затем слово взял прокурор. В отличие от своего товарища, который присутствовал ранее в районном суде, этот не повторял десять раз об угрозе тер-р-рор-ризма (рокоча на букве р), наоборот, он акцентировал внимание на том, что в нынешней сложившейся ситуации, информационная война не менее важна, чем боевые действия. Поэтому меня, журналиста, тем более нельзя выпускать из заключения, ведь я могу (не дай Бог!), вернуться в Донецк, продолжить свою работу, а там на меня будет оказываться влияние со стороны так называемых боевиков ДНР, поэтому моя работа будет представлять особую опасность для Украины. Вот такая, демократия по-украински! Свобода слова, в действии. Исходя из речи обвинения получается, что если ты журналист из Донецка и пишешь то, что происходит на самом деле, то ты опасный преступник и тебе самое место за решеткой.
После этого слово предоставили мне, при этом судья не преминула отметить, спрашивая о моей деятельности в ДНР, что сегодня в Донецке уже погибли пять человек. Не знаю, какой эффект она хотела произвести, говоря о жертвах на Донбассе, но я еле сдержалась, стиснув зубы, чтобы не рассказать, что я как аз об этих жертвах знаю не по сухим статистическим данным и не по картинкам из телевизора. Я своими глазами видела, как обстреливают мой любимый город и как погибают мои земляки.
Живя с детьми на Путиловке, недалеко от аэропорта, мы засыпали и просыпались под сопровождение канонады. Вечером вместо спокойной ночи, утром – вместо будильника. А уже в последние дни перед отъездом снаряды падали так близко и с нашим домом, и с офисом, где я работаю, и с типографией, где печатается наша газета, что даже на место боевых событий выезжать далеко не надо было, чтобы хронику фиксировать. Боевые события сами к нам приблизились. Мы жили в самом эпицентре этих боевых событий.
Но даже когда мы уехали из Донецка, война никуда не ушла. И не потому, что я сейчас в заключении, а мои дети фактически брошены на произвол судьбы. Судя по военной хронике и скудным фото- и видеокадрам, которые иногда показывают на украинских телеканалах, дом, в котором мы снимали квартиру, был неоднократно обстрелян, нам некуда возвращаться. По сути, ни у меня, ни у моих детей больше нет дома и, когда я выйду на свободу, нам придется все начинать с чистого листа.
Но всего этого я решила не рассказывать гражданам судьям. Просто поостереглась, что сорвусь и скажу все, что на самом деле думаю об этой войне. Не сейчас, у меня еще будет такая возможность. Поэтому, стараясь быть спокойной, я еще раз рассказала уважаемому суду, что не скрывалась, не убегала, постановления не получала и не могла получать, потому что их отсылали непонятно куда. В качестве доказательств у следствия всего лишь ссылки на публикации в Интернете, документов или свидетельских показаний нет и быть не может: я никогда не делала каких-либо публичных, устных или письменных заявлений, направленных радикально, ну и т.д. и т.п.
Кроме того, я обратила внимание, что меня готовы взять на поруки народные депутаты, а эти люди не стали бы рисковать своей репутацией, если бы не были уверены в моей порядочности. Однако суду этого было недостаточно. Председатель попросила меня пояснить, что я делала на съезде Верховного совета ДНР 16 мая, ведь именно на том, что я там присутствовала и была представлена как руководитель Департамента по связям с общественностью в правительстве ДНР, и выстраивалось обвинение. Пришлось госпоже судье пояснить, что туда меня пригласили как журналиста, а в том списке правительства, помимо меня, половина людей не знали, что их имена внесли в список, а часть из министров даже не присутствовали. «И все же, почему вы не заявили, что не согласны работать в правительство ДНР?» – пыталась дожать меня судья. «Ваша честь, тогда в зале заседания находились вооруженные люди, поэтому дискуссии не были предусмотрены».
Не знаю, удовлетворил ли мой ответ суд, но вопросов мне больше не задавали. А мне, если честно, захотелось посмотреть, как бы «ваша честь» умничала, если бы здесь сейчас вместо этих сопливых хиляков-курсантов были бы бойцы ополчения ДНР. Уверена, речь бы ее была короткой и лаконичной. После недолгого обсуждения, члены коллегии на некоторое время углубились в чтение моего дела.
И тут председатель обратилась к прокурору с вопросом, значение которого я не сразу поняла: «Скажите, согласно постанови от 03.08 про «відновлення досудового розслідування» сроки расследования были продолжены до 05.09.2014. А содержание под стражей ухвалой Шевченковского суда до 29.09.2014. Был ли в связи с этим продлен срок досудебного расследования?» А вот прокурор засуетился попросил время, чтобы пересмотреть материалы дела. Зависла неловкая пауза.
Я по-прежнему ничего не понимала, Лиля попыталась обратиться к суду, но ей объяснили, что она уже все сказала. Мой сосед Володя, глядя на это шоу, периодически шипел еле слышно «суки!». Минут через пять у прокурора зазвонил телефон, он нервно попытался ответить что-то в трубку, но суд одернул его и так и не получив от обвинения ответ на поставленный вопрос, удалился в совещательную комнату.
Воспользовавшись возможностью, я опять подошла к железной решетке, чтобы пообщаться с близкими. В зал зашел и опоздавший Данил. «Мама, когда тебя уже отпустят? Мы уже сильно соскучились по тебе», – жаловалась Полинка. Я их обняла, как могла, и попыталась обнадежить. Да, действительно, моим детям меня очень не хватало, особенно сейчас, в такую сложную минуту. Если бы это зависело от меня, я бы сейчас же вернулась к ним, моими самыми любимыми и родными людьми на свете. Но, увы, будет так, как скажет суд. А вот и он вернулся, всем встать!
А суд решил и постановил удовлетворить ходатайство адвоката частично, но и ходатайство прокурора тоже частично, а именно: 5 сентября сменить меру пресечения с содержания под стражей на домашний арест. «Решение окончательное и обжалованию не подлежит!» – резюмировала судья. Вот и не подвела меня блондинка! С одной стороны, как бы мне и наказание смягчили, ну а с другой – прокуроры сами виноваты, не продлили сроки расследования, а подозреваемый не может находиться в заключении дольше, чем длится расследование.
Что же касается меня лично, это, конечно, не джек-пот, но и не проигрыш. Еще две недельки в изоляторе предстоит потерпеть. Лиля меня старалась приободрить, дети тоже говорили, чтобы я не расстраивалась, скоро увидимся. Да я и не расстраивалась, вот кто был огорчен, так это прокурор. Он кому-то в трубку выговаривал, что это подстава и предупреждать надо было. Итог - ни вашим, ни нашим, но таки в мою пользу. Так что – подождем!
Слушание по делу Володи из Горловки в тот день отложили в связи с неявкой адвоката. Но он был даже рад этому, но все же просил меня запомнить его данные, вдруг я смогу ему чем-то помочь, ведь я раньше него выйду. Я запомнила, но смогу ли чем-то ему помочь, не знала. Вскоре нас вернули в «предвариловку». На часах было около 16. И хотя нам в апелляционном суде делать было больше нечего, пришлось ждать последнего заседания. Только через два часа нас повезли назад в СИЗО СБУ. Сопровождали нас все те же трое молодых срочника.
Пацаны опять стали обсуждать предстоящие выходные, радовались, что сегодня рано возвращаемся, потом закурили, и Володя, воспользовавшись паузой, решил еще немного поговорить со мной. «Лен, через пятнадцать дней уже выйдешь», – порадовался он за меня. «Да, через пятницу в пятницу буду на свободе», – поддержала я разговор. Затем сначала он, а потом я рассказали подробности задержания, нюансы наших дел, возможное решение проблемы. «Ты же видишь, у них на меня вообще ничего нет, и то они не хотят идти на компромисс. Так у меня и люди есть, которые меня поддерживают, два народных депутата, городской депутат, два адвоката. Несмотря на это, им работать очень сложно. А тебя в чем обвиняют?» – спросила я у горловчанина. А у него дела были гораздо хуже. Адвокат казенный, родственник – брат не приезжает совсем, других родных или друзей-товарищей нет. В общем – горемыка.
Приехали около семи вечера. Я проглотила половину оставленного охранником холодного ужина, остальное уже по привычке вывалила в дырку толчка. Потом быстро расстелила постель и намного раньше установленного отбоя уснула, несмотря на яркий свет под потолком – устала так, словно целый день мешки с песком тягала. Засыпая, я надеялась, что на следующий день, в пятницу, ко мне наконец-то допустят другого адвоката, и я смогу через него передать нужную информацию нужным людям.
Их праздники
Однако в пятницу, 22 августа, адвоката я так и не дождалась. Впереди были три выходных дня по случаю государственных праздников – Дня национального прапора, то есть флага (23 августа), Дня независимости (24 августа) ну и просто выходного в понедельник к ним в придачу. По украинским телеканалам нагнеталась патриотически-национальная истерия.
В Киеве в срочном порядке освобождали главную площадь и Крещатик от «героев», которые засели там в своих палатках еще с Евромайдана. По сути, там уже оставались бомжи, которые на национал-патриотической волне неплохо подзаработали и прибарахлились, и поэтому не собирались уходить с Майдана. По телевизору показывали как мэр-боксер Виталий Кличко лично разбирал баррикады, а несогласных с переселением из центра на Труханов остров паковали без разбора силовики и увозили в места не столь отдаленные.
На День независимости украинские власти обещали провести парад, поэтому освобожденный центр города срочно приводили в порядок – убирали палатки, вывозили навоз с огородиков, устроенных евромайдановцами, драили брусчатку. А столичная общественность бурно обсуждала вопрос, надо ли проводить парад или нет. Как ни странно, но сомнения общественности на этот счет даже попали в новостные блоки некоторых центральных украинских телеканалов. Впрочем, на сей раз мнение этой самой сомневающейся общественности мало интересовало власть, кое-кому очень уж хотелось в генеральской форме пощеголять, а еще кое-кому очень хотелось показуху на весь мир устроить.
Мне по этому поводу вспомнилась миниатюра «95 квартала» «Наша америкаша», которой хоть уже и около десяти лет, но актуальности не только не потеряла, но даже наоборот. Если коротко, то суть заключается в том, что на американские деньги украинский и грузинский гастарбайтеры должны построить у себя демократию, и вот тогда еще президент США Буш приехал инспектировать этот процесс. Буш обращается к украинскому президенту: «Ты зачем парад проводил?». Украинский президент (УП): «Соседа пугал». Буш: «Напугал?» УП: «Нет. Он не смотрел». Прошел не один год, поменялись президенты, как в Америке, так и в Украине с Грузией, а принципы построения демократии на американские деньги на постсоветском пространстве остаются неизменными.
А вот для меня День прапора ознаменовался обыском камеры. Причем произошло это как-то неожиданно. Это было уже после обеда, я сидела на кровати и спокойно читала «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова, как вдруг открылась дверь, вошла женщина из дежурной смены и бодрым голосом сообщила об этом «замечательном процессе». «А что, у вас еще ни разу обыска в камере не было?» – удивленно на мой вопрос, с чего это вдруг, вопросом ответила она.
На самом деле ничего страшного в этой процедуре не было. Никто вещи из сумки и тумбочки не выкидывал, постель не перетряхивал, меня не обыскивал. Правда «шмонали» хоть и аккуратно, но тщательно. Все мои небольшие пожитки – три смены белья, футболки, джинсы, пижама, блузка, были прощупаны, но без энтузиазма. Зато рукопись вот этой книги вызвала интерес у сотрудницы СИЗО.
На самом деле, я сознательно не прятала файл с исписанными страницами ни под матрац, ни в дальний угол тумбочки. А зачем? Камера все равно круглосуточно просматривается, поэтому охранники и так видят, что я что-то ежедневно записываю. Да и куда тут можно спрятать рукопись? А буду скрывать ее, так это может вызвать подозрение. А так, смотрите, пожалуйста, мне скрывать от вас нечего.
«Вы решили книгу написать? Про нас ничего не пишете?» – она стала внимательно вчитываться в мой не совсем разборчивый почерк. Я предпочла промолчать, потому еще, что эта сотрудница по сравнению с другими, еще более-менее адекватная женщина. Тем не менее, она пожурила меня за то, что я написала кое-что из тюремного распорядка дня. По её словам, этого писать не следовало. «А то еще могут и рукопись отобрать», – пояснила контролерша. Надеюсь, не отберут, но читать в мое отсутствие будут внимательно, в этом я даже не сомневалась.
Утро Дня независимости было ясным. По всем украинским телеканалам рассказывали, что вот-вот состоится грандиозное событие – военный парад, которого не было в стране вот уже пять лет. Пропустить такое «зрелище» я тоже не могла. Интересно, несмотря на то, что устроители парада изо всех сил старались подчеркнуть, что их праздник – не совок, именно совок вылезал изо всех щелей.
С одной стороны зрители на трибунах и вдоль Крещатика были поголовно в вышиванках и с жовто-блакитными прапорами, с другой – практически все подразделения ВСУ стояли под красными знаменами. Вроде и украинская техника проехалась по Крещатику, но вот министр принимал парад на советской «Чайке». Да и своим героям национальной гвардии патриоты кричали русское: «Ура!». В общем, театр абсурда.
В обед впервые за три недели пребывания в заключении подали украинский борщ. Правда, пришлось в него добавить для большей натуральности, принесенный детьми укроп. Сметаны, понятное дело, не было вообще, но и без сметаны тоже можно сказать, что был праздничный обед. Но на этом «свято» и закончилось. Весь оставшийся день, вечер и ночь шел дождь, словно небо оплакивало своих детей, которые десятками, сотнями гибнут на земле Донбасса. А вечерний салют, звуки которого больше напоминали обстрел, еще больше усилил трагический эффект этого праздника.
А в Донецке 24 августа тоже прошел военный парад, но только украинских пленных. По центральной улице Артема мимо площади Ленина под конвоем ДНР провели около тысячи вояков из нацгвардии. И многочисленные жители Донбасса не выбирали выражения в адрес этих «героев». Конечно, по доступным для меня украинским каналам полную трансляцию этого шествия не показали, а только пару секунд, которые для меня уже были большой радостью. Но даже трансляция этих нескольких кадров – это прогресс для демократического открытого общества, в котором «нет цензуры», а только сплошная «свобода слова». Для украинских каналов куда важнее было показать пляски на крови, где прикрываясь псевдо-патриотическими принципами и национальными интересами, называя героями парней, которых под хоровое пение гимна «Ще не вмерла Україна» отправляют на убийство граждан своей страны.
Меня все это время удивляло, а почему никто на украинских каналах, не говорит, что страна уже на всех парах с огромной скоростью несется в пропасть. Экономика в полной стагнации, горно-металлургическая промышленность Донбасса, обеспечивающая треть экспорта страны, фактически разрушена или работает уже на благо совсем другого государства. Безработица растет, соцвыплаты не обеспечиваются вовремя, цены даже на хлеб выросли, бензин дорожает ежедневно, коммунальные платежи увеличиваются, курс доллара стремительно приближается к отметке 15 гривен, а эти «патриоты» скачут в вышиванках от радости, что они не москали и поют, что «Путин х…»!!! Большего идиотизма и придумать невозможно было.
При этом уже все и забыли, а за какие же ценности и против чего вышли люди на Майдан. Если мне не изменяет память – против злочинной олигархической власти, коррупции, произвола чиновников, правоохранителей, за все те же демократические ценности, реформы в системе правосудия, прокуратуре, за конституционную реформу и т.д. и т.п. Ну, чего они добились? А того, что к власти пришли другие олигархи, ни одной реформы не было проведено, коррупция еще больше набрала обороты, а люди с каждым днем живут все хуже и хуже. И то ли еще будет!!!
Если честно, то мне очень жаль, что вроде неглупых людей так нагло поимели. И если после первого майдана 2004 года и от действий «оранжевой» власти у её сторонников было огромное разочарование, то сейчас просто легким испугом страна не отделается.
День открытых дверей
После двух праздничных дней – суббота, воскресенье – в Украине решили еще один день побездельничать. Понедельник, 25 августа, прошел спокойно, я бы даже сказала нудно, в ожидании вторника. Это самое сложное в тюрьме – ждать, особенно в одиночке. Ждать, когда наступит утро; ждать, когда придет адвокат или пусть даже следователь; ждать, когда будет суд или следственные действия; ждать передачу или, что самое приятное, – свидание с родными. И вот, когда вопреки твоим ожиданиям ничего из вышеназванного не происходит, то становится просто невыносимо.
В голову начинают приходить дурные мысли: почему никто не идет, что там, за стенами этого «казенного дома», а может, что-то плохое, ужасное происходит, а я и не в курсе. При этом особенно отвлечься не на что, тем более, когда сидишь в камере один. Поговорить можно только с одним собеседником – с самим собой (телевизор не в счет), а у этого собеседника как раз в этот момент настроение хреновое. Поэтому ничего другого не остается, как набираться терпения и ждать следующего дня. Вот так и у меня за скучным понедельником пришел не менее скучный вторник. Вопреки моим ожиданиям, мой донецкий адвокат так и не появился. Не пришел ко мне и киевский адвокат, и следователь, и даже передачу почему-то мне не несли. На мой вопрос, а была ли передача, охранник тупо сказал, что не обязан отвечать на подобные вопросы (как назло была самая злобная смена).
Но, тем не менее, ночь с понедельника на вторник, 25-26 августа, была необычной. После отбоя вместо привычной тишины, когда слышен был малейший шорох, шаги в конце коридора, бренчанье ключей на другом этаже здания, до полуночи был слышен топот бегающих охранников, лязг железных дверей, хрипение раций, команд: «Первый пошел!», «Давай другого!», «Лицом к стене!», «Заводи сюда!». Было понятно, что в СИЗО привезли кого-то, и эти кто-то не просто мирные сепаратисты. Команды, которые были слышны утром вторника, 26 августа, подтвердили мои предположения. «Подъем! Эй, военный, подъем! <