— Такую задачу передо мной никто не ставил, — говорю я Ворошилову. — Штаб Московского военного округа и ПВО города командными пунктами обеспечены. Если будет необходимо, можно передать эти помещения Верховному командованию. Затем мне было объявлено, что правительство назначило меня на должность командующего войсками Южного фронта. Отбыть к месту назначения предлагалось сегодня же.
Что касается «Верховного» командования, то редактора правы. На тот момент, действительно, оно в таком сочетании не звучало. Оно могло прозвучать, как Ставка Главного командования? А вот этого-то нам знать и не положено. Выходит Ставка появилась еще до официального объявления о нападении Германии, так что ли? Интересно смотрится и другое предложение: «Этот вопрос меня несколько озадачил ». Разумеется, и не только его (Тюленева), но и нас, читателей (цензура предложила: немедленно убрать!). Получается, что решение правительства(?) было для Ивана Владимировича, как снег на голову! Не ожидал он такой прыти от исполнительной власти, по части, вмешательства в вопросы наркомата обороны с назначением, как фронтов, так и должностей. Тюленев, ведь, вскрыл свой мобилизационный пакет и, судя по всему, такого решения там не было. Отсюда и его недоумение. Теперь о Клименте Ефремовиче. Упоминался ли Ворошилов в первом издании мемуаров? Как видите, нет! Во всяком случае решили убрать слово «правительство» и возложить ответственность на «Ворошилова», а чего церемониться — возразить-то, с того света он уже не сможет. По сути дела командный пункт МВО, разумеется, с имеющимся там узлом связи, новоявленная Ставка подгребала под себя.
Каждая минута была дорог а. Штаб МВО согласно моим указаниям срочно выделил полевой штаб для Южного фронта из командиров Московского военного округа и стал готовить специальный железнодорожный состав для отправки штабных работников на фронт.
|
|
Июня в 15 часов я снова был у Г.К.Жукова и хотел получить от него оперативную обстановку и задачу для Южного фронта. Но лично от Жукова никаких указаний не получил, так как он, как и я, спешил в этот день выехать на фронт, После этого я был в Оперативном управлении Генштаба, где мне сказали, что обстановку и задачи я получу на месте.
Как будет выглядеть это «место», читатель узнает во второй части.
«Каждая минута была дорог а » выглядит как-то легковесно. Все-таки, насчет Кремля весомее, да и надежнее. Пусть назначение Тюленева будет все же ассоциироваться с Кремлем, а значит и со Сталиным. «Командиров …» — убрать, чтобы не подумали, будто, весь штаб МВО «выкорчевали с корнем».
Трудно, сказать, был ли этот текст в первом издании, но во втором, в 1972 году, он не мог быть определенно. Тогда не стыковалось бы с вариантом Жуковского отбытия на Юго-Западный фронт после обеда 22 июня. Что касается получения личных указаний от начальника Генштаба, то осторожный Жуков, вряд ли стал бы распространяться больше положенного. Одной «Одессы», подверженной «бомбардировке», вполне достаточно. А упоминать Оперативное управление Генштаба — упаси бог. Какую они Тюленеву могли дать оперативную документацию (по нашим предположениям 21 июня), если там, куда его отправляли, не было, не только боевых действий, но и не прорабатывался, видимо, даже вопрос о развертывании полевого управления Южного фронта, на базе штаба МВО, о чем нам поведал М.В.Захаров. Думается, что и в Оперативном управлении Генштаба, по поводу вопросов Тюленева, его работники тоже, видимо, оказались в «озадаченном» положении, как несколько часов назад и сам Иван Владимирович.
|
|
Ну, и на «десерт» Приложение 1. «Из личного дела И.В.Тюленева. Прохождение действительной службы в Советской Армии ». Нас, разумеется, будет интересовать время нахождения его в должности командующего Московским военным округом. Находим соответствующую строку. Командующим Московским военным округом И.В.Тюленев стал согласно Приказу НКО СССР № 0094 от 15. 08. 1940 года. Но это мы знаем. А вот сведения, по какой срок он исполнял эти обязанности, представили бы для нас еще б о льший интерес? Но этого-то, мы с вами, дорогие товарищи читатели, так и не узнаем. Месяц есть, а число не указано. Хорошо, но на основании какого же соответствующего распоряжения он стал командующим Южным фронтом? Пожалуйста, в соответствующей графе личного дела читаем: «Подтверждается приказом НКО СССР № 00801 от 26.08.1941 года». В августе месяце?! А у нас по тексту, смотрите выше, в предыдущей главе, когда Тимошенко подписал Директиву о вступлении Тюленева в должность командующим фронтом — 25.06. 1941 года? Как видите, значительно раньше, в июне? Голова идет кругом. Может опечатка в тексте и следует читать, как 26.06 1941 года? Все ближе к истине.
А с какого же времени Тюленев вступил в должность командующего Южным фронтом? Та же картина. Месяц есть — июнь, число не указано.
А чье же распоряжение подтверждается приказом НКО за № 00801? Самого Тимошенко! Сплошной кроссворд. Как видите, этот момент в биографии генерала армии И.В.Тюленева за 22 июня 1941 года стараются, тщательно скрыть. Чтобы, не бросалось в глаза отсутствие в личном деле Тюленева столь важных в нашем понимании дат, цензоры-редактора решили изъять все дни. Поэтому, их нет ни в первой строке, ни в последней, кроме одной единственной, абсолютно нейтральной: «с 1.9.1941 по 15.10.1941 — На излечении по ранению». Данный документ заверен «Зам. Начальника ОК ТШ начальник (?) Лебедев. 15 августа 1978 г. » (Так значится в документе. — В.М.). Скорее всего, Зам. Начальника О тдела К адров Г енерального Ш таба, начальник какого-то (скрытого от читателя) отделения.
|
|
Для чего же тогда, все это делалось, по части искажения информации, если считалось, и считается, по сей день, что 22-го июня в Москве все было в полном порядке?
Вот как охарактеризовал все-то, с чем мы столкнулись при рассмотрении данных мемуаров, Алексей Тимофеев, подготовивший предисловие к этой новой книге генерала армии Тюленева:
«… Воспоминания генерала армии были абсолютно бесцеремонно изрезаны военно-партийной цензурой. Остается удивляться тому, как умели цензоры той поры убирать из текста страницы, ключевые для понимания важнейших событий, деятельности автора и тех, кто его окружал, не говоря уже о моментах острых, по которым до сих пор нет единого мнения у историков ».
Трудно, с этим не согласится, но, даже и по этой книге, с обнадеживающей надписью «Впервые без купюр», как увидел читатель, прошлась безжалостная рука современного цензора. Или это не так?
Давайте подведем предварительный итог и коротко расскажем о судьбе наших героев. В дальнейшем война разбросает их по разным местам.
Гавриил Данилович Шишенин погибнет при невыясненных обстоятельствах в октябре на Южном фронте, уже, в должности начальника штаба 51-ой армии. Командующий Тюленев, еще раньше, 29 августа получит тяжелое осколочное ранение и будет эвакуирован в тыловой госпиталь. Подробнее, о нем, чуть ниже. Александр Иванович Запорожец пройдет всю войну, но в 1959 году, в период Хрущевской смуты, уйдет в мир иной.
Что еще хотелось бы рассказать о Тюленеве? После излечения по ранению Иван Владимирович получит вызов в Москву. Вот как он описывает встречу со Сталиным 13 октября 1941 года:
«Когда я вошел в кабинет, то, прежде всего, понял, что Сталин куда-то спешит, и, видимо, поэтому он обратился ко мне всего с двумя короткими вопросами. Он спросил, как мое здоровье, на что я ответил, что здоровье мое позволяет приступить к работе. (Хотя в то время я мог ходить лишь в специально подготовленной для меня обуви.) последовал второй вопрос: могу ли я выехать на Урал для выполнения специального задания Государственного Комитета Обороны? Я ответил утвердительно. Тогда Сталин приказал Поскребышеву, находившемуся тут же в кабинете, заготовить для меня мандат и привезти его на подпись на дачу. Мне также было приказано к часу ночи прибыть на загородную дачу Сталина ».
Разумеется, что Сталин хотел побеседовать с Иванов Владимировичем в более доверительной обстановке, и не один. Также ясно и то, что Тюленев не мог самостоятельно добираться до его дачи. За ним должна прибыть специально присланная машина.
«На даче я был принят Сталиным в присутствии других членов Государственного Комитета Обороны. В состоявшейся беседе они расспрашивали меня о причинах отхода наших войск…».
Не для этого Тюленева пригласили на дачу, чтобы вдали от любопытных глаз, расспрашивать о событиях на Южном фронте, да, и к тому же, Иван Владимирович прибыл не с фронта, а из госпиталя. Особо доверенные люди Сталина из ГКО, а их-то, было, по пальцам пересчитать, скорее всего, интересовались, как произошло его снятие с поста командующего Московского округа и убытие на Южный фронт, который свалился всем, как снег на голову. Тюленев и обрисовал им, ту, обстановку, которая сложилась в округе в ночь с 21-го на 22-ое июня. Думаю, что товарищей на даче интересовало, кто, именно, проявлял излишнюю активность от лица новоявленной Ставки? О многом можно было расспросить Ивана Владимировича по тем событиям. Сталина же не было в Кремле, в те дни.
Но это было в недавнем прошлом, а сейчас обстоятельства были другие, но, не менее, тревожные. Зная, какая критическая ситуация сложилась под Москвой, Сталин попросил Тюленева в самые сжатые сроки подготовить в Уральском военном округе резервы для Западного фронта. И с этой задачей Иван Владимирович блестяще справился. Конечно, можно еще и еще рассказывать о товарище Тюленеве, но объем данной работы, к сожалению, не в состоянии вместить о нем все материалы.
Надо продолжать начатую тему по началу войны. К счастью для читателя, не один Иван Владимирович присел за письменный стол, чтоб поделиться с читателями своими воспоминаниями.
Часть 2. Оборона западных рубежей
В этой второй части мы встретимся еще с одним свидетелем того, первого дня войны в Москве. Это начальник инженерной службы данного военного округа Аркадий Федорович Хренов. Но сначала немного о предыстории его появления в Белокаменной. Не просто же так, я продолжил заданную тему.
Закончилась война с Финляндией. Наш автор был на подъеме от удачного завершения военной компании. Многое удалось сделать на посту начальника инженерной службы и 7-й армии, и Северо-Западного фронта, в целом, что, разумеется, не осталось незамеченным. Ему было присвоено звание Героя Советского Союза.
«Небывало счастливое и радостное чувство испытал я 30 марта, получая в Кремле из рук Михаила Ивановича Калинина Золотую Звезду, орден Ленина и Грамоту Президиума Верховного Совета СССР. Кажется, только теперь по-настоящему осознал и поверил, что удостоен высшего боевого отличия страны, заслужить которое и не чаял. Еще девять дней назад, на КП армии в Выборге, приняв первое поздравление с наградой, я не мог поверить, что все это — наяву. Да и сейчас не переставал удивляться в душе: в чем мой особый подвиг? Делал свое дело в полном объеме, с душой, как верный солдат и честный коммунист. Но ведь теми же нормами долга и чести руководствовался каждый…
В округ вернулся окрыленный (Речь, в то время, шла о Ленинградском военном округе. — В.М.). Казалось, горы сворочу! А забот было — хоть отбавляй. Перевод войск на мирное положение. Работы по разминированию, восстановление разрушенных мостов и дорог. Подготовка к летней учебе с учетом всех уроков, полученных на войне. Разработка соображений по строительству и переоборудованию укрепрайонов…
Но пролетел месяц с небольшим, и снова “Красная стрела” мчала меня в столицу. На этот раз в Москву, на расширенное заседание Главного Военного совета РККА, на которое были вызваны все высшие командиры и начальники, принимавшие участие в боевых действиях. Меня предупредили, что на заседании будет всесторонне анализироваться опыт минувшей кампании и что мне надо подготовиться к выступлению. Тезисы я уже продумал и, лежа на мягкой полке в двухместном купе, мысленно перебирал в уме узловые вопросы».
С этим Главным Военным Советом мы еще встретимся по ходу ознакомления с мемуарами Аркадия Федоровича.
«…Участники заседания собрались в Кремле 14 апреля. Впервые я оказался здесь, впервые близко увидел И. В. Сталина, других членов Политбюро, все высшее руководство Красной Армии. Сталин открыл заседание. В короткой речи он отметил, что минувший вооруженный конфликт позволил нам увидеть свои недостатки, показал, как нужно воевать в современных условиях, обогатил нас опытом. Этот опыт необходимо взять на вооружение, быстро устранить выявленные недочеты, усилив подготовку к будущей большой войне, которую нам, несомненно, рано или поздно навяжут империалисты.
Начались выступления участников заседания. Первому слово предоставили мне. Этот факт, как я понял, свидетельствовал о возросшем престиже инженерной службы, которая успешно выполнила новую роль в минувших боях. Справившись с волнением, я высказал все, что продумал, не сглаживая острых углов, не приукрашивая общей картины.
Острыми, самокритичными были выступления и других участников. Заседание продолжалось до 17 апреля и затем проходило уже в помещении Наркомата обороны. Как только оно закончилось, я поспешил в Ленинград. Перед всеми нами была поставлена задача: решительно улучшить качество боевой подготовки, проводить ее в обстановке, всемерно приближенной к боевой. По этому поводу в ближайшее время должен был выйти приказ наркома обороны».
Не совсем понятна обстановка на проходившем заседании в Москве. Вроде бы, в тот момент, в стране шли невиданные репрессии против командного звена Рабоче-Крестьянской — все боялись открыть рот, а здесь, в зале заседаний шли острые дискуссии.
Как многие знают из публикаций «демократически» настроенных военных историков, чуть ли не 40 с лишним тысяч пустили под нож, лучших сынов-командиров нашей доблестной Красной Армии. Видимо, поэтому нашему герою ничего не оставалось другого, как говорить только голую правду с трибуны в Кремле. Представляете, что пережил человек, когда «высказал все, что продумал», да еще и «не сглаживая острых углов, не приукрашивая общей картины» прошедших сражений на Карельском перешейке с финнами.
Наверное, поблизости от трибуны, уже стояла в ожидании приказа на арест ретивого выступающего кучка НКВДшников с наганами в руках? Но, видимо, произошел непредвиденный сбой в работе карательных органов страны, поэтому и читаем дальше воспоминания товарища Хренова.
«…Результаты расширенного заседания Главного Военного совета и предшествовавшего ему Пленума ЦК ВКП(б) не заставили себя долго ждать. Стоявшая на повестке дня реорганизация Красной Армии началась с новых назначений и перемещений руководящего состава. 8 мая наркомом обороны был назначен Маршал Советского Союза С.К.Тимошенко. Заместителем наркома стал командарм 1 ранга К.А.Мерецков. Комдив М.В.Захаров — помощником начальника Генштаба, комдив М.А.Парсегов — генерал-инспектором артиллерии, комбриг Л.А.Говоров — его заместителем. Начальника Ленинградского военно-инженерного училища комбрига М.П.Воробьева назначили инспектором инженерных войск.
Жарким июньским днем я отправился по вызову в Москву. В день приезда меня принял нарком.
— Мы считаем, — сказал он, — что по своей подготовке и боевому опыту вы — наиболее подходящая кандидатура на пост начальника Инженерного управления ».
Таким образом, наш герой поднялся на довольно значимую ступеньку по должностной лестнице став начальником Инженерного управления наркомата обороны Красной Армии. Сразу перед ним были поставлены задачи: в кратчайший срок преодолеть отставание инженерных войск в техническом отношении и в тактико-специальной подготовке.
«Мне присвоили звание генерал-майора инженерных войск (7 мая для высшего комсостава были введены генеральские звания). За работу взялся, едва успев принять дела. Труд предстоял гигантский: план реорганизации всей структуры: инженерного ведомства и инженерных войск надо было разработать за три недели …»
Разумеется, что наш герой взялся за дело, засучив рукава. Не надо, однако, думать, что именно Семен Константинович Тимошенко и воспылал любовью к Аркадию Федоровичу, если тот, оказался в его ведомстве и на данной должности. Как читатель знает по жизни, слово и дело, это далеко не равнозначные понятия. С этим фактом наш герой вскоре и столкнется.
По всему следует, что нашему Аркадию Федоровичу, скорее всего, протежировал Жданов, так в наркомат обороны кроме Хренова попали еще несколько человек, проходившие службу в Ленинградском военном округе и близко общавшиеся с Андреем Александровичем.
«Благодаря поистине самоотверженному труду моих непосредственных помощников, сотрудников управления М. Л. Нагорного, К. С. Назарова и братьев Хухриковых проект плана реорганизации был готов к сроку. Он предусматривал преобразование Инженерного управления Наркомата обороны в Главное военно-инженерное управление Красной Армии, объединявшее в себе управления боевой подготовки, оборонительного строительства, инженерного вооружения и заказов, оперативный, организационно-мобилизационный и административно-хозяйственный отделы, главную бухгалтерию и инженерный комитет. Хотелось нам сделать самостоятельным и отдел заграждений. Но С. К. Тимошенко и К. А. Мерецков воспротивились этому».
О чем, я и говорил, выше. Если Тимошенко, как пишет автор, хотел его видеть на посту начальника Инженерной службы, тогда отчего же тот, воспротивился реорганизации, проводимой его подчиненным? Видимо, по их мысли (наркома и его заместителя), дай волю таким, как Хренов, так они всю западную границу так перекопают, что немцы не только не проедут, вряд ли, перейдут. Да еще и заграждений всяких понастроят, как же Вермахту, в таком случае, придется прорываться? Поэтому никаких отделов! Итак, этот новоявленный Герой слишком уж, развил свою бурную деятельность — пусть малость поостынет. И как дружно-то воспротивились, друзья-товарищи: Семен Константинович и Кирилл Афанасьевич. То-то Аркадий Федорович недоумевал: «Почему отказались от его предложения работать с ним в Управлении такие признанные корифеи военно-инженерного дела как Георгий Георгиевич Невский и Дмитрий Михайлович Карбышев?» Понимали, видимо, те, что их ожидало бы при решении практических задач.
А наш герой, чувствуя поддержку Жданова, входящего в Главный Военный Совет, не опустил рук, при первых неудачах, а продолжил заниматься реорганизационными вопросами своего управления. И смотрите, что из этого получилось.
«… В первых числах июля (1940 года) я направился в Кремль и оказался в кабинете Сталина. Из руководителей партии и правительства здесь кроме него самого были К.Е.Ворошилов, Н.А.Вознесенский, А.А.Жданов и другие, а из военных — С.К.Тимошенко, К. А.Мерецков и Б.М.Шапошников.
Накануне я волновался страшно. Но, оказавшись в Кремле, вдруг ощутил полное спокойствие. Во взглядах и репликах присутствующих чувствовалась доброжелательность. У всех в руках я заметил подготовленные нашей группой материалы. Поэтому на доклад мне отводилось не более десяти минут. Я уложился в это время. После этого начались вопросы. Они ставились так профессионально, что невольно казалось, все здесь, особенно сам Сталин, хорошо знакомы с проблемой.
Неожиданно для меня Сталин предложил выделить отдел заграждений из состава управления вооружения и заказов и сделать его самостоятельным. Это было просто замечательно! Ведь мы даже не рискнули просить об этом.
Последовал короткий обмен мнениями, и Сталин сказал:
— У меня против рассмотренного плана возражений нет. Я — “за”!
Проголосовали “за” и все остальные…».
Ну, как вам наше военное руководство? Не плохо, как следует из написанного, оно «разбиралось» в существе дела. Это кто же все-таки запихал отдел заграждений в управление по вооружениям? Ему что же там, самое место, по мысли руководства наркомата обороны? Нарком и его заместитель, как видите, поначалу воспротивились передачи данного отдела под крыло инженерной службы, но под давлением людей болеющих за Отечество (к тому же, частью гражданских), скрепя сердцем сдались. И это не мои фантазии насчет сердца, а суровые реалии жизни. О чем узнаете, чуть ниже.
Сколько ни рассматривай документов выпущенных под шапкой Политбюро или ни перечитывай мемуаров участников тех лет, никогда не встретишь упоминание о других членах высшего партийного органа страны, кроме, Сталина, Жданова и, в лучшем случае, Маленкова. Чем занимались хорошо нам знакомые: Хрущев, Микоян, тот же Л.Каганович, видимо, одному богу известно? Всегда, они где-то, незримо присутствуют на второстепенных участках работы. Очень скромно вспоминали о своей работе, в том же Политбюро. Правда, с критикой Сталина — это, будьте любезны, сразу в первом ряду: все заметят, все учтут. Мы к составу Главного Военного Совета еще не раз вернемся с рассмотрением очень важного вопроса, а пока продолжим следить за нашим героем финской войны.
Как видите, Аркадий Федорович получил и моральное, и материальное удовлетворение: план реорганизации инженерной службы наркомата обороны был полностью принят!
«Политбюро ЦК ВКП(б) и Совнарком СССР официально санкционировали перестройку инженерного ведомства. Меня назначили начальником инженерных войск — начальником Главного военно-инженерного управления Красной Армии, или ГВИУКА, как сокращенно стали называть его».
Можно сказать, что товарищ Хренов поднялся на самую вершину своей профессиональной деятельности. Теперь работать бы и работать, чувствуя приближение войны.
«У меня наконец появились возможность и время углубиться в документы, отражающие состояние нашей инженерной и оперативно-технической подготовки в приграничной полосе. Знакомство с ними вызвало глубочайшую озабоченность и тревогу.
Еще недавно слова “граница на замке” вполне отвечали своему прямому смыслу. На всем протяжении от Балтики до Черного моря на главных операционных направлениях у нас были созданы полосы укрепрайонов. (По границе, существовавшей на 1939 год. — В.М.) При всех частных недостатках это был мощный заслон, тем более что граничили мы с государствами, не располагавшими серьезным военным потенциалом. Теперь положение решительным образом изменилось. После поражения Польши, не сумевшей противостоять ударам вермахта, и воссоединения украинского и белорусского народов значительная часть нашей границы отодвинулась далеко на запад. Фашистская Германия стала нашим непосредственным соседом. И граница с ней оказалась весьма уязвимой».
На это было обращено внимание читателя в первых главах по поводу мирного договора с Германией от 1939 года. Одна из целей раздела Польши и было ослабление, в военном отношении, будущей границы с Германии с Советским Союзом.
«Как явствовало из документов и из ответов на сделанные мною запросы, старые УРы были законсервированы и частично демонтированы. Строительство же укрепрайонов на новой границе только-только разворачивалось.
Как раз в те дни произошли дальнейшие изменения границ — Бессарабия и Северная Буковина воссоединились с Советским Союзом, в Прибалтийских республиках была восстановлена Советская власть. За инженерную подготовку приграничной полосы в этих районах предстояло только браться ».
Тема нам близка, так как только что мы обсуждали возможности наших войск по отражению вражеской агрессии. В каком состоянии были наши УРы, читатель уже знает, да и Аркадий Федорович прозрачно намекает. Не напишешь же, что практически демонтированы. Или их все же будут разоружать чуть позже, аккурат перед самой войной? Но главное для нас ясно: процесс пошел — «старые» УРы частично демонтируются за ненадобностью. А еще и года не прошло после событий с Польшей.
«Под наблюдением К. А. Мерецкова ГВИУКА срочно взялось за разработку плана оборонительного строительства на границах».
Согласитесь, насколько по-другому читалась бы фраза, написанная, примерно так: «Благодаря повседневной заботе Кирилла Афанасьевича Мерецкова о новых работниках наркомата, наше ГВИУКА срочно взялось за разработку плана…».
Но, скорее всего, более точным выражением было бы следующее выражение: «Под надзором К.А.Мерецкова ГВИУКА взялось за разработку плана оборонительного строительства …». О срочности я опустил, в силу ее надуманности, о чем читатель узнает ниже.
«Но на Украине и в Белоруссии оно (строительство) уже велось. По решению Оперативного управления (вскоре преобразованного в Главное управление) и отдела укрепрайонов Генштаба, решению, опиравшемуся на мнение нескольких профессоров-фортификаторов из Военно-инженерной академии, работы начались с создания долговременных сооружений (ДОС) из бетона и броневых плит. Против этого решения было бы трудно возражать, располагай мы неограниченным запасом времени. Но для завершения такого строительства требовалось не менее двух лет».
Понятно, что Аркадий Федорович хотел скорректировать начавшееся строительство, ведь, количество ДОСов надо было уточнить, чтобы не попасть впросак. Это, конечно, важный элемент обороны, но без других сооружений в укрепрайоне, ценность его снижается, хотя затраты на его постройку очень велики.
Эту, важную сторону этого дела, мы тоже обсудим, чуть ниже.
«А приближение войны ощущалось все сильнее. 22 июня 1940 года Франция капитулировала перед Германией. Столь быстрое крушение развитой капиталистической державы, оказавшейся неспособной к стойкой и решительной обороне, производило тягостное впечатление. В результате такого поворота событий главный из наших потенциальных врагов не только не был ослаблен, а наоборот — обрел дополнительные силы.
Реорганизация, охватившая Наркомат обороны, повлекла за собой новые служебные перемещения. Б.М.Шапошникова назначили заместителем наркома по оборонительному строительству, а К.А.Мерецкова — начальником Генштаба».
Таким образом, Кирилл Афанасьевич по службе, стал ближе к нашему герою, Аркадию Федоровичу, превратившись из прямого начальника, в — непосредственного. И тут же, «закипела» работа.
«Кирилл Афанасьевич сразу стал приглашать к себе узкий круг руководителей для периодического ознакомления с данными, полученными Главным разведывательным управлением. Обычно их докладывал нам генерал Н.П.Дубинин».
А нам все время галдили, что Голиков разведсводки бегал Сталину на ушко докладывать. Но тот, говорят, был очень нехорошим человеком, и не только не хотел им верить, но, и заставлял других, следовать тому же, принципу.
А здесь читаем, что генерал Дубинин из своего же, родного, Разведуправления, ясное дело, что узкому составу, но, все же — периодически докладывал о состоянии дел по ту сторону нашей границы и пояснял, как главный супостат готовится к войне с нами. Неужели ж, такое было в самом наркомате обороны? И как же такое, могло, проскочило в печать в разрез с проводимой политикой нашей партии о борьбе с проявлением культа личности товарища Сталина? Куда же в таком случае смотрела цензура? Ведь, форменное безобразие получается. Оказывается, все всё знали! И таким образом, нашим военным не было нужды гадать в курилках: нападет Гитлер нас или не нападет? Служивые из Разведуправления сами, как видите, всю правду-матку, как на духу, рассказывали.
На первом же таком совещании мы услышали несколько сообщений, свидетельствовавших о том, что гитлеровское руководство намерено обратить свою агрессию на Восток и что к нашим границам перебрасываются немецкие дивизии. Посыпались вопросы. Известно ли все это высшему руководству? Продолжаем ли мы выполнять свои обязательства по торговому соглашению с Германией? Почему новые данные не учитывают при разработке планов оборонительного строительства? Почему?.. Почему?.. Все вопросы начинались с “почему”.
Удивительное дело. Почему всех слушателей не арестовали, как «немецких шпионов», а Дубинина — за разглашение «секретных» сведений? Ведь, столько вопросов ему задавали и явно, с целью, узнать подробности. Да еще и под контролем Мерецкова! Понятно, что если Сталин запрещал, то где же еще удовлетворить человеческое любопытство, как не на работе? Вот где, оказывается, происходила утечка «государственных секретов». Тогда становится понятным, почему Мерецкова арестовали через несколько дней после начала войны? Скорее всего, вменили в вину, как потворство ведению чуждых нашему генеральскому сословию разговоров. Мы с тихоней Кириллом Афанасьевичем еще столкнемся в отдельной главе. От врожденной скромности, как и Жуков, он читателю не поведает об этих самых разговорах в Генштабе перед войной. Хорошо, хоть Аркадий Федорович, добрая душа, приоткрыл «тайную» завесу над военной жизнью товарища Мерецкова. Как видите, тот, все же, делился военными новостями с товарищами и подчиненными по службе.
«Кирилл Афанасьевич терпеливо отвечал. Он сказал, что все разведданные докладываются куда следует, что правительство проводит внешние и внутренние военно-политические мероприятия для улучшения стратегических позиций и дальнейшего укрепления оборонной мощи страны, а все это требует времени. Единственная возможность выиграть время — делать вид, что мы всерьез относимся к советско-германскому пакту о ненападении. В заключение Мерецков напомнил, что полученную информацию мы должны хранить в тайне, не обсуждать ее у себя в аппарате».
И ни в коем случае, не проговориться об этом на приеме у Сталина (Шутка).
Не совсем понятна мысль Кирилла Афанасьевича в интерпретации АркадияФедоровича и редакторов-цензоров. Это кому же надо делать вид, что « мы всерьез относимся к советско-германскому пакту о ненападении»? Военным, что ли? Значит, на виду штык в землю, а в кармане фигу наготове держать? Кроме того, что надо скрывать от работников наркомата? Подготовку к войне или несерьезность отношения к советско-германскому пакту?
Кроме того, снова «тайны войны». Так кому же докладывались разведывательные данные, если и через три десятка лет это составляло государственную тайну? Видимо, кроме Сталина об этом знали еще ряд товарищей, входящих в правительство, но все же, таинственное место «куда следует» редактура, вместе с Мерецковым, не захотела раскрыть. Хотя это был секрет Полишинеля. Итак, понятно, что это было Политбюро, куда захаживала упомянутая выше троица: Хрущев, Микоян, Л.Каганович и другие товарищи, упоминать, о вхождении которых в состав данного органа, было запрещено.
Разумеется, что данные товарищи не слышали ничего подобного о какой-то концентрации немецких войск у наших границ. Так, одни слухи.
«Вскоре, когда я явился к начальнику Генштаба с очередным служебным докладом, он сказал мне, что Главный (так в ту пору называли за глаза И. В. Сталина) дал указание тщательно следить за перегруппировкой и сосредоточением немецких войск, за перемещениями их командования и штабов в Восточной Пруссии, Финляндии и Румынии. Услышал я также, что ведено интенсивнее готовиться к проведению крупных общевойсковых учений в приграничных округах и быстрее завершать разработку плана оборонительного строительства».
Прямо, не хочется верить написанному. Вдумайтесь! Сам Сталин «дал указание тщательно следить за перегруппировкой и сосредоточением немецких войск» вблизи наших границ?! Да он же, как нас уверяли и уверяют «умные» люди от исторической науки, и по сей день — нехорошие слова черкал на разведдонесениях. А Лаврентию Павловичу, вообще, дал указание, чтобы тот не верил этим бумажкам о неминуемом нападении Германии, а наоборот, сам убеждал окружающих его военных, обратному — дескать, не раньше, чем сорок второго года Гитлер решится пересечь нашу границу. Внешняя разведка НКВД узнала об этом у Рунщтедта. Помните, высказывания немецкого фельдмаршала из первой главы? Разумеется, тех, кто воспротивится сообщению — сразу за химок и в кутузку.
Да, тот же Мерецков в своих мемуарах напрочь отмежевался от каких-либо разговоров в Генштабе по поводу разведданных. У него и Сталин-то не очень хотел вникать в существо дела. Приведу маленький отрывок из его книги, чтобы не бездоказательно обвинять Кирилла Афанасьевича в искажении действительности. Дело происходило, по описанию автора, в начале января 1941 года по окончанию оперативно-стратегической игры. Мерецков пишет, что «игра прошла чрезвычайно интересно и оказалась очень поучительной ».
Запомнил, небось, Ленинское высказывание: «Учиться, учиться и, еще раз, учиться!». После насыщения военными знаниями, группу интересующихся военными делами генералов, вызвали в Кремль к Сталину.
«Мне было предложено охарактеризовать ход декабрьского сбора высшего комсостава и январской оперативно-стратегической игры. На все отвели 15–20 минут. Когда я дошел до игры, то успел остановиться только на действиях противника, после чего разбор фактически закончился, так как Сталин меня перебил и начал задавать вопросы».
Такая важная игра была между «синими» и «красными», что читателю, думается, очень захотелось бы узнать ее результат, а Сталин взял, да и перебил Мерецкова на самом интересном месте. А, на беду, Кирилл Афанасьевич был очень обидчивым человеком и, даже, через двадцать с лишним лет, не захотел рассказать читателю о действиях «наших», то есть, «красных». Понятно, что держал обиду на Сталина за прерванное сообщение, но хотя бы сказал, чем дело-то, кончилось?
Понятно, что у Хренова Сталин был совсем другой — человек пытливого ума. А у Мерецкова Сталин — невоспитанный, нелюбознательный, да и вообще, малопонимающий в военном деле человек. Даже не интересовался тем, что ему частенько докладывала разведка. Вчитайтесь, что «с болью в сердце» пытается донести до читателя товарищ Мерецков. Понятно, что Сталину было наплевать, чем закончилась игра и кто, в конце концов, победил: «синие» или «красные»? Но что он пытается выведать у Кирилла Афанасьевича, задавая ему вопросы?
«Суть их сводилась к оценке разведывательных сведений о германской армии, полученных за последние месяцы в связи с анализом ее операций в Западной и Северной Европе. Однако мои соображения, основанные на данных о своих войсках и сведениях разведки, не произвели впечатления. Тут истекло отпущенное мне время, и разбор был прерван».
Сталин, по мысли Мерецкова, был или не осведомлен о действиях германской армии за последние месяцы, или слабо понимал суть этих действий, коли попросил вкратце дать им оценку. А так как мы уже знаем, что Кирилл Афанасьевич у себя в Генштабе был в курсе всех разведданных, то он и попытался, как пишет, дать анализ произошедших событий. Но, как видите, его высказывания «не произвели впечатления» — аплодисментов не последовало. А тут еще прозвучал сигнал, извещающий о том, что время на атаку (как в баскетболе) закончилось и у Кирилла Афанасьевича отобрали мяч, то есть, слово. Тяжело, ничего не скажешь. Кремль — это не Генштаб, там свои правила игры. Не дают сказать правду «честному» генералу. А как же тогда наш герой Аркадий Федорович умудрился со своим докладом уложиться всего за десять минут, просто, уму непостижимо.
Опричники Сталина «затыкали рот и выкручивали руки», как выясняется не только Мерецкову.
«Слово пытался взять Н.Ф. Ватутин. Но Николаю Федоровичу его не дали. И. В.Сталин обратился к Народному комиссару обороны.