Л.Вовси. - … Поскольку папа был консультантом Кремлевской больницы, он в какой-то степени соприкасался с довольно высокопоставленной публикой и нашими деятелями.
М.Королева- корреспондент: — Рассказывал когда-нибудь об этом?
Л.Вовси. — Это не полагалось, мы только знали некоторые фамилии, и он особенно не распространялся на эти темы. Но у него были хорошие добрые отношения именно на почве того, что они ему доверяли, и он их лечил.
М.Королева. — А со Сталиным встречался, не говорил об этом?
Л. Вовси- Нет, это я могу сказать твердо, что нет. Лечащим врачом Сталина был профессор Виноградов, и это был папин учитель.
Не совсем понятно, по какому поводу, Любовь Мироновна выразилась «я могу сказать твердо, что нет». То ли не встречался, то ли не говорил? Думаю, о последнем. Действительно, врач должен хранить служебную тайну, тем более, такой врач, который обслуживал правительственные персоны. Почему я настаиваю, что профессор Виноградов брал с собою Вовси? Дело в том, что дочь, Любовь Мироновна написала еще и воспоминания, где приведены, вот какие ее слова:
«Вся медицинская Москва прекрасно знала, что именно профессор Виноградов является личным врачом Сталина и именно в силу этого, а не за свои действительно выдающиеся качества диагноста, целителя и преподавателя, он обычно бывал особо отмечен, награждён и обласкан».
Поэтому без консультантов Виноградову было бы трудно обойтись. А здесь под боком ученик, имя которого было известно всей Москве, т. е. случись со Сталиным какая-либо неприятность, то уж Виноградов и Вовси в обязательном тендеме прибыли бы на дачу к вождю. А как вы, читатель, отнесетесь вот к другому отрывку воспоминаний дочери Вовси, Любови Мироновны из ее изданной книги?
«Летом 1941 года началась Отечественная война. Как раз накануне папа собирался поехать со мной в Латвию, навестить 80-летнего отца, моего дедушку; но по случайному стечению обстоятельств наш отъезд отложился на неделю. И это нас спасло — как стало известно после окончания фашистской оккупации, дедушка был убит сразу, а папин брат с семьей провели более двух лет в гетто и были уничтожены перед приходом Красной Армии».
Папа, Мирон Семенович Вовси, собирался с дочерью выехать в Прибалтику, как раз накануне войны. Почти история с И.Т.Пересыпкиным. Правда, того умышленно пытались спровадить в Прибалтику, а Мирон Семенович собирался поехать руководствуясь личными пожеланиями. Но, согласитесь, какие вдруг случайные обстоятельства могут задержать врача, являющимся консультантом у самого Виноградова, который в свою очередь, есть лечащий врач Сталина? Не находите ли странным совпадение, что М.Вовси пришлось отложить поездку на неделю. Ведь, именно неделю Сталин и отсутствовал в Кремле. Судя по всему, Мирон Семенович показал себя с наилучшей стороны, если почти через месяц после начала войны, 9 августа 1941 года, он был назначен Главным терапевтом Красной Армии. По-моему, это лучшая рекомендация его врачебной деятельности со стороны Верховного главнокомандующего. И дочка подтверждает сказанное.
«Вскоре после начала войны возникла необходимость организации терапевтической помощи раненым и больным военнослужащим. Опыт предыдущих войн, в том числе и финской кампании 1940 года, показывал, что очень велики потери от осложнений после ранений, от обострения хронических заболеваний, обморожений, инфекционных болезней. И тогда, помимо существовавшей должности Главного хирурга Красной Армии, были учреждены должности Главного терапевта и Главного инфекциониста».
Когда у нас Сталин полностью взял в свои руки военное руководство Красной Армией? Исходя из ранее написанного, 19 июля 1941 года. Примерно, совпадает. Разгреб дела после Тимошенко и через три недели озаботился об улучшении медицинского обслуживания бойцов Красной Армии, назначив М.С.Вовси Главным терапевтом.
А после войны, в конце 1952 года появилось это странное «дело врачей». Что характерно, именно «паровозиком» шел по этому делу М.С.Вовси. Незадолго до ареста, он имел беседу со своей дочерью.
«В дни ноябрьских праздников 1952 года я, по установившейся традиции, приехала из Ленинграда в Москву к родителям с трехлетним сыном Боренькой.
На следующий день мой папа, вечно занятой и замученный необходимостью «лечить всю Москву» (как в сердцах говорила мама), вдруг предложил мне пойти погулять. Я с радостью согласилась и мы отправились, оторвавшись от вечно звонившего телефона, по старому привычному Арбату, через Арбатскую площадь, в сторону Кремля, по улице Калинина… Когда мы с папой уже проходили мимо Ленинской библиотеки, как раз напротив Кремлевской больницы, папа сказал мне: «Знаешь, на днях арестован Петр Иванович Егоров. И был очень странный юбилей Владимира Никитича Виноградова». Странность этого юбилея состояла в том, что он прошёл очень тихо, без всяких наград и приветствий…
Я поняла, что папа очень взволнован, так как с обоими этими людьми он был тесно связан и деловыми, и личными отношениями на протяжении многих лет… Но с В.Н.Виноградовым постоянно продолжались встречи на консилиумах, на заседаниях в редколлегиях журналов и, особенно, на собраниях Московского и на съездах Всесоюзного Общества терапевтов.
А с П.И.Егоровым папа сотрудничал во время Великой Отечественной войны. Петр Иванович был Главным Терапевтом Западного, а позднее Ленинградского фронта. А 1943 году он стал заместителем Главного Терапевта Красной Армии, т. е. папиным заместителем и помощником. В 1947 году он стал начальником 4-го Главного Управления Минздрава СССР, к которому принадлежали Кремлевская больница и поликлиника. Большинство участников последовавшей вскоре драмы «дела врачей» 1952-53 гг. в той или иной степени работали в этих учреждениях.
Эти оба папиных сообщения встревожили меня, но всю трагичность последствий я, конечно, не могла оценить. Через несколько дней я поняла, что эта «прогулка» и этот разговор были папиной попыткой предупредить меня и как-то морально подготовить к тому, что неотвратимо надвигалось на нас, и чьё страшное дыхание папа, при своем уме, чуткости и жизненном опыте, не мог не ощущать заранее…»
Вообще, аресты начались раньше и совсем по другому поводу. Это было связано со странной смертью А.А.Жданова и, если копнуть поглубже, А.С.Щербакова. Но, Любовь Мироновна, тактично обошла эту тему.
«Так, в декабре 1951 года был арестован профессор Я.Г.Эттингер, которого папа высоко ценил, часто консультируясь с ним в тяжёлых случаях. Папа, суеверно относившийся к лечению членов своей семьи, не брал на себя, такую «ответственность» и, когда я подростком тяжело заболела, водил меня к Якову Гилярьевичу. Правда, папа всегда с опаской относился к манере Якова Гилярьевича громко пересказывать услышанные им новости из передач всяких «вражеских голосов» и новости, прочитанные им в столь же «опасных» газетах. Эттингер прекрасно владел иностранными языками. Его нисколько не смущало присутствие при этих разговорах окружающих случайных слушателей. Так что его арест в условиях тогдашней жизни был как-то объясним».
Понятно, что его арестовали за громкое звучание голоса, а умер-то, Эттингер в тюрьме от чего? От тоски? Не с кем, видимо, было словом перекинуться, так что ли? Но, дочь Вовси, тактично промолчала и не стала развивать и эту тему.
Хотелось, однако, заострить по ходу исследования о «деле врачей» одну особенность лечащей врачебной братии. Почему-то им очень хорошо удавалось лечить посторонних людей, но, как правило, в отношении близких и своего собственного здоровья, как видно из прочитанного выше, они бывали порой по-детски беспомощны и доверчивы. Наверное, это присуще всем московским медицинским «светилам». К этому мы вернемся чуть ниже. Говорят, что Сталин не доверял врачам. Наверное, у него были на то основания. Видимо, каждый умный человек, должен знать и понимать, как функционирует его организм. Сталина, с какой стороны на него не посмотреть, к глупцам не отнесешь. Отсюда и малая потребность во врачах, если сам человек понимает, что может навредить его здоровью. Конечно, есть моменты, когда без врачебной помощи не обойтись. Но, это, как правило, крайние меры, как в данном случае, автокатастрофа.