«Правду, полную и документированную, о старшем лейтенанте Леониде Никитиче Хрущёве никто и никогда не узнает, так как его папаша в 1953 и 1954 годах, получив(?) доступ к архивам, провёл их чистку и изъял из личного дела сына протоколы допросов в немецком плену и другие компрометирующие Леонида документы. Об этом говорят авторы публикаций о сыне Хрущёва, в частности, Николай Над, которого интересует: «Почему из «личного дела» его сына так внаглую выдраны страницы, касающиеся тех военных лет, когда в судьбе его Лёньки появились вопросы? А взамен, хотя и наспех, но уверенно выдранных (от которых, правда, остались клочки) через 10–15 лет после войны вдруг возникли новые, датированные уже 60-ми… Выходит, в нём было что-то такое, что не давало Хрущёву покоя до конца жизни».
Однако, как всегда бывает в подобных случаях, версий — хоть отбавляй! Одна из них представляется наиболее правдоподобной. Это версия генерал-майора КГБ в отставке, прослужившего в контрразведке 37 лет, участника Великой Отечественной войны Вадима Удилова, написавшего книгу «За что Хрущёв отомстил Сталину», фрагмент которой был опубликован в «Независимой газете» 17 февраля 1998 года. А уже 4 апреля того же года та же газета публикует материал, полученный из США от внучки Леонида Хрущёва, — Нины Хрущёвой «За что сталинисты мстят Хрущёву?» Но доводы, которые приводила из-за океана 27- летняя выпускница Принстонского университета, были малоубедительны и не опровергали версию осведомлённого бывшего старшего офицера госбезопасности.
Речь идёт о том, что Леонид Хрущёв в начале 1941 года совершил уголовное преступление на почве злоупотребления алкоголем, он должен был предстать перед судом, но благодаря отцу избежал не только наказания, но и суда. Вторым преступлением Леонида Хрущёва было убийство сослуживца во время попойки, после чего, по свидетельству Степана Микояна, который дружил с Леонидом, его судили и дали восемь лет с отбытием на фронте».
Остановимся на время с чтением данной публикации. Те же события, но в изложении автора Н.Добрюхи представлены «Аргументами и фактами» в 2007 году и смотрятся немного по-другому. Из двух уголовных дел уже получается, как бы, одно. Каким образом оказался причастным ко второму событию Степан Микоян, один из сыновей Анастаса Ивановича, приходится только догадываться. Не стоит удивляться этому в отношении данных семейств Микоянов и Хрущевых. По делу «волчат» так накручено, Агата Кристи, в подметки не годится. Итак, новая версия случившегося в изложении упомянутого автора Н.Добрюхи.
«Точную дату случившегося в Куйбышеве назвать мне никто не смог. Всё-таки столько лет прошло! Но то, что это действительно было, утверждают два известных в Москве человека. Первый, от кого я это услышал, — Герой Советского Союза лётчик Степан Анастасович Микоян. Именно он посоветовал мне разыскать артистку Большого театра Валентину Филипповну Петрову, которая, по его словам, об этой истории расскажет точнее и больше — ибо она находилась, что называется, рядом с местом событий… Однако начну с рассказа, который я получил из рук самого Степана Микояна.
«В Куйбышеве я ходил на процедуры в поликлинику, где познакомился с двумя старшими лейтенантами, тоже проходившими амбулаторное лечение после ранения: Рубеном Ибаррури, сыном вождя испанской компартии знаменитой Долорес, и Леонидом Хрущёвым…
Вот так живешь, живешь в Москве и не знаешь, что у приятеля отца — Хрущева, есть взрослый сын Леонид. Спасибо войне, что свела и познакомила в Куйбышеве, а то бы никогда в жизни и не встретились бы. Описываемые события, скорее всего, произошли до августа 1942 года, так как Рубен Ибаррури, погиб 3 сентября под Сталинградом. Испанский юноша отдал свою жизнь за нашу Родину, а наш герой из Кремлевской элиты что-то не поспешил за ним на фронт, чтобы продолжить дружбу в боевых условиях, пока в дело не вмешался отец.
«Леонид Хрущёв был хороший, добрый товарищ. Мы с ним провели, встречаясь почти ежедневно, около трёх месяцев. К сожалению, он любил выпить. В Куйбышеве, в гостинице, жил в это время командированный на какое-то предприятие его товарищ, имевший «блат» на ликёро-водочном заводе. Они покупали там напитки в расчёте на неделю и частенько распивали их в гостиничном номере. Я, хотя почти не пил, часто бывал там. Бывали там и другие гости, в том числе и девушки. Леонид, даже изрядно выпив, никогда не буянил, он становился ещё более добродушным и скоро засыпал.
Мы познакомились и подружились тогда с двумя молодыми танцовщицами из Большого театра, который был там в эвакуации, — с Валей Петровой и Лизой Остроградской…
Когда меня уже в Куйбышеве не было, там произошла трагедия, о которой я узнал от одного приятеля Леонида, приехавшего в Москву, а потом рассказ подтвердила и Валя Петрова…»
Что же это за «товарищ» Микояна, который приехал в Москву из Куйбышева? Не тот ли, у которого был «блат» на ликеро-водочном заводе? Потом, очень трудно понять, что именно подтвердила Валя Петрова, потому что ее рассказ смахивает, вроде, как бы на другую историю? Получается, прямо таки еще один «Каменный мост», правда с одним трупом. Но закончим читать версию Степана Микояна плюс то, что поведал ему приятель из Куйбышева.
«По его рассказу, однажды в компании оказался какой-то моряк с фронта. Когда все были сильно «под градусом», в разговоре кто-то сказал, что Леонид — очень меткий стрелок. На спор моряк предложил Леониду сбить выстрелом из пистолета бутылку с его головы. Леонид долго отказывался, но потом всё-таки выстрелил и отбил у бутылки горлышко. Моряк счёл это недостаточным, сказал, что надо попасть в саму бутылку. Леонид снова выстрелил и попал моряку в голову. Его осудили на восемь лет с отбытием на фронте (это тогда практиковалось в отношении осуждённых лётчиков). Он не долечив ногу, уехал на фронт, добившись переучивания на истребитель Як-7Б. Когда он был проездом в Москве, мы с ним встретились, но об этой истории я ещё не знал, а он мне ничего не сказал».
Не находите, что получается, какой-то осовремененный пересказ сюжетов повестей из русской классической литературы со стрельбой по мишеням из живых людей? Почему могла взбрести в голову, пусть и хмельного моряка, мысль, что горлышко от бутылки, не есть сама бутылка? Тем более что попасть в горлышко, значительно труднее, чем в саму бутылку. Занятнее выглядело бы, если Леня первый раз попал бы в пробку, которой была бы заткнута бутылка. Это было бы все же более весомой причиной для «моряка», при повторной стрельбе. А так, все это как-то затеняет событие и невольно обеляет Леонида Хрущева. По рассказу выходит, что «моряк» сам настоял на повторном выстреле? Какие могут быть в таком случае претензии к нашему «герою»? Также не ясны обстоятельства, в силу чего, «моряк» оказался на фронте, а не на море? И что побудило его добровольно согласиться исполнять роль сына Вильгельма Телля? Но, в данной истории получается, что Степан Микоян распивал-распивал с Леонидом Хрущевым «блатное» спиртное, а как дошло дело до стрельбы — вдруг, оказался в столице нашей Родины Москве и говорит, что Валя Петрова, дескать, лучше его эту историю знает. А сам Леонид Хрущев, наверное, как набрал в рот хмельного в Куйбышеве, так с полным ртом и ходил, в дальнейшем, по Москве? Иначе, почему не поделился с собутыльником своим горем? Пришлось Степану «пытать» постороннего человека, чтоб узнать о Куйбышевских «новостях». У Николая Добрюхи тоже возникли сомнения по данной истории, но, несколько по другому поводу.
«Забегая вперёд, скажу, что мои знакомые из прокурорской среды слова о «восьми годах с отбытием на фронте» сочли крайне сомнительными — дескать, в военную пору за подобный дебош с кровавым исходом виновному точно присудили бы «вышку». И смягчение приговора вряд ли могло произойти без вмешательства первых лиц государства. Собственно, это подтверждают и другие свидетели…»
Теперь та же история, но в изложении другого лица. Почему-то эта история рассказанная Валей Петровой, не убеждает меня в своей правдивости. Понятное дело, что столько лет прошло после войны? Потом на память налегли отпечатки послевоенных политических событий, что тоже, согласитесь, деформирует сознание, не так ли?