Хотя в настоящее время роли колдунов и знахарей в народном сознании нередко смешиваются,[7] но, по первоначальному смыслу и значению слов, меэвду ними существует громадная разница: колдуны действуют с помощью дьявольской силы, знахари же — это «знатки», знающие люди, и роль их, в подавляющем большинстве случаев, чисто лечебная.
По стародавнему сказанию, первый знахарь первоначально обладал знанием только одних «добрых» трав, посеянных Богом на пользу человеку Знахарь этот различал шелест и говор трав, был наделен способностью слышать шепот матери-земли, и все тайны природы были для него открыты. Он жил, как праведник, счастливый и своим волшебным знанием, и тем добром, которое он приносил людям. Но, сделавшись стариком, под влиянием соблазнов дьявола, захотел вернуть себе молодость и тогда-то узнал «злые» травы. Узнав их, стал оказывать не одну помогу людям, но творить и пагубу. Таким-то образом пошли по белу свету знахари, передавая от поколения в поколение те чудесные знания и «вещие» слова, которыми владел первый знахарь на Руси.
Именно знахари могли спасти человека от порчи, дав ему амулет — оберег в виде какого-нибудь предмета или корня растения, который предписывалось всегда носить с собой.
Так, в качестве оберега использовали веточки бузины, кустарника, который, как считалось, не только продлевает жизнь, но и дарует способность угадывать будущее. Но бузину относили также и к нечистым растениям. Она знаменовала собой несчастье и смерть, что соответствует дуалистическому характеру мифологических воззрений.
Другим, не менее сильным оберегом была рябина, которая обладала силой защищать от несчастий и бед, недаром ее всегда сажали в палисадниках перед домом. Она защищала от сглаза. Ветка рябины помогала найти путь к дому из леса, а если положить ее возле себя ночью в лесу, то леший к такому человеку подступиться не сможет.
|
|
Девушки в красных сарафанах 25 мая (нового стиля) приходили к рябине и просили ее уберечь дома от пожаров, поскольку считалось, что если в этот день утро «в красном кафтане» (ясная заря), то летом будет много пожаров.
Для защиты поля от порчи рекомендовалось сделать из рябины посошок и обойти вокруг нивы. И «ржа того жита не съест».
Если воткнуть в дверь дома рябиновые ветки, то колдуны и ведьмы войти в него не смогут. А если положить в карманы рябиновые листья да ягоды, то и порча никакая не страшна.
Иногда в роли амулетов выступали травы. Пучки трав развешивали в доме, над порогом, на стенах, для защиты не только от болезней, но и от огня, молнии, непогоды (зверобой, к примеру, отгонял тучи с градом), вешали в скотном сарае, клали в колыбель младенцу и себе под изголовье, носили на шее в ладанке.
Амулеты и «магические предметы», имеющие характер амулетов, известны всем архаическим культурам. Наделение некоторых материальных предметов, включая мощи святых и предметы религиозного культа, особыми свойствами, а именно способностью, как считают их почитатели, к самостоятельным действиям этнографы объясняют свойственной этим культурам принципиальной двойственностью вещей, функционирующих то как обычные вещи, то как знаки. Такими вещами — знаками с максимальным «семиотическим статусом», по определению А К. Байбурина, — и являются амулеты, предназначение которых заключается в том, чтобы предохранять своих владельцев от болезней, вредоносного колдовства и оружия врагов, словом, от любых жизненных невзгод, а также обеспечивать им удачу во всех делах.
|
|
Амулеты носили не только на шее, но и привязанными к поясу, к руке, к ноге, к голове.
«Для амулета, как и всякого ритуального предмета с пространным символическим значением, — пишет Ю. Е. Арнаутова, — важную роль играют не только его форма и нанесенные на нем знаки, но и материал, из которого его изготовили, символика цвета, числа. Три листика подорожника, перевязанные красной нитью, носили, например, на шее, чтобы предохранить себя от головной боли, а для избавления от нее надевали на голову магические (льняные) повязки или железные обручи (лат. capitis ligaturae), возможно, с какими-нибудь знаками на них; чтобы предохранить себя от наговоров, в мешочек зашивали три камешка из желудка ласточки и т. п. Число три, нить красного Цвета, камешки, найденные в необычном месте, редкий некогда металл — как видим, то, что в первую очередь отличает фетиш от других предметов и наделяет его особым значением, это его уникальность.
Когда-то, еще в эпоху неолита, редкому тогда железу, вероятно, приписывались магические апотропеические свойства, оно отгоняло всякую нечисть и беды, но кто помнил об этом по прошествии стольких веков?
Объяснение обряда было давно утеряно, но принцип выбора материала амулета сохранился: материал должен входить в ту часть универсальной классификации окружающих человека явлений, которая соотносится с парадигмой положительных значений. Последняя, в свою очередь, является результатом диалога человека с природой и продолжением исходной классификации, заданной мифом и ритуалом творения. Поэтому, например, в целительной магии используется живое дерево, молодые побеги, а во вредоносной — мертвое, сухое… Олений рог символизировал жизненную, вегетативную силу, медвежьи зубы — физическую силу у мужчин или плодородие у женщин.
|
|
Еще П. Г. Богатырев заметил, что в народной обрядовой практике существуют предметы, которые, по поверью, изначально обладают «независимой» магической силой, «исходящей» из их материала — вода, чеснок, хлеб, железо, или обусловленной их формой, цветом[8]
Как и в случае с травами, эта «независимая» магическая сила не всегда приписывается предмету потому, что он употребляется при мотивированном магическом действии, скорее наоборот, сначала предмет награждается этой силой, а затем уже пытаются ее объяснить. Обычно такие объяснения, как заметил еще К. Леви-Строс, почти всегда вторичны и представляют собой подведение рациональной основы под бессознательные коллективные представления[9] В современных исследованиях эта «независимая» магическая сила обычно трактуется как семантика или символика вещей, и в этом случае она утрачивает свой мистический, сверхъестественный характер, а объясняется действием сложных семантических механизмов[10]
Логика символического значения такова, что действие или предмет имеют его сами по себе, иными словами, наделяются им «автоматически», причем сами носители культуры — изготовители амулетов — об этом, разумеется, вряд ли задумываются.
С другой стороны, многие предметы, имеющие характер амулетов или снадобий, нуждаются в том, чтобы скрытая в них, по мнению носителей культуры, магическая сила была высвобождена или, если предметы таковой силой не обладают, необходимо вложить их в нее, что и происходит в процессе соответствующих ритуалов. Для этого, например, амулеты, травы, оружие и т. п. «наговаривают», то есть читают над ними соответствующие заклинания».
Во многих местах большой славой от порчи, в особенности при повальных болезнях, когда порчу пускают по ветру, пользуются лук, соль, чеснок и редька. Русский народ верил, что соль и редька имеют способность выедать все слова, написанные на бумаге, а запаха лука и чеснока будто бы не любит нечистая сила. Носили чеснок и лук в таких случаях обыкновенно на нательном кресте.
Противостоять чародеям и их чарам при помощи амулетов и заговоров могли знахари. Обереги знахари делали в виде наузов, узлов, навязок, а потому получили прозвище «наузников» и «узольников». Наузы представляли собой различные «привязки», надеваемые на шею.
Как мы уже знаем, колдуны и ведьмы из ненависти или злобы к заболевшему, по просьбе других, за деньги, а то и просто так могли причинять самые разнообразные болезни: вогнать в человека бесов, произвести сумасшествие и кликушество, нагнать «вопль», отнять силу, иссушить до кости, вызвать икоту, тоску, параличи, родимчик, падучую болезнь и половое бессилие.
Они же иногда являлись виновниками эпидемий и лихорадки, вызывали пьянство у мужчин, производили «затворение кровей» у женщин, отнимали у них молоко и напускали «безвременное» (неправильная менструация).
Колдуны могли также наводить на человека глухоту, куриную слепоту и отнимать аппетит.
Иногда они производили совершенно непонятные болезни: напускали на мужчин «бабью муку», «надевали хомут»[11] и даже ухитрялись проделывать, преимущественно над бабами, такие непостижимые вещи, что у них, без всякой видимой причины, начинало пучить живот. Но чаще всего колдуны славились тем, что они могли присаживать килы[12]
Все это — различные виды порчи, которую насылают ведьмы и колдуны.
Порча, в виде той или другой из этих болезней, бывает, по мнению народа, двоякая: временная, на несколько лет, от которой можно и выздороветь, или же навеки, до смерти — такая порча неизлечима.
Но и в случаях излечимой порчи ничего не мог сделать ни земский врач, ни фельдшер: «порченых» мог вылечить только знахарь или колдун, но не тот, который испортил, а другой, часто более сильный. Только они, нашептывая и «пытая от кил», могли снять и килу, и всякий другой «насад».
Порча, по мнению русского народа, чаще всего пускается по ветру, по воде, примешивается к пище и питью, а иногда достигается и путем заклинаний. Таким образом, одна из них имеет случайный характер и является более общей, другая же — индивидуальной: порча в виде заклятия и данная в пище и питье неизменно входит в того, кому «дано», а пущенная по ветру и по воде — на кого попадет. Вероятно, на основании такой случайности про порченых и говорили иногда, что они «вбрели».
«Идешь себе, — объясняли крестьяне такой случайный вид порчи, — и вдруг тебе лицо раздует, во какое».
«Колдун зайдет на ветер, — старались объяснить порчу другие, — так, чтобы ты стоял под ветром, и пустит на тебя ее с этим ветром».
«Увидит колдун проходящего мужика, дунет на него — и готово», — еще проще поясняли такую порчу третьи.
При посредстве одного из таких удивительных способов присаживается и кила.
«На вечерней заре выходит колдун на перекресток, делает из теплого навоза крест, обводит его крутом чертой и посыпает каким-то порошком, что-то нашептывая. Оставшуюся часть порошка кидает по ветру, и если хотя одна крупинка этого порошка попадает на человека, то у него через три дня непременно появится кила»[13]
Иногда порчу напускали по воде, но часто крестьяне были даже не в состоянии объяснить, как это делалось. «Заметит колдун, — говорил про такую порчу мужик, — что ты хочешь, примером, купаться, и пустит это свое колдовство по воде».
Несколько более «понятной» является индивидуальная порча. Здесь снадобья и напитки подмешивались к хлебу, кушаньям, квасу, пиву, водке, чаю.
Славой производить порчу пользовались в русском народе большие белые черви, которые заводятся в бочке из-под вина. Достав червей и подойдя к кабаку, пускали их ползти по земле. Тот червяк, который поползет к кабаку, и есть обладатель вредоносных свойств. Стоит его взять, высушить, перетереть в порошок, подсыпать кому-нибудь в кушанье или питье — и человек этот будет пить запоем. Подобными же свойствами обладает и земляной паук. Если его, поймав, высушить и, превратив в порошок, запечь в хлеб и дать кому-нибудь поесть, то тот в три года исчахнет.
Народная фантазия питалась многочисленными и самыми разнообразными рассказами, где такая порча и способы ее получения изображались во всевозможных видах. В одном случае рассказывали, как женщину испортили на лапше и как она, поев лапши, сейчас же «стала кричать на голоса», то есть стала кликушей, а другую, которой знахарка дала съесть вареное яйцо, «сейчас же стало свертывать в клубок, и какая-то невидимая сила начала поднимать ее так легко вверх, как мячик резиновый подпрыгивает».
«В квасу дали, родимый, — простодушно объясняла больная свою болезнь, — так и услышала, как по животу пошло, а перекреститься-то, как стала пить, и не перекрестилась: вот ён, супостат-то, и вошел в нутро».
«Прихожу к бабке, — рассказывала другая женщина, — она как поглядела в воду, так все и узнала, у тебя, говорит, несчастье случилось, ты сама больна, да и муж твой нездоров: вам «поддали» в еде. А перед этим у нас кто-то проткнул кашу в чугуне, должно, соседка по сердцам подделала. Мы всю эту кашу с хозяином и поели. На него напала тоска, хоть со двора долой иди, ничего не мило, а меня лихорадка затрепала совсем».
В случае невозможности испортить человека на пище и питье колдуны, по мнению крестьян, ухитрялись «наколдовать у одежи».
«Измучила меня лихоманка совсем, — жаловалась земскому врачу женщина, — с тех пор, как у меня вырезали крест на шубе. Трепет каждый день, да и все. Была и у фельдшера, и у доктора, никакой помочи нет».
«А рубахи у них с мужем разрезали и подушку, вот и заболела, — крайне просто объясняла баба источник происхождения болезни у другой больной. — Вырезано, значит, было с умыслом: она в те ж поры и заболела. А сделать то мог только недобрый человек — сноха девернина, злющая-презлющая баба… И бабка так рассказывала — над ими исделано, говорит: ему-то немного попало, ну а ей, значит, вовсю».
Существуют и многие другие способы порчи. С этой целью бросаются на дороге различные заговоренные предметы: стоит поднять такой предмет — и человекуже испорчен. Верили также, что колдуны кидают под ноги намеченного человека какие-то небольшие шарики, скатанные из овечьей шерсти, с примесью кошачьих и человеческих волос. Могли ведьмы навести порчу, и замазав в печную трубу волосы намеченной жертвы или зашив их с перьями птиц в подушки, а также подкидывая в печь, подкладывая под стену в хате или зарывая под ворота.
Излечить от порчи можно было заговорами, и в русском народе их бытовало великое множество, вот только произнести их правильно мог не всякий, а только знахарь. О знахарях-шептунах мы будем рассказывать в посвященной им главе, а здесь приведем лишь один из многих заговоров против порчи:
«Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас, аминь. Стану я, раб Божий (имярек), благословясь, пойду перекрестясь из избы во двери, из двора в ворота, в чистое поле, в восточную сторону, под красное солнце, под млад месяц, под частыя звезды, под утреннюю зарю; взойду я на святую Сионскую гору, на святой Сионской горе Латырь камень; на Латыре камне стоит соборная апостольская церковь, в церкве соборной злат престол, на золоте престоле Михаил архангел туги луки натягает, живущия стрелы направляет, вышибает, выбивает из раба Божия (имярек) все притчища и урочища, худобища и меречища, щепоты и ломоты, натужища из белого тела, из горячей крови, из осьми жил, из осьми суставов, из осьми недугов, родимыя, напущенныя от мужика, от волхуна, от кария, от чорныя, от черешныя, от бабы самокрутки, от девки простоволоски, от еретиков, от клеветников, от еретниц, от клеветниц, от чистых и от нечистых, от женатых и неженатых, от глухих, от слепых, от красных, от черных, от всякого роду Русских и не Русских, от семидесяти языков. Святый Христов Михаиле вышибает, выбивает живучею стрелой из раба Божия (имярек), из мягких губ, из белых зуб, из белыя груди, из ретивого сердца, из черныя печени, из горячей крови грыжныя жолуничища и отравища разсыпныя, напускныя, родимыя, от пития, от ествы, от вихоря, от ветру, от своих дум нечистых. Как зоря Амтимария исходила и потухала, тако же в раба Божия (имярек) всякие недуги напущенные и родимые исходили бы и потухали; как из булату, из синева укладу огнь каменем выбивает, так же бы из раба Божия (имярек) все недуги и порчи вышибало и выбивало бы; как щука-белуга с моря пену хватает и пожирает, тако же бы с раба Божия (имярек) все недужища, щепотища и ломотища, родимые и напускные, пожирало и поедало; как Латырю каменю из синева моря не выплавывать, тако же в раба Божия (имярек) всякой скорби не бывать, в осьми суставах не бывати и не болети. Запру я этот заговор тридевяти-тремя замками, тридевяти-тремя ключами, во имя Отца и Сына и Святого Духа и ныне, и присно, и во веки веков, аминь».
Одним из видом порчи считалась в русском народе икота. Ее именовали еще напускной болезнью. Причиной икоты был заговор колдуна или злого духа. Одной из разновидностей икоты была «немуха», лишающая человека дара речи. От нее лечили знахари особым заговором:
«Во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь. Стану я, раб Божий (имярек), благословясь, умоюсь медовой росой, солнышком зноем обсушусь, помолюсь Царю Небесному, Матери Пресвятой Богородице: Христа породила и во пелены пеленала, от Жидов сохраняла и соблюдала; так же меня, раба Божия (имярек), закрой и защити шелковыми пеленами, шелковыми поясами, своим Святым Духом от злого от колдуна, от колдуньи и от всякого зла лиха человека, от злыя крови, от злыя думы, от злого помышления. Еще покорюсь я, раб Божий (имярек), Илие пророку: свет ты, Илья пророк, огненна карета и огненна колесница, туго ты тянешь, метко стреляешь, врага и супостата убиваешь и огнем опаляешь, чтобы меня, раба Божия (имярек), не испорчивать, не наколдовывать ни колдунье, ни злому и лихому человеку, ни злой крови и думе злой, помышлению, встречному и постижному, и на питие и на еже в пиру, в беседе, во всякой смертной потехе. Еще покорюсь и помолюсь Спасу сохранителю: и ты соблюди, спаси, всемилостивый Никола Можайский, Изосим и Савватий Соловецкие чудотворцы, Тихон преподобный. Иоанн Креститель, Иоанн друг, Иоанн зачатие Христово, Иоанн Златоуст, Иоанн Постник и вся сила небесная, поставьте железный тын около меня, раба Божия (имярек), от земли и до небеси, от веку и до веку, чтобы меня, раба Божия (имярек), не испорчивать, не исколдовывать, не взглядывать и не видеть, и не слышать при пиру, при беседе, во всякой потехе и во веки по веки, отныне и до веку, аминь, аминь, аминь, во веки аминь».
Кроме того, крестьяне считали, что если от икоты больной умрет, то болезнь не исчезнет вместе с ним, а перейдет на кого-то из родных или близких покойного, не в добрый час помянувшего черта в присутствии умирающего.
Если человек икнул, следует сказать: «Добром — так вспомни, а злом — так полно!» Чтобы прекратить икоту, надо трижды прочитать «Богородицу».
Согласно старинным лечебникам, еще одним видом порчи была куриная слепота — именуемая в медицине ночной слепотой (Hemeralopium). Эту болезнь колдуны напускали, как верили в деревнях, соскабливая грязь с ножа, которым зарезали старую курицу, и, заговорив ее на определенного человека, пускали по ветру. Для излечения куриной слепоты смотрели в дырочку доски, где выпал сучок, или сидели над паром вареной печени и ели ее.
Порча, наводимая ведьмаками, по мнению русского народа, — часто не что иное, как посланный ими бес. Очень часто встречаются в записях этнографов рассказы о вхождении такого «беса порчи» в человека и его пребывании в нем в виде тех или других животных.
«Как стала матушка кончаться, — рассказывала про один такой случай крестьянка Мещовского уезда Калужской губернии, — раздуло в животе у ней, незнамо как, глаза выкатились, стали большие, большие. Поднялась рвота — черная-пречерная, и выблевала она червяка черного, лохматого, с четверть длины и в палец толщиной. Не успели мы опомниться, а он уполз под печку, и матушка кончилась. Это бес-то, который сидел в ней и мучил, и вышел червяком. Оттого покойница при жизни не могла стоять в церкви, не подходила сама к священнику, и причащать ее подводили насильно: это бесу-то не любо было».
«Моего мужа, — рассказывала одна вдова земскому врачу, — испортила невестка. Когда он собрался ехать к венцу, она выхватила помело из-под печки, выскочила на улицу, бросила его под поезд и крикнула: «Штоб вам ни пути, ни дороги, черт под ноги!»
С тех пор и заболел, и вскорости же помер. Перед смертью он стал кричать по-телячьи, все харкать и говорил, что что-то в глотку ему подступает, почес душит. Раз мы собирались завтракать, а он захотел приподняться и облегнулся об стол. Чтобы помягче было, я ему под руки завеску подложила и только что отошла в сторону, он как харкнет на всю избу и выхаркнул лягушку. Все видели, лягушка, как ошметок, большая, ускакнула под печку и пропала. После того он положил голову на стол, раз дохнул и помер».
«Меня с хозяйкой, — говорил больной из Орловской губернии, — в свадьбу испортили: бабка тогда узнала, что на вине нам сделано было. Сперва на меня тоска навалилась, бывало, до того проймет, что прошу мать зарезать меня, а пуще тоски боль в брюхе меня доймала, особливо на полном месяце. Известно, что нечистая сила ежели есть в человеке, то на исходе месяца и она исходит, а на молоду да на полном месяце и нечистая сила прибывает в человеке и пуще начинает мучить. У меня в брюхе жила нечистая сила мышью: как зачнет, бывало, она ползать там по кишкам, живот и станет дуться, того гляди, лопнет. Я уж и гашник, и пояс распущу, да без памяти по избе катаюсь. А тоска во какая бывала: чисто перед смертью. А как зачнет к глотке подползать, так и чую, как в шерсти ворочается, тут во, — показывал рассказчик на горло. — Кабы не один человек, давно бы меня эта нечисть доконала. Присоветовал он мне коренья пить, от порчи девять их, а самый главный Адамова голова прозывается, потому что он прям, как голова человечья, и образину имеет такую, даже борода есть. Этот корень надыть было напослед всего пить, и дюже тяжело мне сделалось: ни пить, ни есть, а гадина в брюхе еще злее лазить стала. Мать и жена так и думали, что я кончаюсь, и за попом послали, причастить меня. Тут с обеда зачал я блевать и как раз, как попу приехать, еще пуще натошновал и выблевал мышь, мышь как есть, в шерсти, и сразу мне легостно стало».
Любопытны те виды порчи, которые вызываются при посредстве так называемых заломов и вынимания следа.
Залом — это завязанный в узел и предварительно запутанный или закрученный пучок колосьев какого-либо еще несжатого хлеба, чаще всего ржи. Иногда он обвязывается лошадиными или женскими волосами, обсыпается углем, золой из печи, землей с кладбища.
Вот как, по рассказам одного крестьянина, производила заломы знахарка из села Ильинского Новоладожского уезда Санкт-Петербургской губернии:
«На вечерней заре она приходит в поле, выбирает нужную ей полосу, становится лицом на запад, наклоняет, с заклинаниями, пучок колосьев к земле, закручивает, перевязывает суровой ниткой и посыпает его взятой с могилы самоубийцы землей. Чтобы молитвы и благочестие семьи, которой принадлежит полоса, не ослабили силы заклинаний, она становится ногами на образ, обращенный лицом вверх».
Русский народ верил, что всякий, кто срежет такой залом, скоро умрет или получит лихую и продолжительную болезнь: у него отнимаются ноги или сохнет рука. От залома же часто появляются особенные раны, в которых заводится тонкий узкий червяк в виде волоса. Этот червяк имеет способность постоянно разъедать рану, не давая ей поджить.
Порча с места залома сообщается всей заломной полосе. Вот почему хлеба с таких полос крестьяне не ели, а продавали его. Для нейтрализации силы заломов обыкновенно приглашался знахарь,[14] а иногда священник, служился молебен и «поднимались» иконы. Эта вера в существование заломов и их отдельных видов иногда была удивительно непоколебимой и сильной.
Другой таинственный и загадочный способ производить порчу заключается в вынимании следа.
«Идешь ты утром, разувши, а твои следы видны на земле. Колдун возьмет да и вынет этот след: вот и испорчен человек», — говорили в народе. Над землей, вынутой из очертаний следа, производились определенные операции, и испорченный таким способом человек обыкновенно сох или заболевал водянкой.
Тот колдун, который причинил порчу, снять ее уже не в силах. Надо искать другого колдуна, хотя бы и «слабенького». И наоборот: если свой колдун успел обезопасить от всяких чар, то чужой уж ничего плохого не сделает.
Именно поэтому всегда старались пригласить колдуна на свадьбу, чтобы обезопасить всю семью и гостей от свадебной порчи.
Колдун на свадьбе
Особенно часто портили молодых. В виде предохранительной меры против такой порчи существовал обычай подпоясывать жениха сетями и обкалывать подол платья невесты иголками и булавками. В некоторых местах молодых провожал из церкви до дому священник с крестом в руке, причем молодые шли в венцах.
Но распорядителем на свадьбе по сути дела становился колдун.
Его необходимо было встретить со всеми возможными почестями еще в дверях[15] избы и непременно с чаркой водки. Вторую чарку чародей просил сам и только затем приступал к осмотру дома и двора. Он брал из рук хозяина хлеб и разламывал его на кусочки, посыпал их крупной солью и разбрасывал по всей усадьбе. Плюнув три раза на восток, он входил в избу, осматривал весь дом, дул и плевал в углы, а затем в одном из них сыпал рожь, в другом — траву, а в остальных двух — золу: рожь и золу — против порчи, а траву — на здоровье молодых. Обязательно осматривал чародей и печь — нет ли там опасного порошка на загнетке с углями, потому что, по рассказам крестьян, бывали случаи, когда от смрада и зловония этих зелий у всех гостей и молодых кружилась голова, и поезжане даже покидали избу, а свадьбу приходилось откладывать.
Затем колдун вновь выходил во двор и смотрел, нет ли под хомутом у предназначенных в свадебный поезд лошадей репьев, а затем обводил их трижды вокруг двора.
Вернувшись в дом, чародей обсыпал молодых рожью и заставлял перейти через разостланный под ноги черный полушубок.
Колдун отправлялся в церковь вместе со всеми и на каждом перекрестке и под каждыми воротами (которые считаются самым опасным местом по дороге к венчанию) произносил заговоры и заклинания.
Обратно из церкви домой, по приказу колдуна, возвращались другой дорогой.
С. Максимов приводит рассказы крестьян о том, как целые свадебные поезда лихие люди оборачивали в волков, о том, как один неприглашенный колдун высунул в окно своей избушки голову и крикнул ехавшей мимо свадьбе: «Дорога в лес!» — а колдун приглашенный успел ответить: «Дорога в поле!» — и у неприглашенного чародея выросли на голове такие рога, что он не мог высвободить головы из окна, и спас его на обратном пути из церкви соперник, сняв чары.
Когда молодые после венчания возвращались в дом жениха, знахарь-чародей забегал вперед и клал на пороге избы прикрыш-траву (горец). Знавшая об этом невеста перепрыгивала через ядовитую траву — и наговоренные беды обрушивались на того, кто насылал порчу. А вот если, паче чаяния, молодая наступала на горец, то беды и несчастья обрушивались на нее и ее семью.
Порча молодых производилась, большей частью, во время свадебного столованья, на различных кушаньях и напитках, но существовали для этой цели и некоторые специальные приемы.
Можно было испортить молодого и сделать его неспособным к отправлению супружеских обязанностей, воткнув булавку в то место, где он, выйдя во двор, в первую брачную ночь справит свою естественную надобность.
Павел Якушкин, известный фольклорист, писал о порче жениха следующее:
«Деревенские колдуны по злобе или по другим каким причинам делают у молодого impotentiam veris. Я слышал, что недалеко от Сабурова в Малоархангельском уезде живет такой колдун. Я его призвал к себе и торговал у него этот секрет; он сперва не хотел мне его открыть, но, наконец, когда выпил водки и увидел деньги, открыл мне всю подноготную. Эту болезнь делают двояким образом.
Берут нитку из покрывала мертвеца, влагают ее в иглу, которую и вдевают в подол рубашки известной женщины: пока эта игла не вынута, то мужчине ничего нельзя с нею сделать; ежели же ее найдут, то не вынимают, а раздирают рубашку, а лоскутья жгут.
При восходе солнечном отрезывают от церковного колокола конец веревки, берут часть этого конца, завязывают три узла при следующем заговоре: «Как висит колокол, так виси у раба NN сором на рабу NN отныне до веку. Аминь» После этого заклинания кладут эту веревку под порог или на то место, где должен пройти тот человек, которому это делают.
Вместо веревки лучше брать часть мохра от церковного паникадила, на одной нитке которой завязывают три узла при следующем заговоре: «Как висит мохор, так виси у раба NN сором на рабу NN отныне до веку. Аминь». Нитку эту кладут под порог.
Делать эту болезнь легко, а лечить и того легче. Надо на утренней заре сходить за водой на колодезь самому больному и на возвратном пути не оглядываться и не останавливаться, что бы ни почудилось. Потом эту воду выливают в складни, и больной переливает воду через тележную ось из одного складня в другой. Между тем колдун читает три раза: «Как стоит стержень, так стой у раба NN сором на рабу NN отныне до веку. Аминь» После этого воду должно вылить на восточную сторону какого-нибудь строения, и болезнь должна непременно пройти».
Рассказывают, что в одном случае невеста едва не была испорчена тем, что какой-то худой человек бросил на нее дубовый листок. Она спаслась только тем, что этот листок вовремя сняла ее сестра. Зато у последней заболела рука и через некоторое время она умерла.
В другом случае свекровь испортила молодую на сорочьем сердце. Изловив сороку, убив ее, вынув сердце и настояв его на водке, она дала выпить настой невестке, и та потеряла способность говорить и стала издавать лишь нечленораздельные звуки: «защекотала сорокой».
Результатом свадебной порчи, кроме полового бессилия, являлись бесплодие, кликушество, «припадки», а также физическое отвращение молодых друг к другу. «Отворожили друг от друга» — так определялся обыкновенно этот вид порчи. В противоположность половому бессилию бывала иногда и обратного рода порча — прианизм.
Но такая порча, разумеется, случалась редко, наиболее же часто она выражалась в форме «нестоихи», «невстаючки». Испробовав все деревенские, по преимуществу, знахарские средства, как к последней надежде, обращались в этих случаях к медицинской помощи.
«Сына по осени женила, — жаловалась крестьянка фельдшеру, — да над ним порчу сделали, и молодица-то и по сю пору девкой ходит. Ну, вестимо, дело молодое, кровь-то ходит, охота берет, а ему невмоготу. Да и соседки-молодицы разговоры поведут с ней на счет этого, а ей и ответ нельзя дать: еще ничего не было. Нет ли средствия? Говорят, капли какие-то бывают».