«Контингент» профессиональных знахарей состоял преимущественно из бобылей и бобылок, которые занимались этим ремеслом либо из нужды, поскольку «заработок» лекаря был очень хорошим, либо по призванию. Это были почти всегда люди почтенного возраста, ибо старость своей опытностью всегда внушает больше доверия.
Так сложилось исторически, что знахарь на Руси в рассматриваемое нами время был единственным врачевателем народа.
Часто, когда в селе не было своего «собственного» знахаря, крестьяне ехали за помощью в соседнюю деревню к «специалисту», о котором шла хорошая молва. Но иногда ждали прихода в деревню паломников, которые считались сведущими в лекарстве, или бродячих знахарок.
Последних на Руси очень любили, считали Божьими людьми, слагали о них легенды. Они приносили в деревни не только лекарства и снадобья, но и новые знания, а часто и новые семена. Так, по русской легенде, греча попала на Русь благодаря такой знахарке:
«За синими морями, за крутыми горами жил-был царь с царицей. На старость послал им Господь на утеху единое детище, дочь, красоты несказанной. Вот они, царь с царицей, и думают думу крепкую. Думали, думали и придумали: пошлем, де, посла встречного спрошать по имени и по изотчеству, и во то имя наречем нарожденное детище. И ту свою думу крепкую оповедали князьям и боярам. И князья и бояре приговорили: быть делу так! Снарядили посла.
По слову царскому, по приговору боярскому идет посол искать встречного, спрошать его по имени и по изотчеству, каким именем назвать нарожденную дочь у царя с царицей. Сидит посол на перекресице день, сидит и другой. На третий день ко вечеру идет навстречу старая ведунья во Киев-град Богу молиться. Вот и молвит ей посол думу царскую: «Бог на помочь, стар человек! Скажи всю правду, не утаи: как тебя звать по имени, да и как величать по изотчеству?» И молвит в отповедь ему старая старуха: «Осударь, ты мой боярин милостивой! Как народилась я волею Божьею на белый свет, и туто, де, отец с матерью нарекли меня: Крупеничкою», — а как звали батюшку родимого, то она во своем сиротстве не помнит. И начал посол пытать старую старуху: «Али ты, старая, из ума выжила, али на те, старую, дурь нашла — что невесть что говоришь? Да такого имя слухом не слыхать, видом не видать, как белый свет стоит. Буде ты, старая, на правду не идешь, ино не ходить тебе на сырой земле. Молви без утайки». И взмолилась старая старуха: «Осударь, ты мой боярин милостивой! Не вели казнить, вели слово вымолвить. Оповедала я тебе, боярину, всю правду со истиной, молвила все дело без утайки. А во всем во том кладу порукою всех святых и угодников. Умилосердись, осударь, ты мой боярин милостивой! Пусти душу на покаяние, не дай во грехах умереть».
|
|
И думает боярин: «А и что? Никак, старая правду молвила? А и что старую до пытки доводить? Быть делу так, как молвила старая» Отпускал боярин старую старуху во Киев-град Богу молитися, а на отпуске наделял золотой казною, да и крепко наказывал: молитися за царя с царицей, да и за их нарожденное детище. Диву дивовалася старая, что с нею содеялось, а со того дива еле душа во теле осталася.
Идет посол ко князьям и боярам рассказать содеянное. Входит он, посол, во палату боярскую, посередь пола становится, на все стороны поклоняется, а сам и молвит им, боярам, речь посольскую:
|
|
«По слову царскому, по приговору боярскому, правил я посольство на перекресице на встречного, а на том посольстве было дело так: сидел я на перекресице три дня с места не сходючи, ни едину ночь не всыпаючи, а на третий день идет встречная старая старуха, а ей-то молвил: скажи всю правду, не утаи: как звать тебя по имени, да и как величать по изотчеству?
И на ту речь посольскую молвит в отповедь старая ведунья: как народилась она волею Божьею на белый свет, отец с матерью нарекли ее Крупеничкой, а как звали ее батюшку родимого, про то она, старая, во своем сиротстве не помнит. И он, де, посол, выслушавши такие речи небывалые, пытал старую ведунью крепко-накрепко, да и с угрозою. И она, де, старая, крепко стояла на своем слове: оповедала, де, всю правду со истиной, молвила, де, все дело без утайки. И он, де, посол, принял те речи за правдивые, отпустил старую старуху во Киев-град Богу помолитися, а на отпуске наделял золотой казной, да и крепко наказывал: молитися за царя с царицей, да за их нарожденное детище»
А опосле того он, посол, клал на стол статьи писаные, что деялось во посольстве. От тоя речи посольские все князья и бояре с диву дивовалися, что содеялось. И приговорили бояре: оповедать царю все дело посольское, а на челобитье поднесть статьи писаные всему делу посольскому.
Идут князья и бояре во терем княженецкой со словом посольским, со статьями писаными. Как взошли они, князья и бояре, во терем ко своему осударю царю, били челом, о сыру землю кланялись, а на челобитьице молвили всю речь и подносили статьи писаные всему делу посольскому Слушает осударь царь речь посольскую, читает статьи писаные всему делу посольскому, да и возговорит опослей того: быть делу тому так, как содеялось.
|
|
И нарекали царь с царицей свое нарожденное детище, во имя встречного, Крупеничкой. Вырастает та царская дочь Крупеничка не по дням, а по часам, узнавает всякую мудрость книжную более старых стариков. Вот и задумали царь с царицей: как свое детище замуж отдать? И посылают послов во все царства и государства, да и по всем королевствам искать себе зятя, а своему детищу — мужа.
Не думано, не гадано подымалась Золота орда бесер-менская на его, осударя царя, войной воевать, его царство полоном полонить, его слуг верных сгубить. Выходил осударь царь на Золоту орду бесерменскую войной воевать со всеми князьями и боярами, со всем своим царством, опричь баб и ребят и старых стариков. На той войне ему, осударю царю, не посчастливилось: положил он, осударь царь, свою голову со всеми князьями и боярами, со всем своим воинством. А и та Золота орда бесерменская полонила полоном всех баб и ребят, всех старыих стариков. А и того царства кабы не бывало.
Доставалась та царская дочь Крупеничка злому татарину во полон. И он ли, злой татарин, нудил Крупе-ничку во свою веру бесерменскую.
«Я, де, тебя, Крупеничка, — молвит он, собака, — за то наряжу во наряд оксамитной, во монисто с ожерельицем. Будешь ты, Крупеничка, ходить в чистом золоте, будешь спать на хрустальчатой кроватушке, будешь есть яства лебединые, будешь пить питья медвяные» Его-то речам бесерменским она, Крупеничка, веры неймет; его-то словам окаянным она, Крупеничка, и отповеди не дает. А и думает он, злой татарин: «Ай, постой ты, Крупеничка, ай, погоди ты, упрямая! А я те во работу отдам, а я те во неволю пошлю».
И мучил он, окаянной, Крупеничку работою великою, неволею тяжкою ровно три года; а на четвертый год нудить стал во свою веру бесерменскую. И стояла она, Крупеничка, крепко на своей православной вере.
Во те поры проходила старая старуха-ведунья из Киева через Золоту орду бесерменскую. Вот и видит она, вещая, Крупеничку в работе великой, во неволе тяжкой. И стало жаль ей, старой, Крупеничку. И оборачивает она, старая, Крупеничку во гречневое зернышко и кладет то гречневое зернышко во свою калиту. Идет она, старая, путем, дорогой немалою на святую Русь. И в те поры возговорит ей Крупеничка: «Сослужила ты для меня службу немалую, спасла меня от работы великие и тяжкие; сослужи еще службу последнюю: как придешь на святую Русь, на широки поля, привольные, схорони меня в землю».
Ведунья по сказанному, как по писаному, все сделала, что заповедала ей Крупеничка. Как схоронила она, старуха, гречневое зернышко на святой земле русской, на широком поле, привольном, и учало то зернышко в рост идти, и выросла из того зернышка греча о семидесяти семи зернах. Повеяли ветры со всех со четырех сторон, разнесли те семьдесят семь зерен на семьдесят семь полей. С той поры на святой Руси расплодилась греча. А то старина, а то и деянье добрым людям во услышанье».
На самом же деле родина гречихи — Гималаи. Там ее начали разводить четыре тысячи лет тому назад. Оттуда она попала в Китай и Среднюю Азию, а затем — в Средиземноморье. На Русь ее впервые привезли греки, почему наши предки и стали называть ее «греческим злаком» — гречкой.
Знахарь и земский врач
Обращение к знахарю, а не к земскому врачу, с точки зрения простолюдина, было во многих случаях совершенно логично и последовательно. Раз известное заболевание произошло не по той или иной физической причине, а случилось от вмешательства нечистой силы, порчи, «напуска по сердцам», «глаза», слова, то и средства лечения должны соответствовать причинам заболевания и должны быть им равносильны: эта вера народа в существование каких-то таинственных сил, прекращающих болезни, есть лишь следствие его веры в такие же силы, от которых происходят болезни.
Кроме того, даже если во время лечения знахари и не могли помочь больному, то они разными «механическими» действиями, употребляемыми при заговорах — поглаживаниями, постукиваниями и нашептываниями, значительно успокаивали нервы больного. Известная обстановка и таинственность, запах каких-то трав, окуривание — все это, так или иначе, действовало на психику крестьянина, верующего и в силу черта, и в могущество ведуна. Больные верили в знахаря — и в этом был залог успеха его дела. Даже если улучшение наступало не из-за лечения, а по естественным причинам, крестьяне все равно свято верили, что на ноги их поставили чары местного лекаря. Как одно и то же лекарство, но прописанное различными докторами, способно оказать большую пользу в том случае, когда оно назначено доктором, внушающим к себе больше доверия, так и простая вода способна творить чудеса, если больной верит в силу лекаря.
Успех знахарей и бабок исследователи народной медицины объясняют и тем, что крестьяне очень любили поговорить про свою болезнь, «отвести душу». Между тем земские врачи, которым на своих громадных «участках», как правило, не хватало времени на больных, просто обрывали пришедших на прием на полуслове, не дав высказаться. По многочисленным этнографическим зарисовкам, уходя от врача с лекарством, но в скверном настроении духа, крестьяне ворчали: «Вот, путем и не расспросил меня, а лекарство дал. Надо думать, чтобы побыстрее отвязался». Часто, если лекарство было без цвета, вкуса и запаха, крестьяне и вовсе решали, что вместо медицинского препарата им дали простой воды.
Совсем иначе вели себя знахари. Они принимали больного, начинали говорить с ним «за жизнь», расхваливали свои травы и настойки, уверяли в чудодейственной силе припарок и порошков. Крестьянин уже с самого начала верил знахарю — тем более что вера в местного лекаря была у русского человека «в крови».
Не пропала она, надо сказать, и сегодня. Автор этой книги в детстве на даче вместе с бабушкой ходила в соседнюю деревню за молоком и с замиранием сердца слушала рассказы молочницы о местной ведьме и «заломах», ею устраиваемых. Предрассудки, связанные прежде всего с людским невежеством, удивительно живучи.
От знахаря крестьянин уходил с легкой душой, да и лекарство нес «правильное» — с горьким вкусом, резким запахом и темного цвета. Чем больше выпьешь такого лекарства — тем лучше. А доктор-то ведь прописывает пить свою «воду» по ложке.
Крестьяне верили, что есть чудодейственный эликсир, который непременно поможет, и поможет быстро, надо только уметь его найти. Врачи, столкнувшись с серьезной болезнью, как правило, настаивали на ее длительном лечении. Крестьянин же хотел вылечиться как можно быстрее и не терять времени, которое было ему просто необходимо для работы по хозяйству и в поле.
В книге Г. Попова приводится типичный случай, о котором ему сообщила его корреспондент госпожа С-ва. Речь в ее рассказе шла о лечении больной, получившей тяжелые ожоги, за которой ухаживали врач и госпожа С., делавшая больной перевязки. Больная стала уже поправляться, успех лечения признавался и самой больной, и ее родными, но все они были недовольны сроками лечения и стали поговаривать, что если все тем же пользовать больную, так она, пожалуй, и через месяц не выздоровеет.
«— Есть другие средствия, что скорее помогают, — заявляют они.
— Какие же это средствия?
— Да мы того не знаем, а бают, что ожог скорее проходит, коли его другим чем полечить. Вон, в Салтыках есть женщина: она хошь и не очень старая, а знает всякие средства, от всяких болестей, а от ожогов человек пятнадцать уж пользовала.
— Ну хоть она и знает всякие средства, а все не больше доктора.
— Ни, матушка! Доктора-то больше над больными валандаются. Коли их слушать, так и сама-то заморишься, за больными ходючи, да и снадобья-то их не больно способно потреблять.
Приехав на другой день, продолжает рассказчица, я нашла в хате больной нестарую еще бабу с хитрым лицом; она что-то старательно терла и месила в грязной, сальной черепушке.
— Ну что, Матрена, как себя чувствуешь?
— Слава Тебе, Создателю, матушка, много легче стало.
— Теперь, сударыня, — вмешалась дочь больной, Дунька, — мы скоро и совсем вылечим мать. Вот, салтыковская бабочка пришла, берется за семь дней все раны заживить.
— На все доводы, что менять лекарство, которое, очевидно, помогает, на неизвестное не следует, мне отвечали уверенно, что бабка вылечит гораздо скорее.
— Ну а если мать помрет? — спрашиваю я.
Как можно, матушка, да разве она, бабка-то, неведомо чем лечит? Ведь мы же видим, какое она снадобье делает: вот, взяла семь яиц да сварила их круто-прекруто, вынула из них желтки да поставила их топить, а кады вытопится из них масло, всыплет в него порошок и будет этою мазью ожоги мазать.
— А порошок-то какой?
— Вестимо, целебный.
— Да из чего он сделан-то?
— Известно, из трав.
— Да из каких трав-то?
— И чего вы сумлеваетесь? — вмешивается сама лекарка. — Разя я какая неизвестная? Меня все тута знают: уж не одного, этта, я вылечила, а уж коли где обгорят, то завсегда за мной посылают. Вот, за прошлый год у нас мальчонка обгорел, так даже до кости где пригорело, и то я его лечила, и много ему получшало.
Я снова пыталась уговорить Дуньку не слушаться советов бабки, убеждала также Матрену, но она качала только головой и приговаривала:
— Ох, матушка, их воля. Что хотят, то пусть и делают, а мне, калеке, что же гуторить?
За нее стала возражать старая бабка, тетка больной, пользующаяся не только в семье, но и во всей деревне большим авторитетом. Ее маленькие глаза злобно смотрели на меня из-под надвинутого на лоб черного платка, скрюченные корявые руки чуть не касались моего лица, когда она жестикулировала, беззубый, шамкающий рот, с брызгами слюны, издавал хриплые, прерывающиеся звуки.
Чего это ты, сударыня, так на нашу лекарку-то напустилась? — заговорила она. — Кажись, не зла она нам желает. Мы ведь не хулим ваших докторов, говорим только, что они над больным долго валандаются. Оно, конечно, господам-то хорошо по пуховикам нежиться, а нам работать надо: вот и выходит, что наша лекарка нам скорее потрафит, коли в семь дён бабу подымет».
Настоять на своем не было возможности, и госпожа С-ва предпочла удалиться.
Через пять дней Дунька принесла забытые у них ножницы.
«— Ну, что Матрена?
— Померла, сударыня, вчерась схоронили.
— Ну, вот, видишь, не говорила ли я, что бабка ее уморит?
— Ни, сударыня, да разве же бабка тут при чем?
— Как же ни при чем, когда мать поправляться стала да и умерла от лекарских снадобий?
— Как усеж от снадобий? От них-то у матери раны затянуло, а потом изнутри что-то стало краснеть да утечь, да потом точно гнить, дух от всей пошел такой нехороший.
— Да это у ней от вашего лечения Антонов огонь сделался.
— Огонь, огонь, матушка, это точно, только он изнутра шел, бабка говорит — перед кончиной всегда так-то бывает. Ну, вестимо, против всяких лихих болестей она снадобья знает, а противу часа смертного она не вольна, потому он от Господа».
Самое удивительное, что в результате семейство умершей вовсе и не обиделось на знахарку, а если бы подобное случилось с врачом, его непременно обвинили бы в смерти больной.
Специализация знахарей
Некоторые лекари применяли при лечении не только заговоры, но и «механические приемы» лечения, а также лекарственные травы. В этой роли народных врачевателей нередко выступали коновалы, кузнецы, пастухи, мельники, бывшие больничные служители из солдат, а также странники и странницы, которые, придя на ночевку в деревню, раздавали врачебные советы направо и налево.
Среди знахарей был особый «клан» костоправов, между которыми встречались, и довольно часто, женщины, так называемые «баушки». Они, по мнению русского народа, умели вправлять вывихи и помогали при переломах костей, накладывая повязки. Под вывихами они понимали не только собственно вывихи, но и растяжения связок, простые ушибы суставов или переломы. Они устраняли смещение и накладывали повязку или «лангету» из бересты.
При этом рекомендовалось ушибленное место смазывать особым «спиртом», которое знахари готовили по следующему рецепту:
«Взять три золотника камфары, три золотника нашатыря, полштофа спирта или пенного вина, два стручка перца и настоять в теплом месте. Когда надобно употреблять, то отлить в склянку, положить на стакан настоящего спирта ложку деревянного масла и кусок мыла величиной с грецкий орех, сначала мелко настругав, и потом хорошенько взболтать, чтобы мыло разошлось, и натирать больное место три раза в день».
При вывихах обыкновенно знахари встряхивали вывихнутую конечность, стараясь придать ей естественное положение, и растирали ушибленное место, «мыли ее», как говорят.
В большинстве же случаев костоправы, имея дело с вывихом, определяли его выражением «хребеток расшибен» и лечили, как ушиб: примочками, припарками из трав и даже заговорами. В некоторых случаях знахарь просто обещал, что кость срастется без всякой помощи, по одному его наговору.
Были также особые правильщики и правилыцицы, которые «направляли пуп», сорванный от тяжелой работы или резкого движения. Пуп правился при помощи обычного горшка. При этой операции знахарка клала больного на спину, намазывала ему живот растительным маслом, брала горшок, зажигала немного льна, бросала в горшок, который опрокидывала на живот больному. Горшок играл роль большой сухой банки.
Операция эта была очень болезненная, больной кричал от боли и требовал прекращения мучений, но горшок удавалось удалить далеко не сразу, потому что часто живот так сильно втягивался в горшок, что последний приходилось иногда разбивать. Знахарка проделывала подобную операцию несколько раз, всегда натощак, а когда лечение было окончено, давала больному выпить вина с солью или сажей.
«Накидывание» горшков делалось также для того, чтобы разогнать дурную кровь, для производства выкидыша, а у маленьких детей — от грыжи, причем горшок в последнем случае заменялся стаканом.
Так же существовали и другие способы лечения знахарями «пупных болезней». При одном из таких способов «рвут пуп пальцами»: большим и указательным пальцами захватывают складку кожи и поднимают ее, стараясь перекрутить.
Иногда щипание кожи пальцами производилось по всему животу и было не чем иным, как лечебным массажем. Употреблялось также «завертывание пупа» палкой: для этого брали коротенькую палку, середину ее клали на пупок и начинали производить круговые движения палки по животу, с целью «закрепить» сорванный пуп.
В тех случаях, когда «катает пупом»,[31] производилась операция «одергивания пупа». Больной с обнаженной спиной ложился вниз животом на лавку, а приглашенный знахарь, согнув у себя на руках по три пальца и оставив свободными остальные два, указательные клал поперек спины больного, а большими захватывал кожу на спине и сильно тянул до тех пор, пока в спине «что-то не щелкнет»: это пуп одернулся с того места, на котором ему быть не следует, и попал опять на свое.
Когда болела шея и нельзя было повернуть голову, бабка говорила, что она (шея) «развилась». Для лечения недуга больного брали за голову обеими руками, поворачивали ее в разные стороны, приказывая расслабить шею, и вдруг производили такое резкое «повертывание», что, по словам больных, у них «трещала шея».
При болях в спине «баушки» также говорили, что она «развилась», и велели больному сложить руки, как мертвому, лечь вверх спиной и надавливали на спину ногой.
Еще одной «разновидностью» знахарей были рудометы и рудометки. Из них одни открывали кровь «жильную», другие «кидали, метали и бросали» кровь «баночную или роговую»[32] Рудометы учились своему искусству в семье, они были потомственными лекарями и секреты передавали от отца к сыну. Метали кровь и женщины, но преимущественно пожилые.
Когда больному необходимо было пустить кровь, он призывал такого знахаря или ворожею и говорил: «Выпусти ты мне, кормилец, Бога ради, дурную кровь, много ее накопилось, тяжело стало!» — «Верно, верно, — отвечал знахарь, — много у тебя дурной крови, давно надо выпустить. Беда, когда накопится много крови: тяжко человеку».
Это убеждение, что может быть тяжко человеку от крови, заставляло некоторых «кидание крови» повторять ежегодно, обыкновенно весной, а то и несколько раз в год. «Как худую кровь выпущу, — объяснял крестьянин, — опять человеком сделаюсь, сколько хошь работай. Да ты посмотри-ка, какая она черная, как деготь, худая. Вон ее надоть пускать, потому она только тяжелит человека».
При «кидании крови» знахарь перочинным ножом или старой бритвой делал на спине, возле лопатки, продольный разрез, настолько глубокий, чтобы кровь шла струей, и выпускал ее — приблизительно с чайную чашку. Когда, по мнению знахаря, дурная кровь вся вышла, он прикладывал к ране тряпку, намоченную в холодной воде. Если кровь не шла струей, а только едва сочилась, знахарь ее высасывал и сплевывал. В некоторых местах пускали кровь из «соколка»[33]
Чаще всего кровь пускали «рожками». Для этого брался коровий рог, широкий конец которого ровно обрезан, чтобы плотно прилегал к спине, а на узком конце сделана небольшая дырочка, закрывающаяся снаружи клапаном. Знахарь, сделав на спине небольшой разрез, накрывал его широким концом рожка, а через узкий вытягивал воздух: рожок закрывался клапаном и наполнялся кровью.
Особые специалисты лечили глухоту и вытягивали серу из ушей.
Промыв уши водой, они клали в них маленькие кусочки камфары, завернутые в вату или тоненькую тряпочку, с листиками душистой герани. Потом, свернув из кусочка бумаги, пропитанной воском, трубочку, вставляли один конец в ухо, а другой зажигали. Операция эта считалась самой действенной против глухоты: вся сера, которая закладывает уши, даже если она копилась годами, «выгорит» или ее вытянет огнем на бумагу.
Особые специалистки-трихи, которых мы бы сейчас назвали массажистками, или парильщицы, занимались исключительно растиранием больных в пару, то есть в печах и банях. Натирали они больных редькой, деревянным маслом, керосином, вином, красным медом, а затем парили продолжительное время. Свои манипуляции они нередко сопровождали произнесением молитв и заговоров, а некоторые из них усиленно при этом втягивали в себя воздух: вдыхая и уничтожая тем самым болезнь.
Некоторые из трих при поносе у детей правили «пердячью» (копчиковую) косточку. В соответствии с представлением, что некоторые виды детских поносов развиваются от свертывания копчиковой кости наружу, такие трихи, намылив палец и введя в задний проход ребенка, производили поглаживающие движения, надавливая и выгибая изнутри эту косточку.
Подобные же специалистки «ломали глаз» при «переломе» (язвах роговицы), то есть растирали через закрытые веки глазное яблоко. Особого рода треск, который слышали больные при этой манипуляции в глазу, очевидно, и дал повод назвать это применение глазного массажа «ломанием глаза».
Такие же специалистки, при попадании инородных тел в глаза, часто случавшемся во время молотьбы и веянии хлеба, доставали соринку руками или вылизывали ее языком. Лизание языком пускалось ими в ход и при других глазных болезнях, а иногда и при нарывах.
Вместе с тем практически все знахари могли дать полезный совет при обращении к ним «пациентов» с вопросами о легких болезнях — например головной боли или бессоннице.
От таких болячек существовали следующие рецепты.
«Средство от бессонницы. Иногда после продолжительной болезни, при выздоровлении, даже у здоровых людей бывает бессонница, в таком случае, ложась спать, должно съесть ложку или две столовых сотового меда, то есть свежего, еще не перетопленного; есть его можно с белым хлебом и запивать чаем.
Лекарства от головной боли. Если чувствуешь головную боль с сильным жаром, накроши ржаного хлеба, смочи его уксусом; искроши кудрявой мяты помельче, положи в хлеб, сотри хорошенько ложкой, намажь на платок толщиной в палец, привяжи к голове, когда хлеб высохнет, снова намочи его уксусом. От этого простого средства скоро проходит сильная головная боль.
Очень полезно также пить через час по столовой ложке мятную воду и мочить ею лоб, виски и темя. Мятную воду приготовляют посредством перегонки.
В обмороках должно тереть виски и лоб одеколоном и уксусом; давать нюхать спирт, простой уксус или тертый хрен.
Средство предотвратить простуду. Невзирая на осторожность, иногда случается промочить ноги, или сам промокнешь, в таком случае необходимо взять надлежащие меры против простуды, чтобы впоследствии не сделаться больным горячкой или лихорадкой.
Должно мокрое платье снять, ноги вытереть фланелью или шерстяным чулком, а потом теплым вином; напиться чего-нибудь теплого, липового цвета, бузины или малины и, ложась спать, опять вытереться фланелью и теплым вином.
Иногда промочишь ноги и последствий никаких не бывает, а часто также платят за неосторожность жизнью».
«Экзотические» методы лечения
Практически все знахари пользовались при лечении пациентов такими средствами, которые современный человек смело может назвать «экзотическими».
Так, при переломах употреблялась присыпка из сушеных толченых раков или так называемое «кирпичное масло». Последнее при переломах считалось «дороже золота». Приготовлялось оно так: знахарь брал хорошо высушенный кирпич, толок его в мелкий порошок и прокаливал на сковородке. Дав остынуть, клал порошок в котелок, заливал конопляным или маковым маслом и кипятил на огне, потом процеживал сквозь тряпку — и снадобье было готово.
Иногда в кажущихся нам «странными» рецептах есть определенная доля здравого смысла. В одном знахарском «рецептурнике» читаем:
«Если сделается понос, возьмите ржаного хлеба, посадите в жаркую печь, чтобы он высох и несколько подгорел, залейте отварной водой и пейте эту воду. Хорошо также, отварив в воде ячневые крупы, пить этот отвар или сварить салепу и пить салепную воду.
Но вот многократно испытанное средство: возьми две полные чайные ложки чая, сотри в мелкий порошок, раздели на четыре приема, и после первого приема второй прими через час, а потом часа через четыре третий и, если понос еще не прекратится, прими и четвертый. Сим средством излечивались даже от кровавого поноса, ибо в чае очень много вяжущего вещества».
Даже ржаная мука и солома могли использоваться в качестве лекарства. В книге для «рачительных хозяек» начала XIX века есть такой совет:
«Иногда у взрослых бывает продолжительный кашель, и никакие лекарства не помогают. Простолюдины лечатся от такого кашля следующим простым средством: просеяв ржаную муку сквозь частое сито, поджарить, беспрестанно мешая, чтобы мука ровнее изжарилась и получила темно-оранжевый цвет; потом брать две или три ложки этой поджаренной муки, заваривать кипятком, густо, как кисель, прибавляя столовую ложку прованского масла, и есть поутру натощак, и вечером ложась спать.
Простонародное также лекарство следующее: возьми свежей ржаной соломы, наруби длиной в вершок, наложи половину горшка, налей кипятком, поставь в печь, дай упреть, а потом пей теплое по несколько раз в день».
Хлеб, а особенно белый «мякиш», был очень популярным лекарством. Из него делали различные припарки:
«Припарка мягчительная. Возьми мякиша белого хлеба, размочи в молоке, прибавь четвертую часть против мякиша несоленого коровьего масла; вари, пока сделается мягко, как тесто. Можно также прибавлять в сию припарку немного цветов ромашки.
Припарка для холодных опухолей. Размочи в молоке мякиш белого хлеба, прибавь на него на две чайные чашки мякиша, столовую ложку грецкого мыла, стертого в порошок, свари вместе с мякишем, прикладывай теплую».
При «обварении» и ожогах рекомендовалось следующее:
«Обожженную или обваренную часть тела должно тотчас обвернуть хлопчатой бумагой и завязать. Если это успели сделать скоро, то от ожога пузырей не будет и он сам собой пройдет.
Если же по обожженному месту уже пошли пузыри, то приготовь яичного масла следующим образом: испеки два или три яйца, вынь из них желтки, возьми сухую березовую лучину, желток воткни на вилку и держи над огнем лучины так, чтобы он не горел. Тогда из желтка начнет капать маслянистая жидкость. Каждый желток даст около чайной ложки этого масла, и им надобно обожженное место мазать раза три в сутки, прикладывая сверху хлопчатую бумагу».
Совершенно «особенные» средства рекомендовались при огнестрельных ранах и при укусах. К огне-стрельным ранам, оказывается, хорошо прикладывать тертую коноплю, так как она «выгоняет» пули.
При укусе бешеной собаки или волка следует приложить к ране теплое голубиное мясо или, превратив в порошок высушенную пчелиную матку, одну половину принять внутрь, а другой присыпать укушенное место и прочитать заговор:
Царь-огонь разгорается,
Царю-огню железный серп поклоняется,
Арепей прилипчивата,
Арепей-трава отлипчивата,
Отлипает от бурого мяса,
От лихого зуба,
От дурного духа, от бешеной собаки.
Будь мое слово крепким крепко,
Твердым твердо,
Тверже горючего белого камня.
При ужалении змеи необходимо смазать рану серой из уха и всего человека вымазать чистым дегтем, а затем три раза прочитать заговор:
«Мать Пресвятая Богородица, Дево Пречистая. Пошла Мать, Пресвятая Богородица, Дева Пречистая, в чистое поле. В чистом поле стоит дуб-кряк, под тем дубом-кряком лежит перина, на той перине Катерина. Змее, змее-Катерина, много ль детей народила, в поле, под межами, в лесу, под курчами, в воде, под песками? Вынь свое жало с (имя), а не вынешь свое жало, пойду я к Иисусу Христу, Господу Богу, к Илье святому, попрошу я Иисусе Христа, Господа Бога, Илью святого — нашлет на тебя тучи грозные, мечи острые, весь твой род и племя выжжет и выпалит и корень выведет. Во имя Отца и Сына».
В других случаях лучшим средством считалось натирание укушенного места селедкой или прикладывание к нему живых лягушек, которые должны сменяться новыми, как только лягушка издохнет.
В некоторых случаях употреблялись и вовсе «дикие» внутренние средства: давали, например, пить измельченный хрусталь с водой.
При хронических язвах знахарь иногда ограничивался, хотя и редко, «нейтральными» средствами, прикладывая к язве свежие листья березы, ольхи, капусты, бобов, сирени, подорожника, мать-мачехи и т. п., а иногда применял и такие средства, как овсяный блин, мазь из сажи с салом, свежие березовые листья, растертые с мылом, взвар из конопляного масла, дегтя и водки, и даже такие, как смазывание язв свиной желчью или присыпка из порошка пережженного собачьего ребра.
Особенно удивляет современного человека лечение разного рода нарывов.
Для ускорения их «созревания» к заболевшему месту привязывали такие средства, как табачный лист, квасная гуща, ржаной хлеб с солью, соленые огурцы, пшеничная мука или жеваные баранки с медом и даже гусиный навоз и колесная мазь.
Печеный лук, общеизвестное и общепринятое народное средство при нарывах, иногда заменялся жеваным хлебом с солью или сахаром, жеваной крупой, соленым свиным салом или мясом, всего лучше «старых годов», соленой сырой капустой или полынью, растертой со свиным салом.
В некоторых местах России в подобных случаях в качестве лекарства использовались даже такие удивительные вещи, как прелая шерсть со сметаной, говяжье или свиное сало, посыпанное нюхательным табаком, кожа от соленой рыбы и даже истертый на терке корень белены.
Иногда, при известного сорта нарывах, употреблялись специальные средства. Так, если образуется «сучье вымя», всего лучше прикладывать лепешку из пшеничной муки, а при груднице — вату с копотью от горящего сахара или тряпку, пропитанную салом от растопленной сальной свечки и посыпанную сахарным песком.
При чирьях, кроме таких общеупотребительных средств, как печеный лук, хлебное тесто, жеваный хлеб и т. п., нередко использовались и другие: жеваный горох, бобы и гречневая крупа, смешанная с яичным белком, жеваные орехи с сахаром, творог с кислым молоком, намыленная кудель, медвежье сало, вар и деготь.
Применялись и мази, нередко довольно сложные по своему составу: растиралось четверговое сало с полынью, затем варилась смесь из лука, сала и мыла, а как внутреннее средство употреблялся хлеб, посыпанный вместо соли толченой серой.
При ожогах, требующих быстрой помощи, как и при кровотечениях, знахарь смазывал пострадавшее место такими средствами, которые для современного человека находятся «за гранью» понимания: соплями, чернилами, сахаром со слюной, медом, луковым соком. Справедливости ради надо отметить, что некоторые «экзотические» средства — такие как, например, квасная гуща, то есть, по сути, дрожжи — применяются как хорошее средство от ожогов и в гомеопатии.
В некоторых случаях придавалось целебное значение скорлупе речных измельченных в порошок раковин, в других же — высушенные и истолченные в порошок слизняки и улитки целиком.
Иногда при ожогах использовались присыпка из травяных кобылок и даже зола, полученная при сжигании детской соломенной подстилки.
Чтобы не гноились глаза, знахарь мазал их луковым соком, смешанным с сахаром, пускал в глаза дистиллированную воду, полученную из пара горячего хлеба, при держании над ним стеклянной посуды, мазал их жиром жареной змеи, щучьей или свиной желчью, присыпал жареным бараньим мясом или пеплом от сжигания суровой холстины, пускал в глаза сок, полученный от соленых дождевых червей.
При звоне в ушах и глухоте считалось полезным прикладывать к ушам горячий испеченный с можжевеловыми ягодами хлеб или мед с солью, закапывать в уши свекольный, луковый сок или сок хрена, льняное масло, а при попадании таракана в ухо, с целью умертвить насекомое, капали в уши деготь, конскую мочу, скипидар, квас, керосин или, впустив в ухо конопляного масла, прикладывали к нему печеное яблоко и обмазывали кислым тестом.
Русский народ додумался даже до такого необыкновенного лечебного метода, как способ «вытравлять» болезни, Для этого знахарь давал пить больному «разные гадости» и добивался того, что у больного открывалась рвота, и, таким образом, «гнездо болезни выбрасывалось». Особенно хорошо, если больной во время рвоты и испражнялся: считалось, что таким образом появляются шансы для выхода «болезненного гнезда» и низом.
Был еще и способ «выкуривания» болезней. Таким манером выкуривалась, например, лихорадка. Для этого надо срезать «копытца» у лошади,[34] положить на горячие уголья и, закрыв голову больного, заставить его дышать этим дымом. «Насилу ссидела, — рассказывала земскому врачу одна крестьянка про такой метод лечения, — почти без памяти свалилась, а лихорадка-то, со зла, наплевала на меня так, что у меня рожу во как вздуло и губы все потрескались, даже есть было нельзя».
Но есть и еще более «противоестественные» средства врачевания, которые и вовсе невозможно назвать лекарствами. Это — экскременты человека, домашних животных и птиц, которые во врачебной практике знахаря часто использовались для лечения самых разнообразных болезней и применялись во всевозможных видах.