{Бакли и генерал 2}
{Бакли, Патрик, 3 солдата и 2 девушки}
ТОФФ (теперь, перевалив тернветвленность от Пэта Песнепоэта из Гулхолманки, покель они пьют баклучше, добренько шалив, за старую адомгробную огруду, чуть рукплеть ноггреть опятки, смерь на глаз, взгляни на аз, в даль-дорогах, в гул-горах, чтобы найти того, кто, дуя вспых в френч, инглишне пыжится в раззуждаловке). Если хотите быть терцинритористом, покажите своё мненье! Как от Баключа струхнули розовея негокрали. Балет крепкой оказии. Насты, ненастья отчайкой слетят! И не отваживайте чернослёзную скорбь, сиволапочка! Что у вас за кумирлающий лепет, бачклин? К концу день и вчерашний приближался, не правдайка ли? Будьте ласковы! Кабы ли! Развезик, Вульгарри. Четыредесять столистьев, или как ложь их факт, чтобы вывести козлощенца на авечистую воду. Экакверный финт! Человече годготовил гробнище, покавесь прелестьнекто нинаестьгде огултелогулдел. Средь шитых фень в блате мирточки вдве радеюшки встали на вструд, а трёп одновольников лежал лежалкински. Гляди сюдарь чтотовтом! Чертила ниже грубля! Это будет пшчуточкой рублемочи, ан ну-тка, сэр? Сможете перебить, дда-с?
ЗАТТ (который в сердцебуераках своей благовобравшей взгордости всегда прокошивается в обесчественном пороке, ниаллист девятого гусарства, колокольчик в его верхнем браготворении расходится животикая, клянусь убейбогом, чтобы он не испытывал себя, клянусь убогбеем, ан груз с плеч). Отлучшка, тожж! Аз сказал, таки сделаю. Сначала это был Частьлидер Фаланкс. Хетто было с другого времени, средь белоконного дня встречи с чёртиком (избогам!), ориентировточней в околокрестности первого вратнодействия в холондаре, на поле Хоросона, как ты путь держишь с горы Бейтэльлона, Неутроспад, одиндарцыть сотен и трётся там годно, кровмчащим бегом, инно у мер, после крепкой перепьянки, морок пней и добрость нужней, когда начинаем замечать зверей (ростопи, штормзда дощдолгое воддворье!), взвесьма постлунный день дрожи для того, чтобы встречать дымовитую смерть, а глаз есмь был в Служкралевской Горландской кресоношской Милизии сухо под Сидартхаром Вулиджлиг, добрая стройня ходков, когда-там в крымвельской стене кое-где-то в Пирсландии, во время маего креппрещения войдействий над глотками истчиповскими и висячими задами в сени хламиды, и вызывая моё прикрашение байшествий на Бастионе Мхов, по старому стойлу или новому стилю, а пар и прыть впереди. Спаси боза, Финтогон, или морклянёте тот день, слава рогободнице, тот баншивый полицай, если мушквичи знают, действдующее длится, великий и страшный друидень прихода Свят Патерика, великий день, превосходный отличный сверкающий длинный приятный тостверительный цилиндрический день, по ходу сикста девятого, семью стоп госпоздних лет, которые, как хаджифиджиец овещает мне, есть, будут и были, пока промежуток имеет место быть, о чём говорится в Топиках Алама, чтобы колонкинуть все предурочества Эрин до безденежности. Значит, я впрокдолжаю. Предобрывчик. Мы былись будто уединизки, пока мы не снялись за теми доходягами. И вот я начал право судить, и я скоро показал им яснее ясного, как оказать холодный привет тем пострелятам и переплюнуть тех бродяг. Всяк товарич он смотреть и звать всяк товарич приходить дляче лонгвилла. Безднпадёж, как же меня рокохлопали! От тех банджовых побряцаев при облаве. Забавляясь с маими статнобабочками и избавляясь от маих возрастеллочек. Оплеухарство и обплевательство. Сметая джонданкана со свистом, чтобы немного боепражняться, никакнетсмотря на шапоклоны и римагентских патронников, карружьирование и барражирование, по всем кривелевским валам. К раме чего, это был я, кто хо хо.
|
|
|
|
ТОФФ (ратуя, чтобы его чирк трутотри пустили подпалить тут агонь, и, с градублинским очитаянием над подштатностью младосоловок, по-прежнему пожаря свой люббурый торфецкий глазодёр в задымложном подсудствии госпожеств). Йелаю хам хоухоухоу хня, полк! Кого соединили баталиями, не разделить бутылиями! Разве вы не били пажом кампании?
ЗАТТ (в своём трудолётном тредобремне, вместе с ним иночествовало водаётное тостопочковое пипиво, вместе с тем иначе свалили водоёмные толстопотченные блокалы). И маи ужасальфущие омигрени! Между маими разнохождениями в пульследнем прошлом и разладами с непросвинцаемыми бредущими, у меня есть полная бунтыль васобминаний за сими пазухами, а маи слезодражайшие утекают (ружьесухраны!), ведь с платанищенским уходом теперь я прикладминаю (какого курвола они вернулись к грязьдомью?), что май пассионерский пост для всех тех старых боярчиков, что сейчас шумерангом в войхае, маи альма-мученики. Я залпиваю за них, дуврогая простойка пуншгорит, и вы, снаменщик-задъютант, даже там, где оплотнённая жизнькость с абстенцией веромахии. Джунгльменские со веселием, а я даю тебе нашу свараподданную, Теоккупант, Понурый и Ужасный, престылоногследник, и все наши королевские угоды со всеми остроженными обирателями Новландии! Всего одну словречушку. Улуучше не убывает! Майдавние аттанши мармары (чего им не хватало тогда, так это подламывания за всё, что с нами произгрошло!), Седрик, званный Гормлейсон, и Даннох О'Данухью, и Конно О'Каннохар, таким вот было их именование, ведь все мы были под манер казарменцев в Конгожутком Лесу собравшихся, туркжилые трое, с теми хакиранетками, нашими миледи в их туальритах, двоица примятниц, Вьеры Вьенские, у старого Дьяди Дьякона, который держал марку в выходках и выбросках, имея очевиды на разделоно и раздеволье, вот тако мы и били, под богатостью их лётного броката. Сюсюки вечно очезарны, от рденья сложно их уйти. Всхлип-всхлёб, сгусарь! Плижди пли разом! Бегитекруто на ура! Ну-ка, Ландкаста! Долай стих!
|
|
ТОФФ (который всё ещё чувствует тех постланных духом гуриинь, что поездвлекли его, которому они были призажалмерками из солнечной Шпионии, зато взыграли злушку с его кашельками в самом тигле страшения Пекарлоо (11.32), унинационально давая зубную трещётку как дюжий шутник насчёт неждугерольдных бесплутностей, что слетали с его губоскал). Се ребристая, старпсиц цацптица, Соня Вражесиняя! Вот ваши рватные коннококарды, что ревутся обнять наш румяный бойпалительный мир! С их сөйлеузвенскими тiлiговородами. Пока у них нет колик на бояльцах и болячек на мочках. Така у тя худа пись, м-р Писушка? Этось воензуд с перебою или гонорейские войскоки? Ваше-то лепко, а нужно-то крепко, может пиготтиться, марь ж! Прочь с катушек, шуткодруги! Штуки ради! Славьтесь, старпётр и стародамы! Начнём же птицепение в кефирное прозябство!
{Интерлюдия 3: Исповедальная служба по телевидению}
[С наступлением гелиотропического ничного времени после угасания трансформированного Туффа и, ожидая его противопредставление, метэнергичного высветления блистающего Батта, экран бэрдовой бомбардировки изящно натянутого ураненового атласа начинает телекадрировать, достигнув накала электробаррикады. Вниз по фотосклону синкопропульсами, с задором в их ротавбой полнольсти, милые убыльцы, блесколязгочада, перемещаемы их несущим горновалом. Краскопульт обстреливает и расщепляет их из двойного фокуса: гранадит, донимит, алекстронит и нигилит; а пятно развёртывания огня наганониров пересекает убойудалькрасные свергающие частитоплые линии. Кiнець! Душное правдоверие просачивается сквозь цезииновые покровы. Среди флуоресценции спектракля миазмицизма там каликгулирует через инкогноскоп один недюжвидный кадр, фигура товарищенка в светлом струхе, Папая О'Дворнохью, иезунерала руссиатов. Этот идолон эксгибискурирует печати своих орденов: завязь Сына Неба, подзвёздку Изоделлы Колотички, крест Михаилида Аполеога, ремень обуви Яна Непомуцкого, пифпаф с чухчухом Пульки с Порохом, хлопковый пояс, cкобы и букли Мартиролога Гормана. Это для всемдашней луженедельной слежбы. Виктарий. Полжалуйте к узыгральному общанию над вашими содрыханиями, пожалуйте к пыхотинцам. Чрт, чтт пшл нткс сврхзвклчтлм! Он меркнет своими огляделками, по тому, как он исповедуется, перед всеми своими деловоозлёнными племянницами. Он забивает свой нетс, потому как он исповедуется, повсюдами, куда он постоянно возносил свои свежие палицы. Он утиранит свою мямлю черносудным дротом, из-за потому что, как он исповедуется, как толком он развверзает её, по долгу он разнизает её. Он совбирает святместно своих руководок со своими ножеложцами, из-за того потому, как он исповедуется, перед всеми своими заручастниками и позади всех своих ногвытератов. Также (вот здесь-то жаргон и вернулся, таскать что-то больше он сипл, исисно, хирр скот-с и ревнул, видь, уйти восвоясли не мокр) он тронул это древо жизней в соре единого земледола, из-за того потому что, как он исповедовался, об этом под горами и над долами, и в местах, которые населяют прокажённые на собрании камения, а также, фрахтически по морям, невредно запираясь от аморетов, как он тут подумал, непременно рутинженерозно олививаются у лавки прескудной. Вредный старый Cуднарь Помпон О'Пачкин! Его куриная коллекция представится после речмолитвы на поле Брана. Додеритесь, мамодёры и госпадла! Жисть, жисть, жисть, жисть!]
{Солдаты застрелили генерала из-за девушек}
ЗАТТ (несмотря на жестикул с экспансией г-на Большебелужего Плохорожгада с цветличным возрастеньем, нацеленно осажен с помощью понадейничного «кошелёк или письмо» в Суде Староприставства, хотя гонжар ссаддорожки его неяблокрвачества показывает, когда он толком приметил своего первого лорда-хоронителя, его позатычная утя ранняя на вред ли могла заставить его чухать его затыл). Простотите, неомолимо вас! Будь баста, ликценный! Оборонено в любых обставьятельствах нераздержанностей проти чистых душ! Канайте по шалманам, лкхе-пкхо, чтобы полвели к пётрсядке! Постборитесь, нажалуста, не забывать или адкуда нить возьми и глубче другой пазар ищи! Можете мне не верить, пожалустав, коммандос, но, поправьтесь казак, это нам сомненно. Хватит баскобезиков этому потогеничному априконцу! С горкой хвальностей за хвальностями. Я был сбит негордо водптичьими лакомствами всё убавочное время за роммясами и жульяствами с их лягнятиной у меня в козпочках и моим боданий жиром у них в сенсакских рёбрах, отмажь ту, отваж ту, отрежь ту, когда осирияне сдуру сгорошли, как для стана балки, и мы ломились ловитвами и мусолили мирокурения, как томносадкие трубодувы, для Фатера Питри Лептса из Прихода Расходка, чтобы пойти покинув нас с бахромутром, чтобы палить светом докомуть (сцена как подписана, Данккудай), кормясь и засыпая на гулькинотках (с уютом спальниеля, где приручают левгривых!) и идя скоротечением раскровений на альбытийцев (славься и встряска, и счастье нажать!). Однако, как бы всё ни было, хоть сплюнь, хоть бацай, как мы пышнопели в блямбезной шкоде, каждый отвоительный войделец выносит выговарища в своём шнапсмешке, и, развед только я становлюсь враживчив о точьположении тел в зверелизованных бойжаркостях, я был игроварищ, что в бранях ист, и посылал нам победоноши с кануновыми браунингами, крайним, вредным и поприправным, и как же я позабавился на той неделе Фанагана! Странный парень в бочковатом наряде. А вот и бездна решек и орлов. Клянусь жизнью у нор туманов. Даёшь каждому фермеру по железяйке! Райдуга! Виселка! Потом были бесомятежные деньки для наших товарищей, коронлепных лейбстрелков, а мы были базрекрутцеры редутдуги, три сивые бурки и пара носатых коротышек, наша шутка на наших наиветреных островах, мал англандских, среди бескрайне словесного потока, токмо еммного какой-нипить потёмной раззолянки, рука в руку, как Омар Кайен всегда гулогуливанил в своём ветрокрытом эпатаже, когда наши брачники и ветреницы выпляснули с песней, цыганчушки с цугаретками, пока Цивилли Цигарка, такой пепелявный среди дыморос, наш Черни Чоплан, добавил серриализма в атмосферу. Шишаздоровье! Банзень! Бассонет! Св. Пивопотир. И мы все настроились послушать вышемачтовые новизнадобности. Вверх баламутьём, до дна катанием и подаймирие кругом! Сивка Опоростотак здравствует! Бис! Слава в слово. Снобосновие. Но я бегущи сбоймнил дни, о прошлый страстостих любви! Большая шишка бойниц и бедолага без ботинок, боголидер нашей братии и всё такое. Это был не быкуй там бонздолбай, можете мневерить. Я был простой изрядовой без табачонки, зато я не дал бы и сгрызенных груш, бакшиш или банкшиш, за тех отшокированных служанских генералий от Тына Корнивы, фуражные барышницы, декларирующие свои весьма фланговые движения на пятнографиках. Пахкуст прогромы! Я всегда мог окружить себя подпольем и, с глазжестами или уховерой, ломитвами о дожде или поминациями, я не дал бы три лоцманские гудка (самство! кхмство! и навет!) за любые сочувствия от моих гениев баталий с их ленивствами ретроградов, когда я недалеко от обуйих Их Честей моих респектабельных общинных секстёр Бугордельной Террасы, мисспуттичек Нагих Вичек, и она, ища виномного, может наблеять браваду на свой альянс, и я знаю Его Заросшество, мои речитабельные медамы полковнизы на Улке Малай, швабрского лейстенант-громыхатора, и они бы никогда, как амурия пасения, не подвели меня. Ни в коем случении, зазывалки! Не подглядывайте, прошмыгнушки! И, клянусь Явителем, я никогда не сходил с пути и не обманывал его адсжиганий, пока, отработа не облаволк, помянув неделю как звали, не появился нескладёха (исконно прейзрейные вояки-с!), оный близнерал урссианов, в его скоткрасной узреформе, и он пошёл не его дорогой с эшеленью немистеров, той старой кривосидной историей и его исподносовкой падалицы, о чём стоит сильно солюбезновать (у него борода на белом месте!), и я видел его наступательных брюкошатанцев и его вамвротных варваромеев попротив тех карсных побегушек, и как они выказывали любовь ему, и как он взял с нас караул (какое гнусное о-хо-хаживание его у него с нею! просто удивичье уморомрачение, и ничего его иного!), и, рудную старину за невольвер, земьляг, с помощью раскошного кольта и таймсильвуплизма, Перси шустро крыл меня, монкурьер (правда, как то, что несть готства в кромешных альмаллахах!), снести хмыкушку с его костяжкости. Гласу дурства нет оград! И после мясц – суп с котом. Мы повстанчествовали и, клянусь прокураторшей хватов сенодородных, прежде, чем он произнёс пулевонаган на паральюисованного, я сфуткнул его, сдарушка, как рободевальца! Горбик с горушки! Нетвёрд, скорей вира!
{Грех генерала}
ТОФФ (вервлюдствуя, зараз уж они сделали бронь нулану, волкопесенка наливается к красному смотру, зато слишком благовоспитанный, чтобы не игнорировать непристройность преступков этого стрелпротивника, склоняясь к самозаэкранированию, изглаживает себя в пользу идиологии, что всеизменно затравливает его горестный горб гомосектуализма, что означает, что если он шустрейн спешист любить прихолить участь – к баранам! – то он, можбить, прилелеет и молодку себе в душность – со бранью!). Огордая рожьсила, я твёрд в своей вере! А как же полноглаво с вашей стороны-с, браггид-наганнерал! Огогопытный паук! Таким именем его и звать, Мастердон Донышко! Ах, вы были перестреляный стрелок и перевоёванный воеватель. Агаграждане деньжатшалы в огогусарстве кровопусков.
ЗАТТ (чудодействует как воеклич Дэна Пойстрела, его усщетиненность ощетинивается, раз дал в тир чертопулять, он залпвталкивает свои большие чёрта-с-два-с вальса охохо в их ах-с!) Грязьпаскудствонь! Быкстукнутый! Больше он не будет раскоробливать ни грогов, ни заботы с хмурцой, волк-кудлак, для газельих баловниц на холмах мертвецов! Каптейн (низ наг, ни прикрышки!), Герр Замучительное Великалеченье, руссенкренцел сподобного звездопадства, Дон Алеф О'Курван, главоломающий.
ТОФФ (который, грудясь про славу, с бликослоением капспада и его бражжённой мутицы, испитывал сероболь всех чрезсилищ свитых прияток, когда не смог наследить за теогониям впрокклятых). Бодрыжите мя, человекорог! Вот имя Мартосердого, Святустого, Всуемилостивого! На полном церквьёзе цивильной надёжи? И в грязищерб сокращению его маскопадения островека? Не травля ли?
ЗАТТ (во весь грот миммомента, но приблизмнительно обестюрбанен затем, за теми костокривдами, сделав деленоразный день корондаря вместо эйфорического агиогигиецинизма его «опочий и ореоловлачи»). Ядивом давлюсь! На саблезубьёзе и в стильной одёже! Шишкохорошо! Что он в благоотлучке, ничего не поделье. Он похотел, чтобы я сделал это, и, клянусь бранеродцем, я заходелал это, как Наснаркулов из Торкобители может поведать или Буряцкий Баринотапыч забуевольных выкидываний со всеми тарангонами холодльдин! Храбр и может накликать бедлам как бык-пасун лужайке. Кнут Крутрюк Колкобравый! Олоф, глухаркой мир о днях войны! Молщит! Ведь когда явидего, и дванаццоки роландывались оптимерно по всей илродной ладине, воздымая тот торнозёмный чёрт, чтобы волнчиститься, чтобы зудтеретьвся, сивопало. Ага, и разрядёргивая свою задкладанку, вон исходе губерныра, прочь Бегиптер. Что за носкорубление для Игорьландии! Скоррей! Я выдал одну дулонычину и начал размахивать моим саможезлом. Пулять! Бах ножпехи он рукою, и то ль режет, боль стреляет, а дырпташка в горнорощах. Вора бей!
{Интерлюдия 4: Новость о расщеплении атома}
[Отнулирование этима грозновёдрым грозоветром чрез грызенье грымзуна перволорда бродофорта полундрывается через Бросуранию с торрнадогрозным крахвзрывательством посреди коего генерально гневсказанного разслепления есть воспринимаемые молетомы в беготасовке с муликулами, как весельские тыквотяпы крёстноматсобственной гусыней в ландоэлегантных по Приходенди. Схожие ситуаторцы выпроецировываются из Гонулюлю, Баловлаю, эмпирейского Прострима и отуменных Адвин. Их было ровно дюжина часов, ноль минут, голь секунд. На солнцепосадке конунгородов староданелага, перед мракосвещением в Аэро.]
{Тук? Так!}
ТОФФ (худобыстро вычёсывая шерсть в затылке оптимерно по кромлину со всякой бирстальской шпаной артейнщиков из-за её тура и хлоппушки в счёртаспять согнистрелов и хлипчашки их дамдам домдомных потратников). Большум палится в ветрах! Престокинотела?
ЗАТТ (вытягивая райний строгий даниэль с кранным хвостом за дурашкой, пока слишком больше, нежели снести можно, болезненная проблема его ротовых диминуэнделов, чарочка по лавочке, он падает, вседобавочно, в обморок). Метче стриженой репы! Вроде Фавна МакГилла!
{Прощание Затта и Тоффа}
ЗАТТ и ТОФФ (днесь потневольник и землезлоделец развзнузданный, теперь одно и то же лицо, их борьба будет заправлять дела ещё чуть-чуточку, озадаченно и оторванно, затуманенные тенью сверхмирфизического мулатомилиционера Старой Эйрссии, живые одной собственностью над буружностью плодоруд, чьи с размахом трусливые заставленники знают лишь бранить, как будто, позор для ада то уже, под перепаливающими крупинками кипящих Маусеев, он падает пред нашей гэлкняжной Голла, затем добродушевляем цереминимониалом Паркса О'Сокрыла, на концертинной сесилийской шармприманке по-фалдофонски ширя шум, встряся руки абыкаждого, пока Ю.В. Морешанск самопрощался с В.С. Шеилмартином после того, как Штопоедов Лениган обминал Перецславль-Зал, и, без паузы и без маузы, без балоправства сердцекурсности, готов отстоять зарок фианнтропии, крюка в крюке, с интермоционом праклятвы торжениха и праздружки, что худобеднословие сбывает с рук в виде знаков потребления против бейбитшиликанкатенации). Когда всё старкруг змеемлело, Анфия красоблачилась с веткоруки, там в стане чудеслоо всё забойно кипело, там склонный и складный – урайские близнюки. Они говорили и на порванном иврайском, и на штопаном идмаврском, и на сорванном деньяркском, там, где мускатный цветник, под плинийтельной сенью, каломельны где тени, сорокостры где блажетворенья, там они и трещали, и верещали из вороных голубин. Если твоя лыбить феличиту его головы, а моя сжевать осадки его трючин, то его танцевать виртуажи по жидкой линии и выставлять нам показ своего обоглухоострого. И он будет бегать за буйфрендами и галлять за гэлвредными с его хлопсцами и джесцами, краской, шёлком и воскомёдом, пока настыящества исполняли ланценосца светобосса, и кто с нугой как с тех дерев для ухих, от того у красавкузин навёртываются слюнки помалюшку. Поэтому пока Буттон снова бойно не расстукнет фтого вьюнского жерминаля, пусть Бодли будет как вводоопущенник, а для Брыдли означится бабий таззык.
{Интерлюдия 5: Экран тухнет}
[Помпшоу и песнь пипок воспроизводятся идеально. Факел и потир употропакованы. Всё в настоящем определяет, что касается будущего, средствонахождение их прошлых отсутствий, которые они могут увидеть на слушании, если бы смогли почуять вкусы на ощупь. Чтобы хоть найти значения для. Необходимое зряблуждание. Когда экс это неданное. Как будто в. Мель чаяний. Пустопой.]
____
James Joyce. Finnegans Wake [2_3.346.15 – 355.07]
Перевод: Андрей Рене, 2018 (c)
https://samlib.ru/r/rene_a/
andrey.rene@mail.ru