— Да, правда.
До этого он ни разу не лгал женщине.
Когда он проснулся, уже наступило это самое «завтра». Обычный субботний день превратился в бесконечную пытку ожиданием.
Примерно в десять он позвонил Лайле из магазина. Она уже встала и позавтракала. Арбогаста в номере не оказалось: он явно приступил к работе. Но сыщик оставил для Лайлы записку, в которой обещал связаться с ней в течение дня.
— Вы не хотите прийти ко мне? — предложил ей по телефону Сэм. — Какой смысл сидеть весь день одной? Мы могли бы перекусить вместе, а потом связаться с гостиницей и узнать, звонил ли Арбогаст. Нет, лучше так: я попрошу, чтобы звонки переводили прямо ко мне.
Лайла согласилась, и Сэм почувствовал облегчение. Ему не хотелось сегодня оставлять ее одну. Лайла опять начнет волноваться и переживать. Сам-то он всю ночь не мог глаз сомкнуть.
Он изо всех сил пытался изгнать из головы эту мысль, но все-таки надо честно признать: теория Арбогаста вполне логична. Мэри, скорее всего, планировала приехать к нему, после того как взяла деньги. Если, конечно, она их взяла.
Вот что самое страшное: смириться с тем, что Мэри — воровка. Нет, Мэри не такая, все, что он знал о ней, говорило против этого.
И все же, хорошо ли он знал Мэри? Еще прошлой ночью он отметил про себя, с каким трудом понимает свою невесту. Он настолько мало ее знал, что в полумраке умудрился спутать Мэри с другой девушкой!
Странно, сказал себе Сэм, как мы убеждены, что знаем человека, только потому, что часто встречаемся или близки с ним. Да тут, в Фейрвейле, таких примеров можно найти сколько хочешь. Вот, скажем, старина Томкинс, долгие годы работавший инспектором школ, уважаемый в «Ротари-клубе»[12] человек, бросил жену, семью и сбежал с шестнадцатилетней девчонкой. Кто бы мог подумать, что он способен на такое? Кто мог подумать, что Майк Фишер, страстный игрок и первый гуляка в этом крае, перед смертью завещает все свое состояние Пресвитерианскому Дому для сирот? Или Боб Саммерфилд, служащий у Сэма приказчиком: целый год он работал с ним бок о бок, не подозревая, что Боб попал под восьмой пункт, когда служил в армии, после того как пытался выбить мозги из головы своего полкового священника рукояткой пистолета.[13] Теперь, конечно, он был в полном порядке: скромный, тихий, симпатичный парень, второго такого и за сто лет не найти. Но ведь таким он был и в армии, пока что-то не заставило его взорваться. Почтенные пожилые дамы ни с того ни с сего покидают мужей после двадцати лег счастливой совместной жизни, трясущиеся за свое место ничтожные банковские клерки оказываются способными на крупную растрату — все можно украсть.
Так что Мэри могла украсть эти деньги. Может быть, она устала ждать, когда он наконец расплатится с долгами, и не смогла устоять перед внезапным искушением. Может, она думала привезти деньги сюда, придумать какую-нибудь небылицу, заставить поверить ей и принять их. Может, она надеялась, что они убегут вдвоем. Надо быть честным, возможно, даже вероятно, все так и было.
Раз он признает это, встает другой вопрос. Почему она не приехала? Куда еще могла направиться, покинув окрестности Талсы?
Как только начинаешь гадать насчет этого, как только признаешь, что нельзя проникнуть в мысли другого человека, ты должен признать и главное: все возможно. Дикое решение испытать судьбу в Лас-Вегасе, внезапное желание полностью отрешиться от всего и начать новую жизнь, взяв себе другую фамилию, разрушающее психику чувство вины, приводящее к амнезии…
Ну вот, теперь он делает из того, что случилось, целую уголовную историю, мрачно подумал Сэм. Или историю болезни. Если заходить так далеко в своих предположениях, то сразу возникает тысяча и один вариант развития событий. Например, она попала в аварию, чего так боялась Лайла, или согласилась подвезти человека, а он оказался…
Сэм вновь с трудом отогнал эту мысль. Дальше так нельзя. Мало того что ему приходится держать под контролем себя, он теперь должен еще и отвлекать от подобных размышлений Лайлу. Сегодня ему предстоит тяжелая работа: попытаться поднять настроение Лайлы. Все-таки есть шанс, что Арбогаст нападет на след. Если ничего не выйдет, он обратится к властям. Только тогда Сэм разрешит себе думать о самом худшем, что могло произойти.
Что ж тут рассуждать о том, можно ли разобраться в мыслях другого человека, — откровенно говоря, он и в себе не может разобраться как следует! Он и не подозревал, что способен так внезапно усомниться в своей невесте. Как быстро он принял на веру все обвинения в ее адрес! Непорядочно так поступать. И чтобы хоть как-то искупить этот грех, он должен скрывать свои подозрения от ее сестры.
Если, конечно, она сама не думает то же…
Но Лайла сегодня, кажется, пребывала не в столь мрачном настроении. Она переоделась в легкий костюм, а когда вошла в магазин, ее походка была уверенной.
Сэм представил ее Бобу Саммерфилду, потом они отправились перекусить. Естественно, Лайла сразу же начала строить предположения о Мэри, о том, что может сделать Арбогаст. Сэм отвечал ей коротко, стараясь, чтобы его голос и реплики звучали как в обычной светской беседе. После легкого завтрака он зашел в гостиницу и договорился о переводе звонков, которые могли поступить Лайле в течение дня.
Потом они вернулись в магазин. Для субботы покупателей было не много, и б о льшую часть времени Сэм мог оставаться в задней комнатке и разговаривать с девушкой. Посетителей взял на себя Боб, и Сэму довольно редко приходилось отрываться от беседы и помогать своему приказчику.
Лайла выглядела спокойной. Она включила радио, поймала передачу симфонической музыки и, казалось, отстранилась от всего остального. Так она сидела, когда Сэм вернулся после очередного визита в магазин.
— «Концерт для оркестра» Бартока,[14] правильно? — спросил он.
Она, улыбаясь, подняла голову.
— Верно. Странно, вы так хорошо разбираетесь в музыке.
— А что тут странного? Сейчас эпоха электроники, радио, проигрывателей, верно? Если человек живет в маленьком провинциальном городке, это не значит, что он не может увлекаться литературой, музыкой, искусством. И у меня пропасть свободного времени.
Лайла поправила воротничок блузки.
— Тогда, наверное, все наоборот. Странно не то, что вы всем этим увлекаетесь, а то, что вы еще и владелец магазина скобяных изделий. Такие вещи как-то плохо сочетаются.
— По-моему, нет ничего плохого в скобяном деле.
— Я не это имела в виду. Просто это… как бы слишком обыденно, что ли.
Сэм сел за стол. Неожиданно он нагнулся и поднял что-то с пола. Что-то маленькое, острое, блестящее.
— Обыденно, — повторил он. — Что ж, может, и так. А может, все зависит от точки зрения. Например, что это у меня в руке?
— По-моему, гвоздь.
— Точно. Простой гвоздь. Я продаю их фунтами. Сотни фунтов в год. Отец тоже торговал ими. Да, с тех пор как открылся наш магазин, мы, наверное, продали не меньше десяти тонн гвоздей. Любой длины, любого размера, простые, обычные гвозди. Но ничего обыденного ни в одном из них нет. Если хорошенько подумать. Потому что каждый гвоздь служит определенной цели. Постоянной, важной цели. Вы знаете, что не меньше половины деревянных домов в Фейрвейле держатся на гвоздях, которые мы продали в свое время? Наверное, это глупо, но часто, когда я прохожу мимо них, мне кажется, будто я помог построить эти дома. Купленные в моем магазине инструменты обтесали доски, придали им нужную форму. Краска, которой покрыты стены, кисти, укрепленные от ветра двери и ставни — тоже мои, и стекло для окон… — Он виновато улыбнулся и помолчал. — «Слушайте Великого Строителя»[15] — так у меня сейчас получается? Нет, я верю в то, что говорю. В моем деле каждая мелочь имеет свое назначение. Потому что она служит жизненным потребностям людей. Один-единственный гвоздь, вроде этого, выполняет определенную функцию. Вобьешь его в нужном месте и можешь быть уверен, что все будет в порядке, он будет служить и через сотню лет. После того, как нас уже не станет, вас и меня.
Он сразу же пожалел о том, что произнес эти слова. Но было уже поздно. Улыбка словно стерлась с ее лица.
— Сэм, я очень волнуюсь. Сейчас почти четыре, а Арбогаст все еще не позвонил…
— Позвонит. Еще уйма времени, потерпите немного.
— Я не могу успокоиться! Вы сказали: если он ничего не найдет за двадцать четыре часа, вы идете в полицию.
— Так и будет. Но у него еще есть время до девяти. К тому же, возможно, нам все-таки не придется никуда обращаться. Может быть, Арбогаст прав.
— Может быть, может быть! Сэм, я хочу знать точно! — Все еще хмурясь, она поправила ворот блузки. — Не пытайтесь отвлечь меня своими душеспасительными речами насчет гвоздей. Все равно видно, что вы так же нервничаете, как и я. Ну скажите, разве я не права?
— Да. Конечно правы. — Он вскочил, взмахнув руками. — Никак не пойму, почему он до сих пор не позвонил! Не так уж много в здешних краях мест, которые нужно проверить. Даже если бы он решил заглянуть в каждый мотель или закусочную, стоящие возле шоссе, во всем округе! Если к обеду он так и не даст о себе знать, я сам пойду к Джуду Чемберсу!
— К кому?
— Джуд Чемберс. Местный шериф. Фейрвейл — главный город округа.
— Сэм, я…
В магазине раздался звонок. Сэм сорвался с места, не дожидаясь, пока она закончит говорить. Боб Саммерфилд уже поднял трубку.
— Это вас, — сказал он Сэму.
Сэм взял у него трубку и бросил взгляд через плечо. Лайла вышла из комнаты вслед за ним.
— Алло, Сэм Лумис слушает.
— Это Арбогаст. Наверное, уже начали беспокоиться?
— Еще бы! Лайла и я сидим и ждем вашего звонка. Как успехи?
Короткая, почти незаметная пауза. Потом:
— Пока никак.
— Пока? Где же вы были весь день?
— Легче сказать, где я не был. Я прочесал здешние места. В настоящий момент нахожусь в Парнасе.
— Но это на самой границе округа, верно? А как насчет шоссе?
— Я проехал его из конца в конец. Но по-моему, возвратиться можно и по другой дороге, так ведь?
— Да, точно. По старому шоссе — теперь это местная дорога. Но там абсолютно ничего нет. Даже заправочной станции.
— А вот парень в ресторанчике, откуда я звоню, говорит, что там до сих пор стоит мотель.
— Ох, а ведь точно, есть такой. Старый мотель Бейтса. Я и не знал, что он до сих пор открыт. Навряд ли вы найдете там что-нибудь.
— Так или иначе, он последний в моем списке. Я все равно возвращаюсь, так что загляну туда на всякий случай. Как там у вас?
— Нормально.
— А девушка?
Сэм понизил голос:
— Она хочет, чтобы я немедленно сообщил в полицию. И по-моему, она права. После того, что вы сказали мне, я уверен в этом.
— Подождете до моего приезда?
— Сколько времени это займет?
— Возможно, час. Если только не найду что-нибудь в мотеле. — Арбогаст замялся. — Слушайте, мы ведь договорились. И я своего слова не нарушу. От вас требуется только одно: подождите, пока я не приеду в город. И мы вместе отправимся в полицию. Со мной вам намного легче будет добиться помощи. Знаете, как это бывает с провинциальными блюстителями закона. Как только вы скажете, что нужно объявить розыск, начнется паника.
— Мы даем вам час, — произнес Сэм. — Найдете нас здесь, в магазине.
Он повесил трубку и повернулся к девушке.
— Что он сказал? — спросила Лайла. — Никаких следов, да?
— В общем, да, но он не закончил. Есть еще одно место…
— Всего одно место?
— Только не говорите это таким тоном, Лайла. Может быть, там он услышит что-то важное. А если нет, он приедет сюда через час. И мы все вместе пойдем к шерифу. Вы ведь слышали, что я ответил ему.
— Хорошо, подождем. Еще час, как вы сказали.
Казалось, этот час никогда не кончится. Сэм был почти рад, когда магазин, как это обычно бывает субботними вечерами, заполнила толпа и у него появился предлог, чтобы уйти из комнаты и помочь справиться с потоком покупателей. Он больше не мог заставлять себя вести светскую беседу, не мог притворяться спокойным и веселым. Перед ней и перед самим собой.
Потому что теперь он сам начал испытывать это чувство.
Что-то случилось.
Что-то случилось с Мэри.
Что-то…
— Сэм!
Выбив чек, он оторвался от кассового аппарата; это был голос Лайлы. Она вышла из комнаты и стояла перед ним, указывая на свои наручные часики.
— Сэм, час прошел!
— Я знаю. Дадим ему еще пару минут, хорошо? Все равно я должен сначала закрыть магазин.
— Ладно. Еще несколько минут, но не больше. Ну пожалуйста, Сэм! Если бы вы знали, что я сейчас чувствую…
— Знаю. Уж поверьте. — Он сжал ее руку, выдавив из себя улыбку. — Не волнуйтесь, он появится с минуты на минуту.
Но Арбогаст не появился.
Сэм вместе с Саммерфилдом проводили последнего покупателя в пять тридцать. Сэм проверил книгу учета. Боб накрыл товары от пыли.
Арбогаста все еще не было.
Саммерфилд выключил свет, собираясь уходить. Сэм вытащил ключ.
Арбогаста не было.
— Ну все, — сказала Лайла. — Идемте. Если вы не пойдете прямо сейчас, я са…
— Слышите? — произнес Сэм. — Это телефон. — А через несколько секунд: «Алло?»
— Это Арбогаст.
— Ну где же вы? Обещали…
— Не важно, что я обещал. — Голос сыщика звучал приглушенно, он явно спешил. — Я в том мотеле, у меня всего минута. Хотел объяснить, почему не приехал. Слушайте, я напал на след. Ваша подружка была здесь, это точно. Ночью, в прошлую субботу.
— Мэри? Вы уверены?
— Да, абсолютно. Я просмотрел журнал регистрации, сравнил почерк. Конечно, она подписалась чужим именем, Джейн Уилсон, и дала вымышленный адрес. Мне потребуется судебное решение, чтобы снять копию, если нужны будут доказательства.
— Что еще вы там нашли?
— Совпадает описание машины, да и самой девушки. Владелец мотеля все мне выложил.
— Как вы ухитрились столько узнать?
— Предъявил свое удостоверение, наплел что-то насчет угнанной машины. Он так и задергался. Этот парень, похоже, с причудами. Норман Бейтс, так его зовут. Знаете его?
— Нет, боюсь, что нет.
— Говорит, что девушка подъехала к мотелю в субботу около шести. Заплатила вперед. Ночь была пасмурная, дождь; кроме нее, никто не заехал. Уверяет, что она уехала ранним утром, прежде чем он начал работу. Он живет вдвоем с матерью в доме за мотелем.
— Как думаете, он правду говорит?
— Пока не знаю.
— Что это значит?
— Ну, я на него немного надавил, когда допытывался насчет машины и так далее. И он проговорился, что пригласил девушку к себе в дом на ужин. Уверяет, что больше ничего не было и что мать может подтвердить его слова.
— Вы разговаривали с ней?
— Еще нет, но непременно сделаю это. Она в доме, в своей комнате. Парень начал заливать мне, будто она так больна, что никого не может видеть, но я, когда въезжал к ним, заметил старушку в окне спальни, и она окинула меня взглядом. Поэтому я сказал ему, что собираюсь немного поболтать с пожилой леди, нравится ему это или нет.
— Но у вас нет полномочий…
— Слушайте, вы хотите, чтобы я все выяснил насчет вашей подружки, или нет? А этот парень, кажется, и не слыхал ничего про ордер на обыск и прочие формальности. Он, пыхтя, помчался к дому сказать мамаше, чтобы она оделась. А я решил быстренько позвонить вам, пока его нет. Так что подождите немного, пока я здесь не закончу. Ага, вот он возвращается. Ладно, увидимся позже.
Щелчок, потом раздались гудки. Сэм повесил трубку. Повернулся к Лайле и изложил содержание разговора.
— Теперь вам лучше?
— Да. Вот если бы только знать…
— Узнаем, и очень скоро. Сейчас нам остается одно: терпеливо ждать.
В субботу вечером Норман брился. Он брился только раз в неделю, и всегда по субботам.
Норман не любил бриться — из-за зеркала. В зеркале все время извивались волнистые линии. Почему-то в каждом зеркале были эти странные линии, от которых болели глаза.
А может быть, все дело в том, что у него плохие глаза. Да, точно, он ведь помнил, как любил смотреть в зеркало, когда был маленьким. Любил стоять перед зеркалом без одежды. Однажды его поймала за этим Мама и ударила по виску щеткой для волос с серебряной ручкой. Ударила больно, очень больно. Мама сказала, что так делать нельзя, нельзя смотреть на себя, когда ты голый.
Он до сих пор не забыл, как было больно, как потом болела голова. С того дня голова начинала болеть каждый раз, когда он смотрелся в зеркало. В конце концов Мама повела его к доктору, и доктор сказал, что Норман нуждается в очках. Они действительно помогли, но все равно, глядя в зеркало, он начинал плохо видеть. Поэтому он обычно просто старался не делать этого без особой надобности. Но ведь Мама была права. Нельзя, противно смотреть на себя обнаженного и беззащитного, рассматривать складки рыхлого жира, короткие безволосые руки, нависший живот и под ним…
Когда так рассматриваешь себя, хочется стать кем-нибудь другим. Стройным, высоким и красивым, вроде дяди Джо Консидайна. «Посмотри-ка на нашего дядю Джо: вот это видный мужчина!» — постоянно твердила Мама.
Что ж, это была правда, и никуда тут не денешься. Однако Норман все равно ненавидел дядю Джо Консидайна, пускай тот и был видным мужчиной. Как ему хотелось, чтобы Мама не заставляла называть его «дядя Джо». Потому что никаким он дядей не был, просто другом, то и дело навещавшим Маму. Он надоумил ее построить мотель, когда Мама продала ферму с землей.
Странно. Мама всегда ругала мужчин и, конечно, «твоего-папу-который-сбежал-и-бросил-меня», а вот дядя Джо Консидайн просто сводил ее с ума. Он мог сделать с Мамой все что хотел. Хорошо бы уметь вот так и стать таким же видным мужчиной.
Нет, ничего хорошего! Потому что дядя Джо был мертв.
Осторожно водя бритвой по коже, Норман растерянно моргнул, и отражение в зеркале тоже моргнуло. Странно, что он забыл об этом. С тех пор прошло, наверное, уже лет двадцать. Конечно, время — понятие относительное. Так сказал Эйнштейн, но не он первый это заметил — это знали еще древние, а в нынешнее время многие мистики, вроде Алистера Кроули[16] и Успенского.[17] Норман читал их книжки, а некоторые даже были в его библиотеке. Мама не одобряла этого, утверждала, что они выступают против религии, но дело было в другом. Просто когда он читал эти книжки, он уже не был ее маленьким мальчиком. Он становился взрослым мужчиной, человеком, который познавал тайны пространства и времени и овладевал таинствами бытия и разных измерений.
Он словно был одновременно двумя разными людьми: ребенком и взрослым. Стоило подумать о Маме, и Норман снова становился маленьким мальчиком, говорил и думал как ребенок, реагировал на все по-детски. Но когда он оставался наедине с собой — точнее, наедине с книгой, — он превращался во взрослого мужчину с развитым интеллектом. Достаточно развитым, чтобы осознавать, что он, возможно, страдает легкой формой шизофрении, скорее всего пограничным психическим расстройством.
Разумеется, не самое нормальное положение. Быть Маминым маленьким мальчиком не так-то просто. С другой стороны, до тех пор пока он сознает существующую опасность, он может справляться с ней. А также с Мамой. Ей просто повезло, что он знает, когда нужно снова стать взрослым, и, что бы она ни говорила, он разбирается в психологии, да и в парапсихологии тоже.
Да, ей просто повезло; повезло, когда умер дядя Джо Консидайн, и снова повезло на прошлой неделе, когда появилась эта девушка. Если бы он не вел себя как взрослый мужчина, Маму ожидали бы сейчас серьезные неприятности.
Норман потрогал бритву. Острое лезвие, очень острое. Надо быть осторожным, чтобы не порезаться. Правильно, и еще надо не забыть спрятать ее, когда он закончит бриться, запереть в таком месте, где Мама ее не найдет. Опасно оставлять на виду у Мамы такие острые предметы. Вот почему готовил в основном он, Норман, и тарелки мыл тоже он. Мама до сих пор любила прибираться в доме — ее собственная комната всегда была идеально чистой, — но на кухне управлялся только Норман. Нет, прямо он ничего ей не сказал, просто взял на себя новую работу.
Мама тоже никогда не заговаривала об этом, и слава богу. С тех пор как приехала девушка, с прошлой субботы, минула целая неделя, и они ни разу даже не заикнулись о том, что произошло тогда. Такой разговор только растревожил и расстроил бы их обоих. Мама наверняка чувствовала это: кажется, она намеренно избегала Нормана, большую часть времени просто отдыхала у себя в комнате и почти не общалась с ним. Возможно, ее мучила совесть.
Так оно и должно быть. Убийство — ужасная вещь. Пусть даже ты не вполне нормален, это ты должен понимать. Мама, наверное, по-настоящему страдала.
Возможно, ей помогла бы исповедь, но Норман все же был рад, что она не заговаривала с ним. Потому что он тоже страдал. Но не от угрызений совести — от страха.
Всю неделю он ждал какого-то происшествия. Каждый раз, когда к мотелю подъезжала машина, по его телу пробегала нервная дрожь. Даже когда кто-то просто проезжал мимо дома по старому шоссе, Норману становилось не по себе.
Конечно, в прошлую субботу он тщательно уничтожил все следы там, на краю трясины. Он приехал на своей машине, нагрузил прицеп дровами; когда он закончил работу, в этом месте не оставалось ничего, что могло бы вызвать подозрения. Ее сережку он тоже отправил в трясину. Вторая так и не нашлась. Можно было чувствовать себя в относительной безопасности.
Но в среду ночью, когда возле мотеля остановилась полицейская патрульная машина, он едва не потерял сознание. Полицейский просто хотел позвонить от них. Позднее Норман сам признал, что выглядел потешно, но в тот момент ему было не до смеха.
Мама сидела возле окна в своей спальне; полицейский не заметил ее, и слава богу. За прошлую неделю она что-то часто подходила к окну. Может быть, тоже боялась. Норман пробовал говорить, что лучше ей не показываться людям, но не смог заставить себя объяснить почему. По той же причине он не мог растолковать Маме, почему ей нельзя спускаться в мотель и помогать ему. Норман просто следил, чтобы она этого не делала. Ее место в доме — нельзя пускать Маму к незнакомым людям, теперь уж никак нельзя. К тому же чем меньше о ней знают, тем лучше. Как только он мог рассказать этой девушке…
Норман закончил бриться и снова тщательно вымыл руки. Он обратил внимание на то, что испытывал возраставшее чувство брезгливости, особенно в течение прошлой недели. Ощущение вины. Как леди Макбет.[18] Шекспир хорошо разбирался в психологии. Интересно, разбирался ли он еще кое в чем, подумал Норман. Например, призрак отца Гамлета; может быть, и он был посвящен…
Теперь не время думать об этом. Надо спуститься к мотелю и открыть его.
В течение прошлой недели дел было не много. За ночь бывало занято три-четыре номера, не больше. Это хорошо — Норману не пришлось пускать посетителей в комнату номер шесть. Комната номер шесть, где тогда остановилась девушка.
Он надеялся, что ему больше никогда не придется ее сдавать. Норман навсегда покончил с постыдными занятиями: подглядыванием и тому подобными извращениями. Они и привели к трагедии. Если бы он тогда не начал подглядывать, если бы он не напился…
Однако нет смысла горевать над пролитым молоком; прошлого не переделаешь. Даже если пролилось не молоко, а…
Норман вытер руки, быстро отвернулся от зеркала. Нужно забыть о том, что случилось, не следует тревожить мертвецов. Сейчас все хорошо. Мама ведет себя как надо, он ведет себя как надо, они вместе, как и раньше. Целая неделя прошла без каких-либо неприятностей, и так будет и дальше. Особенно если он будет верен своему решению вести себя как взрослый, а не как ребенок, не как маменькин сынок. А в этом он не отступит ни на шаг, так он обещал себе раз и навсегда.
Норман затянул узел галстука и вышел из ванной. Мама была в своей комнате, снова сидела возле окна. Сказать ей что-либо или не стоит? Нет, лучше не надо. Может начаться спор, а он пока еще не готов к этому. Пусть сидит и смотрит, если ей так нравится. Бедная больная пожилая леди, прикованная к этому дому. Пусть видит мир хотя бы из окна.
Сейчас, конечно, он рассуждал как ребенок. Но Норман был готов на такой компромисс; главное, чтобы он продолжал вести себя как здравомыслящий мужчина и не забывал запирать все двери, когда покидал дом.
Всю прошлую неделю он запирал их, и это дало ему новое ощущение защищенности от любых неприятностей. Он отобрал у Мамы ключи от дома и мотеля. Покидая дом, он знал, что она никак не сможет выбраться из своей комнаты. Она могла ничего не бояться, сидя в доме, а он — работая в мотеле. Пока он соблюдает все предосторожности, повторения того, что случилось на прошлой неделе, не будет. Он ведь делает это для ее же блага. Лучше сидеть взаперти дома, чем в психбольнице.
Норман пошел вниз по дорожке, зашел за угол и добрался до своей конторы как раз в тот момент, когда подъехал грузовик, раз в неделю развозивший чистое белье. Он уже все приготовил. Принял свежую смену и отдал в стирку грязное белье. Теперь они брали не только полотенца, но и простыни с наволочками. Очень удобно. В нынешние времена содержать мотель стало проще простого.
Когда грузовик уехал, Норман принялся за уборку четвертого номера — какой-то коммивояжер из Иллинойса заехал рано утром. Оставил после себя беспорядок, как обычно. Окурки на краю раковины, журнал на полу возле унитаза. Одно из этих научно-фантастических изданий. Норман, хихикая, подобрал его. Научная фантастика! Если бы они только знали…
Но, конечно, никто не знал. И никогда никто не узнает, нельзя, чтобы это узнали. Надо соблюдать все предосторожности насчет Мамы, и не будет никакого риска. Он должен охранять ее от людей, а людей — от нее. Случившееся на прошлой неделе лишь подтвердило это. Теперь он всегда будет очень внимательным и осторожным. Чтобы никому не угрожала опасность.
Норман вернулся в контору и оставил там лишнее белье. Он уже все сменил во всех номерах. Все готово к приему посетителей, если таковые появятся.
Но до четырех часов никто не появился. Он сидел за столом и смотрел на дорогу, так что под конец весь извертелся от скуки. Чуть было не решился немножко выпить, но потом вспомнил, что после того дня твердо обещал себе — ни капли спиртного. Он не мог себе позволить выпить, даже совсем капельку. Всякий раз, когда что-то случалось, не обходилось без спиртного. Спиртное убило дядю Джо Консидайна. Спиртное было косвенной причиной гибели девушки. Поэтому с того самого дня он стал трезвенником. Но выпить сейчас совсем не помешало бы. Всего одну…
Норман все еще колебался, когда по дорожке прошуршали шины. Номерной знак Алабамы. Супружеская пара средних лет. Они вышли из машины, подошли к конторе. Мужчина был лысым, носил толстые очки в темной оправе. Женщина — очень полная, вся покрытая потом. Норман показал им номер первый, в противоположном конце здания; десять долларов за двоих. Женщина визгливым жеманным голосом пожаловалась на духоту, но, кажется, успокоилась, когда Норман включил вентилятор. Мужчина притащил чемоданы и расписался в журнале регистрации. Мистер и миссис Герман Притцлер, Бирмингем, Алабама. Это были обычные туристы, с ними не будет никаких проблем.
Норман снова сел, машинально листая страницы подобранного в номере научно-фантастического журнала. Вокруг был полумрак; теперь уже, наверное, около пяти. Он включил лампу.
На дорожке показалась еще одна машина; кроме водителя, в ней никого не было. Наверное, еще один коммивояжер. Зеленый «бьюик», техасский номерной знак.
Техасский номерной знак! Та девушка, Джейн Уилсон, тоже приехала из Техаса!
Норман резко поднялся и подошел к стойке. Он увидел, как человек выходит из машины, услышал, как шуршит гравий под его ногами, и звуки приближавшихся шагов эхом отдавались в его сердце.
Просто совпадение, сказал он себе. Каждый день к нам приезжают из Техаса. Алабама ведь еще дальше отсюда.
Мужчина вошел в мотель. Высокий, худой, на голове серый стетсон с широкими полями, закрывавшими верхнюю часть лица. Несмотря на густую щетину, видно, что лицо покрыто загаром.
— Добрый вечер, — произнес он, почти не растягивая слова на техасский манер.
— Добрый вечер. — Норман, наполовину скрытый стойкой, в замешательстве переступил с ноги на ногу.
— Вы хозяин?
— Да, я. Хотите снять комнату?
— Не совсем так. Мне надо выяснить кое-что.
— Буду рад помочь, если смогу. Что вы хотите знать?
— Я пытаюсь разыскать одну девушку.
Норман конвульсивно сжал пальцы. Он не чувствовал их, они онемели. Он весь онемел, с ног до головы. Биение сердца больше не отдавалось в ушах, — кажется, оно вообще перестало биться. Стало очень тихо. Если он закричит, все пропало.
— Ее зовут Крейн, — продолжал мужчина, — Мэри Крейн. Из Форт-Уэрта, Техас. Я хотел бы знать, не зарегистрировалась ли она у вас.
Норману больше не хотелось кричать. Ему хотелось смеяться. Он почувствовал, как снова забилось сердце. Отвечать было легко.
— Нет, — сказал он. — Никто с таким именем у нас не останавливался.
— Уверены в этом?
— Конечно. Нынче дела идут не очень-то бойко, мало народу. У меня хорошая память на постояльцев.
— Эта девушка могла появиться здесь примерно неделю назад. Скажем, в прошлую субботу, ночью, или в воскресенье.
— В прошлый уик-энд никто не останавливался. У нас тут была пасмурная погода.
— Вы уверены? Это девушка или, точнее, женщина примерно двадцати семи лет. Рост — метр семьдесят, вес — около шестидесяти, темные волосы, голубые глаза. У нее был «плимут», модель тысяча девятьсот пятьдесят третьего года, голубой седан с помятым левым передним крылом. Номер машины…