Поморска говоря
Не знать языка своих предков — позор и беда для мыслящего, уважающего себя человека. Говоря — это язык народа поморов, в котором нашли свое отражение практически все диалекты исторического Поморья. Нынешние коренные жители поморского края являются последним поколением, которое ещё слышало живую говорю и способно хотя бы частично понимать её слова и выражения. С уходом из жизни наших родителей, дедушек и бабушек, поморское слово может навсегда исчезнуть из памяти потомков, превратившись в «язык мертвых». Но на своей земле надо говорить на своем языке. В истории человечества есть примеры, когда народы, потерявшие культуру и язык своих предков, под урозой полного истребления и исчезновения возрождали утраченное и возрождались сами. Исторически говоря была языком наддиалектного, межнационального общения народов Заволочья и Русского Севера. Поморска говоря является основным носителем исторического этнического сознания поморов, в ней находят свое отражение глубокие культурные традиции и непростая история коренного населения Поморья. Говоря относится к группе восточнославянских языков, возникших в 11-12 вв на древнерусской лингвистической основе.
Поморский язык не должен исчезать хотя бы потому, что он несомненно старше так называемого «литературного» русского языка. Говоря — это язык старообрядцев поморского толка и соловецких монахов, язык ремесленников и промышленников, сказочников и первопроходцев Сибири и Арктики.
Поморска говоря — это язык древних былин, песен и сказок, язык празднеств и быта нашего поморского народа: онежан, мезенцев, пинежан, каргопольцев, шенкурян и всех наших земляков, не забывших свои родовые корни. И пока есть люди, знающие, что именно они являются хозяевами своей земли и сознательно называющие себя поморами, этот язык будет нужен.
Голоменой царь
Во досюлишны-от веки, во которы-то давношни леты, унесло во пылко морьско голомё коць с кулояна. Било море их цетвёры воды, а на петой-от день тиха пала, погодьё. Омал-талиссе кулояна, гленули — тако лосо на мори, вода кротка, одаль каменна луда, а серёдка луды трои полохола сидят — шолнцё, ветер да мороз. Меж има котора идет: которой из их большак на мори?
Увидали трои полохола кулоян-от, ко луды коць потташшили, оприколили, крицят:
— Сказывайте скоре, которой меж нама самой могутной на мори? Которого нарецете,
тот из нас на голомено царьство настанет.
Кулояна не долго меж собою поредили, да и ответ держат:
— Вы все трои могутны, а большак-от у вас один — ветер. Он и есь голоменой царь.
Тут мороз осердилссе, пал на кулоян, хотел застудить-заморозить.
А ветер им:
— Не бойтиссё, я дуть не стану, дак мороз без ветру не порато морозлив.
Не стал дуть ветер, мороз окротел, пошшипалл-пошшипал, да и оступилссе от кулоян. А тут шолнцё взъерилоссе, стало жгать да жарить. А ветер опеть затёшшат:
— Не бойтиссё, я подую, дак с ветерьём-от шолнцё не порато жарит.
Пал ветер на лосо море, шолнцё и оступилоссе. Ветром оттулило коць от каменной луды. Поднели кулояна на поветёрь парус, да скорёхонько ко дому-то и добежали. А ветёр-от и взаболь на мори могутне всех — он-от над веема вёрьхову дёржжит.
Медвёть на кулиги
Летом насекла бабка в лесу дрофф, да во костёр-от на кулиги их склала. Зимой бабка за тема дровама в лес покатила. На кулигу-то въехала, гленула: на-ко, цего элако? На ко-стру-от медвёть сидит! Мырьё ко бабки поворотил, глазишша выкатил, пассь рашширил, да как рёвкнет:
— Порато я иесь хоцю, а выть-от сама пришла.
А бабка ему отвецят:
— Я те не выть, да не павыть. Много-ле в бабки мяска-то, одно, быват, коесьё. Не ешь
мя, дак дам те крепышку на верьхосытку.
Медвёть-от согласилссе, свёрзилесе во сумёт:
— Забирай дрова!
ПОМОРСКАЯ СТОРОНА
А бабка скорёхонько полешка на цюнки склала, да домой свезла.
Топит бабка пецьку, обредню ведет, пироги пецёт. Да долго-ле коротко, истопила все дрова, избу застудила, нать опеть в лес-от ехать.
Поехала бабка. Выёжжат ко кулиги, а медвёть на костру сидит. Мырьё ко бабки поворотил, пассь рашширил да как рёвкнет:
— Порато иссь хоцю, а выть-от сама пришла.
А бабка ему отвецят:
— Я те не выть, да не паныть. Много-ле в бабки мяска-то, одно, быват, коссьё. Не ешь
мя, дак дам те ишша тёплышку на верьхосытку.
Медвёть-от согласилссе, сверзилссе во сумёт:
— Забирай дрова!
А бабка скорёхонько полешка на цюнки склала, да домой свезла.
Топит бабка пецьку, обредню ведет, пироги пецёт. Да долго-ле кротко, истопила все дрова, избу застудила, нать опеть в лес-от ехать.
Поехала бабка. Выёжжат ко кулиги, а медвёть на костру сидит. Мырьё ко бабки поворотил, пассь рашширил да как рёвкнет:
— Порато иссь хоцю, а выть-от сама пришла.
А бабка ему отвецят:
— Я те не выть, да не павыть. Много-ле в бабки мяска-то, одно, быват, коссьё. Не ешь
мя, дак дам те потомбалку на верьхосытку.
Медвёть-от согласилссе, сверзилссе во сумёт:
— Забирай дрова!
А бабка скорёхонько остатни полешка на цюнки склала, да весь костёр-то и концилссе, дрофф нема. А медвёть во сумёту осталссе сидеть.
Топит бабка пецьку, обредню ведет, пироги пецёт. Долго-ле-коротко, серёдка ноци цюет бабка, медвёть пришёл. Торкат во ободворенку:
— Отворяй бабка вороцця, порато иссь хоцю. Отдавай ме наперьво по обвету крепыш-
ку.
А бабка отворять и не думат. Избяны вороцца ишша крепце затворила, вертушок зацепила, да и отвецят:
— Крепко-крепко у мя вороцца заперты, вот те и крепыш ка.
Медвёть ерицце:
— Отдавай тогды по обвету тёплышку.
А бабка на пецьку повалилассе да и крицит:
— Тепло-тепло у мя на пецьки, вот те и теплы шка.
Медведь ишша пушше ерицце:
— Отдавай тогды по обвету потомбалку. Неоддашь обветно, дак како потом бабка
в лес-от поедешь? Я ведь съем тя.
А бабка отвецят:
— Потом бабка в лес не поедет — дрова-то я все свезла. Вот те и потомбалка.
Медведь ишша поторкалесе, да порато вороцця у бабки крепки. Так и воротилесе
на лесну кулигу, со стыдом как с пирогом.