У Кемине кончились запасы, и семья стала голодать. Он поспешил к пиру:
– Тагсыр, помогите! Жена, дети три дня крошки во рту не держали…
– Я помогу тебе перейти мостик в рай… – важно начал пир.
– Если вы имеете в виду конец света, – перебил его Кемине, – то в моей кибитке он уже наступил. Дайте мне немного хлеба.
Пир не дал.
– Правду в народе говорят, что лучше подружиться с дьяволом, чем уповать на ангела, – сказал Кемине.
Аму-Дарья и затхлый источник
Уйдя ни с чем от пира, Кемине обратился к знакомому человеку по имени Мамедсалык и попросил у него взаймы пять-десять батманов зерна. Тот дал без разговоров пятьдесят.
– О, да здесь течёт Аму-Дарья! – воскликнул поэт. – А я не знал и столько времени провозился у затхлого источника!
Не правда ли?
Бай пригласил Эрали-ишана в гости. Пир с радостью согласился и взял с собою Кемине. По дороге им встретился большой арык, полный воды. Как быть?
– Иди вперёд, молла Кемине, – сказал пир.
– О, тагсыр, разве я посмею сделать хоть шаг впереди вас! – смиренно возразил Кемине.
Пиру ничего не осталось, как лезть в воду. Когда он был уже посредине арыка, Кемине разбежался и с криком: «О мой пир!» прыгнул ему на спину. Ишан с головой окунулся в воду.
– Что ты делаешь?! – вскричал он, отфыркиваясь.
– А помните, тагсыр, – спокойно ответил Кемине, сидя у того на загривке, – на мою просьбу ссудить пшеницы вы обещали мне помочь перейти мост на том свете. Вот я и подумал: коль вы готовы оказать мне большую услугу в будущем, то с удовольствием сделаете меньшую сейчас. Не правда ли?
Только и досталось
У Кемине разболелось ухо: покраснело, распухло. Увидел его пир и съязвил:
– Молла Кемине, ты что, у ишака взял ухо?
|
|
|
– Да, тагсыр, – потупив глаза ответил поэт. – Ведь ум его взяли вы, а мне только и досталось…
Потерпите и вы
– Попадёте в рай – там всего будет вдоволь: яблоки, гранаты, инжир, хурма, – говорил пир своим сопи и держал их впроголодь.
Кемине до смерти надоели подобные речи и он решил его проучить.
– Сегодня у меня на обед пельмени из свежей, жирной баранины с луком и перцем, – однажды сказал он. – Не окажет ли тагсыр мне честь?…
– Отчего ж, охотно! – обрадовался пир.
В назначенный час он был уже у Кемине. Тот возился с собакой и не спешил приглашать гостя в кибитку.
– Кем тебе доводится эта собака, что ты так ласкаешь её? – нетерпеливо спросил ишан. – Отцом? Матерью?…
– Это наш пир, – ответил Кемине.
Надеясь на вкусное угощение, тот пропустил намёк мимо ушей. Вошли в кибитку. Никаких приготовлений к обеду пир не заметил.
– Где же твои пельмени? – не выдержал он. – Мы уже слюнки глотаем.
– Мой пир, – смиренно произнёс Кемине, – в ожидании райских яблок, инжира и хурмы вы уже семь лет нас заставляете не только слюнки глотать, но и носить для вас воду, рубить дрова, копать землю, сеять и убирать. И всё-таки мы не ропщем. Потерпите и вы.
В землю закопаю
Эрали-ишан заболел. Сопи решили его навестить. Кемине условился с товарищами, как и о чём говорить. Один сопи долго расспрашивал пира о здоровье и под конец сокрушенно промолвил:
– О, тагсыр, вы похудели, как собака!
Пир обиделся, но промолчал.
Второй сопи тоже начал с расспросов о здоровье.
|
|
|
– Сейчас один сопи сказал, что я стал худым, как собака, – пожаловался ему Эрали-ишан.
– Да плюньте вы на этого глупого человека, – утешал его сопи. – Бог даст, поправитесь и снова станете толстым, как свинья…
Пришёл Кемине. Пир кипел от злости и сразу стал изливать свою желчь на неблагодарных.
– Ты знаешь, молла Кемине, – с горечью сказал он, – один сопи сравнил меня с собакой, другой – со свиньей.
– Успокойтесь, тагсыр, я их пира в землю закопаю! – пообещал Кемине.
Кемине и окружающие
Дело в шубе
Многие сопи завидовали находчивости и остроумию, с которым Кемине отражал нападки пира.
– Где ты прячешь мешок со своими шутками и меткими словечками? – спрашивали они у Кемине. – Мы бы хотели похитить его.
– Вам придётся украсть мою шубу, – рассмеялся поэт. – Всё дело в ней. В каждом шве – шутка, под каждой заплатой – острота.
Пожалуй, лучше
Большую часть своей жизни Кемине работал на баев. Как-то по поручению одного из них он поехал за песком. На обратном пути повстречал другого бая.
– Молла Кемине, что за груз везешь? – спросил тот, увидев туго набитые чувалы.
– Белый песок, – ответил Кемине.
– А зачем он нужен?
– Разве вы не знаете, бай-ага? Это же превосходное средство против блох и москитов.
Кто не страдает летом от блох и москитов? Бай сразу же пристал к Кемине, не продаст ли тот свой белый песок.
– Продать?! Что ж, пожалуй…
– Сколько стоит?
– Тридцать таньга за всё.
– Дорого, – стал торговаться бай.
|
|
|
– Видите ли, бай-ага, не всякий песок помогает. Надо знать место.
– Получай тридцать таньга! – после раздумья, решил бай Видимо, здорово донимали его москиты и блохи.
Через некоторое время Кемине снова встретил этого бая. Тот набросился на нею чуть ли не с кулаками.
– Ты меня обманул! – завопил он. – Твое средство не помогает!
– Вы, наверное, неправильно им пользовались, бай-ага, – спокойно ответил Кемине.
Бай растерялся.
– А… как им надо пользоваться?…
– Очень просто, – сказал невозмутимо Кемине. – Надо поймать блоху и насыпать ей песок в глаза.
– Вах, если я её поймаю, то просто убью! – вскричал бай.
– Вы правы, бай-ага, – ответил поэт. – Это, пожалуй, даже лучше.
Какая часть интересует?
Всю жизнь Кемине проходил в одной и той же шубе. Она была так стара, что, казалось, состояла ид
одних заплат.
Как-то вокруг него собралась молодёжь. Один парень спросил:
– Молла Кемине, когда была сшита ваша шуба?
– Юноши, – ответствовал поэт, – не затрудняйте меня туманными вопросами. Моя шуба создавалась не в один год. Вот эта заплата, например, была пришита пять лет тому назад, а вон та – десять. В другой раз показывайте, какая именно часть шубы вас интересует.
Внутри был я
Однажды вечером, набросив на плечи свою знаменитую шубу, Кемине отправился к соседям. И надо же такому случиться: у самого их порога он поскользнулся и упал. Едва он вошёл в комнату, его спросили:
– Молла Кемине, ты что, упал?
– Нет, шуба свалилась… – небрежно ответил поэт.
– Почему же такой грохот был? – удивились соседи.
– Наверное, потому, что внутри шубы был я.
Не так уж далеко
Кемине долго шёл пешком и очень устал. Его нагнал на осле какой-то добрый человек и предложил сесть сзади. Кемине проехал немного, облегчённо вздохнул и сказал:
– Оказывается, рай не так уж далеко от земли – всего лишь на высоте ослиного роста.
Благодарен судьбе
Как-то Кемине шёл по дороге и встретил нескольких парней.
– Молла Кемине, почему вы пешком? – спросил один из них. – Раньше вы всегда ездили на осле.
– Вам лучше не спрашивать, а мне – не отвечать, – сказал Кемине. – Ишак мой потерялся… Я так благодарен судьбе. Ведь если бы я сидел на нём, то потерялся бы вместе с ним.
Как странно
Как-то Кемине мимоходом заглянул к знакомым. В казане варилось мясо, и они готовились обедать. Но хозяйка была на редкость скупа, и ей не хотелось кормить гостя обедом.
|
|
|
– Коза такая старая, такая старая, – затараторила она, – что и через месяц не сварится.
– Гость тоже не молод, – спокойно заметил Кемине. – И уж если сел, то поднимется не раньше, как через полгода.
В это время в кибитку забежал козлёнок. Повертелся, покрутился, подошёл к Кемине и принялся жевать заплату на его шубе.
– Вах, как странно! – воскликнул тот, – Обычно гостя угощают козлёнком, а тут козлёнок норовит съесть гостя.
Кемине и скупцы
Ещё раз довелось Кемине попасть к богатым, но скупым людям.
Пришёл он усталый, голодный и видит: стоит на огне казан, а из него валит ароматный пар.
«Тут я пообедаю и отдохну», – подумал поэт. Но хозяевам не хотелось разделить трапезу с гостем. Посовещавшись, они решили предложить ему чёрствый чурек и выпроводить, а потом самим поесть. Кемине не захотел портить аппетит, хотя был смертельг но голоден. Да и уходить не собирался.
Хозяйка принесла целую гору свежего, только что испечённого чурека, положила его в хурджум и повесила на стену. А казан сняла с огня и отставила в сторону.
– Теперь пора и спать ложиться, – сказала она и стала готовить постель.
Кемине пришлось лечь с пустым желудком. Сон к нему не шёл. Когда хозяева уснули, его ноги будто сами собой встали, руки тихонько подняли крышку казана и стали шарить в поисках съестного. В казане оказалась пара жареных гусей. Со всеми предосторожностями он вытащил их. А чтобы посуда не пустовала, положил в неё пару чарыков, оказавшихся под рукой. Достать из хурджума чурек тоже не составило труда. Поэт устроил пир горой.
Крепко закусив и набравшись сил на дальнюю дорогу, Кемине решил примерно наказать жадных хозяев. Он взял из птичника петухов, посадил их за пазуху и, растолкав храпевшего хозяина, сказал:
– У меня неотложное дело, я должен уйти… Счастливо оставаться.
– Куда так рано, подожди хоть, пока петухи запоют, – лицемерно упрашивал хозяин.
– Петухи пропоют в дороге, – ответил Кемине.
– Ах, как жаль! – стал сокрушаться хозяин. – Мы даже не посидели с тобой, не поговорили как следует, я даже не знаю кто из нас старше, а кто моложе?
– А сколько тебе, дорогой? – спросил Кемине.
– Два раза по двадцать и десяток. А тебе?
– Точно не знаю, – сказал поэт, – но помню, когда я ещё был мальчишкой, еле-еле достававшим чурек из хурджума, что висел на стене, тогда Чарык-батыры совершили набег на Казан-кала и изгнали оттуда Гусей-ханов.
Кемине попрощался и ушёл.
– Слава аллаху, – сказал хозяин, проснувшись утром. – Наконец-то отвязались от непрошеного гостя. Вот уж поедим в своё удовольствие… Жена, ставь казан.
Хозяйку не пришлось упрашивать. Она быстро разожгла очаг, водворила на него казан и оба – муж и жена – стали глотать слюнки в ожидании гусятины.
В котле зашипело, запищало, показался дым.
– В чём дело? – удивился муж.
– Всё радуется уходу гостя, – ответила жена. Сняли крышку с казана, а там – чарыки. Кинулись к хурджуму – и он пуст.
– Ведь он же намекал мне! – простонал муж, и тут же пустился в погоню.
Вывернув наизнанку шубу и став неузнаваемым, Кемине шёл не торопясь.
– Куда так рано собрался? – остановил он своего негостеприимного хозяина.
– Ай, у меня ночевал гость по имени Кемине… – отвечал тот запыхавшись. – Знаешь, что он сделал? – И он рассказал всё как было.
– Подумать только! – возмутился Кемине. – То aie самое он сотворил со мной! Я ведь, как и ты, ищу его.
Они пошли вместе. Но вот дорога раздвоилась.
– Мы не знаем по какой он пошёл, – сказал Кемине, – поэтому нам лучше разделиться. Ты иди по одной, а я – по другой. Кто-нибудь из нас обязательно поймает этого нечестивца и накажет за двоих.
Когда шёл дождь
Несколько молла пошли в гости к баю. Кемине присоединился к ним.
– Куда ты в таких лохмотьях! – стали они уговаривать его. – Ты позоришь нас. Иди домой.
– Вершины гор не бывают без тумана, а мужчина – без своей цели, – ответил Кемине.
К баю он, конечно, не попал – слишком неприглядной на нём была одежда.
Кемине постучался в кибитку бедняка:
– Примете гостя? – спросил он.
– Заходи, заходи. Угостить нечем, а место всегда найдётся, – ответили ему.
– Мне бы переспать.
Кемине заметил, что хозяйка что-то варит в котле, но подать не спешит. Дети похныкали-похныкали и улеглись спать. Поэт не утерпел и спросил, почему она не покормила их.
– О гость, ты коснулся самого больного. У нас ничего нет, а они просят. Вот и приходится их обманывать. Ставлю казан на огонь, кладу в него камни, а их уговариваю: «Ложитесь спать, ягнята. Когда обед сварится, я вас разбужу».
Защемило сердце у Кемине. Когда все уснули, он потихоньку вышел и привёл байского барана. – Вот, сестра, жарь и покорми их. Когда детвора наелась и снова улеглась спать, Кемине, взяв кумган, влез на кибитку и через отверстие в крыше стал брызгать на детей. «Дождь идёт», – подумали, проснувшись, малыши, и снова сон смежил их веки.
Утром бай заметил пропажу. «Это дело рук того нищего, которого я не впустил», – решил он и отправился к кибитке, где ночевал Кемине.
У кибитки возились ребятишки.
– Ели вы мясо? – спросил у них бай.
– Да! – в один голос ответили они.
– Когда?
– В ту ночь, когда шёл дождь, – сказал самый маленький.
«Это они вспомнили про весну», – успокоился бай.
Новая жена Кемине
Кемине был уже в годах, когда у него умерла горячо любимая жена. Трудно жить, если в доме нет хозяйки. Поэт погоревал и решил вторично жениться. Вдовцу, к тому же небогатому, выбирать не приходилось. Попалась ему женщина немолодая и с детьми.
В первую же ночь она сказала Кемине:
– Ты – молла, значит, я теперь тоже буду в почёте… Скажи, кому мне можно показывать лицо, а кому нельзя?
Жену привезли вечером и поэт её ещё не разглядел.
– Поговорим об этом завтра, женушка, – ответил он осторожно.
Проснувшись поутру, он увидел, что аллах даровал ему в спутницы жизни настоящую каргу: старая, зубы жёлтые, глаза слезятся…
– Показывай своё лицо кому хочешь, – воскликнул поэт в сердцах, – только не мне!
* * *
Новая жена больше всего любила ходить по соседям. Однажды Кемине собрался в город. Жена подала ему на дорогу чурек.
– А ещё есть? – спросил поэт.
– Последний, – ответила она.
Кемине разломил чурек пополам и одну половину протянул ей.
– Зачем это? – удивилась она. – Возьми весь, ты же проголодаешься в дороге.
– Ну, тебе предстоит не меньший путь, – ответил Кемине.
* * *
Усталый возвратился Кемине из поездки, а супруга, как он и предполагал, ещё не вернулась.
«Врут люди, когда говорят, что моя жена обходит все кибитки, – подумал поэт. – Если бы она обходила все кибитки, то заглянула бы и в мою!»
Переселение
Аул откочёвывал на новые места. Кемине верблюдов не имел и попал в затруднительное положение. Еле-еле выпросил у богатого соседа.
У Кемине было двое взрослых сыновей, тоже молла. Не в пример своему отцу, они не умели даже верблюда нагрузить. Старому поэту пришлось всё делать самому. Окончательно выбившись из сил, он крикнул:
– Меняю двух молла на одного дайханина!
* * *
Перегонять на новое место кур Кемине тоже пришлось самому. Поэт сбился с ног, собирая их в кучу.
– Проклятые! – возмущался он. – Вы ведь просто издеваетесь надо мной! Во мраке ночи вы можете разглядеть приближение рассвета. Кто же поверит, что вы не видите дороги средь бела дня!
Возьми и ты
Как-то один купец, удачно торговавший в Хиве, подарил Кемине верблюда с грузом товаров. Кемине пригнал его к кибитке и крикнул:
– Эй, народ, подходи, бери кому что надо!
Сбежались люди и поделили между собой всё, что было в тюке. Тогда поэт сказал жене:
– Возьми и ты свой пай!
Чем мы её обидели?
Всю жизнь Кемине был беден. Однажды сын спросил его:
– Отец, говорят, что ты всё знаешь. Скажи, почему от нас не уходит бедность?
– А зачем ей уходить? – усмехнулся Кемине. – Вы учитесь, мать ваша добрая женщина, я тоже делюсь с людьми всем, что имею. Чем же мы обидели бедность, чтобы она ушла от нас?
Он уже явился!
Как-то поздним вечером жена попросила Кемине нарубить дров. При первом же ударе топор слетел с топорища. В темноте Кемине никак не мог отыскать его и начал уже сердиться.
– Хоть бы аллах помог найти, – проворчал он, Продолжая шарить по земле. – За меру пшеницы…
В этот Момент он нащупал, окара.
– Посмотрите только на этого аллаха! – вскричал поэт. – Когда просишь помочь – его нет, а стоит пообещать что-нибудь – он тут как тут. Не успел заикнуться про пшеницу, как он уже явился со своим окара!
В свободное время
Однажды соседи услышали, что Кемине на чем свет стоит бранит свою жену.
– В чём провинилась эта бедняжка? – спросили они.
– Я ругаю её, чтобы она завтра, когда пойдёт за водой, кувшин не разбила, – ответил Кемине, и, заметив недоумение на лицах соседей, пояснил: – Завтра я, возможно, буду занят, а сейчас у меня свободное время.
Гораздо больше
До уборки урожая оставалось ещё месяца три, а в семье у Кемине уже нечего было есть. Взял Кемине сына и отправился с ним к баю. Там уже толпилось много других бедняков. Каждого, кто просил, бай доводил до полного изнеможения и только тогда насыпал ячменя или пшеницы, когда отчаявшийся дайханин соглашался на неслыханные проценты. Пришла очередь Кемине.
– Ты слишком беден, чтобы расплатиться, – сказал бай.
– Мне и двух батманов хватит, – не обращая внимания на его слова, сказал Кемине. – Соберу урожай – принесу… четыре!
Бай охотно согласился на такую выгодную сделку.
– Уф! – сказал по дороге домой сын. – Он выжал из нас все соки.
– Когда он придёт за своим долгом, мы выжмем из него гораздо больше, – засмеялся Кемине.
Пусть никто не роется
Когда шуба Кемине износилась настолько, что её уже невозможно стало латать, он зарыл её в землю в местечке Порсыкала, близ Мары. После этого он всем людям говорил:
– В Порсыкала я закопал свою бедность, пусть там никто не роется.
Мирали
Прости, друг
Засуха погубила посевы, и без того бедственное положение дайхан стало невыносимым. Мирали бродил по аулам и думал, как бы помочь народу. Как-то ночью встретил он купца, которому нужен был работник. «Труд предстоит великий, – предупредил купец, – но плата за день равна полугодовому заработку батрака». «Близок путь, да, видно, нелёгок», – подумал Мирали, но, заинтересовавшись предстоящим делом, принял предложение.
Тут же хозяин приказал взять пару чувалов, сесть на верблюда и следовать за ним. Долго ехали они. Наконец добрались до высохшего колодца. Купец бросил в него чувалы, а потом на веревке спустил Мирали, приказав ему наполнить мешки всем, что есть в колодце, кроме костей. Пригляделся Мирали, видит: всё дно устилают кости. Понял он тогда, что ото останки не одного десятка людей. Ему стало жутко, и он попросил купца поскорее вытащить его наверх.
– Я же предупреждал тебя, что работа необычная, – ответил купец. – Чем быстрее ты её выполнишь, тем скорее я тебя вытащу.
Мирали, содрогаясь от ужаса, разгреб кости и стал набивать чувалы песком.
Один за другим были подняты наверх чувалы. Настал черёд Мирали. Но едва голова его показалась над колодцем, как купец сунул ему чурек и со словами: «Вот плата!» – отпустил верёвку. Мирали остался жив только чудом. Он понял, что случай свёл его с подлецом. Спасения ждать было не от кого. Надо было что-то самому предпринимать.
Начало светать. Мирали, задумавшись, копал песок лопатой и вдруг заметил, что он куда-то проваливается. Быстрее заработала лопата, и вскоре показался ход, который вывел его на берег Аму-Дарьи. Но и это нельзя было назвать спасением. Берег оказался отвесным и вскарабкаться по нему было так же трудно, как по стенкам колодца. Разница заключалась в небольшом: там падать пришлось бы на острые кости, а тут – в омут.
Вконец опечалился Мирали. Вдруг к берегу подплыла огромная рыба. Всем своим видом она приглашала его садиться верхом, и он не заметил даже, как очутился у нее на спине, а вскоре и на другом берегу.
– Мальчиком ты приходил сюда играть и всегда бросал мне чурек, – сказала рыба человечьим голосом. – Мы оба выросли с тех пор, но я не забыла твоей доброты. А теперь прощай!..
Растроганно посмотрел ей вслед Мирали и пошел искать купца, который поступил с ним так бесчеловечно. Купец видел своего работника ночью, поэтому, когда тот появился днем, не узнал его и опять нанял на тех же условиях. Прибыли они к знакомому колодцу, но спускаться в него Мирали отказался.
– Нет, нет, хозяин! – сказал он. – Когда я нанимался, ты не говорил, что придётся лезть в какой-то колодец. О, да в нём, к тому же ещё и темно, как у барана в желудке!
– Не бойся, ничего страшного там нет, – уговаривал купец.
– Откуда мне знать… – пожал плечами Мирали. – Спустись сначала сам, а потом я.
Плюнув с досады, купец полез в колодец, а Мирали бросил ему чувалы. Наполнив один из них, купец отправил его наверх и хотел уже вылезти сам, но Мирали сказал:
– Раз уж ты там, ага, доводи дело до конца. И не думай, что поднимать мешки легче, чем копать песок.
Купец наполнил и отправил наверх второй чувал и крикнул, чтобы работник тащил его самого. Когда голова купца уже показалась, Мирали вручил ему чурек и сказал: «Это тебе за работу, ага. До свидания!» – и отпустил верёвку.
В чувалах оказался золотоносный песок. Мирали отправился к Султансоюну.
– Мой друг решил, что я голодаю, и привез мне два чувала пшеницы, – засмеялся при виде нагруженного верблюда падишах.
– В этих чувалах, – сказал с достоинством Мирали, – избавление моего народа от голода, да и для тебя хватит, повелитель.
Сунув руку в один из чувалов, Султансоюн вытащил горсть сырого песку.
– Ты вздумал шутить со мной, недостойный! – сердито вскричал он и приказал слугам: – Уберите его!
Слуги повели Мирали в темницу. Когда падишах, дрожа от злости, взглянул еще раз на песок, что сжимал в руке, то увидел в нём крупинки золота. Растолкав придворных, бросился он за Мирали, догнал его и упал перед ним на колени.
– Прости, друг!..
До смерти падишаха
Недолго наслаждался Султансоюн обществом Мирали: тот не ужился с его визирями и уехал в Мары. Вскоре падишах стал звать его обратно. Мирали решил вернуться и отправился в путь, прихватив с собой сотню откормленных баранов. По дороге заехал он на базар Хирадара. Люди немедленно окружили его и стали осведомляться о цене баранов.
– Я продаю недорого, – отвечал Мирали, – и, кроме того, с отсрочкой платы.
– До какого времени? – заинтересовались все.
– До смерти нашего падишаха.
На таких условиях покупателей нашлось больше, чем было баранов. Те, которым не досталось, побежали жаловаться к Султансоюну.
– Пресветлый падишах, из Мары приехал какой-то скотовод. Он позволил себе оскорбить ваше величество.
– Каким образом?
– Даже язык не поворачивается сказать!..
Султансоюн разрешил говорить всё, и ябедники продолжали:
– Он пригнал на хирадарский базар целое стадо баранов и продал их с отсрочкой уплаты до дня вашей смерти.
Разгневанный падишах приказал во что бы то ни стало изловить этого человека и привести к нему.
Стражники вскоре возвратились, ведя Мирали. Султансоюн было обрадовался, но вспомнив, что тот желал ему смерти, грозно спросил:
– Что это значит, Мирали?
– Мой шах, я не ведаю, в чем провинился. Разве плохо я сделал, что накормил мясом сотню-другую бедняков?
– Но ведь ты желаешь моей смерти?
– Прежде чем опровергнуть эту клевету, позвольте задать вопрос вашему величеству?
– Спрашивай…
– Кому больше поверит аллах – одному человеку или ста?
– Глупый вопрос. Не только аллах, но я сам скорее поверю двум, чем одному.
– Тогда за что же вы гневаетесь на меня, мой
повелитель?
– Ты же хочешь моей смерти!
– Если я один буду молить о ниспослании смерти вашему величеству, то целых сто человек будут ежедневно просить аллаха о продлении вашей жизни.
– Мирали! – воскликнул Султансоюн. – Отныне ты – мой главный визирь!
И от меня столько же
Султансоюн долго думал о чём-то и наконец обратился к Мирали за советом:
– Когда человек имеет много власти и денег, он сбивается с пути. За мной, без сомнения, много грехов, известных мне и не известных. Хочу поехать в Мекку или в другое какое место, найти там святого пира и покаяться ему, чтобы он отпустил мне грехи. Что ты на это скажешь, мой друг?
– Я согласен с первым и не согласен со вторым, – ответил Мирали.
– Не понимаю тебя, – сказал падишах.
– Верю, что вы совершали грехи, но не верю, что искупите их с помощью пира.
– Тогда что же делать? – спросил Султансоюн. – Совесть мне покоя не дает.
– Лучшее лекарство в подобных случаях, – сказал Мирали, – забота о народе, добрые дела для его пользы.
Султансоюн задумался, но ничего не сказал.
Через несколько дней они отправились в далёкий путь. Дорога пролегала по глухим, пустынным местам, поэтому, когда их взору предстала чёрная низкая кибитка, падишах удивился. Визирь, посланный узнать, кто там живет, вернулся и доложил:
– Женщина-пир, мой повелитель.
– Видишь, – сказал Султансоюн, – сам аллах одобрил моё намерение покаяться, послав мне пира.
Мирали улыбнулся:
– Разве мало колен, к которым вы уже припадали?
– Меня терзает раскаяние в грехах, а ты всё шутишь! – поморщился падишах.
– Не сердитесь, мой повелитель, но по-моему, порядочный человек всегда найдет место среди людей. Неспроста эта женщина живёт в уединении.
– Может, ты скажешь, что она связана с разбойниками? – спросил падишах.
Мирали обещал всё выведать и попросил для этой цели триста золотых.
Визири принялись наперебой восхвалять религиозность и смирение отшельницы: она-де не пускает мужчин на порог и не показывается незнакомым.
Подойдя к кибитке, Мирали обратился к сидящей у входа прислужнице:
– Передайте своей госпоже, что один человек, пришедший издалека, принёс с собой сто золотых и отдаст их за то, чтобы взглянуть на неё один только раз.
– Нет, нет! – крикнула из кибитки женщина-пир, но затем, что-то пробормотав, сказала: – Всевышний разрешил вам войти.
Насмешливо взглянув на хозяйку, Мирали отдал ей сто золотых и вышел, не говоря ни слова. На следующий день он снова был у входа в чёрную кибитку.
– Передайте своему пиру, что вчерашний посетитель пришел опять и просит позволения поцеловать её за сто золотых.
Мирали слышал, как хозяйка возмутилась.
– Да сохранит меня аллах! – Потом забормотала: – Что? Один раз можно? Ну, что ж, придётся выполнить повеление свыше.
Приблизился Мирали к святой и увидел немолодую, поблёкшую уже женщину, поцеловал свою руку, приложенную к щеке хозяйки, и вышел.
На третий день Мирали сказал Султансоюну:
– Если хотите узнать меру святости этой женщины, приходите сегодня ночью к её кибитке.
А прислужницу послал сказать, что просит позволения за сто золотых лечь ночью спать в трёх шагах от пира.
– О аллах, как могу я положить рядом с собой постороннего человека! – воскликнула святая, но потом переспросила кого-то: – Что-что? Он не посторонний? – и вздохнула тяжко: – Раз аллах велит, что я могу поделать?
Ночью Мирали было дозволено лечь рядом с женщиной-пиром. Он строго сохранил обусловленное расстояние. Хозяйка забеспокоилась. Зевнув, она пробормотала, будто во сне: «Поближе двигайся, поближе», и так как Мирали не шелохнулся, придвинулась к нему сама – тоже как будто во сне.
Мирали ни гугу. Только похрапывает. У святой лопнуло терпенье и она схватила его в объятья. Мирали попытался вырваться. Тогда женщина пообещала:
– Сто золотых твои…
– Нет, я не могу взять такой грех на душу, – пытался освободиться он от цепких рук.
– Двести золотых твои!
– Мне не было такого наказа от аллаха! – не соглашался Мирали.
– Триста золотых твои! – простонала женщина.
– Мирали, и от меня столько же! – крикнул Султансоюн.
Куда ты их тратишь?
Давно знали друг друга Мирали и Султансоюн, но последний ни разу ещё не был в гостях у своего главного визиря. Однажды падишах проходил мимо кибитки Мирали, и тот обогнал его.
– О Мирали! Я до сих пор не удостоился твоего приглашения. Чем это объяснить?
– Ваше величество интересуется жизнью Мирали?…
– Покажи же, как ты живёшь.
– Прошу, мой султан.
В доме главного визиря свободно гулял ветер. Никаких вещей, кроме старого тюфяка, что лежал на полу, не было. Жена Мирали сидела и сучила пряжу.
Султансоюн не поверил своим глазам.
– Чей это дом? – спросил он женщину.
– Мой повелитель, это дом вашего главного визиря.
– Я плачу ему сто золотых в месяц, почему же вы живёте в такой бедности? Куда ты их тратишь? – снова спросил падишах женщину.
– Слава аллаху, мы здоровы и можем работать. Что же касается денег, то, вероятно, они возвращаются туда, откуда собраны, – почтительно ответила она.
– Всё-таки куда же деваются сто золотых, которые я ежемесячно выплачиваю своему главному визирю? – повторил вопрос Султансоюн, обращаясь к Мирали.
– Следуйте за мной, ваше величество, – коротко ответил тот.
По дороге Мирали сказал падишаху, что, если он хочет понять всё сразу, им лучше обменяться одеждами и лошадьми. Султансоюн согласился. Они поехали на самую окраину города, в квартал, где ютились калеки, нищие. На Мирали, ехавшего на падишахском коне, в одеждах повелителя, никто не обратил внимания, зато возле Султансоюна, облачённого в костюм Мирали, собралась толпа. Кто-то взял коня за повод, остальные подхватили на руки его самого и бережно поставили на землю. Отовсюду слышались возгласы:
– Привет тебе, о Мирали!
– Свет очей наших…
– Мирали, спаситель наш, да продлит аллах твои дни!..
– О Мирали! – воззвал и Султансоюн, которому несчастные не позволяли шагу сделать без их помощи, – выручи меня! Не я, а ты их падишах. Теперь я понял, куда ты тратишь свои деньги!
Когда толпа несчастных успокоилась, Мирали сказал, что Султансоюн приехал узнать, как они живут и в чём нуждаются.
Нищие и калеки ещё плотнее окружили падишаха, стали целовать полы его одежды. Султансоюн снова взмолился:
– Бери, что хочешь, Мирали, только вызволи меня отсюда!
– Обещайте, ваше величество, построить для этих несчастных специальный дом и содержать их за счёт казны, – попросил Мирали.
– О, обещаю! – воскликнул падишах, у которого от дурного запаха кружилась голова. – И сверх того обещаю построить новый дом для покровителя сирот и убогих – Мирали.
Не стоит пачкать руки
Придворные Султансоюна возненавидели Мирали и поклялись его извести. Однажды они напросились сопровождать главного визиря в прогулке по степи и бросили его в колодец. Не видя Мирали уже три дня, падишах решил, что тот обиделся и не показывается на глаза.
Отцвели цветы мои,
Отошла пора моя… —
напевал скучающий Султансоюн, гуляя в саду. Услышал эту песню пастух, и она очень ему понравилась. Погнал он в степь овец и тоже запел:
Отцвели цветы мои,
Отошла пора моя…
Вдруг чей-то голос из-под земли продолжил:
Горько плачу я, несчастный, —
В прах лицом повержен я.
Пастух не понял, откуда донеслись эти слова, но тоже запомнил их. Погнал он овец домой и снова услышал как падишах поёт:
Отцвели цветы мои,
Отошла пора моя…
Тогда, не долго думая, пастух подтянул:
Горько плачу, я, несчастный,
– В прах лицом повержен я.
– Откуда ты знаешь эту песню? – спросил у него Султансоюн.
Пастух ответил, что начало он слышал сегодня утром от их величества, а продолжение – днём, в степи, причём голос доносился откуда-то снизу, из-под земли.
Падишах сразу понял, в чём дело, и позвал своих визирей.
– Найдите такие слова, которые веселили бы меня и печалили в то же время, – сказал он им. – Если не найдёте – горе вам. Смерть будет вашим уделом.
Целый день в страхе и напряжении пытались найти весёлое и печальное слово визири, но ничего не придумали, а час их смерти приближался неотвратимо. Не видя другого выхода, побежали они к колодцу, в который сбросили Мирали, слёзно покаялись перед ним, умоляя помочь. Мирали подсказал им слова, которые веселят и печалят одновременно. Представ пред очи разгневанного падишаха, визири в один голос произнесли:
– И это пройдёт…
Султансоюн перестал сдерживаться.
– Проходимцы и лжецы! – кричал он. – Это не ваши слова, проклятые! Это слова человека, попавшего в беду. От кого вы слышали их? Отвечайте, а не то шкуру спущу!
Дрожа и заикаясь, визири признались.
– Немедленно ступайте к колодцу, вытащите из него Мирали и приведите сюда! Нет… принесите на своих спинах!
Визири исполнили повеление в точности. Падишах встретил любимца и предложил ему назначить мерзавцам кару.
– О, мой повелитель! – улыбнулся Мирали. – Как вы плохо знаете меня. Я не помню зла и вам не советую. Что касается мести, то она лишь тогда благородна, когда направлена на равного, а из-за колючки придорожной стоит ли пачкать руки?
Почему смеялся конь
Султансоюн скучал. Вдруг один бай позвал его на той. Падишах охотно принял приглашение. Мирали, как обычно, он решил взять с собой, надеясь над ним потешиться.
– Выедем затемно, будь готов, – сказал он главному визирю.
– Почему так рано? – удивился Мирали.
– Мы с тобой давно не встречали восход в степи, – ответил Султансоюн, усмехаясь.
«Тут что-то не ладно», – подумал Мирали.
Падишах приказал слуге насыпать в торбу коня Мирали вместо корма горячей золы. Зашёл на конюшню Мирали – после разговора с Султансоюном он чувствовал себя неспокойно – и увидел, что у его коня дико оскалена морда. Сразу догадавшись, чьего ума это дело, он отрезал коню падишаха хвост.
Выехали затемно, как и договорились. Впереди – падишах, следом – его главный визирь. Поднялось солнце – яркое, свежее. Султансоюн оглянулся и расхохотался.
– Друг мой, почему смеется твой конь?
– Наверно, ему смешно смотреть на бесхвостую лошадь вашего величества.
Султансоюн глянул на своего коня и обмер. Не говоря ни слова, он повернул домой.
– Не разжигай огня – обожжешься, не рой яму – сам в неё упадёшь, – напевал Мирали, не отставая.
Кто глупец?
Кто-то надоумил Султансоюна искать сокровища в горах Хорасана. Он снарядил целый отряд и сам поехал. Ничего не найдя, а только порядком обморозившись, он спустился в долину в очень плохом настроении и объявил: «Кто проведёт ночь на вершине снежной горы, взяв с собой сорок одеял, но не разжигая костра, тот получит хум золота».
Предложение многих соблазнило, но так как уже наступила зима, то смельчаки замерзали в горах один за другим, и даже сорок одеял, которыми они укрывались, не спасали их от смерти. И всё-таки каждый день находились новые добровольцы.
Мирали решил прекратить это. Он явился к падишаху и сказал, что тоже намерен рискнуть.
– Не будь дураком, – принялся отговаривать его Султансоюн, – ты неминуемо замёрзнешь.
– Моя жизнь принадлежит мне, и я люблю её больше, чем вы, – ответил Мирали.
– Неразумный, ты же знаешь, что я сам чуть не замёрз там.
– Тогда объявите, ваше величество, что вы снимаете свои условия.
– Э, полезай! – разозлился Султансоюн.
Взобравшись на гору, Мирали подстелил тридцать девять одеял под себя и лишь одним укрылся. Ночью ему было совсем не холодно, а к утру он даже вспотел.
Султансоюн нервничал: жаль было лишаться нужного человека. Но, когда главный визирь предстал перед ним в добром здравии, падишаху стало досадно.
– Скажи правду, Мирали, видел ты ночью огонь? – спросил он.
– Да, на дальней горе, с запада, мерцал какой-то свет.
– Тогда понятно, почему ты не замёрз: тот огонь тебя согревал. А раз так – ты не выполнил условий, – заявил падишах и отказался выдать обещанную награду.
Мирали пожал плечами.
Спустя какое-то время Султансоюну срочно понадобился Мирали, и он отправил за ним посыльного. Тот вернулся и передал, что главный визирь только что поставил чайник. Вскипит он, Мирали напьётся чаю и придёт.
