29 октября 1945
Иоанн, Иаков, Матфей и Андрей уже прибыли в Назарет и, ожидая Петра, они гуляют по огороду, играют с Марцианом или беседуют друг с другом. Я больше никого не вижу, как если бы Иисуса не было дома, а Мария была бы занята. Так как из трубы каменной печи идет дым, я могла бы сказать, что Она там и печет хлеб.
Четверо апостолов счастливы тем, что находятся в доме Учителя, и они выражают свою радость. Марциан трижды говорит им: «Не смейтесь так!» Его третье предупреждение привлекло внимание Матфея, который спрашивает: «Почему, мальчик? Разве мы не правы, радуясь тому, что мы здесь? Ты насладился этим местом, так ведь? Мы наслаждаемся им сейчас», - и с любовью легонько шлепает его по щеке. Марциан очень серьезно смотрит на него, но не отвечает.
Иисус входит в огород со Своими братьями Иудой и Иаковом, которые с большой любовью приветствуют своих товарищей; они не видели друг друга многие дни. Мария Алфеева, раскрасневшаяся и покрытая мукой, выглядывает из каменной печи и улыбается своим большим мальчикам.
Последним прибыл Зилот, который говорит: «Я все сделал, Учитель. Симон скоро будет здесь».
«Который Симон? Мой брат или Симон Ионин?»
«Твой брат, Иаков. Он со всей семьей идет приветствовать Тебя».
Действительно, через несколько минут стук в дверь, и ее шумное сотрясение извещает о прибытии семьи Симона Алфеева, который входит первым, держа за руку маленького мальчика около восьми лет, за ним входит Саломея в окружении своих детей. Мария Алфеева выбежала из каменной печи и целует своих внуков, она очень счастлива видеть их здесь.
«Значит, Ты снова уходишь?» - спрашивает Симон, в то время как его дети завязывают дружбу с Марцианом, который, я думаю, знаком только с Алфеем, мальчиком, который был исцелен.
«Да. Пришло время».
«Ты уходишь, когда погода все еще влажная».
«Это не имеет значения. Весна с каждым днем приближается».
«Ты идешь в Капернаум?»
«Я, конечно, пойду и туда. Но не сразу. Сейчас Я пойду по Галилее и в места за ней».
«Я приду повидаться с Тобой, когда услышу, что Ты в Капернауме. И привезу к Тебе Твою Мать и мою».
«Я буду тебе признателен. В настоящее время не игнорируй Ее. Она остается совершенно одна. Приводи сюда своих детей. Здесь они не испортятся, можешь быть уверенным в этом…»
Симон покраснел от намека Иисуса на его прошлый образ мысли и выразительного взгляда, брошенного на него его женой, который как бы говорил: «Ты слышишь это? Ты это поистине заслужил». Но Симон переменил тему, спросив: «Где Твоя Мать?»
«Она печет хлеб. Она скоро будет здесь…»
Но дети Симона больше не ждут, они идут к каменной печи, следуя за своей бабушкой. И маленькая девочка, которая чуть выше Алфея, тотчас же выходит оттуда и говорит: «Мария плачет. Почему? Иисус? Почему Твоя Мама плачет?»
«Она плачет? О! Дорогая! Дайте-ка я пойду к Ней», - заботливо говорит Саломея.
А Иисус объясняет: «Она плачет, потому что Я ухожу… Но ты будешь приходить и составишь Ей компанию, ты будешь приходить? Она научит тебя вышиванию, а ты доставишь Ей радость. Ты Мне обещаешь?»
«Я тоже буду приходить, теперь мой папа разрешает мне приходить», - говорит Алфей, жуя горячую сдобную булочку, которую ему только что дали.
И хотя булочка такая горячая, что ему трудно держать ее пальцами, я думаю, что она холодная как лед в сравнении с сердечными страданиями Симона Алфеева, который краснеет от стыда из-за слов своего маленького сына. Хотя это довольно холодное зимнее утро, со слабым северным ветром, который гонит облака в небе и пощипывающем кожу, Симон обильно потеет, как в летнее время…
Но Иисус делает вид, что не замечает этого, а апостолы делают вид, что они интересуются тем, что говорят дети Симона, и, таким образом, инцидент исчерпан, и Симон может собраться с духом и спросить у Иисуса, почему не все апостолы здесь.
«Симон Ионин скоро прибудет. Остальные присоединятся ко Мне в нужный момент. И тогда все будут в сборе».
«Все».
«Да».
«И Иуда из Кериофа».
«Да…»
«Иисус, пойдем со мной на минутку», - умоляет своего Брата Симон. И как только они отошли в дальний конец огорода, Симон спрашивает: «Но Ты действительно знаешь, кто такой Иуда Симонов?»
«Он израильтянин. Ни больше, ни меньше».
«О! Ты же не собираешься сказать мне…» - он находится на грани возбуждения и повысил свой голос.
Но Иисус успокаивает его, прервав и положив руку ему на плечо, Он говорит: «Он есть то, чем его сделали господствующие идеи и те, кто пытались влиять на него. Потому что, к примеру, если бы он нашел честную душу и разумное мышление во всех, кого он встретил здесь (Он произносит эти слова с нажимом), то он бы не стремился к греху. Но он не нашел их. Напротив, он нашел всецело человеческую стихию, к которой он приспособил с максимальным удобством свое очень человеческое эго, которое мечтает и трудится для Меня и видит во Мне царя Израиля, в человеческом значении этого слова. Каким и ты мечтаешь и хотел бы видеть Меня. Царем, которому и ты был бы склонен служить, и твой брат Иосиф вместе с тобой, так же как Левий, глава синагоги в Назарете, и Маттафия, и Симон, и Матфей, и Вениамин, и Иаков и, - за исключением трех или четырех человек, - все в Назарете. И не только в Назарете… Ему трудно совершенствовать себя, потому что все вы содействуете его ложному пониманию (Моей миссии). Он слабейший из Моих апостолов. Но в настоящее время он только слабый апостол. Его импульсы хорошие, его побуждения честны и он любит Меня. Он любит Меня нечестным образом, но это все еще любовь. Вы не помогли ему отделить эти хорошие качества от плохих, которые составляют его эго, напротив, вы усугубили их, добавив к ним ваш собственный скептицизм и человеческую ограниченность… Но пойдем домой. Остальные уже прежде нас пошли домой…»
Симон следует за Ним и выглядит несколько униженным. Они были почти на пороге, когда он остановил Иисуса и сказал: «Брат, ты сердишься на меня?»
«Нет, Я не сержусь. Но Я стараюсь совершенствовать тебя, как Я поступаю со всеми другими учениками. Разве ты не сказал, что хочешь быть одним из них?»
«Да, Иисус, Но в прошлом Ты не говорил так, даже когда Ты упрекал… Ты был добрее…»
«И какую пользу это принесло? Когда-то Я был добрее. Я был таким на протяжении двух лет… Все здесь дали выход своим чувствам, успокоенные Моим терпением и добротой, иначе говоря наточили свои зубы и когти… Вы все воспользовались Моей любовью, чтобы вредить Мне. Разве не так?...»
«Да, это так. Это верно. Значит, Ты больше не будешь добрым?»
«Я буду справедливым. И даже таким, каким Я буду, вы не заслуживаете Меня, вы народ Израиля, который не признает Меня, как обещанного Мессию».
Они входят в маленькую комнату, которая так заполнена людьми, что апостолы вышли на кухню и в мастерскую Иосифа, за исключением двоих сыновей Алфея, которые остались со своей матерью и невесткой. Невестка присоединилась к Марии, Которая вошла, держа за руку маленького Алфея. Лицо Марии являет явные признаки плача.
Когда Она уже собиралась ответить Симону, который уверяет Ее, что будет приходить проведать Ее каждый день, по маленькой улице проехала повозка с таким звоном колокольчиков на сбруе, что это привлекло внимание детей Алфея, и дверь открылась одновременно с тем, как они услышали стук в нее. Появилось радостное лицо Симона Петра: он все еще сидит в повозке, стуча в дверь рукоятью кнута… Рядом с ним застенчивая, но улыбающаяся Порфирия, сидящая на ящиках и коробках как на троне.
Марциан выбежал и взобрался на повозку, чтобы приветствовать свою приемную мать. Остальные тоже вышли, включая Иисуса.
«Учитель, вот и я. Я привез свою жену на этой повозке, потому что она не привычна к долгой ходьбе. Мария, пусть Господь пребудет с Тобой. И с тобой, Мария Алфеева». Он смотрит на всех, пока спускается с повозки и помогает сойти своей жене, и приветствует их всех вместе.
Они хотели бы помочь ему разгрузить повозку, но он решительно возражает: «Позже, позже», - говорит он, и без церемоний идет к большой двери мастерской Иосифа и широко ее раскрывает, пытаясь поместить там всю повозку целиком, как она есть. Но она, конечно, не может туда въехать. Однако эти маневры помогли отвлечь внимание гостей и дали им понять, что их присутствие нежелательно… И, действительно, Симон Алфеев ушел со всей своей семьей…
«О! Теперь, когда мы остались одни, давайте займемся нашим делом…» - говорит Симон Ионин, ведя обратно осла, который производит ужасный шум, так как весь покрыт колокольчиками, которых так много, что Иаков Зеведеев не смог удержаться от смеха и спрашивает: «Где ты нашел такую сбрую?»
Но Петр занят тем, что берет ящики с повозки и передает их Иоанну и Андрею, которые ожидали почувствовать их тяжесть, и удивляются, потому что они легкие, и они говорят об этом…
«Бегите в огород и не ведите себя как испуганные воробьи», - приказывает Петр, спускаясь с повозки с маленькой коробкой, которая действительно тяжелая и помещается в угол маленькой комнаты
«А теперь осел и повозка. Осел и повозка? Да… Это проблема!... И все же мы должны разместить все внутри…»
«В огороде, Симон», - говорит Мария тихим голосом. «Там есть проход в изгороди, в самом конце. Ты не видел его, потому что он скрыт под ветвями… Но он там есть. Иди по тропинке вдоль дома, между домом и огородом нашего соседа, а Я приду и покажу тебе этот проход… Кто пойдет, чтобы удалить колючки, закрывающие его?»
«Я…я…» Все бегут в конец огорода пока Петр отъезжает от входа в дом со своим шумным экипажем и Мария Алфеева закрывает дверь… Серпами они очищают грубую изгородь и открывают проход, через который въезжают осел и повозка.
«О! Хорошо! А теперь давайте снимем все это. Я от них оглох!» - и Петр спешит обрезать шнурки, которыми крепились колокольчики к сбруе.
Тогда почему ты их взял с собой?» - спрашивает Андрей.
«Чтобы все в Назарете смогли услышать о моем прибытии. И это прошло успешно… А теперь я их снимаю, чтобы никто в Назарете не смог услышать как мы отъедем. И вот почему я загрузил повозку пустыми ящиками… Мы отъедем с полными ящиками и никто, если кто-нибудь увидит нас, не будет удивлен, увидев женщину, сидящую рядом со мной на ящиках. Наш друг, который сейчас вдали от нас, похвалялся тем, что у него хороший здравый смысл. Но у меня он тоже есть, когда я хочу этого…»
«Прости меня, брат, для чего все это нужно?» - спрашивает Андрей, который напоил осла и ведет его к деревенской поленнице около каменной печи.
«Почему? Ты не знаешь? Учитель, они еще не знают?»
«Нет, Симон. Я ждал тебя. Пойдем все в мастерскую. Женщины пусть остаются там, где они находятся. Ты все сделал правильно, Симон Ионин».
Они входят в мастерскую, тогда как Порфирия с мальчиком и двумя Мариями остаются в доме.
«Я позвал вас сюда, потому что вы должны помочь Мне послать Иоанна и Синтихию далеко, очень далеко. Я решил это во время праздника Кущей. Вы ясно видите, что невозможно оставить их с нами, не можем мы оставить их и здесь, не рискуя их миром. Как обычно, Лазарь из Вифании пришел Мне на помощь в этом замысле. Я им уже сказал об этом. Симону Петру было сказано несколькими днями раньше. Вам сообщается сейчас. Мы покидаем Назарет сегодня вечером, даже если будет идти дождь или будет ветрено, несмотря на то, что луна находится в первой четверти. Мы уже должны уйти. Но Я предполагаю, что у Симона Ионина были трудности с поисками транспорта…»
«Да, действительно, они были! Я почти потерял надежду. Но в конце концов приобрел ее у скользкого грека в Тиверии… И она будет полезной…»
«Да, она будет очень полезной, особенно для Иоанна Эндорского».
«Где он? Я его не видел» - спрашивает Петр.
«В своей комнате с Синтихией».
«И… как он это воспринял?» - снова спрашивает Петр.
«Очень горестно. И женщина тоже…»
«И Ты также, Учитель. Твой лоб избороздили морщины, которых раньше не было, и Твои глаза печальны и строги», - заметил Иоанн.
«Это верно. Я глубоко опечален… Но давайте говорить о том, что мы должны сделать. Слушайте Меня внимательно, потому что мы должны разделиться. Мы уйдем этим вечером, в половине первой стражи. Мы уйдем подобно людям, бегущим прочь… потому что они виновны. Но мы уходим не для того, чтобы делать что-то неправильное, и не потому, что мы скрываемся, потому что сделали что-то неправильное. Мы уходим, чтобы не дать другим людям причинить вред тем, кто могли бы оказаться недостаточно сильными, чтобы перенести его. Итак, мы уходим. Мы пойдем по дороге Сепфоры… Мы остановимся в доме на полпути, а затем уйдем на рассвете. Это дом со многими навесами для животных. Там живут пастухи, друзья Исаака. Я знаком с ними. Они окажут Мне гостеприимство, не задавая никаких вопросов. Затем мы к вечеру достигнем Ифтах-эля и остановимся там. Ты думаешь, осел сможет проделать этот путь?»
«Конечно. Тот лукавый грек заставил меня заплатить за это, но дал мне хорошее сильное животное».
«Очень хорошо. На следующее утро мы пойдем к Птолемаиде, и там мы разделимся. Под руководством Петра, который является вашим главой, которому вы должны подчиняться безоговорочно, вы поплывете к Тиру морем. Вы найдете судно, которое плывет в Антиохию. Вы поднимитесь на борт и дадите это письмо хозяину судна. Это письмо от Лазаря Теофила. Вы будете уверять, что являетесь его слугами, посланными в его имение в Антиохии, или, точнее, в его сад в Антигонии. И ими вы будете для всех. Будьте осторожными, серьезными, мудрыми, тихими и спокойными. Когда вы прибудете в Антиохию, идите сразу к Филиппу, управляющему Лазаря, и передайте ему это письмо…»
«Учитель, он знает меня», - говорит Зилот.
«Очень хорошо».
«Но как он сможет поверить, что я слуга?»
«С Филиппом в этом нет необходимости. Он знает, что он примет и окажет гостеприимство двум друзьям Лазаря и поможет им во всех отношениях. Это написано в письме. Вы доставите их туда. Ничего больше. Он называет вас: «своими дорогими друзьями из Палестины». И именно ими вы и являетесь, объединенные верой и делом, которое вы исполняете. Вы останетесь там до тех пор, пока судно вновь поплывет в Тир после того как разгрузится и завершится загрузка. Из Тира вы поплывете на лодке в Птолемаиду и соединитесь со Мной у Ачсиба…»
«Почему Ты не идешь с нами, Господь?» - спрашивает Иоанн со вздохом.
«Потому что Я остаюсь, чтобы молиться за вас, и особенно за этих двух бедных людей. Я остаюсь, чтобы молиться. И начинается третий год Моей публичной жизни. Он начинается с очень печальной отправной точки, так же как первый и второй. Он начинается с великой молитвы и епитимьи, так же как первый год… Потому что в этом году будут прискорбные невзгоды и муки первого года, и даже еще большие. Тогда Я готовился к обращению мира. Сейчас Я готовлюсь к более широкому и более могущественному воздействию. Но слушайте Меня внимательно и запомните, что если в первый год Я был Человеком-Учителем, Мудрым Человеком, Который приглашает к Мудрости с совершенной гуманностью и интеллектуальным совершенством, а во второй год Я был Спасителем и Другом, Милостивым Учителем, Который идет, принимая, прощая, жалея, рождая, то в третьем году Я буду Искупающим Богом и Царем, Праведным Человеком. Не удивляйтесь, поэтому, если увидите Меня с новых сторон, и если в Агнце вы увидите вспышки Силы. Как ответил Израиль на Мое приглашение к любви, на Мои раскрытые объятия, говорящие: “Придите: Я люблю и прощаю”? Он ответил своей даже еще более возросшей и преднамеренной тупостью и жестокосердием, ложью и обманом. Пусть будет так. Я призываю все слои Израиля, склоняя Мою голову в пыль. Они плюют на Святость, которая смиряет себя. Я приглашаю их стать святыми. Они отвечают, становясь демонами. Я исполнил Мой долг во всем. Они называют Мой долг “грехом”. Я молчал. Они назвали Мое молчание доказательством вины. Я говорил. Они назвали Мои слова богохульством. Сейчас этого достаточно! Они не дали Мне никакого мира. Они не даровали Мне никакой радости. А Моя радость состоит в воспитании и обучении жизни в духе тех, кто недавно родились Благодатью. Они залегли в засаду, поджидая их, и Я отрываю их от Моей груди, причиняя им и Себе печаль, которую испытывают родители и дети разлученные друг с другом, для того чтобы защитить их от недоброжелательного Израиля. Они, могущественные лица Израиля, которые называют себя «святителями» и хвастают, что они таковы, препятствуют Мне, и хотели бы воспрепятствовать Мне спасать души и даровать радость тем, кого Я спас. В течение многих месяцев со Мною Левий, мытарь, как друг и в служении Мне, и мир может видеть, грешник ли Матфей и имитатор ли он. Но обвинения продолжаются. И они будут продолжаться и в отношении Марии Лазаря и в отношении всех других, которых Я спасу. Хватит! Я буду идти Моим путем, который становится все более трудным и орошенным слезами… Я иду… Ни одна из Моих слез не упадет напрасно. Они взывают к Моему Отцу… И позже… гораздо более могущественная телесная жидкость будет кричать. Я иду… Пусть те, кто любят Меня, следуют за Мной и будут мужественными, потому что наступает суровый час. Я не буду останавливаться. Ничто не остановит Меня. Не остановятся и они… Но горе постигнет их! Горе им! Горе тем, для кого Любовь станет Справедливостью!... Знамением нового времени будет суровая Справедливость по отношению к тем, кто упорствовал в своем грехе вопреки словам Господа и деяниям Слова Господня!...»
Иисус кажется карающим Архангелом. Его глаза такие яркие, что я могла бы сказать, что они подобны двум огням на фоне закопченной стены… Даже Его голос стал четче, так как в нем слышатся пронзительные тона бронзы и серебра, яростно соударяемых друг о друга.
Восемь апостолов побледнели и почти уменьшились от страха. Иисус смотрит на них… полный жалости и любви. Он говорит: «Я говорил не о вас, друзья Мои. Это не относится к вам. Вы Мои апостолы и Я избрал вас». Его голос стал добрым и глубоким. Он заключает: «Пойдем в дом. Пусть два ученика, которых преследуют, чувствуют, что мы любим их больше, чем самих себя, и Я хотел бы напомнить вам, что они верят, что они расстаются с нами, чтобы подготовить Мой путь в Антиохию. Пойдем…»