Политический строй России в эпоху царствования Николая II представлял собой самодержавную монархию.
«Российская Империя управляется на точном основании законов, от высочайшей власти исходящих. Император есть монарх самодержавный и неограниченный» — гласили русские Основные Законы. Царю принадлежала вся полнота законодательной и исполнительной власти. Это не означало произвола: на все существенные вопросы имелись точные ответы в законах, которые подлежали исполнению, пока не было отмены.
Но право издавать законы нераздельно принадлежало Царю. Был Государственный Совет, состоящий из высших сановников, назначенных государем; он обсуждал проекты законов. Царь мог согласиться по своему усмотрению и с мнением большинства, и с мнением меньшинства, или отвергнуть и то, и другое.
В исполнительной области полнота царской власти также была неограниченна. Россия не знала должности первого министра. Звание канцлера, присваивавшееся иногда министру иностранных дел, давало ему чин 1-го класса по табели рангов, но не означало какого либо главенства над остальными министрами. Существовал Комитет Министров, у него имелся постоянный председатель (в 1894 г. им еще состоял бывший министр финансов Н.X. Бунге). Но этот Комитет был, в сущности, только своего рода междуведомственным совещанием.
Все министры имели у государя свой самостоятельный доклад. Государю были также непосредственно подчинены генерал-губернаторы, а также градоначальники обеих столиц. Отдельные министры имели иногда большую власть и возможность широкой инициативы. Но они имели их, поскольку и пока им доверял государь.
Русский царь был не только главой государства: он был в то же время главою русской православной церкви, занимавшей первенствующее положение
в стране. Это, конечно, не означало, что царь был вправе касаться церковных догматов; соборное устройство православной церкви исключало такое понимание прав Царя. Но по предложению Святейшего Синода, высшей церковной коллегии, назначение епископов производилось царем и от него же зависело пополнение состава самого Синода. Связующим звеном между церковью и государством был обер-прокурор Синода. Эта должность более четверти века занималась К.П. Победоносцевым, человеком выдающегося ума и сильной воли, учителем двух императоров — Александра III и Николая II.[48]
Вступление на престол Николая II в русском обществе породило смутную надежду на перемены. В русской печати стали помещаться приветственные статьи в адрес молодой императрицы, в которых также высказывалось предположение, что она внесет в русскую жизнь те начала, среди которых была воспитана. Но государь в первые же месяцы своего правления выразил намерение следовать политике Александра III.
Первым публичным выступлением императора в Петербурге стала его речь, произнесённая 17 января 1895 года пред депутациями дворянства, земств и городов. Текст речи (речь была заранее написана, но император произносил её лишь, временами заглядывая в бумагу) гласил: «Мне известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления; пусть все знают, что я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начала самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой покойный незабвенный родитель».[49]
Утверждалось, что в первоначальном тексте речи вместо слова бессмысленные, стояло – беспочвенные мечтания. Оговорка царя была досадной, но из этой речи сразу стало понятно, что он не намерен отступать от пути своего отца. Историк и современник Николая II С. С. Ольденбург писал об
этой речи: «Русское образованное общество, в своём большинстве, приняло эту речь как вызов себе. <…> Речь 17 января рассеяла надежды интеллигенции на возможность конституционных преобразований сверху. В этом отношении она послужила исходной точкой для нового роста революционной агитации, на которую снова стали находить средства».[50]
Время правления Николая II с 1896 по1904 гг. современниками почти не упоминается, так как оно было спокойным, без войн и явного проявления недовольства политикой императора. В этот период велось строительство железных дорог, была проведена денежная реформа, огромное внимание уделялось рабочему вопросу и т.д.
В 1904 году вспыхнула война с Японией, которую Россия проиграла. Генерал П.Г. Курлов пишет, что на войну с Японией «большинство в России смотрели как на военную прогулку в чаянии будущих легких побед. К несчастью, мы ошиблись в оценке врага и с самого начала понесли ряд тяжелых неудач. Казалось бы, что эти неудачи должны были объединить всех русских людей, без различия партий, для защиты отечества. Но наши оппозиционные и революционные партии имели свою особенную психологию: они видели в военных неудачах средство для борьбы с правительством, стремясь к достижению своих целей».[51]
Россия к войне с Японией оказалась неподготовленной. «И не Россию разбили японцы, не русскую армию, а наши порядки, или, правильней, наше мальчишеское управление 140-миллионным населением», - писал Витте.[52]
Николай II записал в дневнике: «Получил ночью потрясающее известие от Стесселя о сдаче Порт-Артура японцам ввиду громадных потерь и болезненности среди гарнизона и полного израсходования снарядов! Тяжело и больно, хотя оно и предвиделось, но хотелось верить, что армия выручит
крепость. Защитники все герои и сделали более того, что можно было предполагать. На то значит воля Божья!»[53]
По свидетельству С.С. Ольденбурга, «ключом к внешней политике первого периода царствования императора Николая II следует считать вопросы Дальнего Востока, «большую азиатскую программу». Он рассматривал «укрепление и расширение русского влияния в этих областях, как задачу именно своего управления».[54] Это подтверждает и Витте, который отмечал, что «в душе молодого царя неоднократно рождалась мысль о подчинении китайского богдыхана, подобно бухарскому амиру, и чуть ли не о приобщении к титулу русского императора дальнейших титулов, например, богдыхан китайский, микадо японский».[55]
По мнению современников именно поражение России в войне с Японией и подавление в будущем смуты 1905 года привело к потере авторитета Николая II в интеллигентских и правящих кругах.
9 января 1905 году состоялось мирное шествие к Зимнему дворцу рабочего населения. Группа рабочих во главе со священником Гапоном составила для императора Петицию. В этом документе были прописаны требования и пожелания рабочего класса. Основным пунктом Петиции рабочих было требование введения народного представительства, которое называлось бы Учредительным собранием. Правительству заранее стало известно об этом. Рабочих сдерживали и не пускали к Зимнему дворцу. Многие современники считают, что о расстреле Николай II приказ не отдавал. Но 9 января по рабочим, которые двигались в направлении Зимнего Дворца, был открыт огонь. В результате этого убито и ранено было более пятисот человек, по неофициальным данным это количество превышало тысячи.
9 января 1905 года Николай II записал в своем дневнике: «Тяжёлый день!
В Петербурге произошли серьёзные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города, было много убитых и раненых. Господи, как больно и тяжело!»[56]
Во многом именно эти события повлияли на начало Первой русской революции. Оппозиция была недовольна политикой Николая II и возложила на него всю вину за случившиеся события. Гапон, который сумел скрыться от военных, призывал уже на следующий день рабочих к восстанию против существующей власти и режима. Теперь царь представлял собой врага всего народа. В стране начались стачки и волнения. В результате 6 августа 1905 года были подписаны манифест об учреждении Государственной думы, закон о Государственной думе и положение о выборах в Думу. По мнению генерала А.А. Мосолова, Николай II смотрел на членов Думы не как на представителей народа, а как на «просто интеллигентов» и добавлял, что совсем иным было его отношение к крестьянским делегациям: «Царь встречался с ними охотно и подолгу говорил, без утомления, радостно и приветливо».[57]
17 октября 1905 года Николай II после некоторых колебаний подписал манифест, дающий народу незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов. После опубликования манифеста забастовки пошли на убыль. Манифест знаменовал конец самодержавия как неограниченной власти монарха.
«После твердой власти императора Александра III, подавившей революционные проявления, от его наследника ожидали предоставления общественным силам более широкого участия в делах государства. Император Николай II отказался от всяких уступок. Но принятая им на себя задача сохранения непоколебимых основ самодержавия не соответствовала личным свойствам монарха. Народ всегда охотно подчиняется тому, в ком чувствует
твердость и силу власти. Отсутствие этой твердости в характере молодого государя инстинктивно угадала вся Россия. При первой возможности революционные организации подняли голову, а неудача малопопулярной Японской войны дала толчок и более широким кругам к поддержке открытых революционных выступлений».[58]
Великий князь Александр Михайлович считал, что «царь сумел бы удовлетворить нужды русских рабочих и крестьян; полиция справилась бы с террористами. Но было совершенно напрасным трудом пытаться угодить многочисленным претендентам в министры, революционерам, записанным в шестую книгу российского дворянства, и оппозиционным бюрократам, воспитанным в русских университетах». Великий князь отмечает то, что с подписанием манифеста 17 октября 1905г. царь перестал быть самодержцем.[59]
«Интеллигенция получила, наконец, долгожданный парламент. Русский Царь стал отныне пародией на английского короля. Сын Императора Александра III соглашался разделить свою власть с бандой заговорщиков, политических убийц и провокаторов департамента полиции. Это был – конец! Конец династии, конец Империи! Прыжок чрез пропасть, сделанный тогда, освободил бы нас от агонии последующих двенадцати лет. Я не хотел иметь ничего общего с правительством, идущим на трусливые компромиссы, и менее всего с группой бюрократов, во главе которой стал Витте, назначенный российским премьер-министром».[60]
Министр финансов С.Ю. Витте считал, что благодаря денежной реформе, которую он же и провел, Россия выдержала «несчастную японскую войну, смуты, разыгравшиеся после войны, и все то, тревожное положение, в каком доныне находится Россия. Если бы не было сделано этой реформы с самого начала войны, последовал бы общий финансовый и экономический крах и все те успехи в экономическом отношении, которые достигнуты в последние
десятки лет, пошли бы насмарку».[61]
В 1906-1911 гг. проводилась аграрная реформа, которую инициировал глава правительства России П.А.Столыпин. По мнению современников, эта реформа была радикальным экспериментом, попыткой сверху положительно разрешить накопившиеся проблемы в земельных отношениях. За годы реформы экономика России получила мощный импульс для своего развития. Из воспоминаний Великого князя Александра Михайловича: «8 июля 1906 г. Председателем совета министров был назначен П.А. Столыпин, замечательный человек, в котором трезвый реализм сочетался с высокой одаренностью. Он понимал, что методы управления современной Россией должны быть уже не те, чем в эпоху, когда революционное движение проявляло себя только в столицах. При Столыпине в России наступило на несколько лет успокоение, и это дало громадный толчок росту русской промышленности».[62]
Оценка генерала В.А. Сухомлинова аграрной реформы такова: «Реформа Столыпина в высокой степени отвечала нуждам крестьян. Их наделы в общинном владении со временем стали столь малы, что их трудно было высчитать. Новое положение дало им собственность. И все же некоторые из крестьян относились к системе хуторного хозяйства настолько враждебно, что не останавливались перед поджогами хуторов своих же односельчан. <…> Несомненно, что и то и другое играло известную роль, так как наш революционный элемент прекрасно сознавал, что «столыпинская» аграрная реформа ведет к тому виду землевладения, который создает неблагоприятную для восприятия их идей и лозунгов почву, в то время как мужики, не доверявшие правительству и его органам, видели в ней какое-то тайное, мужицкой массе вредное намерение. На самом деле крестьянам угрожала лишь опасность, что ведомства, наделивши их и населивши, бросят их на произвол судьбы. <…> Существенный недостаток системы хуторного хозяйства
заключался в том, что хутора, удаленные от крупных поселков, были лишены не только некоторых удобств, но должны были отказаться от удовлетворения повседневных потребностей жизни».[63]
19 июля 1914 года Германия объявила войну России. Современники отмечают, что Николай II не хотел развязывать войну, но другого выхода не было.
Еще в 1911-1912 гг. Германия и Австро-Венгрия стали вмешиваться в дела Балканского полуострова, где шли войны Балканских государств с Турцией и между собою. Главное давление оказывала Австро-Венгрия на Сербию, имея в виду подчинить это государство своему полному влиянию.
В 1914 г. австрийским правительством был поставлен Сербии ультиматум, посягавший на политическую независимость Сербского королевства.
«В эти тяжелые дни наследный королевич Александр обратился к Николаю II, от которого одного он мог надеяться получить действительную помощь. В этом обращении к России заключалось признание невозможности самозащиты и просьба о быстром содействии. В ответе императора Николая, указывающем на его искренние симпатии к сербскому народу и к наследнику престола, говорится об усиленных стараниях русского правительства преодолеть трудности момента и выражается уверенность в желании Сербии найти из них выход и избежать ужасов новой войны, предохранив вместе с тем свое достоинство. «Пока остается хоть малейшая надежда на избежание кровопролития, — говорится в заключении ответной телеграммы государя, — все мои усилия будут направлены к этой цели. Если, несмотря на наше самое искреннее желание, мы ее не достигнем, Ваше Высочество может быть уверено, что Россия ни в каком случае не останется равнодушной к участи Сербии». В этом ответе заключалось все, чего можно было ожидать от русского государя в эту трагическую минуту. В нем ярко выступает глубокое миролюбие императора Николая и вместе с тем твердое намерение, которое разделяла и вся
Россия, громко о нем заявившая с первой же минуты, не допустить того, чтобы Сербия стала первой жертвой завоевательной политики Австро-Венгрии на Балканах».[64]
«Как из телеграммы Вильгельма II к Его Величеству, так и из устного сообщения мне Пурталеса я мог вынести только одно заключение, что нам войны не избежать, что она давно решена в Вене, и что в Берлине, откуда можно было бы ожидать слова вразумления, его произнести не хотят, требуя от нас капитуляции перед центральными державами, которой Россия никогда не простила бы государю и которая покрыла бы срамом доброе имя русского народа. В таком положении государю не оставалось ничего иного, как повелеть приступить ко всеобщей мобилизации. Государь молчал. Затем он сказал мне голосом, в котором звучало глубокое волнение: «Это значит обречь на смерть сотни тысяч русских людей. Как не остановиться перед таким решением?». Я ответил ему, что на него не ляжет ответственность за драгоценные жизни, которые унесет война. Он этой войны не хотел, ни он сам, ни его правительство».[65]
П. Жильяр вспоминает эти события: «Встретив государя несколько часов перед тем, я был поражен выражением большой усталости на его лице; черты его вытянулись, цвет лица был землистый, и даже мешки под глазами, которые появлялись у него, когда он бывал утомлен, казалось, сильно выросли. Теперь он всей своей душой молился, чтобы господь отвратил от его народа войну, которая, он это чувствовал, была близка и почти неизбежна».[66]
Тем не менее, военный министр В.А. Сухомлинов писал, что «в 1914 году армия была настолько подготовлена, что, казалось, Россия имела право спокойно принять вызов. Никогда Россия не была так хорошо подготовлена к войне, как в 1914 году».[67]
20 июля 1914 года был опубликован манифест о войне, а также именной высочайший указ, в котором Николай II, «не признавая возможным, по причинам общегосударственного характера, стать теперь во главе наших сухопутных и морских сил, предназначенных для военных действий», повелевал великому князю Николаю Николаевичу быть Верховным главнокомандующим.
«Назначение великого князя Верховным главнокомандующим произвело в Петербурге и Москве, а главным образом в самой армии то хорошее впечатление, которое я и ожидал. В этом выборе был залог победы или так, по крайней мере, это казалось. Николая Николаевича считали человеком сильной воли, от которого ожидали, что он справится не только с генералами, но и с остальными великими князьями и что ему удастся устранить или по крайней мере парализовать придворные влияния на царя».[68]
Однако в начале июня 1915 года положение на фронтах резко ухудшилось. Все военные приобретения были утрачены, начались потери собственной территории Российской империи. В июле была сдана Варшава, вся Польша и часть Литвы. В обществе заговорили о неспособности правительства справиться с положением. В таких условиях Николай II решил отстранить не справлявшегося Великого князя и сам встать во главе Русской армии.
«Настаивая на отстранении Великого Князя Николая Николаевича и назначая его наместником Кавказа и главнокомандующим кавказской армией, Государь не удовлетворял никакому личному чувству раздражения против Великого Князя, а действовал, незаметно для самого себя, под давлением императрицы, приписывавшей, по внушению распутинцев, Великому Князю совершенно ему чуждые честолюбивые замыслы, доходившие будто бы до посягательства на Царский венец. Тяжелые неудачи нашей армии вследствие плохого состояния нашего вооружения и неспособности начальника главного
штаба генерала Янушкевича ставились Великому Князю в вину. При этом в
Царском Селе выражалась мистическая уверенность, что одно появление Государя во главе войск должно было изменить положение дел на фронте».[69]
П. Жильяр также отмечает, что Александра Федоровна повлияла на решение Николая II встать во главе войск: «Государыня уже в течение многих месяцев побуждала Государя принять это решение, но он все время противился ее настояниям: ему претила мысль отнять у Великого Князя Николая Николаевича командование, которое он ему вручил. Как только вспыхнула война, его первым движением было стать во главе армии; однако, сдаваясь на просьбы министров, он отказался от самой заветной своей мечты. Он всегда сожалел об этом, но теперь, когда немцы, завоевав всю Польшу, продвигались по русской земле, ему казалось преступным оставаться в тылу и не принять более деятельного участия в защите своей страны».[70]
Война, в ходе которой происходила широкая мобилизация трудоспособного мужского населения, лошадей и массовая реквизиция скота и сельскохозяйственных продуктов, пагубно сказывалась на экономике, особенно на селе. 23 февраля 1917 года в Петрограде началась забастовка, через 3 дня она стала всеобщей. Утром 27 февраля 1917 года произошло восстание солдат Петроградского гарнизона и присоединение их к забастовщикам.
«Мое пребывание в тылу дало мне также возможность удостовериться в том, до какой степени страна страдала от войны. Усталость и лишения вызвали общее недовольство. Вследствие возрастающей убыли подвижного состава, топливо, недостаток которого жестоко давал себя чувствовать зимой, продолжало стоить неимоверно дорого; то же было и с продовольствием. Дороговизна жизни возрастала в тревожных размерах», - писал П. Жильяр.
В обстановке нарастающего противостояния Николай II был вынужден отречься от престола, чтобы избежать кровопролития и довести войну до победного конца. 2 марта царь принял решение об отречении в пользу сына
при регентстве великого князя Михаила Александровича, но вскоре передумал и отрекся и за себя и за сына. На следующий день манифест об отречении подписал Михаил Александрович.
Дворцовый комендант В.Н. Воейков пишет об этих событиях: «Как только поезд двинулся со станции, я пришел в купе государя, которое было освещено одной горевшей перед иконой лампадой. После всех переживаний этого тяжелого дня государь, всегда отличавшийся громадным самообладанием, не был в силах сдержаться: он обнял меня и зарыдал. Сердце мое разрывалось на части при виде столь незаслуженных страданий, выпавших на долю благороднейшего и добрейшего из царей».[71]
«Я поняла, что для России теперь все кончено. Армия разложилась, народ нравственно совсем упал, и моему взору уже предносились те ужасы, которые нас всех ожидали. И все же не хотелось терять надежды на лучшее, и я спросила государя, не думает ли он, что все эти беспорядки непродолжительны. «Едва ли раньше двух лет все успокоится», – был его ответ. Но что ожидает его, государыню и детей? Этого он не знал. Единственно, что он желал и о чем был готов просить своих врагов, не теряя своего достоинства, – это не быть изгнанным из России. «Дайте мне здесь жить с моей семьей самым простым крестьянином, зарабатывающим свой хлеб, – говорил он, – пошлите нас в самый укромный уголок нашей родины, но оставьте нас в России». Это был единственный раз, когда я видела русского царя подавленным случившимся; все последующие дни он был спокоен».[72]
«Кровавый Николай», как дерзала называть его подпольная пресса до времени революции и повторяла разнузданная печать уже после февральских дней, не пожелал пролить ни одной капли крови любимого им народа и
подписал отречение от престола в пользу своего брата, великого князя Михаила Александровича. В эту тяжелую для него минуту государь уже был одинок. Вокруг него не толпились более подобострастно кланявшиеся ему советники и придворные, заботившиеся только о своих личных интересах, а потому величайшая жертва своим положением самодержавного монарха Российской Империи, принесенная им русскому народу в целях избегнуть кровопролития, была актом его свободной воли, вдохновленной беспредельной любовью к России.[73]
В воспоминаниях великого князя Александра Михайловича, многие его наблюдения и характеристики заслуживают самого серьезного внимания, хотя в чем-то расходятся с мнением других представителей того времени. Великий князь называл правительство Николая II «шатающимся». «Только шатающееся правительство Николая II могло уступить напору русского освободительного движения». Он критиковал русскую интеллигенцию, аристократию в том, что не смогли сохранить монархический строй в России. Он отмечал: «Трон Романовых пал не под напором предтеч советов или же юношей-бомбистов. Но носителей аристократических фамилий и придворных званий, банкиров, издателей, адвокатов, профессоров и др. общественных деятелей, живших щедротами Империи.[74]
Таким образом, обобщив работы историков и воспоминания современников, выделим наиболее часто встречающиеся характеристики царя как государственного деятеля. Придя к власти, он не имел никакой программы, кроме твердого намерения не уступать своего самодержавного могущества. Большинство современников Николая II обвиняют его в политическом безволие, в результате которого в России наступил развал российской государственности и крах самодержавной власти. Они считают, что будь на его месте другой человек, с более сильной волей и характером, то история России
пошла бы по другому пути.
«Если император Николай стал в защиту государственных интересов России и не дал бы себя опутать сетью интриг безответственных искателей наживы и приключений, то весьма вероятно, что наша родина, он сам и столько членов его дома не захлебнулись бы в море крови и слез Русской революции, и история человечества не занесла бы на свои страницы событий, не имеющих себе равных по скорби, ужасу и позору».[75]
Заключение
Изучив воспоминания современников, которые обладали опытом общения с последним российским императором, можно сделать общие выводы, что Николай II вступил на трон, будучи совершенно не подготовленным к роли государя; он никогда не принимал участия в рассмотрении государственных дел. Будучи застенчивым от природы и обладая чрезвычайно моложавой внешностью, он рассматривался своими родителями как маленький мальчик даже тогда, когда он давно перестал быть юношей. Он никогда не был наследником в глазах семьи и родных до самой смерти отца.
При наличии ряда хороших душевных качеств, таких как личное обаяние, любовь к семье, вежливость и искренний русский патриотизм, он был лишен качеств «сильного» правителя, совсем не соответствовал тому образу царя, который сложился у русского народа за его многовековую историю.
В личном общении император производил на людей приятное впечатление и даже его противники, несогласные с ним, слышавшие от него не то, что желали услышать, подпадали под его обаяние.
Все современники отмечают, что Николай II разговаривал с людьми очень доброжелательно. Такой стиль общения можно объяснить особенностями характера Государя.
В отличие от своего отца Александра III Николай не производил впечатления сильной личности. Вместе с тем, по отзывам близко знавших его людей, он обладал исключительным самообладанием, которое иногда воспринималось как безразличие к судьбам страны и людей. Современники отмечали, что Николай обладал цепкой памятью, острой наблюдательностью, был скромным, приветливым и чутким человеком. При этом больше всего он дорожил своим покоем, привычками, здоровьем и особенно благополучием своей семьи.
Современники и историки отмечают, что Николай II пришел к власти с
отсутствием какой-либо программы, кроме твердого намерения не уступать своего самодержавного могущества, которое передал ему его отец. Решения он принимал всегда единолично: «Как я могу сделать это, если это против моей совести?» – это было то основание, на котором он принимал свои политические решения или отклонял предложенные ему варианты. Он продолжал проводить противоречивую политику своего отца: с одной стороны, он пытался добиться социальной и политической стабилизации сверху путем сохранения старых сословно-государственных структур, с другой – политика индустриализации, проводимая министром финансов, приводила к развитию капиталистических отношений и огромной социальной динамике.
Государственными делами император занимался с необыкновенной усидчивостью и добросовестностью, но делал это из принципа, почитая своим священным долгом перед врученной ему богом державой посвящать служению ей все свои силы, но все же интереса к широким вопросам государственного масштаба не испытывал.
Николая II обвиняют в политическом безволие, в результате которого в России наступил развал российской государственности и крах самодержавной власти. Обвиняющие императора современники и историки считают, что будь на его месте другой человек, с более сильной волей и характером, то история России пошла бы по другому пути.
Николай II считал, что залогом успешности внутренней политики является сохранение самодержавной государственной системы. Рассчитывая на эффективность самодержавия не только в качестве гаранта целостности многонационального российского государства, но и в качестве объединения самой русской нации, подтачиваемой внутренними противоречиями, император, таким образом, отчётливо формулировал те государственные проблемы России, обострение которых отмена самодержавия могла, по его мнению, спровоцировать. Более того, Николай II указывал, что народ еще не готов к перемене государственного устройства страны, что это не только
опасно, но и фактически бесполезно. Не отвечая условиям формирования конституционного общества, народ не замедлит оказать самое разрушительное влияние на судьбу «конституционной» России, просто не позволив ей сформироваться, тогда, как старый механизм государственной власти уже будет уничтожен. И те политические уступки, которые были сделаны в последние годы царствования и которые завершили его, и те события, которые за этими уступками последовали, только убедили самодержца в собственной правоте.
Защищая свои позиции, Николай II не шел на серьезные компромиссы и этим создал условия для революционного взрыва.