Из того ли то из города из Муромля,
Из того села да с Карачарова
Выезжал удаленький дородный добрый молодец,
Он стоял заутрену во Муромле,
А й к обеденке поспеть хотел он в стольный Киев-град.
Да й подъехал он ко славному ко городу к Чернигову.
У того ли города Чернигова
Нагнанó-то силушки черным-черно,
А й черным-черно, как черна ворона.
Так пехотою никто тут не прохаживат [ Пехотою прохаживать — т. е. проходить пешком.],
На добром коне никто ту не проезживат,
Птица чёрный ворон не пролётыват,
Серый зверь да не прорыскиват.
А подъехал как ко силушке великоей,
Он как стал-то эту силушку великую,
Стал конем топтать да стал копьем колоть,
А й побил он эту силу всю великую.
Он подъехал-то под славный под Чернигов-град,
Выходили мужички да тут черниговски
И отворяли-то ворота во Чернигов-град,
А й зовут его в Чернигов воеводою.
Говорит-то им Илья да таковы слова:
—Ай же мужички да вы черниговски!
Я не иду к вам во Чернигов воеводою.
Укажите мне дорожку прямоезжую,
Прямоезжую да в стольный Киев-град.
Говорили мужички ему черниговски:
—Ты, удаленький дородный добрый молодец,
Ай ты, славный богатырь да святорусский!
Прямоезжая дорожка заколодела [ Заколодела — завалилась павшими деревьями.],
Заколодела дорожка, замуравела [ Замуравела — заросла травой.].
А й по той ли по дорожке прямоезжею
Да й пехотою никто да не прохаживал,
На добром коне никто да не проезживал.
Как у той ли то у Грязи-то у Черноей,
Да у той ли у березы у покляпыя,
Да у той ли речки у Смородины,
У того креста у Леванидова
Сидит Соловей Разбойник во сыром дубу,
Сидит Соловей Разбойник Одихмантьев сын,
А то свищет Соловей да по-солóвьему,
|
|
Он кричит, злодей-разбойник, по-звериному.
И от его ли то от посвиста солóвьего,
И от его ли то от покрика звериного
Те все травушки-муравы уплетаются,
Все лазоревы цветочки осыпаются,
Темны лесушки к земле все приклоняются,—
А что есть людей — то все мертвы лежат.
Прямоезжею дороженькой — пятьсот есть вёрст,
А й околышей дорожкой — цела тысяча.
Он спустил добра коня да й богатырского,
Он поехал-то дорожкой прямоезжею.
Его добрый конь да богатырский
С горы на гору стал перескакивать,
С холма на холму стал перемахивать,
Мелки реченьки, озерка промеж ног пускал.
Подъезжает он ко речке ко Смородинке,
Да ко тоей он ко Грязи он ко Черноей,
Да ко тою ко березе ко покляпыя,
К тому славному кресту ко Леванидову.
Засвистал-то Соловей да по-солóвьему,
Закричал злодей-разбойник по-звериному —
Так все травушки-муравы уплеталися,
Да й лазоревы цветочки осыпалися,
Темны лесушки к земле все приклониляся.
Его добрый конь да богатырский
А он на корни да спотыкается —
А й как старый-от казак да Илья Муромец
Берёт плёточку шёлковую в белу руку,
А он бил коня да по крутым рёбрам,
Говорил-то он Илья таковы слова:
—Ах ты, волчья сыть да й травяной мешок!
Али ты идти не хошь, али нести не можь?
Что ты на корни, собака, спотыкаешься?
Не слыхал ли посвисту солóвьего,
Не слыхал ли покрика звериного,
Не видал ли ты ударов богатырскиих? —
А й тут старый казак да Илья Муромец
Да берёт-то он свой тугой лук разрывчатый [Лук разрывчатый — тугой лук, издававший при стрельбе резкий звук.],
|
|
Во свои берёт во белы он во ручушки,
Он тетивочку шёлковеньку натягивал,
А он стрелочку каленую накладывал,
Он стрелил в тóго-то Соловья Разбойника,
Ему выбил право око со косицею [ Косица — висок и надбровье.],
Он спустил-то Соловья да па сыру землю,
Пристегнул его ко правому ко стремечку булатному,
Он повёз его по славну по чисту полю,
Мимо гнездушка повёз да соловьиного.
Во том гнездышке да соловьиноем
А случилось быть да и три дочери,
А й три дочери его любимыих.
Бóльша дочка — эта смотрит во окошечко косявчато,
Говорит она да таковыслона:
—Едет-то наш батюшка чистым полем,
А сидит-то на добром коне,
И везёт он мужичища-деревенщину
Да у правого у стремени прикована.
Поглядела как друга дочь любимая,
Говорила-то она да таковы слова:
—Едет-то наш батюшка раздольицем чистым полем,
Да й везёт он мужичища-деревеищину
Да й ко правому во стремени прикована.
Поглядела его меньша дочь любимая,
Говорила-то она да таковы слова:
—Едет мужичище-деревенщина,
Да й сидит мужик он на добром коне,
Да й везёт-то наша батюшка у стремени,
У булатного у стремени прикована —
Ему выбито-то право око со косицею. —
Говорила-то й она да таковы слова:
—А й же мужевья наши любимые!
Вы берите-тко рогатины звериные
Да бегите-тко в раздольице чистó поле,
Да вы бейте мужичище-деревенщину!
Эти мужевья да их любимые,
Зятевья-то есть да соловьиные,
Похватали как рогатины звериные
Да й бежали-то они да во чисто поле
Ко тому ли к мужичище-деревенщине
Да хотят убить-то мужичища-деревенщину.
|
|
Говорит им Соловей Разбойник Одихмантьев сын:
—Ай же зятевья мои любимые!
Побросайте-тко рогатины звериные,
Вы зовите мужика да деревенщину,
В своё гнёздышко зовите соловьиное,
Да кормите его ествушкой сахарною,
Да вы пойте его питьецем медвяныим,
Да й дарите ему дары драгоценные! —
Эти зятевья да соловьиные
Побросали-то рогатины звериные,
А й зовут мужика да й деревенщину
Во то гнездышко да соловьиное.
Да й мужик-то деревенщина не слушатся,
А он едет-то по славному чисту полю
Прямоезжею дорожкой в стольный Киев-град.
Он приехал-то во славный стольный Киев-град
А ко славному ко князю на широкий двор.
А й Владимир-князь он вышел со божьей церкви,
Он пришел в палату белокаменну,
Во столовую свою во горенку,
Они сели есть да нить да хлеба кушати,
Хлеба кушати да пообедати.
А й тут старыя казак да Илья Мурóмец
Становил коня да посередь двора,
Сам идет он во палаты белокаменны.
Проходил он во столовую во горенку,
На пяту [ Пята — нижний угол двери у стены, где находился шин, вставленный в гнездо.] он дверь-то поразмахивал,
Крест-от клал по по-писаному,
Вёл поклоны по-учёному,
На все на три, на четыре на сторонки низко кланялся,
Самому князю Владимиру в особину,
Ещё всем его князьям он подколенныим [ Князья подколенные — т. е, младшие. Колено — род, племя.].
Тут Владимир-князь стал молодца выспрашивать:
—Ты скажи-тко, ты откулешний, дородный добрый молодец,
Тебя как-то, молодца, да именéм зовут,
Величают, удалого, по отечеству? —
Говорил-то старыя казак да Илья Муромец:
—Есть я с славного из города из Муромля,
Из того села да Карачарова,
Есть я старыя казак да Илья Муромец,
Илья Муромец да сын Иванович.
Говорит ому Владимир таковы слова:
—А й же старыя казак да Илья Муромец!
Да и давно ли ты повыехал из Муромля
И которою дороженькой ты ехал в стольный Киев-град? —
Говорил Илья он таковы слова:
—А й ты, славиыя Владимир стольно-киевский!
Я стоял заутрену христосскую во Муромле,
А й к обеденке поспеть хотел я в стольный Киев-град.
То моя дорожка призамешкалась.
А я ехал-то дорожкой прямоезжею,
Прямоезжею дороженькой я ехал мимо-то Чернигов-град,
Ехал мимо эту Грязь да мимо Чёрную,
Мимо славну реченьку Смородину,
Мимо славную берёзу ту покляпую,
Мимо славный ехал Леванидов крест. —
Говорил ему Владимир таковы слова:
—А й же мужичище-деревенщина,
Во глазах, мужик, да додлыгаешься,
Во глазах, мужик, да насмехаешься!
Как у славного у города Чернигова
Нагнано тут силы много множество —
То пехотою никто да не прохаживал
И на добром коне никто да не проезживал,
Туда серый зверь да не прорыскивал,
Птицы черный ворон не пролетывал.
А у той ли то у Грязи-то у Черноей,
Да у славноей у речки у Смородины,
А у той ли у березы у покляпыя,
У того креста у Леванидова
Соловей сидит Разбойник Одихмантьев сын.
То как свищет Соловей да по-соловьему,
Как кричит злодей-разбойник по-звериному —
То все травушки-муравы уплетаются,
А лазоревы цветочки прочь осыпаются,
Темны лесушки к земле все приклоняются,
А что есть людей — то все мёртво лежат. —
Говорил ему Илья да таковы слова:
—Ты, Владимир-князь да стольно-киевский!
Соловей Разбойник на твоем дворе,
Ему выбито ведь право око со косицею,
И он ко стремени булатному прикованный.
То Владимир-князь-от стольно-киевский
Он скорешенько вставал да на резвы ножки,
Кунью шубоньку накинул на одно плечко,
То он шапочку соболью на одно ушко,
Он выходит-то на свой-то на широкий двор
Посмотреть на Соловья Разбойника.
Говорил-то ведь Владимир-князь да таковы слова:
—Засвищи-тко, Соловей, ты по-соловьему,
Закричи-тко, ты, сóбака, по-звериному. —
Говорил-то Сóловей ему Разбойник Одихмантьев сын:
—Не у вас-то я сегодня, князь, обедаю,
А не вас-то я хочу да и послушати,
Я обедал-то у старого казака Ильи Муромца,
Да его хочу-то я послушати. —
Говорил-то как Владимир-князь да стольно-киевский:
—А й же старыя казак ты, Илья Муромец!
Прикажи-тко засвистать ты Соловью да й по-соловьему,
Прикажи-тко закричать да по-звериному, —
Говорил Илья да таковы слова:
—А й же Соловей Разбойник Одихмантьев сын!
Засвищи-тко ты во пóлсвиста соловьего,
Закричи-тко ты во пóлкрика звериного. —
Говорил-то ему Соловей Разбойник Одихмантьев сын:
—А й же старыя казак ты Илья Муромеп!
Мои раночки кровавы запечатались,
Да не ходят-то мои уста сахáрные,
Не могу я засвистать да й по-солóвьему,
Закричать-то не могу я по-звериному.
А и вели-тко князю ты Владимиру
Налить чару мне да зелена вина.
Я повыпью-то как чару зелена вина —
Мои раночки кровавы поразойдутся,
Да й уста мои сахарны порасходятся,
Да тогда я засвищу да по-соловьему,
Да тогда я закричу да по-звериному. —
Говорил Илья тут князю он Владимиру:
—Ты, Владимир-князь да стольно-киевский!
Ты поди в свою столовую во горенку,
Наливай-ко чару зелена вина.
Ты не в малую стопу — да полтора ведра,
Подноси-тко к Соловью к Разбойнику.
То Владимир-князь да стольно-киевский
Он скоренько шёл в столову свою горенку,
Наливал он чару зелена вина,
Да не малу он стопу — да полтора ведра,
Разводил медами он стоялыми,
Приносил-то он ко Соловью Разбойнику.
Соловей Разбойник Одихмантьев сын
Принял чарочку от князя он одной ручкой,
Выпил чарочку ту Соловей одним духом.
Засвистал как Соловей тут по-сóловьему,
Закричал Разбойник по-звериному —
Маковки на теремах покривились,
А околенки во теремах рассыпались.
От него, от посвиста соловьего.
А что есть-то людушек — так все мёртвы лежат.
А Владимир-князь-от стольно-киевский
Куньей шубонькой он укрывается.
А й тут старой-от казак да Илья Муромец,
Он скорешенько садился на добра коня,
А й он вёз-то Соловья да во чисто поле,
И он срубил ему да буйну голову.
Говорил Илья да таковы слова:
—Тебе полно-тко свистать да по-солóвьему,
Тебе полно-тко кричать да по-зверииому,
Тебе полно-тко слезить да отцов-матерей,
Тебе полно-тко вдовить да жен молóдыих,
Тебе полно-тко спущать-то сиротать да малых детушек!
А тут Сóловью ему и славу поют,
А й славу поют ему век пó веку!
ДОБРЫНЯ И ЗМЕЙ
Добрышошке-то матушка говаривала,
Да й Никитичу-то матушка наказывала:
—Ты не езди-ка далече во чисто поле,
На тую гору да сорочинскую [ На тую гору да сорочинскую — возможно, речь идёт о последних отрогах Урала.],
Не топчи-ка младыих змеёнышей,
Ты не выручай-ка полонов да русскиих,
Не куплись, Добрыня, во Пучай-реке [ Пучай-река — речка Пучайка, вкоторой, по преданию, крестились киевляне.],
Но Пучай-река очень свирепая,
Но середняя-то струйка как огонь сечёт!
А Добрыня своей матушки не слушался.
Как он едет далече во чисто поле,
А на тую на гору сорочинскую,
Потоптал он младыих змеёнышей,
А й повыручил он полонов да русскиих.
Богатырско его сердце распотелося,
Распотелось сердце, нажаделося [ Нажадеться — испытывать жажду.] —
Он приправил своего добра коня,
Он добра коня да ко Пучай-реке,
Он слезал, Добрыня, со добра коня,
Да снимал Добрыня платье цветное,
Да он забрел за струечку за первую,
Да он забрел за струочку за среднюю
И сам говорил да таковы слова:
—Мне, Добрынюшке, матушка говаривала,
Мне, Никитичу, маменька й наказывала:
Что не езди-ка далече во чисто поле,
На тую гору на сорочинскую,
Не топчи-ка младыих змеёнышей,
А не выручай полонов да русскиих,
И не куплись Добрыня, во Пучай-реке,
Ho Пучай-река очень свирепая,
А середияя-то струйка как огонь сечёт.
А Пучай-река — она кроткá-смирна,
Она будто лужа-то дождевая!
Не успел Добрыня словца смолвити —
Ветра нет, да тучу нанесло,
Тучи нет, да будто дождь дождит,
А и дождя-то нет, да только гром гремит,
Гром гремит да спищет молния —
А как летит Змешцо Горшгище
О тыéх двенадцати о хоботах.
А Добрыня той Змеи да приужахнется.
Говорит Змея ему проклятая:
—Ты тетгерича, Добрыия, во моих руках!
Захочу — тебя, Добрыню, теперь потоплю,
Захочу — тебя, Добрыню, теперь съем-сожру,
Захочу — тебя, Добрыню, в хобота возьму,
В хобота возьму, Добрыню во нору снесу!
Припадает Змея как ко быстрой реке,
А Добрынюшка-то плавать он горазд ведь был:
Он нырнéт на бéрежок на тамошний,
Он нырнет на бережок на здешний,
А нет у Добрыиюшки добра коня,
Да нет у Добрыни платьев цветныих —
Только-то лежит один пухов колпак,
Да насыпан тот колпак да земли греческой [ Колпак да земли греческой — головной убор паломника по святым местам.];
По весу тот колпак да в целых три пуда.
Как ухватит он колпак да земли греческой,
Он шибнет во Змею да во проклятую —
Он отшиб Змеи двенадцать да всех хоботов.
Тут упала-то Змея да на ковыль-траву.
Добрынюшка на ножку он был пóверток,
Он скочит на змеиные да груди белые,
На кресте-то у Добрыни был булатный нож —
Он ведь хочет распластать ей груди белые.
А Змея Добрыне ему взмолится:
—Ах ты, эй, Добрыня сын Никитинич!
Мы положим с тобой заповедь великую:
Тебе не ездити далече во чисто поле,
На тую на гору сорочинскую,
Не топтать больше младыих змеёнышей,
А не выручать полонов да русскиих,
Не купаться ти, Добрыня, во Пучай-реке,
И мне не летать да на святую Русь,
Не носить людей мне больше русскиих,
Не копить мне полонов да русскиих. —
Он повыпустил Змею как с-под колен своих —
Поднялась Змея да вверх под облако.
Случилось ей летать да мимо Киев-града.
Увидела она Князеву племянницу,
Молоду Забаву дочь Потятичну,
Идучись по улицо по широкой.
Тут припадает Змея да ко сырой земле,
Захватила она Князеву племянницу,
Унесла в пору да во глубокую.
Тогда солнышко Владимир стольно-киевский,
А он по три дня да тут былиц [ Былица — знахарка, колдунья.] кликал,
А былиц кликал да славных рыцарей:
—Кто бы мог съездить далече во чисто поле,
На тую на гору сорочинскую,
Сходить в нору да воглубокую,
А достать мою, Князеву, племянницу,
Молоду Забаву дочь Потятичну?
Говорил Алёшенька Левонтьевич:
—Ах ты, солнышко Рладимир стольно-киевский,
Ты накинь-ко эту службу да великую
На того Добрышо на Никитича:
У него ведь со Змеею заповедь положена,
Что ей не летать да на святую Русь,
А ему не ездить далéче во чисто поле,
Не топтать-то млáдыих змеенышей
Да не выручать полонов да русскиих.
Так возьмет он Князеву племянницу
Молоду Забаву, дочь Потятичну,
Без бою, без драки-кроволития.
Тут солнышко Владимир стольно-киевский
Как накинул эту службу да великую
На того Добрыню на Никитича —
Ему съездить далече во чисто поле
И достать ему Князеву племянницу
Молоду Забаву дочь Потятичну.
Он пошёл домой, Добрыня, закручинился,
Закручинился Добрыня, запечалился.
Встречах государыня да родна матушка,
Та честна вдова Офимья Александровна:
—Ты ой, рожено мóё дитятко,
Молодой Добрыня сын Никитинец!
Ты что с пиру идёшь не весел-де?
Знать, что место было ти не пó чину,
Знать, чарой на пиру тебя приóбнесли
Аль дурак над тобою насмеялся-де?
Говорил Добрыня сын Никитинец:
—Ты ой, государыня да родна матушка,
Ты честна вдова Офимья Александровна!
Место было мне-ка по чину,
Чарой нá пиру меня не обнесли,
Да дурак-то надо мной не насмеялся ведь,
А накинул службу да великую
А тот солнышко Владимир стольно-киевский,
Что съездить далече во чисто поле,
На тую гору да на высокую,
Мне сходить в норý да во глубокую,
Мне достать-то Князеву племянницу
Молоду Забаву дочь Потятичну.
Говорит Добрыне родна матушка
Честна вдова Офимья Александровна:
—Ложись-ко спать да рано с вечера,
Так утро будет очень мудрое —
Мудренее утро будет оно вечера. —
Он ставал по утрушку ранешенько,
Умывается да он белёшенько,
Снаряжается он хорошохонько.
Да идёт на конюшню на стоялую,
А берёт в руки узду он да тесьмяную,
А берёт он дедушкова да ведь добра коня.
Он поил Бурка питьём медвяныим,
Он кормил пшеной да белояровой,
Он седлал Бурка в седелышко черкасское,
Он потнички да клал на потнички,
Он на потнички да кладёт войлочки,
Клал на войлочки черкасское седелышко,
Всех подтягивал двенадцать тугих подпругов,
Он тринадцатый-от клал да ради крепости,
Чтобы добрый конь от с-под седла не выскочил,
Добра молодца в чистом поле не вырутил [ Вырутить — уронить, сбросить.].
Подпруги были шёлковые,
А шпеньки у подпруг все булатные,
Пряжки у седла да красна золота —
Тот да шёлк не рвется, да булат не трётся,
Красно золото не ржавеет,
Молодец-то па коне сидит да сам не стареет.
Поезжал Добрыня сын Никитинец,
На прощанье ему матушка да плетку подала,
Сама говорила таково слово:
—Как будешь далече во чистом поле,
На тыя горы да не высокий,
Потопчешь младыих змеёнышей,
Повыручишь полонов да русскиих,
Как тыи-то младые змеёныши
Подточат у Бурка как они щеточки,
Что не может больше Бурушко поскакивать,
А змеёнышей от ног да он отряхивать,
Ты возьми-ко эту плёточку шёлковую,
А ты бей Бурка да промежу ноги,
Промежу ноги да промежу уши,
Промежу ноги да межу задние,—
Станет твой Бурушко поскакивать,
А змеёнышей от ног да он отряхивать —
Ты притопчешь всех да до единого.
Как будет он далече во чистом поле,
На тыя горы да на высокая,
Потоптал он младыих змеёнышей.
Как тыи ли младые змеёныши
Подточили у Бурка как они щеточки,
Что не может больше Бурушко поскакивать,
Змеёнышей от ног да он отряхивать.
Тут молодой Добрыня сын Никитинец
Берёт он плёточку шёлковую,
Он бьёт Бурка да промежу уши,
Промежу уши да промежу ноги,
Промежу ноги межу задние,
Тут стал его Бурушко поскакивать,
А змеенышей от ног да он отряхивать,
Притоптал он всех да до единого.
Выходила как Змея она проклятая
Из тыя поры да из глубокий,
Сама говорит да таково слово:
—Ах ты, ай, Добрынюшка Никитинец!
Ты, знать, порушил свою заповедь.
Зачем стоптал младыих змеёнышей,
Почто выручал полоны да русские? —
Говорил Добрыня сын Никитинец:
—Ах ты, эй, Змея да ты проклятая!
Чёрт ли тя нес да через Киев град,
Ты зачем взяла Князеву племянницу
Молоду Забаву дочь Потятичыу?
Ты отдай же мне-ка Князеву племянницу
Без боя, без драки-кроволития! —
Тогда Змея она проклятая
Говорила-то Добрыне да Никитичу:
—Не отдам я тебе князевой племянницы
Без боя, без драки-кроволития!
Заводила óна бой-дракý великую
Они дрались со Змеею тут трои сутки,
Но не мог Добрыня Змею перебить.
Хочет тут Добрыня от Змеи отстать —
Как с небес Добрыне ему глас гласит:
—Молодой Добрыня сын Никитинец!
Дрался со Змею ты трои сутки,
Подерись со Змеёй éщё три часа:
Ты побьешь Змею да ю, проклятую! —
Он подрался со Змеею éщё три часа,
Он побил Змею да ю, проклятую, —
Тая Змея, она кровью пошла.
Стоял у Змеи он тут трои сутки,
А не мог Добрыня крови переждать.
Хотел Добрыня от крови отстать,
Но с небес Добрыне опять глас гласит:
—Ах ты, эй, Добрьшя сын Никитинец!
Стоял у крови ты тут трои сутки —
Постой у крови да ещё три часа,
Бери своё копьё да мурзамецкое [ Мурзамецкое — восточное.]
И бей копьём да о сыру землю,
Сам копью да приговаривай:
«Расступись-ко, матушка — сыра земля,
На четыре расступись да ты на четверти!
Ты пожри-ко эту кровь да всю змеиную!»
Расступилась тогда матушка — сыра земля,
Пожрала она кровь да всю змеиную.
Тогда Добрыня во пору пошёл,
Во тыя в норы да во глубокий.
Там сидит сорок царей, сорок царевичей,
Сорок королей да королевичей,
А простой-то силы — той и сметы нет [ Сметы нет — так много, что не сосчитать.],
Тогда Добрынюшка Никитинец
Говорил-то он царям да он царевичам
И тем королям да королевичам:
—Вы идите нынь туда, откель принесены.
А ты, молода Забава дочь Потятична, —
Для тебя я эдак теперь странствовал —
Ты поедем-ка ко граду ко Киеву,
А й ко ласковому князю ко Владимиру. —
И повёз молоду Забаву дочь Потятичну…
САДКО
В славном в Нове-граде
Как был Садко-купец, богатый гость.
А прежде у Садка имущества не было:
Одни были гуселки яровчаты;
По пирам ходил-играл Садко.
Садка день не зовут на почестей пир,
Другой не зовут на почестей пир
И третий не зовут на почестей пир,
По том Садко соскучился:
Как пошёл Садко к Ильмень-озеру,
Садился на бел-горюч камень
И начал играть в гуселки яровчаты.
Как тут-то в озере вода всколыбалася,
Тут-то Садко перепался [ Перепался — испугался.],
Пошёл прочь от озера во свой во Новгород.
Садка день не зовут на почестен пир,
Другой не зовут на почестен пир
И третий не зовут на почестен пир,
По том Садко соскучился:
Как пошёл Садко к Ильмень-озеру,
Садился на бел-горюч камень
И начал играть в гуселки яровчаты.
Как тут-то в озеро вода всколыбалася,
Тут-то Садко перепался,
Пошёл прочь от озера во свой во Новгород.
Садка день не зовут на почестен пир,
Другой не зовут на почестен пир
И третий не зовут на почестен пир,
По том Садко соскучился:
Как пошёл Садко к Ильмень-озеру,
Садился на бел-горюч камень
И начал играть в гуселки яровчаты.
Как тут-то в озере вода всколыбалася,
Показался царь морской,
Вышел со Ильмени со озера,
Сам говорил таковы слова:
—Ай же ты, Садко повгородскиий!
Но знаю, чем будо тебя пожаловать
За твои за утехи за великие,
За твою-то игру нежную:
Аль бессчетной золотой казной?
А не то ступай во Новгород
И ударь о велик заклад,
Заложи свою буйну голову
И выряжай [ Выряжай — здесь: договориться о закладе.] с прочих купцов
Лавки товара красного
И спорь, что в Ильмень-озере
Есть рыба — золоты перья.
Как ударишь о велик заклад,
И поди свяжи шелковой невод,
И приезжай ловить в Ильмень-озеро:
Дам три рыбины — золоты перья.
Тогда ты, Садко, счастлив будешь! —
Пошёл Садко от Ильмени от озера.
Как приходил Садко во свой во Новгород,
Позвали Садко на почестей пир.
Как тут Садко новогородскиий
Стал играть в гуселки яровчаты;
Как тут стали Садко попаивать,
Стали Садку поднашивать,
Как тут-то Садко стал похвастывать:
—Ай же вы, купцы новгородские!
Как знаю чудо-чудное в Ильмень-озере:
А есть рыба — золоты перья в Ильмеиь-озере! —
Как тут-то купцы новогородские
Говорят ему таковы слова:
—Не знаешь ты чуда-чудного,
Не может быть в Ильмень-озере рыбы — золоты перья.
—Ай же вы, купцы новогородские!
О чём же бьёте со мной о велик заклад?
Ударим-ка о велик заклад:
Я заложу свою буйну голову,
А вы залатайте лавки товара красного.—
Три купца повыкинулись,
Заложили по три лавки товара красного.
Как тут-то связали невод шёлковый
И поехали ловить в Ильмень-озеро.
Закинули Тоньку [ Тонька — одна закидка невода, залов.] в Ильмень-озеро,
Добыли рыбку — золоты перья;
Закинули другую тоньку в Ильмень-озеро,
Добыли другую рыбку — золоты перья;
Третью закинули Тоньку в Ильмень-озеро,
Добыли третью рыбку — золоты перья.
Тут купцы новогородские
Отдали по три лавки товара красного.
Стал Садко поторговывать,
Стал получать барыши великие.
Во своих палатах белокаменных
Устроил Садко всё по-небесному:
На небе солнце — и в палатах солнце,
На небе месяц — и в палатах месяц,
На небе звёзды — и в палатах звезды.
Потом Садко-купец, богатый гость,
Зазвал к себе на почестей пир
Тыих мужиков новогородскиих
И тыих настоятелей новогородскиих
Фому Назарьева и Луку Зиновьева.
Все на пиру наедалися,
Все на пиру напивалися,
Похвальбами все похвалялися.
Иной хвастает бессчетной золотой казной,
Другой хвастает силой-удачей молодецкою,
Которыйхвастает добрым конём,
Который хвастает славным отечеством,
Славным отечеством, молодым молодечеством,
Умный хвастает старым батюшкой,
Безумный хвастает молодой женой.
Говорят настоятели новогородские:
—Все мы на пиру наедалися,
Все на почестном напивалися,
Похвальбами все похвалялися.
Что же у нас Садко ничем не похвастает?
Что у нас Садко ничем не похваляется? —
Говорит Садко-купец, богатый гость:
—А чем мне, Садку, хвастаться,
Чем мне, Садку, похвалятися?
У меня ль золота казна не тощится [ Не тощится — не оскудевает.],
Цветно платьице не носится,
Дружина хоробра не изменяется.
А похвастать — не похвастать бессчетной золотой казной:
На свою бессчетну золоту казну
Повыкуплю товары новогородские,
Худые товары и добрые!
Не успел он слова вымолвить,
Как настоятели новогородские
Ударили о велик заклад,
О бессчетной золотой казны,
О денежках тридцати тысячах:
Как повыкупить Садку товары новогородские,
Худые товары и добрые,
Чтоб в Нове-граде товаров в продаже боле не было.
Вставал Садко на другой день раным-рано,
Будил свою дружину хоробрую,
Без счета давал золотой казны
И распускал дружину по улицам торговым,
А сам-то прямо шёл в гостиный ряд.
Как повыкуиил товары новогородские,
Худые товары и добрые,
На свою бессчетну золоту казну.
На другой день вставал Садко раным-рано,
Будил свою дружину хоробрую,
Без счета давал золотой казны
И распускал дружину по улицам торговыим.
А сам-то прямо шел в гостиный ряд:
Вдвойне товаров принавезено,
Вдвойне товаров принаполнено
На тую на славу на великую новогородскую.
Опять выкупал товары новогородские,
Худые товары и добрые,
На свою бессчетну золоту казну.
На третий день вставал Садко раным-рано,
Будил свою дружину хоробрую,
Без счёта давал золотой казны
И распускал дружину по улицам торговыим,
А сам-то прямо шёл в гостиный ряд:
Втройне товаров принавезено,
Втройне товаров принаполнепо,
Подоспели товары московские
На тую на великую на славу новгородскую,
Как тут Садко пораздумался:
«Не выкупить товара со всего бела света:
Ещё повыкуплю товары московские,
Подоспеют товары заморские.
Не я, видно, купец богат новогородскиий —
Побогаче меня славный Новгород».
Отдавал он настоятелям новогородскиим
Денежек он тридцать тысячей.
На свою бессчетну золоту казну
Построил Садко тридцать кораблей,
Тридцать кораблей, тридцать черленыих [ Черленые — окрашенные багряной краской.];
На те на корабли на черленые
Свалил товары новогородские,
Поехал Садко по Волхову,
Со Волхова во Ладожско,
А со Ладожска во Неву-реку,
А со Невы-реки во сине море.
Как поехал он по синю морю,
Воротил он в Золоту Орду,
Продавал товары новогородские,
Получал барыши великие,
Насыпал бочки-сороковки [ Бочка-сороковка — бочка в сорок ведер.] красна золота, чиста серебра,
Поезжал назад во Новгород,
Поезжал он по синю морю.
На синем море сходилась погода сильная,
Застоялись черлены корабли на синем море:
А волной-то бьёт, паруса рвёт,
Ломает кораблики черленые;
А корабли нейдут с места на синем море.
Говорит Садко-купец, богатый гость,
Ко своей дружины ко хоробрые:
—Ай же ты, дружинушка хоробрая!
Как мы век по морю ездили,
А морскому царю дани не плачивали:
Видно, царь морской от нас дани требует,
Требует дани во сине море.
Ах же, братцы, дружина хоробрая!
Взимайте бочку-сороковку чиста серебра,
Спущайте бочку во синё море. —
Дружина его хоробрая
Взимала бочку чиста серебра,
Спускала бочку во сине море:
А волной-то бьёт, паруса рвёт,
Ломает кораблики черленые,
А корабли нейдут с места на синем море.
Тут его дружина хоробрая
Брала бочку-сороковку красна золота,
Спускала бочку во сине море:
А волной-то бьёт, паруса рвёт,
Ломает кораблики черленые,
А корабли все нейдут с места на синем море.
Говорит Садко-купец, богатый гость:
—Видно, царь морской требует
Живой головы во сине море.
Делайте, братцы, жеребья вольжаны,
Я сам сделаю на красноем на золоте,
Всяк свои имена подписывайте,
Спущайте жеребья на сине море:
Чей жеребий ко дну пойдет,
Таковому идти в сине море. —
Делали жеребья вольжаны,
А сам Садко делал на красноем на золоте,
Всяк своё имя подписывал,
Спускали жеребья на сине море.
Как у всей дружины хоробрые
Жеребья гоголем по воде плывут,
А у Садка-купца — ключом на дно.
Говорит Садко-купец, богатый гость:
—Ай же братцы, дружина хоробрая!
Этыя жеребья неправильны:
Делайте жеребья на красноем на золоте,
А я сделаю жеребий вольжаиый. —
Делали жеребья на красяоем на золоте,
А сам Садко делал жеребий вольжаный.
Всяк своё имя подписывал,
Спускали жеребья на сине море:
Как у всей дружины хоробрые
Жеребья гоголем по воде плывут,
А у Садка-купца — ключом на дно.
Говорит Садко-купец, богатый гость:
—Ай же братцы, дружина хоробрая!
Видно, царь морской требует
Самого Садка богатого в сине море.
Несите мою чернилицу вальяжную [ Вальяжная — здесь: точеная, резная.],
Перо лебединое, лист бумаги гербовый. —
Несли ему чернилицу вальяжную,
Перо лебединое, лист бумаги гербовый,
Он стал именьице отписывать:
Кое именье отписывал божьим церквам,
Иное именье нищей братии,
Иное именьице молодой жене,
Остатное именье дружине хороброей.
Говорил Садко-купец, богатый гость:
—Ай же братцы, дружина хоробрая!
Давайте мне гуселки яровчаты,
Поиграть-то мне в остатнее:
Больше мне в гуселки не игрывати,
Али взять мне гусли с собой во сине море? —
Взимает он гуселки яровчаты,
Сам говорит таковы слова:
—Свалите дощечку дубовую на воду:
Хоть я свалюсь на доску дубовую,
Нетолько мнестрашно принять смерть на синем море.—
Свалил дощечку дубовую на воду,
Потом поезжали корабли по синю морю,
Полетели, как чёрные вороны.
Остался Садко на синем море.
Со тоя со страсти со великие
Заснул на дощечке на дубовой.
Проснулся Садко во синем море,
Во синем море на самом дне,
Сквозь воду увидел пекучись красное солнышко,
Вечернюю зорю, зорю утреннюю.
Увидел Садко: во синем море
Стоит палата белокаменная.
Заходил Садко в палату белокаменну:
Сидит в палате царь морской,
Голова у царя как куча сенная.
Говорит царь таковы слова:
—Ай же ты, Садко-кунец, богатый гость!
Век ты, Садко, по морю езживал,
Мне, царю, дани не плачивал.
А нонь весь пришел ко мне во подарочках.
Скажут, мастер играть в гуселки яровчаты:
Поиграй же мне в гуселки яровчаты.
Как начал играть Садко в гуселки яровчаты,
Как начал плясать царь морской во синем море,
Как расплясался царь морской.
Играл Садко сутки, играл и другие,
Да играл ещё Садко и третьии —
А все пляшет царь морской во синем море.
Во синем море вода всколыбалася,
Со жёлтым песком вода смутилася,
Стало разбивать много кораблей на синем море,
Стало много гибнуть именьицев,
Стало много тонуть людей праведныих.
Как стал народ молиться Миколе Можайскому.
Как тронуло Садка в плечо во правое:
—Ай же ты, Садко новогородскиий!
Полно играть в гуселышки яровчаты! —
Обернулся, глядит Садко новогородскиий;
Ажно стоит старик седатыий.
Говорил Садко новогородскиий:
—У меня воля не своя во синем море,
Приказано играть в гуселки яровчаты. —
Говорит старик таковы слова:
—А ты струночки повырывай,
А ты шпенечки повыломай.
Скажи: «У меня струночек не случилося,
А шпепечков не нригодилося,
Не во что больше играть,
Приломалися гуселки яровчаты».
Скажет тебе царь морской:
«Не хочешь ли жениться во синем море
На душечке на красной девушке?»
Говори ему таковы слова:
«У меня воля не своя во синем море».
Опять скажет царь морской:
«Ну, Садко, вставай поутру ранешенько,
Выбирай себе девицу-красавицу».
Как станешь выбирать девицу-красавицу,
Так перво триста девиц пропусти,
И друго триста девиц пропусти,
И третье триста девиц пропусти;
Позади идет девица-красавица,
Красавица девица Чериавушка,
Бери тую Чернаву за себя замуж.
Как ляжешь спать в перву ночь,
Не твори с женой блуда во синем море:
Останешься навеки во синем море;
А ежели не сотворишь блуда во синем море,
Ляжешь спать о девицу-красавицу,
Будешь, Садко, во Нове-граде.
А на свою бессчетну золоту казну
Построй церковь соборную Миколе Можайскому.
Садко струночки во гуселках повыдернул,
Шпенечки во яровчатых повыломал.
Говорит ему царь морской:
—Ай же ты, Садко новогородскиий!
Что же не играешь в гуселки яровчаты?
—У меня струночки во гуселках выдернулись,
А шпенечки во яровчатых повыломались,
А струночек запасных не случилося,
А шпенечков не пригодилося. —
Говорит царь таковы слова: