V. Поверженная воля
Я размышлял над тем, не стоило ли назвать эту главу „Утраченная свобода“. Позже вы поймете почему. Человек терпит поражение в силу разных причин. Он обретает опасные убеждения, которые делают его глухим к критике, аргументам и невосприимчивым к опыту, так что он теряет способность усваивать что-то новое. Также он может выработать аффективные стили поведения, которые крайне осложняют его приспособление к реальности, потому что из-за них он неправильно оценивает происходящее, испытывает тягу к разрушениям, и будущее кажется ему недостижимым (например, в случае безнадежного отчаяния), а настоящее — непереносимым (например, в случае депрессии). В области межличностной коммуникации, чувственных отношений созревает обильный урожай неудач. Постепенно вырисовывается этиология пораженчества, весь спектр его причин, которые я перечислил в конце предыдущей главы.
В этой главе я займусь исследованием поражений, которые терпит „я исполнительное“, то есть проблем, которые традиционно связывали с волей — это понятие было отвергнуто психологией, однако теперь мы вернемся к нему, но в его обновленном виде. „Старая“ воля была одним из врожденных свойств. „Новая“ воля — это четыре усвоенных навыка: сдерживать порыв, размышлять, принимать решение, прилагать усилия. Когда один из этих навыков не усвоен или же усвоен плохо, возникают проблемы с поведением. Когда человек не способен научиться им, появляются четыре типа патологии. Я разъяснил это в „Тайне утраченной воли“ и на эту книгу буду опираться.
Особая сложность темы обязывает меня посвятить ей две главы. Вспомните, что, исследуя разум, я выделил структурный уровень и пользовательский уровень. Разум может быть структурно силен или слаб. Структурный разум может быть использован хорошо или плохо. Путешествие может провалиться, потому что автомобиль испортился или же потому что путешественник перепутал дороги. В этой главе я займусь исследованием структурных дефектов воли, а в следующей — ошибок в ее использовании.
Воля — это разумно управляемая мотивация. В нашу голову приходят многочисленные порывы и сильные желания, часто они противоречат друг другу. Я хочу отправиться в отпуск, но не хочу потерять работу. Хочу закончить книгу и одновременно хочу пойти в кино. Хочу есть, но хочу быть стройным. То, что я называю „я исполнительным“, должно навести определенный порядок в этом беспорядочном хоре. Его функция весьма проста. Чтобы разъяснить, в чем она состоит, незачем воображать, будто гомункул, который сидит внутри нашего черепа, будет отвечать за управление. Не существует никакого возницы (вспомним Платона), управляющего мыслительной колесницей. Не станем говорить и о душе, властвующей над телом. Воля — средоточие свободы, то есть немеханического поведения, — была частью стройной психологической мифологии. На самом деле все гораздо проще. „Новая“ воля эффективна, но роль ее скромнее.
Желания, которые появляются в моем сознании, проистекают из нашего потаенного, вычислительного разума, который есть постоянный источник идей и планов. Несколько месяцев тому назад, в то время когда я писал книгу, озаглавленную „Пособие по взращиванию мыслей“, которую я пообещал Хорхе Эрральде[44], мне пришла в голову мысль написать „Поверженный разум“. Почему именно в тот момент? Почему я так этого захотел? Не знаю. Существует период вызревания идей. Как и дельфины, они рождаются и питаются в воде, а потом вдруг выныривают из-под воды в солнечное пространство сознания.
Пойдем дальше. „Я исполнительное“ не порождает никаких идей. Это всего лишь великий таможенник. Когда оно спит, все мысли переходят в поступки. Так бывает, например, в состоянии опьянения или при неконтролируемом поведении. В этом случае нет посредника между желанием и действием. Но когда „я исполнительное“ стоит на посту, оно осознанно фиксирует идеи „я вычислительного“ и оценивает их, с тем чтобы понять, можно ли позволить им пройти через таможню. „Я исполнительное“ нуждается для выполнения этой миссии в как минимум двух вещах. В методах контроля над движением и в критериях оценки. Если бы я был фрейдистом — каковым я не являюсь, — я говорил бы о супер-эго. Но я говорю о простом умении управлять, о программе, которую любой программист может распознать на своем компьютере. В ситуации, когда существует множество доступных программ, необходима одна, но более высокого уровня, которая определила бы, какую из них необходимо задействовать. В человеческой жизни происходит то же самое. Когда звучит множество голосов — в области глубоко личного так же, как и в области общественного, — необходима некая инстанция, которая упорядочит эту разноголосицу.
Достаточно легко различить два аспекта „я исполнительного“: его способ контроля и способ оценки. Таможенник либо бодрствует, либо спит, он порядочен или берет взятки, строг или уступчив. Кроме того, таможенник действует в согласии со своими критериями того, что пропускать, а что нет, можно сказать, согласно своему собственному своду правил. Сообразно этим критериям — адекватным или неадекватным, хорошим или плохим, умным или глупым — „я исполнительное“ станет применять свои способности тем или иным образом. Мастерство водителя ничего не стоит, если автомобиль движется в неверном направлении.
Для иллюстрации действия этого механизма можно привести примеры, связанные с описанием процесса творчества в искусстве. К примеру, у художника внезапно в голове мелькнула мысль. Поль Валери рассказывает, что при создании поэмы „Кладбище у моря“ у него в сознании возник „ритмический образ, пустой или наполненный бессмысленными слогами, который преследовал меня в течение некоторого времени“. „Добрый Бог — Муза — нам дарит первый стих“. Луи Арагон начинал писать роман, после того как у него в голове непроизвольно рождалась первая фраза. Он рассказывает об этом в своей книге „Я никогда не учился писать, или Первые слова“. Гарсиа Маркесу однажды пришла в голову фраза: „Много лет спустя, перед самым расстрелом, полковник Аурелиано Буэндия припомнит тот далекий день, когда отец повел его поглядеть на лед“[45]. Несколькими годами позже он вспоминал: „И тогда я подумал: а что же будет дальше?“ То, что получилось дальше, было романом „Сто лет одиночества“. Гарсиа Маркес придает большое значение первой фразе. „Это может стать лабораторией для определения многих элементов стиля, структуры и даже длины книги“. Достоевский рассказывает, как Раскольникову, главному герою „Преступления и наказания“, пришла в голову мысль совершить убийство, в то время пока он пил чай в трактире. „Странная мысль проклевывалась в его мозгу, подобно цыпленку сквозь скорлупу“. Достоевский находит удачную метафрору. Это всегда неожиданность — видеть голову цыпленка, высовывающуюся из яйца. Или чувствовать, как мысль появляется в сознании.
При появлении таких идей — а они рождаются тысячами — „я исполнительное“ действует по очень простому шаблону. Оно сопоставляет идеи со своей шкалой ценностей и впоследствии препятствует или разрешает им развиваться дальше. Это и есть то, что мы называем „решением“. Часто решение не исчерпывает проблему, если только оно не сопровождается планом действий: продолжить роман или совершить убийство. В этом случае вычислительный разум должен производить все новые и новые идеи, пока не будет достигнута цель. „Я исполнительное“ примется классифицировать их, деля на хорошие и плохие. Это и есть его главная функция. Дильтей[46]написал: „Когда нам удается заглянуть во внутреннюю жизнь поэта, мы видим, что там происходят беспрестанные пробы и прикидки, и совсем малая часть всего этого воплощается во что-то реальное“.
Согласно Т.С. Элиоту, „возможно, большая часть авторского труда при создании произведения является трудом критика: ему приходится строить, отвергать, исправлять и доказывать“. Валери был с этим согласен: „На три четверти хорошо сделанная работа состоит в том, чтобы отвергать“. Чайковский также придавал наибольшее значение фазе оценки, когда „то, что было написано в минуту озарения, должно быть критически выверено, улучшено, расширено или сжато“. В науке происходит нечто похожее. Гордон Гоулд, изобретатель лазера, утверждает, что „нужно быть способным критически оценить то, о чем думалось, и выделить то малое, в чем есть толк. Нужно быть способным отвергнуть девяносто процентов мыслей, которые нас озаряют, не подавляя при этом прогресс нашей мыслительной деятельности“. Великий математик Анри Пуанкаре изрек: „Изобретать означает прежде всего не создавать бесполезные конструкции и строить только те, что могут быть востребованы, — хотя таких на самом деле лишь ничтожная часть. Изобретать — значит распознавать, выбирать“.
Тот же самый процесс постоянно происходит в нашей повседневной жизни. Базовые черты „я исполнительного“ всегда одинаковы: оно не порождает идеи, у него есть критерий оценки, и оно может осуществлять только три действия:
1) позволить мысли развиваться дальше;
2) решительно блокировать ее;
3) возвратить мысль обратно к „я вычислительному“, для того чтобы оно отшлифовало, заменило, доработало или окончательно аннулировало ее.
Если говорить о творческой деятельности, то автор сортирует собственные мысли и находки в соответствии со своим собственным критерием, со своим эстетическим вкусом. Если вкус плох, произведение будет плохим. Опираясь на вкус, автор должен решить, например, в какой момент его произведение будет завершено. Пикассо очень хорошо осознавал важность такого момента. В 1912 году, когда он пришел к соглашению с Канвейлером[47]о продаже тому всех своих картин по цене, установленной в соответствии с размерами каждой, он поставил единственное условие: только он, Пикассо, будет решать, закончено ли произведение: „Вы обращаетесь ко мне с тем, чтобы услышать, закончена ли работа“. Когда художник не обладает хорошими критериями, чтобы разработать и реализовать свои замыслы, ничего выдающегося у него не получится. Многие художники XIX века, работавшие в историческом жанре, были так же хороши, как Моне, но у него был более интересный замысел: вместо того чтобы писать портреты исторических личностей, он писал причудливую игру света.
То же самое происходит в совместной жизни. Если один выбирает ложный критерий, если он не способен заблокировать действие или вычислительный разум не считается с его решением, то „я исполнительное“, то есть воля, терпит поражение.
Я попробую в общих чертах выстроить типологию неудач воли, когда она выполняет контролирующую функцию. Тут и недостаток желания, и рабство воли (зависимость от чего-то и страх), импульсивность, медлительность, нерешительность, косность, непостоянство и ослепление.
1. Недостаток желания. Я уже сказал, что воля — это мотивация, управляемая разумом. Если нет какого-либо импульса, если не существует желания, отсутствует предмет воли, как происходит при тяжелых депрессиях. Братья Гонкур[48]отмечают в своем „Дневнике“ соответствующий случай: „Старик уселся за столик рядом в кафе „Риш“. Официант, ознакомив его с меню, спросил, что посетитель желает заказать. „Желаю — сказал старик, — чтобы у меня было желание“. Неохота, уныние, усталость — невероятно сложные явления, стоящие на полпути между биологией и психологией, нормальным состоянием и болезнью, — и я не могу исследовать их здесь. Есть органические апатии и апатии приобретенные. В качестве примера того, до какой степени могут смешиваться обе, приведу фрагмент исследования по психопатологии, где перечисляются причины, блокирующие сексуальное желание: „Рутинные отношения с партнером. Проблемы общего характера в отношениях между партнерами (споры, непонимание). Постоянное употребление противозачаточных средств. Потеря сексуального интереса в результате тяжелых физических недугов. Воздействие фармакологических или химических препаратов. Травматический сексуальный опыт. Физическая усталость. Стресс. Сексуальное расстройство у одного из партнеров“. Как видим, это смесь всевозможных факторов биологического свойства или приобретенных, личных или межличностных.
Несовершенство желания заключается в его неустойчивости, непостоянстве. Почему я отношу к недостаткам непостоянство и своенравность — ведь вроде бы у них неплохая репутация? По той же самой причине, по какой отношу к когнитивным дефектам неспособность сосредоточить внимание. Действие и познание нуждаются в определенной стабильности желания или в концентрации. Без нужной степени стабильности они превращаются в упрямство или же в одержимость. Рибо[49]посвятил главу одной своей книги о патологии воли „царству капризов“. Это тип характера, говорит он, в котором воля либо не проявляется, либо не функционирует иначе как в колеблющемся, нестабильном и неэффективном виде. Это неудача структурного характера.
Желание — призыв к действию, поэтому еще один из его дефектов появляется, когда существует желание, но оно не сопровождается импульсом. Есть некая пассивная установка желания. Многие люди считают себя неудачниками потому, что не смогли удовлетворить то желание, которое сами же никогда и не пытались вывести за рамки собственно желания, то есть оно никогда не воплощалось в намерение. Скажем, некто жалуется на то, что не стал знаменитым хирургом, хотя никогда не изучал медицину. Руссо определял это как „нерадивый в делах, но чрезмерно пылкий в желаниях“ („Исповедь“, кн. 1). Испанское слово „desidia“, которое описывает тип нерадивости, лености, этимологически означает „щедрый в желаниях“ (исп. „deseos“).
В книгах по психиатрии в начале прошлого века много говорилось об абулии, неспособности действовать. Пациенты испытывали желания, но не могли перейти к действию. Подчеркну еще раз: патология — не более чем усиление тех реакций, которые в иной степени мы считаем нормальными.
Рабство воли. Оно возникает тогда, когда возможности выбора резко ограничены физиологическими или психологическими причинами. Примером тому служат разного рода зависимости и чувства, такие как страх. Я упомянул о зависимостях, говоря об эмоциональных привязанностях или о преданности. Некоторые оказывают такое воздействие, что возникает ложная уверенность, будто без них невозможно жить. Термин „аддикция“ происходит от английского слова, заимствованного из старофранцузского. Это был юридический термин, причем очень выразительный. Он означал право на обладание телом человека в счет уплаты долга. Наркотик завладевает телом, и оно становится покорно ему. Это феномен безграничного принуждения, когда человек чувствует воздействие такой силы, что говорит: „Я не могу перестать делать это“. Он не чувствует себя свободным для того, чтобы изменить свое поведение, хотя и сам временами боится его. Перед нами еще один случай из разряда патологии „свободной воли“, которая, согласно Анри Эю[50], является объектом психиатрии как медицинской специальности.
Если, как я подозреваю, наша вера в собственные способности быть свободными — это действительно часть нашей способности быть таковыми, то, боюсь, сфера зависимостей может расшириться безгранично, ведь все чаще нам твердят, что наша жизнь предопределена множеством разных вещей: генетического порядка, социального, экономического, психологического.
Каждый день открываются новые типы зависимостей. Американский психолог Кеннет Герген пишет: „Недавно я был приглашен принять участие в конгрессе, посвященном зависимостям, организованном для специалистов в области душевного здоровья в Калифорнии. В обращении к участникам можно было прочесть следующее: „Необходимо признать, что аддиктивное поведение является социальной проблемой и проблемой здравоохранения номер один, с которой сталкивается сегодня наша страна. Ряд известных исследователей-клиницистов, ведущих специалистов в этой области в своих докладах обрисовали сегодняшнюю ситуацию на материалах их исследований, теорий и клинических процедур применительно к различным типам зависимостей, включая следующие: гимнастика, религия, питание, работа и половая жизнь“.
Импульсивность является ошибкой контроля над импульсами. В то время как абулия уничтожает способность инициировать действие, импульсивность мешает умерить активность. В этом случае также нелегко отделить нормальное поведение от патологического, потому что часто речь идет только о том, в какой степени патология присутствует в том или ином случае. Проблема имеет огромное личное и общественное значение, так как многие авторы полагают, что импульсивность — фактор, увеличивающий вероятность преступного, антисоциального или деструктивного поведения.
Популярная психология, так сказать, то толкование, которое мы даем поведению людей в повседневной жизни, считает необъяснимым действие, совершенное без какого бы то ни было мотива, и видит в этом симптом нездоровья. Одна из причин успеха романа Трумэна Капоте „Хладнокровно“ — неприятные ощущения, которые читателю доставляет жестокое событие, необъяснимое и ненужное. Роман рассказывает историю двух молодых людей, Перри Смита и Дика Хикока, которые убили фермера и его семью. Внимание прессы привлекло то, что убийства, в особенности первое, мистера Клаттера, фермера, казались абсолютно немотивированными. Стараясь объяснить случившееся, Перри поведал: „Я не хотел причинять вред тому человеку. Я думал, что он был хорошим человеком. Приятным. Так я думал до того момента, пока не перерезал ему горло“. Психиатры из клиники Меннингера, которые обследовали его, не смогли обнаружить мотива преступления, хотя раскрыли предпосылки тяги к насилию. Они ограничились утверждением: тот поступок был, по всей видимости, спровоцирован ситуацией.
Стоит разделять три различных феномена: импульсивность, принуждение и автоматизм.
В импульсивном поведении присутствует мотивация, направляющая идея, ясное сознание, но отсутствует размышление. Человек сразу переходит к действию. Действие является непроизвольным, неистовым, порывистым, властным, взрывным, безудержным. Нет внутренней борьбы. Импульсивность может вызывать насильственные действия по отношению к людям и предметам. Импульсивность — это черта темперамента, то есть тех склонностей, с которыми ребенок рождается, которые могут усилиться или ослабнуть. Она проявляет себя по меньшей мере тремя из следующих симптомов: часто ребенок действует прежде, чем подумает, слишком часто переходит от одного занятия к другому, с трудом организует себя для работы, нуждается в постоянном контроле, часто повышает голос в классе, ему тяжело соблюдать очередность в играх или в ситуациях, где присутствует много людей. „Я вычислительное“ захватило инициативу, пользуясь тем, что главный таможенник дремлет.
Разные виды принуждения отличаются от импульсивности, потому что это рефлексивные действия и они сопровождаются внутренней борьбой. Курение — один из видов принуждения. Во многих случаях люди чувствуют себя вынужденными совершать действия, которые они считают абсурдными, например, проверять по четыре раза за ночь, закрыли ли они дверь. Они стараются оказывать сопротивление поведению, кажущемуся им глупым, но после нескольких неудач предпочитают подчиниться. Они предпочитают совершать нелепый ритуал, чтобы не испытывать мучительной тревоги.
Нежелательные мысли, которые лезут в голову, привязчивость отдельных слов или идей, размышления или цепочки рассуждений воспринимаются жертвой как неуместные или бессмысленные. Навязчивая идея воспринимается как чуждая личности, но произрастающая из нее самой. Вычислительный разум, как я многократно говорил, функционирует независимо от „я сознательного“. Попытки отбросить нежелательные мысли или рассуждения могут привести к жестокой внутренней борьбе, которая изматывает человека. Отец испытывает побуждение убить своего сына, религиозный человек мысленно богохульствует, психолог Эмье в своей книге об одержимости и нерешительности рассказывает историю женщины, которая время от времени, боясь пыли, тратила шестьдесят литров одеколона на протирание потолков в своем доме. Ее жизнь проходила на верхушке стремянки. Она говорила с трагическим простодушием: „У меня был прекрасный муж, замечательные дети, отличное здоровье и счастливая судьба. Но ведь было много пыли…“
Такого рода принуждение — аномальное новообразование в нормальных личностях. Это случаи, которые зарождаются в вычислительном разуме, в соединении мыслительных механизмов, неподвластных нашему сознанию. Часто они могут находиться на периферии, как мании, с которыми необходимо бороться, и не наносят существенного вреда нашему поведению, хотя в ряде случаев появляются метастазы, завладевающие всем мыслительным организмом в целом.
Наконец, в автоматизме нет сознательной мысли, он непроизволен, в нем нет ни рефлексивного сознания, ни способности распознавать. Это, например, тики. В перечисленных случаях — импульсивность, принуждение, автоматизм — импульсы, которые происходят из вычислительного разума, захватывают власть. Эта тема напоминает мне прочитанные в отрочестве книги, когда я проглатывал творения Пьера Жане, уже упомянутого мной. Жане утверждал, что в ряде случаев мыслительная система способна отделяться от личности и создавать личность независимую, бессознательную, и она может выявиться под гипнозом. Его теории были недавно замечены психологами, изучающими множественные личности. Они занимаются пациентами, у которых предположительно два или более вычислительных и исполнительных разумов, и каждый из них действует в своем пространстве, что вызывает огромные проблемы. Похоже — по утверждению экспертов, — число таких больных увеличивается.
Медлительность, откладывание. В испанском языке у нас есть два слова-соседа: „postregar“, которое означает „оставить что-либо на потом или на после того, чему в нормальной ситуации оно должно было бы предшествовать“, и „diferir“, означающее „не делать того, о чем я думаю в данный момент, и оставить это на потом“. Невзирая на его некрасивость, стоило бы употреблять слово „procastinacion“, взятое из английского языка, несмотря на его латинское происхождение, и потерянное в словарях, потому что феномен, который я описываю, чрезвычайно часто встречается у нас. Необходимо помнить, что оно означает „оставить что-то на завтра“.
Это два очень похожих значения, но они мне не представляются все же его синонимами. Откладывание не является ни простой отсрочкой, ни отказом от действия. Это, несомненно, расхлябанность, но расхлябанность, сопровождаемая сложными тактиками промедления. Волокитчик принимает твердое решение сделать нечто завтра, решение, которое будет на следующий день отложено с той же самой непреклонностью. Таким образом, он обладает мощной силой воли для действий в будущем, но слабой волей в настоящем. Как будто вручил себе самому билет с открытой датой. Поддакивающий внутренний голос говорит волокитчику, что он пробудится после этой ночи преображенным, обогащенным волшебной энергией и все будет гораздо легче сделать. Кто же будет спорить: всегда лучше взяться за дело, чувствуя себя полным сил. Волокитчик обыкновенно старается представлять свои поступки обдуманными, у него всегда есть очень веские — для него самого — аргументы, которые велят отложить дело. Я проведу сейчас с вами один короткий тест, который покажет вам, являетесь ли вы волокитчиком.
1. Вы часто оплачиваете пени из-за просроченных чеков, задержанных выплат, просроченных счетов или не вовремя выплаченных налогов?
2. Часто ли вы оказываетесь на шоссе без бензина из-за того, что решили заправиться на следующей бензоколонке под тем предлогом, что следующая заправка, например, лучше освещена?
3. Вы знаете, что вам нужно навести порядок на вашем рабочем столе, но говорите себе: это такая важная операция, что стоит подождать до понедельника или до отпуска и тогда посвятить себя этому важному делу с полной отдачей?
4. Когда наконец вы решаете убраться, вы ограничиваетесь тем, что просто перекладываете ту же кучу, но по-другому?
5. Если у вас накапливается корреспонденция, вы принимаете, к стыду своему, решения, которые еще больше осложняют вашу жизнь? Например, то, что требовало всего лишь одного короткого письма, сейчас уже требует длинного письма, но оно откладывается до дня рождения получателя, с тем чтобы приложить к нему подарок. Так как это письмо также не пишется, вы решаете заменить его визитом и лично вручить подарок. Но в таком случае вам кажется логичным подождать возвращения из какой-нибудь поездки, тогда вы сможете сослаться на то, что купили подарок за границей. И так далее, и так далее, и так далее.
6. У вас часто случается так, что вы терпите ежедневные досадные неудобства, из-за того что не устранили неисправность, не купили новый телевизор или отвертку большего размера?
7. Вы часто откладываете дело потому, что вам недостает маленькой детали, которая именно в этот момент кажется вам самой необходимой? Например, есть шариковая ручка с заостренным кончиком, но вам нравятся скругленные. И вы убеждены, что ручкой с заостренным кончиком у вас ничего путного не напишется. Так что вы решаете отложить сочинение письма до того времени, пока не приобретете ручку необходимого типа.
8. Вы продумываете план действия так тщательно, что у вас уже не остается времени на то, чтобы осуществить его?
9. Вы считаете, что не стоит делать ничего до тех пор, пока не сможете сделать это безупречно?
Психолог Рита Эмметт в своей занятной книге „Книга для лентяя, или Как научиться не откладывать все на потом“ излагает неопровержимый „Закон Эмметт“. Страх перед выполнением задачи отнимает больше времени и энергии, чем выполнение задачи само по себе. Нужно заметить, что настоящий волокитчик откладывает свои действия не потому, что выполнение этих действий очень болезненно или обременительно. Обычно это лишь чуточку тяжелее, чем то, что делается в данный момент. Любопытная деталь: когда кто-то освобождается от привычки „откладывать дела на завтра“, он чувствует себя на самом деле лучше. Если человек решает использовать первые полчаса рабочего дня на то, чтобы ответить на все письма, он обретет завидное спокойствие на весь оставшийся день.
Есть и еще одна причина, которая облегчает перенос дел на завтра. Речь идет о восприятии времени. Волокитчики обычно полагают, что некое дело требует гораздо большего времени, чем оно отняло бы у них в действительности, и что не стоит начинать дело, если его нельзя завершить одним махом, и что мало времени — это вообще не срок. Они распоряжаются временем оптом, а не в розницу — то есть не так, как в действительности мы его проживаем. Вспоминаю, что Грегорио Мараньон считал себя „старьевщиком секунд“. В действительности существуют маленькие лоскутки, кусочки времени между одним делом и другим, похожие на куски пустого пространства в ящиках с бутылками — их-то волокитчик и растрачивает.
Нерешительность. Решение — это разрез, рывок, прыжок. Этимологически испанское слово decision (решение) происходит от латинского caedere (отрезать). Поразмыслив, я должен выбрать между одной вещью и другой. Это действие представляет собой почти непреодолимое препятствие для очень многих людей. Мы называем таких людей нерешительными или сомневающимися. В некоторых случаях это патология. Я уже ссылался выше на работы Антонио Дамасио. Он показал, что, когда вследствие травмы или хирургического вмешательства с целью удаления мозговой опухоли рассечены нейроны, соединяющие лобные доли с лимбической областью, центром эмоций, пациент сохраняет все свои мыслительные способности, в числе которых и способность к размышлению, но он становится не способным принимать решения. Сталкиваясь с любой проблемой, человек размышляет бесконечно и безрезультатно до тех пор, пока внешнее событие не прервет этот бесполезный процесс.
Нерешительность часто проистекает из соответствующего аффективного стиля, сутью которого является страх перед ошибкой или перед чем-либо новым и неизведанным. Подобный стиль отдает предпочтение уже хорошо известному злу, а не добру, которое еще только предстоит познать; и когда человека с таким стилем поведения вынуждают принять решение, его обрекают на адские муки. Кьеркегор объяснял, что тоска — это осознание возможности. Эрих Фромм сказал нечто похожее относительно страха свободы. Неспособность принимать решения — несомненно, дефект разума.
Косность. Привычки — это усвоенные механизмы, которые автоматизируют некоторые поступки таким образом, что позволяют нам совершать их легче, успешнее и подчас без особых размышлений. Они безусловно необходимы для эффективной деятельности. Скрипач не мог бы хорошо играть, если бы он не обладал доведенной до автоматического совершенства аппликатурой. Невозможно писать хорошо на языке, которым ты не владеешь, то есть который не автоматизирован. Однако привычки не только освобождают нас, но и порой порабощают. Поэтому они должны быть поставлены под строгий надзор. Стараться разрешить проблему рутинным, привычным способом стоит лишь тогда, когда речь идет об элементарных задачах. Механизм может автоматически сработать и начать подстраивать под себя любой конфликт, вместо того чтобы самому подстраиваться под него. Исследования ошибок, совершаемых управленцами на предприятиях или политиками, объясняют многие из них глубоким убеждением: то, что работало в одном случае, будет срабатывать всегда.
О подобной косности я не раз упоминал в этой книге, потому что считаю ее одной из наиболее частых причин личностных поражений.