Муса Джалиль
Стихотворения
Муса Джалиль
Стихотворения
Перевод в татарского
Муса Джалиль
Имя Мусы Джалиля, поэта‑борца, облетело весь мир.
Мужественная поэзия Мусы, одухотворенная высокими человеческими идеалами, наполненная горячей любовью к людям, за короткое время нашла дорогу к сердцам миллионов. Его произведения читают на своем языке немецкий рабочий, французский крестьянин, докеры Англии, шахтеры Канады. Читают его в Китае и Индонезии, в Финляндии и Бельгии.
Недолгая, но героическая жизнь поэта, его пламенное, вдохновенное творчество являются олицетворением беспримерного мужества и беззаветного служения народу и родине.
По достоинству оценен его героический подвиг. Указом Президиума Верховного Совета СССР Мусе Джалилю за исключительную стойкость и мужество, проявленные в борьбе с немецко‑фашистскими захватчиками, посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
За свои поэтические произведения М. Джалиль был удостоен Ленинской премии.
Кто теперь не знает о его самоотверженной подпольной борьбе в фашистском застенке, кому не известны знаменитые моабитские тетради!
Поэт Муса Джалиль принадлежал к тому счастливому поколению борцов за новую жизнь, чья юность совпала с великими революционными событиями в нашей стране.
Когда белые армии в 1919 году вторглись в Оренбург, Мусе исполнилось всего лишь 13 лет. Но он и тогда не остался безучастным созерцателем событий. Может быть, даже не сознательно, а инстинктивно почувствовав, на чьей стороне правда трудящегося человека, он уже тогда участвовал в борьбе против белых. И первые его стихотворения, которые он принес в редакцию красноармейской газеты «Кзыл Юлдуз» («Красная звезда»), дышат вдохновляющим пафосом революционных боев.
|
|
Муса Джалиль рос и мужал в среде трудящегося народа, строителя первого в мире социалистического государства. Нелегко было ему, подростку‑сироте, в годы разрухи и голода по‑настоящему стать на ноги. Он не имел ни образования, ни средств к жизни. Но у этого смуглого джигита из оренбургских степей было горячее сердце и упорное, страстное стремление быть в первых рядах, находиться на линии огня во всех боях, которые партия вела за новую жизнь. Он с головой окунается в общественную работу, чутко относится ко всему новому, революционному. Муса Джалиль создает у себя в деревне детскую организацию, которая по существу явилась зародышем пионерской организации края, сколачивает первую комсомольскую ячейку и становится ее секретарем. Затем работает инструктором Орского уездного комитета комсомола, выполняет ответственные поручения в Оренбурге. Он поступает учиться на казанский рабфак, пишет стихи, часто выступает в печати и вскоре выдвигается на работу в ЦК ВЛКСМ в качестве члена Татаро‑башкирской секции.
Где бы ни работал Муса Джалиль, он всюду проявляет свой молодой задор, неиссякаемую энергию.
Получив высшее образование в Московском государственном университете, он смело выходит на широкую дорогу литературного творчества.
Муса Джалиль был поэтом, постоянно ищущим и требовательным. Может быть, именно потому не все у него шло гладко, не всегда ему было легко. Бывали иногда и срывы, не все произведения достигали того совершенства и поэтической зрелости, к которой стремился молодой поэт. Тогда его угнетала неудовлетворенность своим творчеством. Но он не отступал, со свойственным его натуре упорством двигался вперед. Он учился у Г. Тукая и у других выдающихся представителей татарской классической литературы, внимательно изучал поэтов древнего Востока и особенно великую русскую литературу. Живое творческое общение с русскими писателями столицы, их искренне дружеское и заботливое отношение оказали на формирование и рост поэта самое благотворное влияние. Кроме того, он постоянно обращался к поэтическому творчеству народа и чутко прислушивался к велениям своего времени, к голосу читателей.
|
|
Джалиль писал поэмы, стихи и песни. Его взволнованная лирика, отличающаяся глубиной, поэтической свежестью, воспевает радость созидания. Лучшие его произведения насыщены чувством гордости за человека‑творца, строителя нового мира. Поэт с юношеским энтузиазмом создавал либретто для открывшегося Татарского государственного театра оперы и балета, помогал молодому коллективу создавать первые спектакли.
Когда началась Великая Отечественная война, Муса Джалиль ушел на фронт. Его стихи, сложенные в перерывах между боями, проникнуты горячей любовью к родине и борющемуся народу, яростным гневом и жгучей ненавистью к фашистским захватчикам.
Война не пощадила поэта. В 1942 году на Волховском фронте, тяжело раненный, не способный к сопротивлению, старший политрук Муса Джалиль, очутился в лапах гитлеровцев.
|
|
Тяжелый кошмар фашистского концлагеря не сломил поэта. Он создает подпольную антифашистскую организацию. В строго законспирированную руководящую группу он вовлек только самых надежных своих товарищей, на выдержку и стойкость которых мог положиться без колебания. В этой подпольной борьбе одним из самых близких и верных помощников М. Джалиля был горячий патриот своей родины детский писатель Абдулла Алиш.
Под руководством М. Джалиля устраивались побеги пленных из концлагеря, распространялись среди заключенных листовки и патриотические стихи, сочиненные М. Джалилем, велась антифашистская пропаганда. Поэт знал, что подпольная работа в таких невероятно трудных условиях потребует огромных усилий и, возможно, больших жертв. Но когда рядом с ним сотнями погибали советские люди, когда над узниками безнаказанно глумились гестаповцы, молчать и бездействовать было невозможно. Джалиль горел желанием борьбы и свободы.
На созданную им организацию Муса Джалиль возлагал большие надежды, при помощи верных людей стремился связаться с партизанами, с антифашистами среди самих немцев.
В начале 1943 года фашистское командование из пленных бойцов нерусских национальностей пыталось сформировать так называемые легионы, чтобы отправить их на фронт против советских войск. И в концлагере, где томился М. Джалиль, немцы сколотили подобие такого отряда. В отряд проникли подпольщики и, ведя среди завербованных пленных большую разъяснительную работу, подготовили их к восстанию. Около Гомеля, когда до линии фронта оставалось не очень далеко, пленные перебили охрану и фашистских офицеров и присоединились к партизанам.
Побеги из лагеря повторялись все чаще, подпольщики действовали все смелее и смелее. М. Джалиль готовил крупный побег, когда вместе с товарищами был выдан предателем и схвачен. Советский поэт оказался настолько опасным для гитлеровцев, что они поторопились упрятать его в берлинскую тюрьму Моабит, где содержали опасных для фашизма политических деятелей. Начались пытки, бесконечные допросы, издевательства. Через некоторое время Мусе Джалилю, А. Алишу и другим организаторам подполья был вынесен смертный приговор.
Казалось, наступил конец. Над головой поэта повис топор палача. На что еще мог надеяться, чем мог жить одинокий узник на чужбине, вдали от народа и друзей, закованный в кандалы?
В страшной тюремной яме, которую в одном из своих стихотворений поэт называет «каменным мешком», под изощренными пытками эсэсовцев Джалиль поседел, пережил «сорок смертей». Но поэт не дрогнул, остался стойким и верным солдатом советской родины. Жестокость эсэсовцев, кошмар тюремной жизни, даже приговор о смертной казни не были в силах сломить волю Джалиля к сопротивлению. Он не считал себя несчастным или побежденным и в самых трудных условиях вел себя достойно, как гражданин великой страны социализма. Поэт‑герой презирал врагов.
Не преклоню колен, палач, перед тобою,
Хотя я узник твой, я раб в тюрьме твоей,
Придет мой час – умру. Но знай: умру я стоя,
Хотя ты голову отрубишь мне, злодей.
Стихи Мусы Джалиля, написанные в Моабитской тюрьме, – как он сам выразился, «на плахе под топором палача», – наполнены жаждой свободы и страстным призывом к борьбе, к разоблачению варварства и звериной сущности фашизма.
Самоотверженный поединок М. Джалиля с врагами напоминает подвиг национального героя Чехословакии Юлиуса Фучика. Советский поэт Муса Джалиль так же, как и Фучик, в тяжелых условиях провокации и пыток, перед лицом неминуемой казни, мужественно боролся за коммунистическую идею, за честь родины и свободу, с достоинством выдержал все лишения и вышел победителем. Разоблачая зверский облик фашизма, его дикие, расистские порядки, Джалиль, подобно Фучику, как бы предупреждает свободолюбивые народы: фашизм – это самый опасный, самый коварный враг человечества. Избавьте человека от этой смертельной опасности!
Страна моя, враги тебе грозят,
Но выше подними великой правды знамя,
Омой его земли кровавыми слезами
И пусть его лучи пронзят,
Пусть уничтожат беспощадно
Тех варваров, тех дикарей,
Что кровь детей глотают жадно,
Кровь наших матерей…
Горячий зов поэта не утратил свою силу и в наши дни. Он звучит страстным призывом к бдительности, к неустанной борьбе против поджигателей новой войны, за укрепление мира и дружбы между народами.
Предвидя приближение трагического конца, Муса стремился успеть сказать как можно больше и сказать полнозвучным поэтическим голосом. Необыкновенной душевной теплотой согреты стихи, воспевающие родину и народ. Чувствуется, что поэт писал их с особенным горением. В эти торопливо набросанные, едва различимые сейчас, тесные строчки самодельных тетрадей он стремился вложить всю свою горячую сыновнюю любовь к родине и неизбывную тоску по ней. Какие возвышенные чувства, какая глубокая и сильная любовь должны были окрылять поэта, чтобы в темной камере смертника, в этой мрачной дыре, где «каждый звук шага часового, как гвоздь, вбивался в больную голову», – творить стихи, волнующие своей жизненной силой и мужеством! Лучи солнца, мелькавшие порой где‑то на воле, он принимал как привет родины. Кусочек неба в предрассветном сиянии на востоке казался ему алым знаменем в руках друзей‑бойцов, идущих освобождать порабощенные фашизмом народы.
Оценивая пережитое в неравной и тяжелой схватке, Джалиль с гордостью пишет о том, как в жестокой, беспощадной борьбе с врагами закаляются и возвышаются духовно люди страны социализма. Ни на минуту не сомневаясь в победе Советской Армии, он с волнением писал о тех радостных днях, когда «придет Москва».
Говоря об «освобождении из темной ямы хищника», поэт имел в виду не только и не столько себя, сколько освобождение народов, миллионов людей из‑под ига фашизма.
Джалиля могли казнить в любое время, и его очень беспокоила судьба стихотворений, написанных в заточении. Их было больше ста. Друзья и товарищи по борьбе, тоже схваченные фашистами, ждали казни. Муса Джалиль не мог быть вполне уверен, что об их героической борьбе против гитлеровцев узнает родина. Правду о подпольщиках могли рассказать только его песни, друзья‑стихи. Поэт верил, что его стихотворения, в которые он вложил всю силу своего таланта, кипение сердца и самое заветное в жизни, не должны погибнуть! Они должны жить, дойти до родины, как сыновнее завещание.
Как увядший цветок, в забытьи,
Я под снежной засну пеленою,
Но последние песни мои
Расцветут в вашем сердце весною.
Джалиля не покидала бодрость духа. Наоборот, с приближением трагического конца талант поэта, его настоящее человеческое «я» как бы раскрываются все глубже и шире. В последние дни жизни Муса пишет самые глубокие по мысли и изумительные по изяществу произведения. Удивительно, достойно пристального изучения и размышления то, что перед казнью, в камере смертника, поэт начинает шутить и острить даже больше, чем в прежние времена. Какой силой воли, каким мужеством и непоколебимой верой в свою правоту надо было обладать, чтобы мрачные камеры каземата осветить жизнерадостной, человеколюбивой улыбкой! Такую силу духа ему дала любовь к родине. Он жил великой гордостью за свою верность народу и партии. До самого последнего часа жизни, до последних строк своих стихов поэт жил светлой думой о родине, о ее людях.
Уже на пороге казни, как бы и сам переживая долгожданную победу и освещая этим волнующим видением свою темницу, поэт писал о том, как советский народ, народ‑победитель, вернется к радостному мирному труду и залечит все раны войны.
Верный сын советского народа, поэт‑коммунист Муса Джалиль «умер, побеждая», отдал свою честную, светлую жизнь борьбе за отчизну, за счастье народа. Его богатое поэтическое наследие вошло в золотой фонд многонациональной советской литературы. Оно не тускнеет с годами, сила поэзии М. Джалиля возрастает с каждым годом, вдохновляя и зовя народы к борьбе, к светлому будущему.
Гумер Баширов
Стихотворения
Мои песни
Песни, в душе я взрастил ваши всходы,
Ныне в отчизне цветите в тепле.
Сколько дано вам огня и свободы,
Столько дано вам прожить на земле!
Вам я поверил свое вдохновенье,
Жаркие чувства и слез чистоту.
Если умрете – умру я в забвенье,
Будете жить – с вами жизнь обрету.
В песне зажег я огонь, исполняя
Сердца приказ и народа приказ.
Друга лелеяла песня простая.
Песня врага побеждала не раз.
Низкие радости, мелкое счастье
Я отвергаю, над ними смеюсь.
Песня исполнена правды и страсти –
Тем, для чего я живу и борюсь.
Сердце с последним дыханием жизни
Выполнит твердую клятву свою:
Песни всегда посвящал я отчизне,
Ныне отчизне я жизнь отдаю.
Пел я, весеннюю свежесть почуя,
Пел я, вступая за родину в бой.
Вот и последнюю песню пишу я,
Видя топор палача над собой.
Песня меня научила свободе,
Песня борцом умереть мне велит.
Жизнь моя песней звенела в народе,
Смерть моя песней борьбы прозвучит.
26 ноября 1943
Молодость
Счастье
Если б саблю я взял, если б ринулся
с ней,
Красный фронт защищая, сметать
богачей,
Если б место нашлось мне в шеренге
друзей,
Если б саблей лихой я рубил палачей,
Если б враг отступил перед силой моей,
Если б шел я вперед все смелей и смелей,
Если б грудь обожгло мне горячим
свинцом,
Если пуля засела бы в сердце моем,
Если б смерть, не давая подняться
с земли,
Придавила меня кулаком, –
Я бы счастьем считал эту гибель в бою.
Славу смерти геройской я в песне пою.
Друг‑рабочий, винтовку возьми – и в
поход!
Жизнь отдай, если надо, за волю свою.
Октябрь 1919
Слово поэта свободы
Я восстал и вперед стал прокладывать
путь,
Верю в силу свою, дышит радостью
грудь.
Пусть немало преград на пути у меня,
Нет, не жалуюсь я, не хочу отдохнуть.
Лишь свобода и правда – мой главный
оплот.
Разве можно теперь не стремиться вперед?
Разве можно народ не вести за собой,
Если виден вдали мне надежды восход?
Всех рабочих людей я считаю родней,
Лишь с сынами народа един я душой.
Это мой идеал, это высшая цель –
Быть с народом, вести его светлой тропой.
Жизнь моя для народа, все силы ему.
Я хочу, чтоб и песня служила ему.
За народ свой я голову, может, сложу –
Собираюсь служить до могилы ему.
Славлю дело народное песней своей,
Не пою небеса, жизнь земли мне милей.
Если темная ночь накрывает меня,
Не горюю: дождемся мы светлых лучей!
Может быть, я нескладно пою? Ну, и
пусть!
Потому и пою, что врагов не боюсь…
Я в свободном краю, я с народом всегда.
Все вперед и вперед неуклонно
стремлюсь.
Январь 1920
«Нет, сильны мы – мы найдем дорогу…»
Умрем, не будем рабами!
К. Маркс
Нет, сильны мы – мы найдем дорогу,
Нам ничто не преградит пути.
Нас, идущих к светлой цели, много,
Мы туда не можем не дойти!
Не страшась кровопролитной битвы,
Мы пойдем, как буря, напролом.
Пусть кому‑то быть из нас убитым, –
Никому из нас не быть рабом!
1921
Вместо совета новобрачным
Если вместе идти поклялись вы,
Не бросайте вы слов своих в грязь!..
Если в завтра направили мысли,
Смело, твердо шагайте, борясь!
Если взяли рабочее знамя,
Пусть вам радостен будет поход!
Если светит отчизна над вами, –
Неустанно шагайте вперед!
1922
От сердца
Лечу я в небо, полон думы страстной,
Сияньем солнца я хочу сиять.
Лучи у солнца отниму я властно,
На землю нашу возвращусь опять.
В пыль превращу я твердый камень
горный,
Пыль – в цветники, где так сладка
цветень.
Я разбиваю темень ночи черной,
Творю ничем не омраченный день.
Я солнцу новый путь открыл за мглою,
Я побывал в гостях у синих звезд,
Я небо сблизил и сдружил с землею,
Я со вселенной поднимаюсь в рост.
Я для друзей прилежными руками
Взрастил жасмин. Огонь принес врагу.
В союзе я со всеми бедняками,
И наш союз я свято берегу.
Сдвигаю горы с мыслью о народе,
И бурей чувств душа обновлена.
И песнею о сладостной свободе
Трепещет мной задетая струна.
Свободной песни, вдохновенной речи
Я зерна рассыпаю, как посев.
Я смел, иду вперед, расправив плечи,
Препятствия в пути преодолев.
Товарищи мои, нам страх неведом!
Одним порывом объединены,
Мы радуемся счастью и победам,
Нас тысячи, мы молодость страны.
1923
Со съезда
Ростепель.
Телеге нет проезда…
Но, меся лаптями снег и грязь,
В кожухе, под вешним солнцем теплым
Он идет, в деревню торопясь.
Он идет из города,
Со съезда –
Сельским миром выбранный ходок.
Много дельного он там услышал
И теперь спешит вернуться в срок.
Убеждали:
– Через дней десяток,
Грязь подсохнет –
Соберешься в путь.
Лошадьми тебя домой доставим.
Ты еще с недельку здесь побудь!
Но ходок не хочет ждать нисколько.
Много дельного узнал он тут,
Должен он с друзьями поделиться.
Невтерпеж!
Односельчане ждут.
Словно лишь вчера ему Калинин
Говорил:
– Есть тракторы для вас.
Время перейти на многополье,
Время взяться всем за труд сейчас!
И ходок спешит по бездорожью.
Он вспотел.
Взбираться тяжело.
Близок вечер.
Вот и холм знакомый.
Скоро он придет в свое село.
1925
Утро
Мимо окон моих,
едва светает,
Льется шумный поток
Работниц‑девчат.
Веселые песни
они распевают,
Будят меня,
в окошко стучат.
И уже далеко
Их смех шаловливый.
Им пора на работу, в цеха.
И вот
Посылает утру
гудок горделивый
Мой могучий сосед,
чугунный завод.
Я с постели встаю.
Заря на востоке
Разлилась
широкой багряной струей.
Утром свежим румянцем
пылают щеки,
Утром радостно бьется
сердце мое.
Далеко еще лето.
С большим опозданьем
Солнце встает
и берется за труд.
Но улыбка подруги
в грохочущем зданье,
Словно солнечный зайчик,
светла поутру.
Наша улица
кажется мне пригожей.
Не потому ль,
что завод твой на ней?
Ты, подруга моя,
ты, что всех мне дороже,
Там стоишь у станка
за работой своей.
Ты в работе быстра,
и недаром горжусь я,
И недаром я счастлив
подругой такой, –
Засучив рукава,
железные брусья
Ты сгибаешь
девичьей, но сильной рукой.
Ты сама,
вероятно, не замечаешь,
Что, с тобою дружа,
вперед я иду.
Что во мне, как чугун из руды, –
из мечтаний
Выплавляешь ты
волю к борьбе и к труду.
Снова утро над городом.
Не иссякая,
Неустанно шумит
трудовая волна.
Как полна и как радостна жизнь!
Дорогая,
И тебе ведь
не кажется грустной она?
1927
На Кавказе
По Воробьевым горам я ходил
И думал: «Нет краше громад!..»
Здесь горы закутались в облака,
В море зашли и стоят.
Когда же, с пылью и сажей в ноздрях,
Сомлев от жары городской,
Я грудью вдохнул кипарисовый дух, –
Что стало с моей душой!
Я часто в Цека комсомола твердил:
– Ударники… Культпоход…
А тут соревнуюсь с прибоем, ползу
По гребням горных высот.
На этом Кавказе и воздух с водой
И солнце – не то, что у нас:
Лежишь, загораешь – ведь наше оно! –
Хвалишь его и Кавказ.
Абхазец курчав и черноволос,
Остер подбородок, как сабля – нос…
И тут есть, конечно, рабочий класс.
И есть кулаки, как в деревне у нас.
Есть и совхоз и сельсовет, –
Не скажешь, что бюрократизма нет…
Весь как новенький, бронзовый весь,
Прокаленный жарким лучом,
В Москву я вернусь, бурей ворвусь –
Новое дело сдвину плечом.
Спасибо Союзу за этот Кавказ,
За этот Дом отдыха, нужный для нас.
Сберкассу я тоже добром помяну:
Кто деньги мне приберег на весну?
Зачем же в походах брюзжать и стонать?
Зачем же усталость, друзья, проклинать?
Для отдыха место найдется у нас:
Хочешь – Крым, хочешь – Кавказ!
17 июля 1929. Новый Афон
Наша любовь
Помнится, была весьма забавной
Наша комсомольская любовь.
Члены волостного комитета,
Ехали на съезд мы.
Вижу вновь
Красный тот вагон и пар морозный…
Мы укрылись шубою одной.
Черт возьми, тогда‑то показалась
Ты, ей‑богу, близкой мне, родной.
Было то в крутом году – в двадцатом.
Кто из нас не помнит той зимы?..
Тут же ты картошки наварила,
Из одной тарелки ели мы.
Помню, как мы весело смеялись,
Словно закадычные друзья.
Целовались иль не целовались –
Этого никак не вспомню я.
Резкий ветер дул из каждой щели,
Забирался и за воротник.
Ты о коммунизме говорила,
Чтó из головы, а чтó из книг…
– Тяжело еще пока живется,
Трудною дорогою идем.
Но победы все‑таки добьемся,
Вот увидишь – заживем потом!
Коммунизм – великая эпоха,
Счастье человечества всего.
Мы с тобой увидим непременно
Ленинской идеи торжество.
Пусть нам нелегко, – ты говорила, –
Одолеет все рабочий класс.
Этому учил и Маркс когда‑то,
Этому и Ленин учит нас. –
И стучавший в дверь вагона ветер
И метель за ледяным окном
Звали нас к борьбе неутомимой.
Как и ты, твердили об одном.
В это время нашим фронтом были
Битвы против бунтов кулака,
Были штабом той борьбы великой
И райком и грозное Чека.
Помню, ты на съезде выступала
С гневной речью против кулаков,
Защищала яростно комбеды, –
Ты была душою бедняков.
А когда домой мы возвращались,
Ты, устав, ко мне прижалась вновь.
До чего ж тогда была смешною
Наша комсомольская любовь!
Волосы моей щеки касались…
Все точь‑в‑точь, как было в первый
раз.
Целовались иль не целовались –
Точно уж не помню я сейчас…
Времени прошло с тех пор немало.
Светлые сбываются мечты:
Строим мы ту жизнь для человека,
О которой говорила ты.
К ней, моя хорошая, идем мы,
Трудной закаленные борьбой.
В той борьбе очистили сердца мы,
В ней и ум оттачиваем свой.
Поровну тепло и хлеб делили
Мы с тобою в пору той зимы.
И друг друга и сыграну любили
Настоящею любовью мы.
1932
Весна
Я открываю солнцу грудь.
«Чахотка», – доктор говорит…
Пусть лижет солнце эту грудь,
Она от прежних ран болит.
Ну что ж, ей надо отдохнуть.
И солнцем вновь она блеснет…
На белом камне я сижу,
Мне слышится весны поход –
Идут деревья, ветры ржут…
Преступен разве отдых мой?
Дышу я теплотой ночей,
Готовящих работу дней…
Я взял свое от войн и гроз.
Зачем же не смеяться мне,
Прошедшему сквозь грохот гроз,
Когда весна, сломав мороз,
Скачет, как бешеный снеговой поток?
Скачет, как бешеный снеговой поток,
Кружится безумный водоворот.
Тонкий, как кружево, как пушок,
Челтыр‑челтыр[1]– ломается лед
От жара‑богатыря – весны…
В небе лазурном, как взор Сарвар,
Тихая тень облаков‑ресниц
Расходится, задрожав сперва,
Лаская уколами небосклон…
Ну как мне не радоваться и не петь,
Как можно грустить, когда день – как
звон,
Как песня, как музыка и как мед!
За то, чтобы крикнуть идущим дням:
«Эти вёсны нам принадлежат!», –
Я легкое отдал, я жизнь отдам,
Не оборачиваясь назад…
Я радуюсь дрожанью вен, –
Весна по руслам их течет.
И я кричу: «Ломая плен,
Не кровь ли двинулась вперед,
В днепровский яростный поход,
Трудом вскипает и поет?!.»
«Чахотка», – доктор говорит…
Неправ он: это гул годин,
Которые, теснясь в груди,
Хранят походов грозный ритм
И пламя флагов впереди.
1933
Молодость
Молодость со мной и не простилась,
Даже и руки не подала.
До чего горда, скажи на милость, –
Просто повернулась и ушла.
Только я, чудак, дивясь чему‑то,
Помахал рукою ей вослед, –
То ль просил вернуться на минуту,
То ль послал признательный привет.
Бросила меня в пути, не глядя,
Упорхнула легким ветерком,
Проведя, как на озерной глади,
Борозды морщин на лбу моем.
И стоял я долго на поляне,
Чувствуя стеснение в груди:
Молодость, как этот лес в тумане,
Далеко осталась позади.
Молодость, резвунья, чаровница,
Чем же ты была мне так близка?
Отчего же в сердце длится, длится
Эта беспокойная тоска?
Может быть, в тебе мне были любы
Дни, когда я страстью был томим?
Рауз ы рябиновые губы,
Горячо прильнувшие к моим?
Или дорогá мне до сих пор ты
Стадионом, где шумел, футбол?
Был я одержим азартом спорта,
Много дней в чаду его провел.
Или вот…
Стою перед мишенью,
Нажимаю, щуря глаз, курок.
Помню каждое свое движенье,
Хоть тому уже немалый срок.
Может быть, бывает так со всеми,
Злая память жалит, как пчела?
Или просто наступило время
Погрустить, что молодость прошла.
Ничего! Я унывать не стану,
Много в жизни и разлук и встреч.
Я и в старости не перестану
Слушать звонкой молодости речь.
Родина нас вместе с молодыми
Призовет на бой с любой бедой, –
Встанем все тогда в одни ряды мы
И тряхнем седою бородой.
Молодость, не чванься, дорогая,
Жар в душе не только у тебя, –
Это жизнь у нас теперь такая:
Нам и жить и умирать, любя.
Не одна ты радость и утеха.
Разве счастье лишь в тебе одной?
Силе чувства возраст не помеха,
Солнце не кончается с весной.
Если снова Раузá родится –
Вновь придет к заветному ручью,
Моему «джигитству» подивится
И погладит бороду мою.
Молодости нету и в помине,
Сколько ни гляжу я ей вослед,
Лишь на горизонте вижу синий,
Как морские волны, синий цвет…
Дай‑ка я сегодня на прощанье
Обернусь, махну тебе рукой.
Это уж и вправду расставанье,
Молодость, товарищ дорогой!
За огонь затепленный – спасибо!
А грустить?.. Не та теперь пора.
Если бы ты возвратилась, ты бы
Удивилась яркости костра.
Не погаснет этот жар сердечный.
Жить, гореть, бороться буду я.
Вот что означает помнить вечно
О тебе, далекая моя.
1933
«Года, года…»
Года, года…
Придя ко мне, всегда
Меня руками гладили своими.
Вы с мягким снегом шли ко мне, года,
Чтоб стали волосы мои седыми.
Чертили вы морщинами свой след.
Их сеть мой лоб избороздила вскоре,
Чтоб я числом тех знаков и примет
Считал минувшей молодости зори.
Я не в обиде.
Молодости пыл
Я отдал дням, что в битвах закалялись.
Я созидал, и труд мне сладок был,
И замыслы мои осуществлялись.
Как вдохновенно трудится народ,
Социализма воздвигая зданье!
Я знаю: камнем жизнь моя войдет
И прочно ляжет в основанье.
1934
Зимние стихи
Снег похож на белую бумагу.
Песню или стих писать начнем?
Солнце, наш поэт, познав отвагу,
Чертит по снегу пером‑лучом.
Вот и зимний ветерок несется.
Вьется снег…
Теки, строфа, теки!
Я смотрю на снег в сиянье солнца:
Это настоящие стихи!
Их читает лес, не уставая,
И кудрявые снега полей.
Ель поет их – девушка лесная:
Видно, строчки полюбились ей.
Бархатное платье зеленеет,
И земли касается подол.
Солнце к ней любовью пламенеет:
Это я в его стихах прочел.
Вот на лыжах, в свитере зеленом,
Ели молодой под стать вполне,
Наполняя лес веселым звоном,
Девушка моя спешит ко мне.
Вот мелькнула, поднимаясь в гору,
Вот остановилась у ольхи,
Я смотрю на снег, дивлюсь узору…
Это настоящие стихи!
Солнце!
Мы горим одною страстью,
Мы с тобою счастливы сейчас.
Песня юной жизни, песня счастья
В сердце зарождается у нас.
Февраль 1935. Голицино