Мальчуган катается на лыжах,
Мальчуган одиннадцати лет.
Ловко прыгнул он с откоса. Вижу:
Понимает парень, в чем секрет.
Ровные прочерчены бороздки
На блестящем сахарном снегу.
На щеках у мальчика полоски –
Здорово вспотел он на бегу.
Я – за ним. Хотел без промедленья
Пересечь овраг во весь карьер.
Бац! – и я сижу в недоуменье,
Весь в снегу. Смеется пионер.
Ну, и я смеюсь. Чем тут поможешь?
Взрослый, а срамится пред детьми!
Если уж не можешь – так не можешь.
Экая досада, черт возьми!
И пришлось мне робко обратиться
К мальчику одиннадцати лет:
– Как с горы, не падая, скатиться?
Научи, скажи, в чем тут секрет.
И, в глаза мои спокойно глядя,
Отвечал сочувственно мне он:
– Запишитесь в пионеры, дядя,
Сам всему я там был обучен.
1935
Одинокий костер
Ночной простор.
Я жгу костер.
Вокруг туман, как море…
Я одинок –
простой челнок,
Затерянный в просторе.
Горит бурьян.
В густой туман
Он мечет сноп огнистый,
И смутный свет,
минутный след,
Дрожит в пустыне мглистой…
То красный блеск,
то яркий всплеск
Прорежет вдруг потемки.
То погрущу,
то посвищу,
То запою негромко…
Огонь, светящийся во мгле,
Заметят ли, найдут ли?
На звук, летящий по земле,
Ответят ли, придут ли?
1936
Май
Ночь нас подарила первым теплым
ливнем,
Он унес последний холод с мраком
зимним,
Вся земля покрылась пестрыми коврами,
Бархатной травою, яркими цветами.
Белая береза распахнула почки:
Не стоять же голой в майские денечки!
Босиком помчались мы под ветром мая.
Растянись на солнце, грейся, загорая!
1936
В минуту обиды
|
|
Амине
Не потому ли, что без принужденья
Одну тебя я горячо любил,
Тебе я отдал сердце во владенье,
В обмен на твой чистосердечный пыл.
Что от тебя я скрыл? Какую тайну?
Быть может, что‑то отнял у тебя?
Иль, может, что‑то утаил случайно?
Нет, без остатка отдал все любя.
Любовь и дружба глубоки, как море,
Нам в жизни хватит счастья на двоих.
Они прогонят все сомненья вскоре,
Осушат слезы на глазах твоих.
1937
Родник
Как по долине льющийся родник,
В дороге пел я песни то и дело.
И все казалось сердцу, что от них
Земля вокруг цвела и молодела.
Не иссушила в зной меня жара,
Не застудили вьюжные погоды,
И в песнях чистый голос серебра
Летел к друзьям, осиливая годы.
Как путник ловит влажную струю
Губами, пересохшими от жажды,
Так песню задушевную мою
Друзья ловили сердцем не
однажды.
Родник и ночью отражает свет, –
Так я светил вам, жил я с вами
рядом
И пел друзьям о радости побед,
Пел о любви, что обжигает
взглядом.
Как соловей на берег родника
Приходит, чтоб испить воды
приветной,
Так ты ко мне, красива и легка,
Мой соловей, приходишь в час
рассветный.
Не скрою я, что ты в моей судьбе
Всегда большое место занимала.
И самые нежнейшие тебе
Дарил я песни – и дарил немало.
Когда пройдет, как песня, жизнь
моя,
Когда замолкну, близких покидая,
Не думайте, что умер я, друзья, –
В сердцах мильонов буду жить
всегда я.
Родник в земле похоронить нельзя,
Частицей станет он морской стихии.
Я буду улыбаться вам, друзья,
И петь вам буду, люди дорогие!
|
|
1937
Дождь
Темнеют облаков седины.
День меркнет и не без причины:
Дождь близок. Синевой тумана
Оделись дальние вершины.
Повеял ветер. Травы луга
Склонились, будто от испуга.
И озеро покрылось рябью,
Целуют камыши друг друга.
Вдруг гром раздался. И вначале
Две капли на лицо упали,
Затем дождь хлынул как из ведер,
Затушевав собою дали.
Зеленый дол вздохнул глубоко.
Возник на склоне шум потока.
И пьет дождинки лен счастливый,
Поднявший голову высоко.
Но вот промчался дождь крылатый,
Влача туман голубоватый.
Торопится к полям соседним –
Пусть будет урожай богатый.
И солнце вспыхнуло, ликуя,
Лучами землю атакуя.
Смотрю вокруг с открытым сердцем
И наглядеться не могу я.
Жизнь как природа:
в ней тревога
Нас омрачит порой немного.
Пройдет гроза – и вновь надежду
Дарит нам светлая дорога.
1937
Хадие
Как‑то странно жизнь моя сложилась!
Огонечек тлел едва‑едва.
Пылко полюбил я, всей душою,
А при встрече позабыл слова.
Как‑то странно дружба завязалась!
Все в ней было: искренность и страсть.
Но два сильных, стойких человека,
Мы друг друга истерзали всласть.
И на всем запрет, везде опаска.
Молодое чувство не росло.
Да и юность пылкую с годами
Ветром мимолетным пронесло.
И стоишь, оглядываясь горько
На отрезок прошлого пути.
Кто же виноват, какая сила
Две души держала взаперти?
1939 (?)
«Мы сквозь ресницы все еще смеемся…»
Мы сквозь ресницы все еще смеемся,
Друг другу глядя в жаркие зрачки,
|
|
Друг друга любим, но не признаемся
В любви своей. Какие чудаки!
Я все еще влюбленными глазами
Твой взгляд ловлю, слежу твои мечты.
Меня испепеляет это пламя.
Скажи по совести: как терпишь ты?
Лишь гляну я, и, верно, из кокетства
Ты неприметно мне грозишь в ответ.
Ну и шалунья, ну и молодец ты!
Будь счастлива, живи сто тысяч лет!
– Ну как дела твои, Муса?
– Чудесно! –
Отвечу я, и кончен разговор.
Лишь говорят глаза, что сердцу тесно,
Что мы лишились речи с неких пор.
Твой взгляд, как дождь в засушливое
лето.
Твой взгляд, как солнце в пасмурный
денек.
Твой взгляд – веселый вешний праздник
света.
Лишь глянешь ты, и я не одинок.
Твои ресницы… Ох, твои ресницы! –
Густая туча раскаленных стрел!
Твои зрачки мерцают, как зарницы…
Я, попросту сказать, пропал, сгорел.
Как я тоскую по тебе! Как часто,
Сказав, что не приду, я приходил!
А вздумаю уйти и – шутишь! Баста! –
С тобой расстаться не хватает сил.
Как сладостно и с каждой встречей
ново
Тайком любить, любимым быть тайком!
Но бушеванье сердца молодого
Надолго ли?.. Что знаешь ты о нем!
1939 (?)
Лес
Путь идет через лес… Этой тропкой
В детстве бегал по ягоды я.
Мы уходим… Так будьте ж здоровы…
До свиданья, березки‑друзья!
Сожалеть уже поздно, пожалуй,
Мы отлично дружили с тобой,
Старый лес! Мы влезали на сосны,
Отдыхали под елью любой.
Друг за дружкой со смехом гонялись,
Песни пели, уставши играть,
На серебряных ивах качались…
Как про это про все рассказать!
Старый лес! Ты от летнего зноя
Охранял нас, как добрая мать,
Защищал нас ветвями от ветра
И от ливней умел укрывать.
Пел ты песни с мальчишками вместе
На зеленом своем языке…
Сбережем эти бодрые песни,
Чтобы не было места тоске.
Оперились птенцы молодые,
Собираются в дальний полет.
Ведь нельзя же в родительских гнездах
Оставаться им из года в год.
Сколько надо наук одолеть нам!
Сколько ждет нас несделанных дел!
Для того ведь и созданы крылья,
Чтобы каждый из нас полетел.
* * *
Путь лежит через лес… Этой стежкой
Часто бегал по ягоды я.
Мы уходим. Так будьте ж здоровы,
До свиданья, березки‑друзья!
Нашу стаю отправив в дорогу,
Ты останешься с грустью своей,
Неужели всегда расставанье
Так глубоко печалит людей?
Старый лес, не тревожься, не надо,
Все в порядке вещей… Ведь не раз
Повзрослевших окрепших питомцев
Провожал ты вот так же, как нас.
Не грусти! Твоя гордая слава,
Твой немолчный зеленый прибой
Разнесутся далеко‑далеко,
В песнях птиц, окрыленных тобой.
1939
Письмо из окопа
Прощай, моя умница
Амине
Прощай, моя умница. Этот привет
Я с ветром тебе посылаю.
Я сердце тебе посылаю свое,
Где пламя не меркнет, пылая.
Я видел тебя, покидая Казань.
Кремлевские белые стены,
Казалось – с балкона ты машешь
платком,
И облик твой гас постепенно.
Казалось, ты долго мне смотришь в
лицо
Блестящим взволнованным взглядом,
И я, утешая тебя, целовал,
Как будто со мною ты рядом.
Родной мой дружок, я покинул тебя
С надеждой горячей и страстной.
Так буду сражаться, чтоб смело в
глаза
Смотреть нашей родине ясной.
Как радостно будет, с победой придя,
До боли обняться с тобою!
Что может быть лучше? Но я на
войне,
Где может случиться любое.
Прощай, моя умница! Если судьба
Пошлет мне смертельную рану,
До самой последней минуты своей
Глядеть на лицо твое стану.
Прощай, моя умница! В смертный
мой час,
Когда расставаться придется,
Душа, перед тем как угаснуть навек,
Сияньем былого зажжется.
В горячих объятьях утихнет озноб,
И я, словно воду живую,
Почувствую на помертвелых губах
Тепло твоего поцелуя.
И глядя на звезды, по милым глазам
Смертельно томиться я стану,
И ветра ладони, как руки твои,
Прохладою лягут на рану.
И в сердце останется только любовь
К тебе и родимому краю,
И строки последние кровью своей
О ней напишу, умирая.
Чтоб нашего счастья врагам не отдать,
Тебя я покинул, родная…
Я – раненый – грудью вперед упаду,
Дорогу врагу преграждая.
Спокоен и радостен будет мой сон,
Коль жизнь подарю я отчизне,
А сердце бессмертное в сердце твоем
Забьется, как билось при жизни.
Прощай, моя умница. Этот привет
Я с ветром тебе посылаю,
Я сердце тебе посылаю свое,
Где пламя не меркнет, пылая.
1941
Моей дочери Чулпан
Я стоял на посту, а в рассветной мгле
Восходила Чулпан‑звезда[2].
Словно дочка моя Чулпан на земле
Мне тянула руки тогда.
Когда я уходил, почему ты с тоской
Поглядела в глаза отца?
Разве ты не знала, что рядом с тобой
Бьется сердце мое до конца?
Или думала ты, что разлука горька,
Что, как смерть, разлука страшна?
Ведь любовью к тебе навсегда,
на века
Вся душа у меня полна.
Я уехал и видел в вагонном окне
Моей милой дочки черты.
Для меня ты звездой зажглась в
вышине,
Утром жизни была мне ты.
Ты и мама твоя, вы вдвоем зажглись,
Чтобы жизнь не была темна.
Вот какую светлую, славную жизнь
Подарила нам наша страна.
Но фашисты вторглись в нашу страну.
За плечами у них топор.
Они жгут и грабят, ведут войну.
Как их можно терпеть до сих пор!
Но фашист наше счастье не отберет,
Я затем и ринулся в бой.
Если я упаду, то лицом вперед,
Чтоб тебя заградить собой.
Всею кровью тебя в бою защищу,
Клятву родине дам своей,
И звезду Чулпан на заре отыщу
И опять обрадуюсь ей.
Моя кровь не иссякнет в твоей крови,
Дочь, на свет рожденная мной.
Я отдам тебе трепет своей любви,
Чтоб спокойно спать под землей.
Разгорайся же ярче и ярким лучом
Отражай волненье мое.
Мне за счастье твое и смерть нипочем,
Я с улыбкой встречу ее.
До свиданья, Чулпан! А когда заря
Разгорится над всей страной,
Я к тебе возвращусь, победой горя,
С автоматом своим за спиной.
И отец и дочь, обнимемся мы,
И, сквозь слезы смеясь легко,
Мы увидим, как после грозы и тьмы
Ясный день встает высоко.
Август 1941
Письмо из окопа
Гази Кашшафу
Любимый друг!
От твоего письма
В груди моей живой родник забил.
Прочел я, взял оружие свое
И воинскую клятву повторил.
Я ростом невысок. А в тесноте
Окопной с виду вовсе не батыр.
Но нынче в сердце, в разуме моем,
Мне кажется, вместился целый мир.
Окоп мой узкий, он сегодня грань
Враждебных двух миров.
Здесь мрак и свет
Сошлись, здесь человечества судьба
Решается на сотни сотен лет.
И чувствую я, друг мой, что глаза
Народов всех теперь на нас глядят,
И, силу в нас вдохнув, сюда, на фронт,
Приветы и надежды их летят.
И слышу я, как ночи напролет
Веретено без умолку поет.
На варежки сынам‑богатырям,
Без сна, овечью пряжу мать прядет.
Я вижу наших девушек‑сестер –
Вдали, в цехах огромных, у станков.
Они гранаты делают для нас,
Чтобы скорее сокрушить врагов.
И вижу я – «тимуровцы» мои
Советуются в тишине дворов,
Как, чем помочь семье фронтовика,
Сарай покрыть да заготовить дров.
С завода сутками не выходя,
Седой рабочий трудится для нас.
Что глубже чувства дружбы?
Что сильней,
Чем дружба, окрыляет в грозный час?
Мое оружье! Я твоим огнем
Не только защищаюсь, я его
В фашистов направляю, как ответ,
Как приговор народа моего.
Я знаю: грозный голос громовой
Народа в каждом выстреле звучит.
Я знаю, что опорою за мной
Страна непобедимая стоит.
Нет, не остыть сердечному теплу,
Ведь в нем тепло родной моей страны!
Надежда на погаснет, если в ней
Горячее дыханье всей страны!
Пусть над моим окопом все грозней
Смерть распускает крылья,
тем сильней
Люблю свободу я, тем ярче жизнь
Кипит в крови пылающей моей!
Пусть слезы на глазах…
Но их могло
Лишь чувство жизни гордое родить.
Что выше, чем в боях за край родной
В окопе узком мужественно жить?!.
* * *
Спасибо, друг!
Как чистым родником,
Письмом твоим я душу освежил.
Как будто ощутил всю жизнь страны,
Свободу, мужество, избыток сил.
Целую на прощанье горячо.
О, как бы, милый друг, хотелось мне,
Фашистов разгромив,
Опять с тобой
Счастливо встретиться в родной
стране!
Октябрь 1941