Но дома у доктора поселилась беда. Медленно угасала жена. Окончательно сокрушила ее весть об аресте мужа. По клеветническому доносу некоего Андрея, работника морга, Валентина Феликсовича и его коллегу, молодого хирурга, арестовали. Их привели в железнодорожные мастерские, где скорый суд вершила "чрезвычайная тройка". Приговор обычно был один – расстрел, который тут же приводился в исполнение. Два врача просидели перед дверью этого судилища более полусуток. Поздно вечером в этом "зале смерти" появился видный партиец, который знал главного врача в лицо. Удивившись, видя здесь знаменитого хирурга, он поинтересовался, в чём дело, и вскоре вручил двум врачам пропуска на выход, дав в сопровождение охрану. Вернувшись в отделение, доктор тут же распорядился подготовить больных к запланированным операциям и встал к операционному столу, как будто ничего не произошло.
Милостью Божией доктор избежал неминуемой смерти, но этот случай подкосил Анну Васильевну, и до самой смерти она уже не вставала с постели. "Последние тринадцать ночей я сидел у ее смертного одра, а днем работал в больнице..., – пишет об этих днях святитель Лука, – Аня умерла тридцати восьми лет. Две ночи я сам читал над гробом Псалтырь, стоя у ног покойной в полном одиночестве. Часа в три второй ночи я читал 112-й псалом...
И последние слова псалма поразили и потрясли меня, ибо я с совершенной ясностью и несомненностью воспринял их как слова Самого Бога, обращенные ко мне: И неплодную вселяет в дом матерью, радующеюся о детях. Господу Богу было ведомо, какой тяжелый и тернистый путь ждет меня, и тотчас после смерти матери моих детей Он Сам позаботился о них и мое тяжелое положение облегчил. Почему-то без малейшего сомнения я принял потрясшие меня слова как указание Божие на мою операционную сестру Софию Сергеевну Белецкую, о которой я знал только то, что она недавно похоронила мужа и была неплодной… Я едва дождался семи часов утра и пошел к Софии Сергеевне, жившей в хирургическом отделении… Она с глубоким волнением выслушала, что случилось со мной ночью… и с радостью согласилась исполнить Божье повеление о ней". Так волей Божией София Сергеевна стала матерью четырем детям Валентина Феликсовича, избравшего после кончины жены путь служения Церкви.
Профессор Войно-Ясенецкий регулярно посещал воскресные и праздничные богослужения, часто бывал на богословских собраниях верующих, организованных настоятелем вокзальной церкви протоиереем Михаилом Андреевым, и сам выступал с беседами на темы Священного Писания. Однажды в конце 1920 года на епархиальном собрании Валентин Феликсович произнес речь о положении дел в Ташкентской епархии. Это выступление произвело большое впечатление на слушателей. После собрания правящий архиерей - епископ Ташкентский и Туркестанский Иннокентий (Пустынский) отвел профессора в сторону и, восторгаясь глубиной и искренностью его веры, сказал: "Доктор, вам надо быть священником!"
Святитель Лука так вспоминает в своих мемуарах: "У меня никогда и мысли не было о священстве, но слова Преосвященного Иннокентия я принял как Божий призыв архиерейскими устами и, минуты не размышляя, сказал: "Хорошо, Владыко! Буду священником, если это угодно Богу!"
И уже в ближайшее воскресенье во время Литургии он был рукоположен в сан диакона.
"Я чувствовал, что мой долг защищать проповедью оскорбляемого Спасителя нашего и восхвалять Его безмерное милосердие к роду человеческому, - вспоминает святитель Лука. – Через неделю после посвящения во диакона, в праздник Сретения Господня 1921 года, я был рукоположен во иерея епископом Иннокентием... Мне пришлось совмещать мое священство с чтением лекций на медицинском факультете... Преосвященный Иннокентий, редко сам проповедовавший, назначил меня четвертым священником собора и поручил мне все дело проповеди. При этом он сказал мне словами апостола Павла: Ваше дело не крестити, а благовестити "
Радуйся, щите, защищаяй благочестие.
Радуйся, яко приим крест Христу последовал еси.
Надо представить себе, каково было отношение к религии в то страшное и тревожное время. Мутная волна воинствующего безбожия затопила страну. И вот в это страшное время, когда некоторые священнослужители снимали с себя сан, испугавшись репрессий, профессор Войно-Ясенецкий, повинуясь призыву Божию, принимает рукоположение. Два года он был священником и преуспел не только в пастырской, но и общественно-научной деятельности, став одним из инициаторов открытия в Ташкенте университета. Будучи священником, он оставался профессором медицины и читал лекции по топографической анатомии и оперативной хирургии в рясе и с крестом на груди. Оставаясь главным хирургом Ташкентской городской больницы, служил по воскресеньям в соборе, а после вечерни вел долгие беседы на богословские темы.
Пастырская совесть отца Валентина не могла быть равнодушной к безобразиям, чинимым разбойничьей организацией, именовавшей себя "Живой Церковью". "Живоцерковники", пользуясь поддержкой ОГПУ, постепенно захватывали храмы, вводя в богослужение и весь строй церковной жизни неприемлемые новшества. Отец Валентин, воспитывавший в своих пасомых твердость в вопросах веры, категорически запретил им ходить в храмы, занятые "живистами".
Но "живоцерковники" наступали по всем фронтам. Народ был в смятении. Из Ташкента исчез правящий епископ Иннокентий. Все со страхом ожидали приезда назначенного обновленческого архиерея. И вот в этой неразберихе возвышает свой голос всеми любимый пастырь отец Валентин, объединяет всех оставшихся верными Патриарху Тихону священников и церковных старост, и организует съезд духовенства и мирян для обсуждения вопросов упорядочения церковной жизни в епархии, оставшейся без архипастыря. На этом съезде туркестанское духовенство, зная высоту духовной жизни отца Валентина, избирает его на Ташкентскую кафедру.
Приехавший в это время на жительство в Ташкент ссыльный епископ Уфимский Андрей (в миру князь Ухтомский) тайно постригает Валентина Феликсовича в монахи с именем апостола Луки, врача и иконописца. Но так как, по апостольским правилам, "епископа да поставляют два или три епископа", а на то время, кроме Владыки Андрея, в Ташкенте никого не было, то решено было для хиротонии отправить отца Валентина в город Пенджикент, недалеко от Самарканда, где отбывали ссылку два архиерея - епископ Волховский Даниил (Троицкий) и епископ Суздальский Василий (Зуммер). Преосвященные Даниил и Василий встретили его с любовью и, прочитав письмо епископа Андрея Ухтомского, решили назначить на следующее утро Литургию для совершения хиротонии в маленькой церкви Святителя Николая Мирликийского, без звона и при закрытых дверях. Так 31 мая 1923 года профессор Войно-Ясенецкий стал архиереем. Когда сообщили об этой хиротонии Патриарху Тихону, то он, ни минуты не задумавшись, утвердил и признал её законной.
Радуйся, архиерею, от Самого Господа пронареченный;
Радуйся и в написании книги твоея сан епископа тебе предуказавый.
Восходя на Голгофу архиерейского служения, епископ Лука был готов пойти по многострадальному и скорбному пути исповедничества и мученичества. Но за спиной у Владыки была Богом врученная ему туркестанская паства, за которую болело сердце. Поэтому на случай внезапного ареста он подготовил завещание. В этом небольшом по объему, но сильном по духу обращении архипастырь предостерегал верующих от соблазнов отступничества и расколов.
К твердому и неуклонному исполнению завещаю вам: неколебимо стоять на том пути, на который я наставил вас.
Подчиняться силе, если будут отбирать от вас храмы и отдавать их в распоряжение дикого вепря, попущением Божиим вознесшегося на горнем месте соборного храма нашего. Внешностью богослужения не соблазняться и поругания богослужения, творимого вепрем, не считать богослужением. Идти в храмы, где служат достойные иереи, вепрю не подчинив- шиеся. Если и всеми храмами завладеет вепрь, считать себя отлученными Богом от храмов и ввергнутыми в голод слышания слова Божия. С вепрем и его прислужниками никакого общения не иметь и не унижаться до препирательства с ними.
Против власти, поставленной нам Богом по грехам нашим, никак нимало не восставать и во всем ей смиренно повиноваться.
Властью преемства апостольского, данного мне Господом нашим Иисусом Христом, повелеваю всем чадам Туркестанской Церкви строго и неуклонно блюсти мое завещание. Отступающим от него и входящим с вепрем в молитвенное общение угрожаю гневом и осуждением Божиим.
Смиренный Лука
Арест святителя сопровождался жестокой травлей в газетах. Сотрудники ГПУ лихорадочно искали причину, по которой можно было бы упрятать за решетку ненавистного Владыку, и выдвинули совершенно нелепые обвинения. Пока святитель томился в застенках ГПУ, в город приехал обновленческий епископ Николай Коблов, и все церкви в городе были захвачены раскольниками. Но храмы эти стояли пустыми – народ помнил завещание епископа Луки. По окончании следствия начальник Ташкентского ГПУ направил Владыку в Москву как политического преступника. Скорбь народа о любимом архипастыре была так велика, что верующие ложились на рельсы, чтобы не дать увезти своего Владыку. В Москве епископ Лука неделю жил на частной квартире, дважды встречался со Святейшим Патриархом Тихоном, один раз служил с ним Божественную Литургию. Святейший Патриарх еще раз подтвердил право епископа Луки заниматься медициной. Вскоре Владыка был заключен в Бутырскую тюрьму, где просидел около двух месяцев и затем был переведён в Таганскую тюрьму.
В начале зимы 1923 года святитель Лука был отправлен в первую свою ссылку, и прошёл по этапу: Москва – Енисейск – Туруханск – деревня Плахино (между Игаркой и Дудинкой). Так начались его одиннадцатилетние мытарства по тюрьмам и лагерям.
Радуйся, клевреты неправедных судей уничиженный;
Радуйся, в заточение со смирением безропотно шедый.
Вместе с ним ехал ташкентский протоиерей Михаил Андреев. Позже к ним присоединился еще один арестант – протоиерей Илларион Голубятников. В самый разгар зимы ссыльные прибыли в Енисейск. Разместившись в доме на Ручейной улице, они по воскресеньям совершали Литургию в своей квартире, так как всё местное священство уклонилось в «живоцерковный» раскол. Однако ко Владыке стали приходить верные диаконы и монахи, которых он рукополагал. В то же время святитель Лука стал работать хирургом в енисейской больнице, делал множество сложных операций и принимал больных на дому.
Во всех местах ссылок Владыка никогда не отказывал в медицинской помощи сирым и убогим и ни с кого не брал денег, подобно святым бессребреникам. Однако растущая популярность доктора раздражала городских начальников. Также негодовали некоторые медики и фельдшера, так как из-за него лишались клиентуры. В Енисейске в те годы возымели особенный размах бесчинства комсомольцев-атеистов, которые грабили и разрушали храмы, учиняя при этом кощунственные карнавалы и надругательства над святынями. Владыка Лука несколько раз произносил проповеди, обличая это нечестие, принимал участие в публичных диспутах с медиками-атеистами. Тем самым ещё более настроил против себя партийное руководство Енисейска, и вскоре был сослан в глухую деревню Хая на одном из притоков Ангары. Через некоторое время Владыку вернули в Енисейск и освободили, он сразу же отслужил архиерейским чином Божественную Литургию в Преображенском храме и совершил, по просьбе верующих, хиротонию во священника. Деревенский приход неподалеку от Енисейска получил пастыря. Разгневанные власти отправляют "непокорного" епископа Луку в новую ссылку в Туруханск.
Это небольшой северный городок, сообщение которого с остальным миром проходило по Енисею и его притокам. Морозы здесь достигают сорока градусов и больше, а по ночам под окнами воют волки. Когда святитель прибыл в Туруханск и сошел с баржи, люди, встречавшие его, опустились на колени, испрашивая благословения.
"Меня сразу же поместили в квартире врача больницы, - вспоминал Владыка, - и предложили вести врачебную работу. Незадолго до этого врач больницы распознал у себя рак нижней губы и уехал в Красноярск. В больнице оставался фельдшер, и вместе со мной приехала из Красноярска молодая девушка, только что окончившая фельдшерскую школу… С этими двумя помощниками я делал такие большие операции, как резекции верхней челюсти, большие чревосечения, гинекологические операции и немало глазных".
В операционной у доктора-епископа, как и в Ташкенте, стояла икона с теплившейся перед ней лампадой. Перед операцией он всегда творил молитву, ставил на теле больного йодом крест и, только потом, приступал к делу.
С приездом архиерея оживилась и церковная жизнь в Туруханске. "В Туруханске был закрытый мужской монастырь, - вспоминает епископ Лука, - в котором все богослужения совершались стариком священником. Он подчинялся красноярскому живоцерковному архиерею, и мне надо было обратить его и всю туруханскую паству на путь верности древнему Православию. Я легко достиг этого проповедью о грехе великом церковного раскола: священник принес покаяние перед народом, и я мог бывать на церковных службах, почти всегда проповедуя на них".
Конечно, такое оживление и оздоровление духовной жизни не могло понравиться местному начальству. И вот через некоторое время чекисты вызвали его в ГПУ, у подъезда которого стояли сани, запряженные парой лошадей. Начальник ГПУ встретив ссыльного с большой злобой объявил ему, что за неподчинение требованиям исполкома его ссылают еще дальше, на берег Ледовитого океана. В лютые морозы такое путешествие без теплых вещей было равнозначно смертному приговору. Но в пути по замерзшему Енисею Господь не оставил Своего избранника. Владыка потом сам рассказывал: "Я почти реально ощущал, что со мной Сам Господь Иисус Христос, поддерживающий и укрепляющий меня".
Радуйся, мраз лютый претерпевый.
Радуйся, близ смерти бывый, Господом сохраненный;
С Божией помощью добрались до деревни Плахино, расположенной на Енисее, между Игаркой и Дудинкой. Здесь жило пять семей, они радушно приняли ссыльного архиерея. Эта деревенька, стоящая на краю света, затерянная среди бескрайних снегов, и стала его прибежищем на целых два месяца. Окна в избенке, где жил Владыка Лука, не имели стекол, вместо них были вморожены толстые льдины, и сквозь щели жестокий пронизывающий ветер наносил внутрь кучи снега. Картина удручающая, но святитель сохранял спокойствие, уравновешенность и терпение. В убогих условиях пришлось однажды крестить младенца. Из полотенец Владыка сделал подобие епитрахили, а вместо миропомазания, как древле совершали апостолы, возложил руки на крещаемого с призыванием Святого Духа.
Скоро тот же начальник ГПУ, который отправил Владыку на край света, присылает сани, чтобы вернуть его в Туруханск. Оказалось, в Туруханске умер крестьянин, нуждавшийся в срочной операции, и крестьяне решили разгромить Сельсовет и ГПУ. Напуганные возмущением народа, власти немедленно послали за Владыкой. Вернувшись, он опять стал работать в больнице, лечить людей и ездить на службу в монастырь на санях, покрытых ковром. Втopoe пребывание в Туруханске длилось восемь месяцев: с начала апреля до ноября.
"Приближался конец моей туруханской ссылки, – вспоминает святитель, – С низовьев Енисея приходили один за другим пароходы, привозя моих многочисленных товарищей из ссылки, одновременно со мною получивших тот же срок. Наш срок кончился. И эти последние пароходы должны были отвезти нас в Красноярск… А меня не вызывали в ГПУ для получения документов, и я волновался, не зная, что было предписание задержать меня еще на год. Утром 20 августа я по обыкновению читал утреню, а пароход разводил пары... Последние слова 31-го псалма поражают меня как гром... Я всем существом воспринимаю их как голос Божий, обращенный ко мне. Он говорит: Вразумлю тя и наставлю тя на путь сей, воньже пойдеши, утвержу на тя очи Мои. Не будите яко конь и меск, имже нестъ разума… И внезапно наступает глубокий покой в моей смятенной душе... Пароход дает третий гудок и медленно отплывает... Я слежу за ним с тихой, радостной улыбкой, пока он не скрывается от взоров моих... Иди, иди - ты мне не нужен... Господь уготовал мне другой путь, не путь в грязной барже, а светлый, архиерейский путь!
Через три месяца, а не через год, Господь повелел отпустить меня, послав маленькую варикозную язву голени с ярким воспалением кожи вокруг нее. Меня обязаны были отпустить в Красноярск. Енисей замерз в хаотическом нагромождении огромных льдин. Санный путь по нему должен был установиться только в середине января... По Енисею возили только на нартах, но для меня крестьяне сделали крытый возок. Настал долгожданный день отъезда...
Мой путь по Енисею был поистине архиерейским путем, ибо на всех остановках, в которых были приписные церкви и даже действующие, меня встречали колокольным звоном, и я служил молебен и проповедовал. С самых давних времен архиерея в этих местах не видели"
Богатый духовный мир святителя-исповедника раскрывается в письмах, которые епископ Лука писал своим детям. Трое сыновей и дочь - за них болело отцовское сердце. Но не забывал святитель слов Христа: Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня не, достоин Меня (Мф. 10,37). Он так и сказал младшему сыну: "Служитель Бога не может ни перед чем остановиться в своей высокой службе, даже перед тем, чтобы оставить своих детей"
Ссылка закончилась в январе 1926 года, по дороге из Красноярска в Ташкент епископ Лука заехал в Черкассы повидать своих престарелых родителей и старшего брата Владимира. Но пробыл у них недолго – он торопился к детям. Вернувшись в Ташкент, увидел, что дети благополучны, благодаря самоотвержен-ным стараниям Софии Сергеевны Велецкой, заменившей им мать.
После возвращения Владыка поселился на Учительской улице в небольшом домике в две комнаты неподалеку от Сергиевской церкви.
В университете его, как неблагонадежного, лишили преподавательского места. И в церковной жизни произошли неприятности: между Владыкой и протоиереем Михаилом Андреевым возникли серьёзные разногласия. Святитель запретил его в священнослужении, и протоиерей Михаил стал писать жалобы и доносы на него Патриаршему Местоблюстителю митрополиту Сергию, добиваясь смещения Владыки с кафедры. Митрополит Сергий хотел перевести епископа Луку в Рыльск, потом в Елец, затем в Ижевск. Но живший тогда в Ташкенте митрополит Арсений (Стадницкий) посоветовал никуда не ехать, а подать прошение об увольнении на покой. Прошение было подписано, и с 1927 года профессор-епископ, лишенный двух кафедр: церковной и университетской, проживал в Ташкенте как частное лицо. По воскресеньям и праздникам он служил в церкви, а на дому принимал больных, число которых достигало четырехсот в месяц. Как и прежде, прием пациентов был бесплатным.
Но тучи постепенно сгущались над его головой. Авторитет репрессированного архиерея раздражал чиновников, и они искали причину, чтобы снова упрятать его за решетку. Такой случай вскоре представился. Было сфабриковано ложное обвинение.
И вот 6 мая 1930 года Владыку арестовали и заключили под стражу. Начались новые хождения по мукам. Пребывание в переполненной людьми душной камере подействовало на сердце. Нарастала сердечная недостаточность. Кроме того, в течение почти двух месяцев ему не давали возможности помыться в бане.
Святитель Лука ровно год невинно страдал в тюрьме, неся свой подвиг исповедничества Христа. Только 15 мая 1931 года последовал приговор: "Войно-Ясенецкого Валентина Феликсовича выслать через ПП ОГПУ в Северный край, сроком на три года, считая срок с 6.V.1930 года. Направить этапом".
«Блажени есте, егда поносят вам, и ижденут, и рекут всяк зол глагол на вы лжуще, Мене ради»
Вторую ссылку епископ Лука считал легкой. Жил он в Архангельске, там ему позволили заниматься хирургической деятельностью. На квартиру его определили к пожилой женщине, Вере Михайловне Вальневой. Маленькая комнатка с крохотным оконцем, стол, стул, железная кровать, в углу икона. Молился Владыка келейно, а остальное время занимала работа с больными. В архангельской ссылке епископ-профессор разработал новый метод лечения гнойных ран. Его вызывали в Ленинград, и лично Киров уговаривал его снять сан, после чего обещал тут же предоставить ему институт. Но Владыка не согласился даже на печатание своей книги без указания сана.
Радуйся, скорый от всякия болезни безмездный врачу;
Радуйся, от неисцельныя гнойныя болезни костей и ран здравии возставивый.
Срок ссылки кончался в мае 1933 года, но Владыку продержали до ноября. В Москву он приехал лишь в конце ноября и сразу же явился в канцелярию Местоблюстителя митрополита Сергия. Сам Владыка так вспоминает об этом: "Его секретарь спросил меня, не хочу ли я занять одну из свободных архиерейских кафедр. Оставленный Богом и лишенный разума, я углубил свой тяжкий грех непослушания Христову велению: Паси овцы Моя - страшным ответом "нет"..."
Это был тяжелый период в жизни епископа-хирурга. Великое искушение несколько лет терзало его душу. Профессору хотелось основать Институт гнойной хирургии, хотелось передать громадный врачебный опыт, накопленный годами таким тяжким трудом. А в Министерстве здравоохранения епископу-профессору, только что вернувшемуся из ссылки, отказали. И он оказался на перепутье.
Наконец, удалось устроиться в небольшой больнице в Андижане. Здесь он не только проводил операции, но и читал курс хирургии для специалистов. Но, отклонив архиерейское служение, он мучился мыслью о том, что прогневал Бога. Редкую тропическую болезнь, сопровождавшуюся отслоением сетчатки глаза, он принял как Божие наказание.
"В своих покаянных молитвах я усердно просил у Бога прощения за это двухлетнее продолжение работы по хирургии, – пишет Владыка в мемуарах,– но однажды моя молитва была остановлена голосом из неземного мира: "В этом не кайся!" И я понял, что мои "Очерки гнойной хирургии" были угодны Богу, ибо в огромной степени увеличили силу и значение моего исповедания имени Христова в разгар антирелигиозной пропаганды".
И вот, наконец, осенью 1934 года, после десятилетней подготовки вышла в свет монография "Очерки гнойной хирургии". Коллеги высоко оценили этот серьезный научный труд, который не раз помогал им в повседневной хирургической практике.
1935 и 1936 годы для святителя Луки были тихими и мирными. Он обосновался в Ташкенте, где получил в распоряжение главную операционную в Институте неотложной помощи, руководил третьим, самым большим корпусом этого института. Дети тоже радовали отца. Старший, Михаил - ученый-врач в Таджикистане, Алексей учится и работает в Ленинграде у известного физиолога Орбели, Валентин заканчивает медицинский в Ташкенте, здесь же живет со своей семьей и дочь с мужем. При Владыке находился небольшой "монастырь" - монахини Лукия (Верхотурова) и Валентина (Черкашина), которые приехали за ним из енисейской ссылки, и монах Мелетий (Рукосуев), пятидесяти лет, работавший дворником жили возле Владыки, и духовно окормлялись у святителя.
Но вот настал особенно тяжелый для Церкви период, когда начальником московского ОГПУ стал Ежов, - 1937 год, год массовых арестов духовенства и всех подозреваемых во враждебном отношении к советской власти.
24 июля 1937 года чекисты явились в маленький домик в 1-м проезде Воровского, произвели обыск и арестовали святителя. На следующий день следователь уже вел допрос. В архиве УКГБ по Узбекской ССР сохранилось следственное дело епископа Луки. На одной из его страниц есть фотографии: седовласый шестидесятилетний старец с окладистой бородой сфотографирован в профиль и анфас; на другой - тот же старец с коротко остриженной головой, без бороды и усов, с печатью страданий на лице. Вместе с епископом Лукой по этому делу были арестованы ещё несколько священнослужителей, среди них протоиерей Михаил Андреев. Все они обвинялись в создании "контрреволюционной церковно-монашеской организации", ставящей своей целью свержение существующего строя и возврат к капитализму. Но самым страшным было обвинение в шпионаже в пользу иностранной разведки. К этому не постеснялись добавить и обвинение Владыки в убийстве больных на операционном столе. Старший лейтенант Лацис называл заслуженного профессора "хирургом-вредителем".
Протестуя против насильственного отрыва от священнослужения, хирургии, важной научной работы, против лишения семьи, свободы и чести епископ Лука объявил голодовку и виновным себя не признал. У чекистов был такой прием, который назывался "конвейер". Непрерывные допросы, сопровождаемые пытками и побоями, доводили подследственного до умопомрачения. Обычно в таком состоянии и подписывался необходимый следствию документ, а обвиняемый навсегда исчезал в лабиринтах ГУЛАГа. Владыка Лука испытал на себе дважды нечеловеческую жестокость этого "изобретения":
"Этот страшный конвейер продолжался непрерывно день и ночь. Допрашивавшие чекисты сменяли друг друга, а допрашиваемому не давали спать ни днем, ни ночью. Я опять начал голодовку протеста и голодал много дней. Несмотря на это, меня заставляли стоять в углу, но я скоро падал от истощения. У меня начались ярко выраженные зрительные и тактильные галлюцинации… Допрос конвейером продолжался тринадцать суток, и не раз меня водили под водопроводный кран, из-под которого обливали мне голову холодной водой".
После одного из таких конвейеров его, обессилевшего от побоев и издевательств и, очевидно, ничего не понимавшего, заставили подписать протокол допроса, в котором писалось, что Войно-Ясенецкий якобы входил в состав контрреволюционной нелегальной организации, пытавшейся свергнуть советскую власть и установить капиталистический строй. На этом допрос был прерван, Владыку поместили в тюремную больницу.
Когда же в июле 1938 года возобновили допросы, Владыка Лука сделал заявление, в котором изложил своё политического "credo": "Признать себя контрреволюционером я могу лишь в той мере, в какой это вытекает из факта проповеди Евангелия, активным же контрреволюционером и участником дурацкой поповской контрреволюции я никогда не был, и до крайности оскорбительна мне роль блохи на теле колосса - Советской власти, приписываемая мне следствием и ложными показаниями моих оговорщиков. Все двадцать лет Советской власти я был всецело поглощен научной работой по хирургии и чистым служением Церкви, очень далеким от всякой антисоветской агитации. Совершенно неприемлемо для меня только отношение Советской власти к религии и Церкви, но и здесь я далек от активной враждебности…"
Особенно тяжелым испытанием для епископа Луки было предательство близких ему людей. Протоиерей Михаил Андреев, под руководством которого профессор Войно-Ясенецкий воцерковлялся, который следовал вместе с епископом Лукой в далекую сибирскую ссылку, не выдержав тюремных пыток, лжесвидетельствует на Владыку. Архиепископ Борис (Шипулин), который был правящим Ташкентским архиереем и прекрасно знал об огромном авторитете и кристальной честности епископа-хирурга, тем не менее, лжесвидетельствует на него. Протодиакон кладбищенской церкви Середа тоже поливает грязью святителя. Но Владыка остается тверд на допросах, ни на кого не клевещет, никого не оговаривает. Он верит, что показания против него выбиты силой, хотя протодиакон Иван Середа действительно являлся секретным сотрудником ГПУ, а об архиепископе Борисе Владыке Луке было известно, что тот во время предыдущих арестов своими ложными показаниями погубил немало невинных людей.
Радуйся, войне Христов непобедимый;
Радуйся, за Господа распятого изъязвленный и заушенный;
Радуйся, яко мученицы на небесех о терпении твоем ликоваху.
Особое совещание осудило епископа Луку к ссылке на пять лет в Красноярский край. Подписавшие же ложные обвинения священнослужители были приговорены к расстрелу.
И вот - третья ссылка. На этот раз в районный центр Большая Мурта в ста десяти километрах от Красноярска. В марте 1940 года ссыльный Войно-Ясенецкий, епископ, хирург с мировым именем, живет и работает в районной больнице исключительно за белье и питание. Он много оперирует и продолжает работу над "Очерками гнойной хирургии".
Когда началась Великая Отечественная война, епископ Лука не остался в стороне, не таил обиду. Он пришел к руководству райцентра и предложил свой опыт, знание и мастерство для лечения воинов Советской армии. В это время в Красноярске организовывался огромный госпиталь. С фронта уже шли эшелоны с ранеными. В октябре сорок первого епископ Лука назначен консультантом всех госпиталей Красноярского края и главным хирургом эвакогоспиталя. Он с головой погружается в напряженную хирургическую работу. Приезжавший в госпиталь с инспекторской проверкой профессор Приоров отмечал, что ни в одном из госпиталей он не видел таких блестящих результатов лечения инфекционных ранений суставов. Это было официальное признание, деятельность профессора Войно-Ясенецкого была отмечена грамотой и благодарностью Boeнного совета Сибирского военного округа.
Срок ссылки закончился в середине 1942 года, и этой же осенью Патриаршим Местоблюстителем митрополитом Сергием епископ Лука возведен в сан архиепископа и назначен на Красноярскую кафедру. Так, волей Божией и благословением священноначалия Владыка возвратился к архиерейскому служению. Но, возглавляя Красноярскую кафедру, он, как и раньше, продолжает хирургическую работу, возвращая в строй защитников Отечества.
Состояние Красноярской епархии было ужасным. В начале марта 1943 года после усиленных хлопот святитель добился открытия маленькой кладбищенской церкви в слободе Николаевка, предместье Красноярска. Из города до этой церкви пять-семь километров, осенью и зимой дорога трудна и опасна, так как в Николаевке было много грабителей. Поэтому ко всенощной приходило мало богомольцев. Только потом за Владыкой стали присылать лошадь, запряженную в розвальни, а почти год он ходил в церковь пешком и так переутомлялся, что в понедельник даже не мог работать в госпитале. Из-за постоянного давления на Церковь со стороны властей, только за два-три месяца до отъезда из Красноярска Владыке, наконец, удалось прекратить раскольническую деятельность и обновить состав церковного совета, председателем которого он и стал. Однако, несмотря на все усилия, вся Восточная Сибирь не подавала признаков церковной жизни. К концу 1943 года во всей епархии действовала одна-единственная крошечная церковь в Николаевке. И архиепископ Лyка понимал, что если не открыть храмы в различных местах Красноярского Края, то возможно полное духовное одичание народа.
8 сентября 1943 года в Москве состоялся Поместный Собор, на котором Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий был избран Патриархом. Среди участников торжеств был и архиепископ Лука. На этом же Coбoре красноярского архиерея избрали постоянным членом Священного Синода. В самый разгар войны, к многочисленным хирургическим операциям, кото-рые проводил профессор-архиерей, спасая раненых солдат, добавилась еще обязанность участвовать в работе Синода.
Напряженная работа архиепископа Луки в красноярских госпиталях давала блестящие научные результаты. В конце 1943 года опубликовано второе издание "Очерков гнойной хирургии", а в 1944 году вышла книга "Поздние резекции инфицированных огнестрельных ранений суставов". За эти два труда ему была присуждена Сталинская премия I степени. Из двухсот тысяч рублей этой премии сто тридцать тысяч Владыка перечислил в помощь детям, пострадавшим в войне.
Радуйся, дивную любовь ко отечеству земному показавый;
Радуйся, злобу врагов любовию Христовой победивый.
Слава об архиепископе-хирурге растет, о нем уже пишут в США, специальный корреспондент ТАСС приезжает для того, чтобы сделать фотоснимки и взять интервью. По просьбе профессора С.С. Юдина скульптор лепит его бюст. Два местных художника пишут портрет Владыки.
В 1944 году, вслед за победоносным наступлением наших войск, эвакогоспитали, где Владыка Лука был хирургом-консультантом, переезжают в Тамбов.
Там профессор разворачивает огромную научно-практическую работу, результаты которой изложены в монографии "О течении хронической эмпиемы и хондратах". Насыщенность и обширность хирургической работы была колоссальной. Шестидесятисемилетний Владыка работает по восемь-девять часов в сутки и делает четыре-пять операций ежедневно! Все это не могло не сказаться на подорванном в ссылках и тюрьмах здоровье.
В том же 1944 году Владыка получил указ о назначении на Тамбовскую кафедру и продолжил свое архипастырское служение в Покровской церкви Тамбова. Как писал он в своих письмах, "тяжелый невроз прошел, когда возобновилось церковное служение". В Покровском храме Тамбова впервые прозвучали слова покаяния священнослужителей, примкнувших к обновленческому движению. Чин покаяния для тех, кто "в малодушии своем убоялся страданий за Христа и избрал путь лукавства и неправды", составленный самим архиепископом-исповедником был достаточно строгим, но необходимым для очищения совести согрешившего.
Впервые после революции тамбовский архипастырь излагает перед Священным Синодом план возрождения духовной жизни в епархии: религиозное просвещение интеллигенции, знакомство ее с миром духовным, Церковное воспитание детей, открытие воскресных школ для взрослых.
Общенародный духовный подъем привел к тому, что к 1 января 1946 года в области, где действовали только две церкви, было открыто двадцать четыре прихода. Огромное впечатление на прихожан производили проповеди святителя. Их приходили послушать и верующие, и неверующие, в том числе и представители интеллигенции. Их записывали прямо в храме, а затем перепечатывали на машинке.
Святитель Лука, находясь на высоте своего архиерейского достоинства, никогда не угодничал перед властями, и это раздражало советских начальников всех рангов. Но, тем не менее, они не могли не отметить его огромный вклад в медицинскую науку и практическую хирургию. В Тамбове он был награжден медалью "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов".
В феврале 1945 года Патриарх Алексий I наградил Владыку Луку правом ношения на клобуке бриллиантового креста.
В 1945-1947 годах Владыка Лука работал над сочинением "Дух, душа, тело". По замыслу автора, эта книга имела целью религиозное просвещение отпавших от веры. Своими серьезными богословскими размышлениями о проблемах христианской антропологии святитель Лука противостоял официальной оглушительной трескотне о непримиримом противоречии науки и религии. Будучи сам вдумчивым и основательным ученым и вместе с тем глубоко верующим человеком, занимающим высокую иерархическую ступень, он тем самым показал, что ничто не препятствует гармоническому сосуществованию веры и науки. Однако Владыка делал оговорку, подчеркивая, что "мы не в силах достаточно ясно уразуметь тайны домостроительства Божия, и только Священное Писание и подвиг веры помогают приподнять эту таинстве