Переждав день в бассейне, водяные и болотный черт опять вошли в озеро и поплыли искать выкопанную монахами протоку, чтобы через нее выбраться в реку. Антип как-то бывал в этих краях и полагал, что без затруднений найдет место входа. Место-то он нашел – а вот протоки больше не было. Подступившая соленая вода переполнила неглубокий залив и съела ту часть города, что располагалась на низких берегах. Теперь уже трудно было сказать, где кончается озеро и начинается речное устье.
Острова, раньше загораживавшие вход в протоку со стороны реки, тоже были сильно подтоплены и не сегодня-завтра могли вовсе уйти под воду. Люди давно их покинули – поэтому Антип, Афоня и Янка без опаски выбрались на сушу и стали держать совет – как быть дальше.
– Плыть опасно, – сказал Афоня. – Нахлебаемся соленой воды, и будет нам плохо.
– Пешком идти тоже опасно, – возразил Янка. – С людьми нам встречаться ни к чему.
– Какие люди? Слыхал же, что бабка сказала, – люди из города ушли!
– Ушли, да не все.
И Янка не ошибся – когда с острова быстренько переплыли на правый берег и пошли пешком вверх по течению, очень скоро обнаружили дома с горящими окнами.
– Так что же, они навсегда тут останутся? – проворчал Антип.
– Оно бы неплохо, – заметил Янка. – Если остаются, значит, уже знают, что вода выше не поднимется. Тогда есть шанс, что наше озеро уцелеет, и не нужно будет никуда переезжать.
– Умные вы, черти, – неодобрительно сказал Афоня. Он не любил, когда Янка оказывался прав. Возможно, считал их правоту особой разновидностью пакости.
Но именно в эту ночь не нашлось охотников слоняться по берегу, поэтому водяные и болотный черт без приключений добрались до места, где стоял старый замок, а там рискнули спуститься к воде, понюхали, лизнули с пальца и убедились, что почти пресная. Дальше продвигались вплавь.
Миновали железнодорожный мост, забрались еще выше, проплыли под длинным, соединившим не только берега, но и два острова, автомобильно-пешеходным мостом, – и тут изощренное Янкино ухо уловило голоса.
– Змей знает что, – удивился он. – Не может быть, чтобы люди…
Афоня подкрался, вернулся и в полном изумлении доложил: точно, никакие не люди, а матерый водяной Панкрат с семейством!
Как председатель тайного и чрезвычайного сплыва, оставленный далеко отсюда за приемом разъяренных посетителей, раньше всех оказался на речном берегу да еще застолбил на пустынном острове, вблизи от телебашни, самое лучшее для зимовки место, – навеки осталось загадкой. Однако спорить с ним было бесполезно – Панкрат взял с собой Прокофия с его дубиной, Харлама с супругой, и тут же обнаружился сбежавший из бассейна Ефим. Рассудив, что река большая, Антип не стал затевать свару и приказал Афоне с Янкой двигаться дальше.
Они нашли заболоченный бережок, бухточку и крепко задумались.
– Сейчас это бережок и бухта, а что тут будет через неделю? – разумно спросил Янка.
Афоня, приложив ладонь ко лбу, вглядывался в окна многоэтажек.
– Раз люди остаются – то, наверно, потоп окончился. Выше вода не пойдет.
– И Панкрат тоже не стал бы в опасном месте селиться, – добавил Антип.
– Ну, как знаете. Не мне же на дне зимовать, – Янка почесал в затылке. – Я-то обратно на болото вернусь, к своим.
– Валяй, – позволил Антип. – Мы тут обустраиваться начнем. Ты дочке с племянником вели сюда перебираться, дорогу им растолкуй.
– Да не волнуйся, сосед, растолкую, не заблудятся. Ну, стало быть, прощай, что ли?
– Не поминай лихом, сосед, – с тем Антип от души, но бережно обнял Янку.
– Сколько лет рядом прожили! Бывало, так хотелось тебе рога обломать, прямо руки чесались, – признался Антип. – Ну, стало быть, и меня не поминай лихом! Знал ли кто, что вот живем себе, живем, никому не мешаем, и поссоримся, и помиримся, все – по-соседски, и вот ведь какая незадача…
– Может, увидимся еще? – сказав это, Янка вздохнул и без дальнейших рассуждений кинулся в реку.
– Да не увидимся, поди… – произнес вслед ему Афоня. – Мы-то, если потоп продолжится, вместе с рекой отступать будем, туда, вверх, как он нас найдет?..
А Янка плыл вниз по течению, лежа на спине, и думал: а на хрена он подписывал обращение к водяным Антарктиды? Может, если бы одной его подписи не хватило, там бы и не стали лед растапливать? Может, нужно было послушаться интуиции и устроить сплыву это благоразумную пакость?
Размышляя, он зазевался – и его чуть было не вынесло в залив. Ругаясь последними словами, а слов этих болотные черти знают много, более того – то, что для нас последние, для них – еще только предпоследние, Янка повернул обратно и с грехом пополам оказался в озере. Решив, что в бассейне он ничего не забыл, болотный черт не стал делать крюк, а взял курс на восток – так, чтобы самым прямым путем вернуться к родному болоту.
Когда он добрался до места, то обнаружил, что молодежь вместо того, чтобы скорбеть и оплакивать былое величие водяных на их законных озерах, наладилась справлять свадьбу. И переезд был ей совершенно ни к чему.
Насилу Янка заставил Уклейку с Коськой собрать имущество, сам их проводил через озерцо и вернулся туда, где ждал его Родриго Ивановс.
Родриго отправлялся в город человеческим путем – Янка растолковал ему, где поселились Антип с Афоней, взяв за ориентир телебашню, и Уклейкин жених даже обрадовался – он и сам жил неподалеку.
– Я первый туда доберусь и Уклеечку встречу! – пообещал он Янке.
– В этом никто и не сомневается… – проворчал болотный черт. – Только ты не торопись, дай-ка я на рыбалку сперва схожу. Там, кажись, рыбы-то не густо… Наловлю с полпуда – ну хоть карасей, ты и отвезешь.
– Полпуда карасей? На что им?
– Питаться. Антипу, правда, карасик – на один кус, ему в обед ведро надобно, а Уклейке и дюжины хватит.
Тут новоявленный жених вдруг ахнул, поднес ладошку ко рту, а глаза у него вылезли на лоб.
Он только что осознал, что невеста питается сырой рыбой, хватает бьющуюся рыбешку – и закидывает ее в широко раскрытый ротик!
Картина, которую представил себе Родриго, была не для слабонервных. Но тут и подтвердилась старая истина: когда водяница целует шутя, это еще не так страшно, через год-другой опомнишься, но вот если всерьез – то это уж навеки. Даже если бы Уклейка глотала живых змей, жаб и скорпионов, Родриго ее бы не покинул – так водяница ненароком присушила и привязала к себе его мужскую душеньку.
Поэтому Родриго дождался Янки с уловом, загрузил карасей в свой рюкзак, еще – в найденную болотным чертом на берегу драную спортивную сумку, и повез в город – благо электрички хоть редко, но еще ходили.
Приехал он поздно вечером, тихонько вошел в квартиру, надеясь, что мама спит, но она сидела за компьютером и стучала письмо.
– А вот еще жених, – похвасталась Астрида Иванова. – Живет в Оклахоме, пятьдесят два года, свой домик, не пьет, но курит…
– У тебя же в Миннеаполисе есть, – напомнил сын.
– Радио слушать надо.
Телепередачи по техническим причинам шли с перебоями, но радиоприемники еще работали стабильно, и каждый час передавались новости со всего земного шара – что еще затоплено.
Родриго взял атлас, который постоянно лежал на видном месте.
– Миннеаполис, ага… Ну так он же посередке Америки! Ему ничего не угрожает.
– В озерах вода поднялась, – сообщила мама, не переставая барабанить по клавишам. – А Оклахома все-таки повыше…
– А в Англии как?
– Обещают этой зимой температуру до минус сорока.
Родриго удивился – почему вдруг не потоп, а мороз?
– Вас в институте вообще думать учат? – вдруг рассердилась мама. – От таяния льдов Гольфстрим остыл, ясно? Он теперь ни Англию, ни Норвегию греть не будет. А теперь посмотри, на каких широтах у нас Лондон или тот же Стокгольм?
Родриго повел пальцем по соответствующей параллели.
– Это как? Магадан?
– Вот-вот. Зима там теперь будет, как в Сибири. Да и тут – ненамного теплее…
И она вернулась к любовному посланию.
Родриго вытащил карасей на балкон и лег спать.
На следующий день он отволок этот ценный груз к реке, перешел на остров по мосту и долго бродил по пустынному берегу, выкликая Антипа и Афоню. Наконец оба появились – усталые и голодные.
– Это что еще – крещеная душа? – разглядывая Родриго, но глазам своим не веря, спросил недовольный Антип.
– Меня дядя Янка прислал, – объяснил Родриго, поняв, что представляться сейчас Уклейкиным женихом – как раз нарваться на хорошую затрещину широкой и мокрой лапой без малейшего шанса дать сдачи. Поскольку Антип по меньшей мере вдвое тяжелее Коськи и втрое – самого Родриго, любой удар ему будет, как слону – дробина.
– А на кой ляд прислал? – Антип, всю ночь ладивший ловушки на несуществующую рыбу и углублявший бухточку, был совершенно не склонен к любезностям.
– Карасей вам наловил, – с тем Родриго открыл сумку, рюкзака же трогать не стал, разумно полагая, что нужно же и для Уклейки с Коськой оставить.
– Что ж ты сразу не сказал? – Афоня опустился на корточки, разинул зубастую пасть и закинул туда крупную рыбину всю целиком.
Родриго заставил себя смотреть, не отводя глаз. Ведь именно так питается невеста – пора привыкать…
Перекусив, водяные подобрели.
– Сам-то позавтракал? – спросил Афоня. Спросил, впрочем, когда рыбы в сумке уже не осталось.
– Кофе попил с бутербродом.
– Кофе? Бутерброд? – заинтересовался Афоня. – Это что такое?
– Кофе – напиток такой коричневый. Бутерброд – хлеб с маслом, сверху колбаса.
Тут оказалось, что водяные не знают ни хлеба, ни масла, ни, тем более, колбасы.
Собственно говоря, момент для водяных был исторический – впервые болотные жители по-приятельски беседовали с существом из гнусного племени мелиораторов. Веру Федоровну они, привыкнув смотреть на своих женщин свысока, за равноправную собеседницу не считали. Беседовали, впрочем, несколько свысока, за принесенную рыбу даже не поблагодарили – злокозненное осушение болот принесло столько горя, что не сумкой карасей было откупаться. Но Родриго был доволен уже и тем, что будущий тесть проявляет любопытство.
– Еще с сыром бывают бутерброды, с консервами, с лососиной, – перечислял он.
– С лососиной? – тут Афоня и Антип переглянулись. – Это где же там у вас лососина?
– Я принесу! – отпрыгнув на безопасное расстояние, пообещал Родриго и стал отступать к мосту. Уж очень ему не понравились хищно приоткрывшиеся зубастые рты.
– Ну, принеси, принеси, – позволил Антип. – Да чего ты шарахаешься, крещеная душа? Мешок-то свой прихвати!
Родриго, в любой миг готовый дать деру, подкрался к рюкзаку, вскинул его на плечо – и поспешил к мосту, водяные же ушли в прибрежные кусты.
– Совсем Янка сдурел, мелиоратора с карасями прислал, надо же… – бормотал Антип.
– А тебе бы лучше голодному здесь сидеть? – возразил Афоня. – Сосед умнее нас с тобой оказался, вон – с крещеной душой как-то договорился. И нам ведь договариваться придется…
– Гляди у меня! – Антип замахнулся на подручного, однако, невзирая на сытое брюхо, напала на него мрачность и он только сплюнул. Афоня был прав – поселившись, можно сказать, под самым носом у людей, водяные должны были как-то строить с ними отношения. Но думать об этом совершенно не хотелось.
Родриго не знал, когда ждать Уклейку, – ни Янка, ни Коська, ни сама водяница никогда времени не считали и не догадались сказать, сколько суток уйдет на дорогу. Поэтому парень решил околачиваться поблизости, а, чтобы не бездельничать, придумал себе занятие – отправился на рынок за продовольствием. Сперва, правда, заскочил домой и оставил на балконе рюкзак – чего его взад-вперед с грузом карасей таскать?
Рынок имел жалкий вид – люди покидали город, все меньше было и продавцов, и покупателей, огромные павильоны стояли полупустые. Посчитав деньги в кошельке и решив, что новая родня все равно в деликатесах не разбирается, Родриго взял недорогих шпрот, салаки, мороженого хека, еще какой-то подозрительной рыбы в банках, которую продавали за углом павильона, с тележки – что означало давным-давно истекший срок годности консервов.
Со всем этим грузом он вернулся к мосту, перешел его до середины, где был спуск на остров, и уже почти сошел с лестницы, когда из-за бетонного блока появился матерый водяной.
– Это ты, дядя Антип? – удивленно спросил Родриго. Водяной был вылитый будущий родственник – такой же здоровенный, зеленовато-бурый, в клочьях взъерошенных водорослей, с сивой гривой, почти закрывавшей лицо. Но Антип не стал бы так грозно надвигаться на Родриго – они ведь вроде поладили.
– Рыбу гони! – приказал водяной. – Клади сюда, живо!
Родриго хотел было взбежать по лестнице – но сзади на ней уже стоял другой звероподобный болотный житель, с дубиной.
– Рыбу, говорят, выкладывай! – приказал он. – Всю отдашь – отпустим!
– Да подавитесь вы этой рыбой! – в сердцах воскликнул Родриго и, раскрыв сумку, вывалил консервы и мороженого хека на пожухлую прошлогоднюю траву.
– Это что? – опускаясь на корточки, спросил тот, кто был вовсе не дядей Антипом.
– Рыба!
– Это – рыба? – он взял банку и повертел ее в толстых когтистых пальцах.
– Рыбные консервы, – объяснил Родриго.
– И где же такие водятся? – нехорошо оскалившись, поинтересовался незнакомый водяной.
– Откуда я знаю! В море, в океане…
– В Океане! – воскликнул водяной с дубиной. – Так это же нам прислали! Нам! Из Антарктиды!
Хорошо, что Родриго уже знал про обращение к антарктическим жителям, не то бы расхохотался – и получил дубиной по глупой голове.
– Вам, вам, – подтвердил он. – Ешьте на здоровье.
– А как? Стой, куда?
Попытка проскочить мимо дубины на лестницу блистательно провалилась.
– Это не рыба! – сидя на корточках, продолжал матерый водяной.
– Да рыба же! Вон – и картинка нарисована!
Водяной изучил наклейку.
– У нас такая не водится.
– Так говорю же – из океана!
– Сам ешь, мелиоратор! Кусай! Ну? – водяной с неожиданной резвостью вскочил.
Банка была поднесена прямо под нос Родриго, но парень увернулся и кинулся бежать, во всю глотку призывая Антипа и Афоню.
– Идем, идем! – раздалось от берега.
Родриго пробежал еще несколько метров и, не слыша сзади топота, обернулся.
Если бы он не был так напуган, то расхохотался бы.
Водяные, плавающие быстрее иной рыбины, по суше передвигались исключительно шажком, их мощные ноги с мягкими и широкими ступнями не были приспособлены для бега, и потому преследователи сразу отстали от парня, но торопились, как могли. Навстречу же им на предельной скорости ковыляли Антип и Афоня.
– К нам, сюда! – кричал Афоня, уже вооруженный ржавым железным прутом. – Ах вы, змеева икра!
– Ты что ж это творишь, Панкрат?! – ревел Антип. – Нам рыбу несут, а ты в кустах караулишь? Наша рыба! Не отдам!
– А ты какого рожна наше место занял? – завопил в ответ Панкрат. – И так тут рыбы жаба наплакала, так еще и ты под самым боком поселился! Решено же – ближе двухсот саженей не селиться! Так что наша рыба!
– Да кем решено-то?! – возмутился Антип, озаренный подозрением, что решение возникло – здесь и сейчас, прямо в Панкратовой нечесаной башке. Как, возможно, и прочие судьбоносные решения, расхлебывать которые приходится теперь всему роду-племени.
– Всеми! Стой, Антип! Ни с места!
– Рыбу отдавай!
Родриго отбежал в сторонку, а водяные схватились драться. Афоня с Прокофием рубились, как фехтовальщики, прутом и дубиной, а Панкрат с Антипом покатились в обнимку, рыча и взвизгивая.
Обойдя по дуге это дикое побоище, парень взбежал на мост. Несколько секунд он стоял, соображая, потом принял решение и, подняв руку, кинулся чуть ли не наперерез приближавшемуся автомобилю. Машина притормозила.
– Жить надоело? – спросил, высунувшись, шофер, чуть постарше Родриго, и разинул рот – только теперь понял, что на мосту безобразничает живой негр.
– Ты посмотри, что там внизу! – Родриго махнул рукой, призывая шофера к перилам, и тот, бросив машину на произвол судьбы, побежал смотреть.
– А ни фига себе! Это – кто?!
– Слушай, будь другом, погуди!
– Сам погуди! – велел шофер, уже ничему не удивляясь и следя за побоищем с совершенно зверским азартом.
Родриго обогнул машину, сунул руку вовнутрь – и раздался столь необходимый ему сейчас вой.
Афоня и Прокофий разом подняли головы.
– Ой, мама дорогая! – с тем шофер, увидевший наконец-то их страшные рожи, отскочил от перил. – Садись, поехали! Это же людоеды!
Но Родриго не переставал жать на гуделку.
Еще несколько машин остановилось – водители не могли понять, что тут творится, а любопытство, как известно, кошку сгубило. Люди догадались поспешить к перилам – и поднялся крик.
Водяным такое внимание городской общественности было ни к чему. Распался надвое грязный клубок, разделившись на основательно помятых Антипа и Панкрата. Отскочили в разные стороны Афоня и Прокофий. И все четверо водяных быстро-быстро заковыляли к реке. Еще несколько секунд – и их не стало.
Родриго перебежал мост поперек, чтобы не нарываться на расспросы, и спустился с другой стороны. Шоферня наверху обсуждала странное явление. Родриго прошел под мостом, отыскал брошенные банки, покидал их в сумку и, стараясь не слишком приближаться к берегу, пошел искать бухточку, где Антип и Афоня ладили место для зимовки. Подойдя, он негромко позвал их раз и другой. Лишь через пять минут из воды выставились две сивые головы и уставились на чернокожего парня четыре занавешенных буйной волосней глаза.
– Вылезайте, я пожрать принес, – сказал Родриго.
Первым вышел, как полагается старшему, Антип. Он тоже с большим недоверием прикоснулся к банке, но тут Родриго вел себя по-умному.
– Гуманитарная помощь от братьев по разуму, – объяснил он. – Из Океана прислали, ясно? Это – жесть, а рыба – внутри. Нарочно сделано, чтобы по дороге не испортилось.
– Надо же! – подивился Афоня. – А как ее оттуда добывать?
– Взрезать надо. Погодите, может, у меня открывашка найдется… – Родриго стал шарить в сумке, никакой открывашки не нашел, но услышал чавканье, поднял голову – и в очередной раз за время знакомства с водяными остолбенел.
Одна банка была не то что вскрыта – а распорота, и Антип, сжимая ее в кулаке, выдавливал содержимое в рот. Вторую банку только что прошиб острым когтем Афоня.
– Ну, теперь не пропадем! Ты нам каждый день их носи, да побольше! – распорядился он. – Скажи там, что на четверых берешь.
И Родриго понял, что окончательно влип.
Потому что объяснить теперь водяным, что на рынке консервы отнюдь не раздают бесплатно, он уже не мог. Это было как раз то, чего просили в историческом обращении, дар антарктических жителей жертвам мелиорации – и точка.
Глава седьмая Дезертир
Мало радости было Коське и Уклейке, когда они, приплыв с имуществом, услышали про стычку с Панкратом и Прокофием. Нужно отдать должное Антипу и Афоне – оба с большой похвалой отозвались о Родриго, который сидел тут же, слушал и добавлял душераздирающих подробностей.
Коська поступил благородно – не стал тут же ябедничать про сватовство, а дал будущему родственнику возможность добиться уважения старших как бы бескорыстно. Уклейка же смотрела на героя влюбленными глазами.
Потом она вместе со старшими нырнула смотреть новое зимнее логово и давать свои женские советы.
Был вечер, темнело, Родриго разжег костер и научил Коську, как поддерживать огонь. Тот набрал обкатанных водой деревяшек, веточек, и сам старательно подкармливал пламя.
– И это еще только начало, – сказал Родриго. – Скоро сюда все водяные понабегут – за каждый клочок берега драться будут. А рыбы тут мало – придется откуда-то возить.
– Так из Океана пришлют же!
– Ну, сколько они там пришлют… Всем не хватит… – таким образом Родриго попытался обеспечить себе отступление.
– Так ты же один за ней ходить будешь… – тут до Коськи дошла несообразность этой странной гуманитарной помощи. – Слушай, а чего они прямо к берегу эту жестяную рыбу не подвозят? Подвезли бы – и в воду, а мы бы со дна брали?
– По-моему, они ее часто прмсылать не будут, – стал выкручиваться Родриго. – Это же с другого края Океана. И им не только о ваших болотах позаботиться надо. Вот, и в Германии болота есть, и во Франции, и в Испании, и в Италии! И всюду была мелиорация!
– Да-а? Как же быть?
– Надо вам все-таки пробиваться в Пресноводье, – это было очень удачное предложение, Коська отвлекся от рыбных консервов и углубился в рассуждения, причем мысли, возникая, сразу же обрастали невероятными вещественными подробностями.
– Я все карты рассмотрел, нет там Пресноводья, но вот ведь ты говоришь – Океан огромный, а я его одной ладонью прикрыть могу. Из этого следует – что? Что Пресноводье на самом деле – маленькое! Я нашего озера тоже ни на одной карте не видел, только на атласе автомобильных дорог, и там оно вот такусенькое…
Коська показал примерно три миллиметра между когтями большого и указательного пальцев.
– Скажи спасибо, что оно там вообще есть, – заметил Родриго.
– Но на самом деле ведь большое! Так вот – Пресноводье слишком маленькое, чтобы попасть на карту, но знаешь, как его можно определить?
Задавая вопрос, водяной и сам еще не знал ответа, просто чуял, что озарение близко, нужно только чуточку его подстегнуть, поторопить, и оно возникнет, и ответ сам изо рта выскочит, главное – слушать свой собственный голос внимательно. Так оно и получилось.
– Ну?
– Оттуда вытекают пресные реки! – Коськины глаза от этого открытия округлились до невозможности. – Вот наша река! Она же – пресная! А пресная вода вся откуда-то берется! Значит, если пойти вверх по течению, как раз и попадешь в Пресноводье! Оно маленькое, водяных там развелось много, вот они оттуда и пошли по свету – искать себе рыбные угодья. Я даже вот что понял, – тот, кто нас по рекам расставляет, живет именно в Пресноводье и оттуда посылает распоряжения.
Тут Родриго спорить не стал – он пока не понимал административного устройства болотных жителей, да и не пытался.
С реки послышались голоса. Кто-то перекликался, и Родриго сразу не сообразил, а Коська весь подобрался и потянулся за железным прутом, за которым Афоня нарочно ходил на место побоища.
– Наши, змей их побери… Приплыли! Не пущу! Пусть другое место ищут!
Родриго задумался, глядя, как Коська с прутом крадется к воде.
Вот с этими странными тварями предстояло ему породниться…
Обошлось без драки – впрочем, нельзя сказать, что совсем без драки, просто новенькие прежде напоролись на Панкрата с его семейством, и там в воде произошла свалка. Панкрат, Прокофий, Ефим и Харлам с супругой оказались сильнее, выперли неудачников со своей территории, и те, рванув вверх по течению, проскочили мимо изготовившегося к бою Коськи.
– Ф-фу, пронесло, – сказал он и вернулся к костру. – Дай-ка еще баночку.
На сей раз жесть оказалась потолще. Коська потыкал в нее когтем и сообразил – найдя на пруте зазубрины, сел подтачивать коготь, чтобы образовались острие и режущая плоскость.
Глядя, как водяной делает маникюр, Родриго ломал голову над проблемой продовольствия. Он понимал, что теперь от него не отвяжутся – будут гонять за консервами, и кончится все это ссорой с Уклейкой. А этого он не хотел.
Вообще он был мальчик законопослушный, и мысль о воровстве, логически сформировавшаяся от полной безысходности, его не обрадовала. Но другого выхода он пока не видел…
Вернулись Антип, Афоня и Уклейка. Увидели костер, подивились тому, как ловко управляется с ним Коська.
– Смотри ты! Совсем как мелиоратор!
Тут Родриго поднял палец и сказал: «Во!»
– Что – «во»? – спросил Антип.
– Я знаю, что нужно делать, чтобы участок застолбить! Жечь костер!
И он объяснил свою мысль: новые переселенцы, которые стаями поплывут осваивать реку, увидят огонь, решат, что тут – люди, мелиораторы, и отправятся дальше. И обойдется без драки. А то ведь место хорошее, многим пришлось бы по вкусу, так что же – каждую ночь железным прутом отмахиваться?
– Толково мыслишь, – похвалил Антип, еще не ведая, что хвалит будущего зятя. А Уклейка тихонько, пользуясь темногой, взяла его руку и стала гладить пальцы.
Ночевать Родриго пошел домой, а водяные отправились на дно, в недостроенное логово.
А дальше было как раз то, чего опасался хитрый Гунча. На реку каждую ночь стали приплывать новые переселенцы. Все оказались умные – все сообразили, что место для зимовки нужно присматривать и обустраивать загодя, бросили обжитые логова, даже те, куда еще соленая вода не скоро подступится, и, увязав в узлы нехитрые пожитки, направились к реке. Иные мудрецы даже рыбки на завтрак с собой не прихватили – полагали, что река прокормит. И жестоко ошиблись.
Ни ночи теперь не обходилось без драк – и Антип с Афоней с горестным удивлением осознали, что племя водяных (Коська, нахватавшись от Родриго современных слов, называл его нацией и даже иногда титульной нацией) на самом деле – склочный народец, и это оставалось для них самих тайной лишь потому, что жили все довольно далеко друг от друга, встречаясь исключительно на сватовстве, свадьбе или крестинах. Ладили, пока делить было нечего…
И что интересно – склоки затевали в основном мужики, а водяницы даже обрадовались такому тесному житью. Теперь не нужно было тащиться за тридевять земель узнавать новости, а новость для бабы, пусть даже и водяной, первое дело. Жены и дочки повадились плавать друг к дружке в гости, что, с одной стороны, водяных сердило, доводило до зверского рева, иных и до рукоприкладства, с другой же – водяницы заново создавали быт, изобретали новую еду, а те, что посмелее, сбивались в стайки и ходили на берег – бить витрины магазинов. Не сразу сообразили, что твердая колбаса лучше мягкой, и долго маялись животами те, кто польстился на аппетитный зеленый налет.
Жизнь, хоть и голодная, кое-как налаживалась, а тут еще слух пронесся – в речное устье какие-то посланцы прибыли. Коська поплыл разбираться и вернулся разочарованный.
– Это из Океана, – сказал, – ну их к змею.
– Из Океана! – по старой памяти обрадовался Афоня. – Ну, что, консервов привезли?
– По две банки в лапы выдавали. Я-то один был, ну, больше и не дали. А вода в устье уже вовсю соленая.
– И как они?
– Как, как! Выше подниматься не хотят, им от пресной плохо делается. Сволочи! – вдруг разозлился Коська. – Нет, нам с ними не по пути! Чистенькие такие, гладенькие! Консервы. говорят, только дикарь когтем открывает, у них для этого железки есть! Говорят – рано или поздно придется к соленой воде привыкать! А как?!?
Вздохнул, плюнул и полез под куст, где лежали наворованные книжки, – искать Пресноводье…
Афоня махнул рукой и полез в воду. Вчера ему повезло – нашел на берегу дохлую кошку и на нее наловил миножек. От кошки еще кое-что осталось, он хотел проверить бочку-ловушку и верши, в которые тоже иногда кое-что попадалось. Жизнь на реке оказалось очень уж суетливая – постоянно что-то нужно было делать, чтобы не пропасть с голоду.
Дожидаясь Родриго, которого мать заставила ходить на лекции, чтобы худо-бедно закончить первый курс, а потом уж вместе с ней перебираться в Оклахому, Коська тщательно изучал новую свою добычу. Он ночью плавал на тот берег, набрел на детский сад, влез туда через окно и нахватал всего, что понравилось, и книжек, и кукол, и кубиков с буквами, и мягких уродцев, и прочей дребедени. За большой деревянный автомобиль его Антип особенно похвалил – хорошо гореть будет.
Изучая уворованную в детском саду книжку, очень большую, но тонкую и с небывалым деревом на обложке, шевеля при чтении губами, Коська вдруг замер и тяжело задышал.
Оно, оно, Пресноводье подало знак!
Он перечитал заново – начинается загадочно, однако речь точно ведется про Пресноводье! Выскочив из-под куста, Коська чуть было не бросился прямо с книжкой в воду – показывать находку Афоне с Антипом, вовремя вспомнил, что от воды бумага раскисает, и ведь немало книг он таким способом уже загубил.
Стоя на берегу и приплясывая от восторга, Коська увидел на воде знакомое лицо – это возвращалась с гостевания Уклейка, и удивился – чего это ее носило вниз по течению? Мало тогда соленой водой отравилась?
Очевидно, снизу Антип заметил дочку и тоже поднялся на поверхность. Они вышли на берег одновременно.
– Ну, как? – спросил он.
– У тетки Кувшинки была и у тетки Чешуйки, – доложила Уклейка. – Вместе к устью плавали. Ты, батя, Перфила помнишь? Так он на Новых болотах поселился, в брошенной пятиэтажке!
Имелось в виду левобережье, и впрямь обратившееся в непролазное соленое болото.
– Перфил, в пятиэтажке? Из ума он, что ли, выжил? Как же он зимовать там собрался? – изумился Антип. – Кыш! Потом выскажешься!
Это относилось к нетерпеливому Коське, который уже норовил сунуть дядьке под нос книжку с деревом.
– Так он и не собирается там зимовать! – выложила главную новость Уклейка. – К зиме он со всей семьей уплывет!
– Куда еще уплывет? Вверх, что ли? – Антип указал лапищей туда, где, по его разумению, был исток реки.
– В Пресноводье?.. – без голоса спросил Коська.
– Откуда я знаю? Мне тетка Кувшинка сказала, а ей тетка Вимба.
– Что-то Перфил разведал… Коська! Сплавай к нему, найди его в той пятиэтажке, разберись. Все равно от тебя толку немного – сидишь под кустом, дурью маешься, нет чтобы логово обустроить… Дармоед! Прогоню вот к змеиной бабушке – сам себе зимнее логово ладь!
С тем Антип и ушел на дно.
– Доигрался! – неодобрительно сказала Уклейка. – На, банку держи!
– Сестренка, да ты же еще ничего не знаешь! Я на такую книгу набрел! Про Пресноводье! Там по-хитрому сказано, а я догадался одно слово поменять – и все связно получилось, слушай!
Он облизал губы, раскрыл книжку и прямо с первой страницы заголосил с подвыванием – именно так, а не иначе, с его точки зрения, следовало читать вслух написанные слова.
– У Пресноводья дуб зеленый, златая цепь на дубе том, и днем и ночью кот ученый все ходит по цепи кругом…
– Здорово, – согласилась Уклейка. – А у нас на берегу дуб умирает. Соленая вода его губит…
– Идет направо – песнь заводит, налево – сказку говорит, – продолжал Коська. – Там чудеса, там леший бродит, русалка на ветвях сидит… Вот, глянь!
Он показал Уклейке картинку.
– Да это же водяница! Только хвост тут при чем? Нет у нас хвоста… Другое племя, что ли?
– Там на неведомых дорожках следы невиданных зверей… Ну, глянь, это же – болотные черти, наши, пресноводные!
Действительно, рожа на картинке, торчавшая из зарослей, здорово напоминала Янкину.
– Вот! И вот! И вот!.. – Коська тыкал пальцем в население Пресноводья, а Уклейка радостно соглашалась. Наконец и картинки, и слова кончились.
– Это – все? – разочарованно спросила она. – Мало…
– Нужно искать Пресноводье, – и Коська крепко задумался. – Где-то же оно есть? Тут мы не выживем.
– А вот водяной Перфил с семьей приспособились. Тетка Вимба видела – сперва соленую воду с пресной смешивали, так дышать учились, – сообщила Уклейка.
– А как именно они это делали? – заинтересовался Коська. – Ты не спросила?
Уклейка пожала плечиками.
– Ну, ладно, – Коська закрыл книжку и уложил в пакет. – Раз дядька Антип велел – поплывем узнавать. Где эти брошенные пятиэтажки?
– Как отсюда плыть – мимо замка, мимо понтона, который соленые водяные пригнали, до бывшей протоки и налево. Я издали только видела. Там как раз вода почти к окнам подступила, очень удобно…
– Удобно! Разве это вода? Только поверху плавай, а на дно не смей…
– Ну, Коська! – захныкала Уклейка. – Я, что ли, эту воду сюда нагнала?
– Поплыли к Перфилу! – распорядился Коська. Все-таки совесть у него была, и он время от времени болезненно осознавал свое безделье. Хотя в новом мире, который выстраивался в голове, Коська ждал для себя почестей.
Это был мир Пресноводья, в котором водяного, открывшего историческую родину по вдохновению и по книгам, сумевшено привести к ней сородичей, ждет слава и даже свадьба с лучшей из юных водяниц. Дальше свадьбы Коська пока не заглядывал.
Матерый водяной Перфил осваивал двухкомнатную квартиру на первом этаже. Хорошо в ней было то, что пол на два пальца уже покрыт водой, и уровень растет. Плохо – что вода соленая и дом уже основательно подмыт, того гляди – завалится. Но Перфил объяснил, что жилье это – ненадолго.
– Вот, казалось бы, что может быть глупее ванны? – рассуждал он, показывая этот действительно непонятный для водяных предмет. – Этих ванн тут – не счесть, и все их видели, и все мимо прошли, а я догадался! Берешь два ведерка пресной воды, одно – из-за окошка, смешиваешь…
Он поболтал в воде перепончатой лапой и шагнул в ванну. Затем лег лицом вниз и стал дышать. У него уже получалось неплохо, дышал долго, Уклейка с Коськой успели соскучиться.
– Вот и все, очень просто, – произнес Перфил, вставая на четвереньки. – Потом буду понемногу соотношение менять. Жена тоже учится, только у нее плохо подвигается, а Ракушка… Эх! Думал, палку сломаю об эту Ракушку! Она, мерзкая девка, что удумала? Я сказал – пока два часа не научишься в ванне дышать, никаких гулянок! Так она пресной воды напустила! Лежит, дышит! Ну, я ее отпустил, сам залез – а вода-то пресная!
– Сам-то ты, дядя Перфил, два часа смешанной дышать можешь? – спросил Коська.
– Нет, пока еще не могу, – честно ответил Перфил. – Но учусь! Потому что я подписал контракт.
– Кон-тракт? – повторила Уклейка. Столько незнакомых слов вошло в жизнь, что она от них прямо шалела. Это были те слова, которыми пользуются заморские женихи, и водяница не хотела выглядеть простушкой из захолустья. Пусть даже себе другого присмотрела, а все-таки…
– Да вот, на днях договорился на понтоне с агентом, контракт оформил, он дал подъемные, четыре ящика консервов, теперь нужно срочно готовиться к переплыву.
– Куда же ты собрался, дядя Перфил?
– А на Галапагосские острова завербовался рыбу ловить.
– Это где же?
– А сам не знаю, где-то посреди Океана. Так что срочно учимся дышать. Тут ведь все равно не жизнь! А научимся дышать – так нам всюду в Океане местечко найдется.
– Ты же там пресной воды вообще никогда больше не увидишь! – ужаснулся Коська.
– Ну и что? Были пресноводные, станем соленые! – бодро отвечал водяной. – Рыба ищет, где глубже, а водяной – где рыба. Тут ведь скоро зубы на полку впору будет класть, рыбка-то гибнет.
– А акулы?!
– Какие акулы? – Перфил заозирался. – Нет там никаких акул! Ты смотри, при жене только не брякни! Нечего бабу с толку сбивать!
Он вылез из ванны и зашлепал по комнатам – убедиться, что жена не слышала странного разговора.
– А может, там и нет никаких акул? – спросила Уклейка.
– Есть! – рявкнул Коська. – Я в книжке читал. Как пасть разинут – так вроде этой ванны, целиком всех заглатывают.
– Как же там соленые водяные-то живут?
– Не знаю!
– Ф-фу, пронесло, – сказал, заглянув в ванную, Перфил. – Поплыла за продовольствием. Вот тоже морока – я думал, поселимся мы тут, утром сунешь пятерню за окно, а в пятерне тут же тебе и рыбешка. Ага, разогнался… Вся рыба тут кверху пузом поплыла.
– От соленой воды, я же говорил! – воскликнул Коська.
– Никакая не соленая вода, а на железной дороге, на том берегу, где порт, вагоны с какими-то мешками стояли, в мешках – белый порошок, вот их размыло и рыба потравилась, – объяснил Перфил. – Далась тебе эта соленая вода! Ты начни понемножку привыкать – и сам не заметишь, как втянешься. Сперва на три ведра пресной – одно соленой, потом…
– Дядя Перфил, а где ты пресную-то воду берешь? – вдруг спросила Уклейка.
– Как это – где? Да из крана же! – и водяной показал, как именно он это делает.
– А где возьмешь, когда в кране кончится?
Перфил задумался.
– Не должна кончиться, – помотав башкой, сказал он. – Кран старый, надежный, водопровод в прежнее время строили, вода в нем будет всегда.
– А <