Пользуясь случаем, Цзя Хуань, Цзя Цян и вся их компания совсем распоясались. Воровали и продавали вещи, а Цзя Хуань дошел до того, что оставался на ночь у веселых девиц и предавался азартным играм.
Однажды во время попойки Ван Жэнь и дядюшка Син по прозвищу Дурак разошлись вовсю, позвали еще нескольких собутыльников и стали горланить песни.
— Не умеете вы развлекаться! — кричал Цзя Цян. — Сейчас я объявлю застольный приказ!
— Объявляй! — зашумели остальные.
— Давайте играть на слово «луна»! — предложил Цзя Цян. — Я буду читать стихи, и как только произнесу слово «луна», посчитаем, каким будет оно по порядку от начала стихотворения. Затем начнем считать всех подряд от меня, и на кого падет это число, тот выпьет кубок вина! Распорядитель игры определит, что говорить перед тем, как пить вино, и что после. Кто нарушит приказ, будет пить три больших кубка!
Все согласились. Цзя Цян первым осушил кубок и произнес:
…Пусть взлетают крылатые кубки,[78]
Чтоб луну напоить допьяна…[79]
Слово «луна» выпало на Цзя Хуаня. Цзя Цян велел ему прочесть строку со словом «корица», и Цзя Хуань прочел:
…И в безмолвье холодной росой
Увлажнились цветы на корице…[80]
— Что дальше? — спросил Цзя Хуань.
— А теперь прочти стихи со словом «аромат», — потребовал Цзя Цян.
Цзя Хуань прочел:
…И в тот же миг небесный аромат,
Струясь, вознесся выше облаков…[81]
— Да не игра это, а скука! — вскричал дядюшка Син. — Изображаешь из себя ученого, а в стихах ничего не смыслишь! Издевательство, вот что это такое! Сыграем лучше в угадыванье пальцев! Кто не отгадает, будет пить штрафной кубок и петь. А не умеет петь — расскажет что-нибудь смешное.
— Годится! — закричали все.
Стали играть. Ван Жэнь проиграл и спел песню.
— Великолепно! — орали дружки.
Затем еще кто-то спел.
Но дядюшка Син, когда проиграл, петь отказался и предложил рассказать смешную историю.
— Рассказывай, так и быть, — согласился Цзя Цян, — но если не будет смешно, оштрафуем.
Дядюшка Син выпил вина и стал рассказывать:
— В одной деревне был храм императора Юань-ди, а рядом — кумирня духа-хранителя деревни. Юань-ди часто приглашал в гости духа и беседовал с ним. Однажды храм ограбили, и Юань-ди велел духу-хранителю произвести расследование. «В наших местах грабителей нет, — сказал дух. — Это из-за нерадения ваших небесных полководцев к нам проникли грабители из других мест», — «Глупости! — возмутился Юань-ди. — Ты дух-хранитель нашей деревни, и я спрошу с тебя за грабеж! Вместо того чтобы изловить разбойников, ты обвиняешь в нерадении моих полководцев!»
Дух тогда и говорит:
«Пожалуй, вы правы, стражи ни при чем, это храм ваш не так построен, как надо».
«Что же в нем плохого?» — спрашивает Юань-ди.
«Сейчас скажу», — отвечает дух.
Осмотрел он все и говорит:
«Дверь, владыка, находится позади вас, и вам не видно, кто входит в храм. А у меня за спиной — каменная стена. Надо и у вас соорудить стену, тогда грабежи прекратятся». Юань-ди послушался духа и приказал полководцам соорудить стену. Небесные полководцы вздохнули и говорят: «Чтобы соорудить стену, надо людей нанять. А чем им платить? Нынче никто не покупает курительных свечей». Так и не смогли полководцы выполнить приказ Юань-ди. Тут выступил вперед полководец Черепаха и говорит: «Пользы от вас никакой! Слушайте же, что я скажу. Дверь надо снять, а ночью я своим панцирем загорожу проход. Прочнее стены будет!»
«Прекрасно! — воскликнули небесные полководцы. — И денег тратить не надо, и стена получится прочная!»
Как сказал полководец Черепаха, так и сделал. Но прошло несколько дней, и храм опять обокрали. Пришли тогда небесные полководцы к духу-хранителю деревни и говорят: «Ты уверял, что, если поставить стену, грабежи прекратятся. Но храм снова ограбили!»
«Значит, стена непрочная», — ответил дух.
Зашумели тут полководцы: «Пойди сам погляди!»
Пошел дух, поглядел. Стена прочная. Как же через нее грабители в храм проникли? Пощупал стену рукой и воскликнул:
«Я думал, стена настоящая, а она фальшивая!»[82]
Все расхохотались.
— Вот так дядюшка Дурак! — покатываясь со смеху, сказал Цзя Цян. — Я тебя не обижал, а ты меня черепахой обзываешь! Пей штрафной кубок!
Дядюшка Син осушил кубок, совсем захмелел и стал жаловаться на свою сестру, а Вань Жэнь — на свою. Оба не скупились на колкие и язвительные замечания. Цзя Хуань, расхрабрившись от вина, стал ругать Фэнцзе, которая будто бы жестоко с ним обращалась.
— Человек должен быть добрым и справедливым, — поддакнули остальные, — а Фэнцзе, пользуясь покровительством старой госпожи, творила всякие бесчинства, а потом, как говорится, «обожгла себе хвост». Теперь дочке ее придется расплачиваться за зло, содеянное матерью!
Цзя Юнь вспомнил, как однажды обидела его Фэнцзе, а Цяоцзе, увидев его, расплакалась, и тоже принялся поносить покойницу и ее дочь.
— Пей лучше вино! — оборвал его Цзя Цян. — Зачем злословить?
— Сколько лет девочке? — стали спрашивать гости. — Хороша ли она собой?
— Тринадцать лет ей, — ответил Цзя Цян. — Настоящая красавица!
— Жаль, что она родилась в вашей семье! — воскликнули гости. — Будь она из бедной семьи, ее родители и братья могли бы стать чиновниками и разбогатеть.
— Каким образом? — спросили все в один голос.
— Я недавно узнал, — стал рассказывать один из гостей, — что где-то в дальних краях есть ван, большой охотник до наслаждений. Он ищет вторую жену и обещает забрать к себе и родителей девушки, которая ему приглянется. Бывает же такое счастье на свете!
Никто не придал его словам особого значения, только у Ван Жэня мелькнула недобрая мысль. Однако он и виду не подал и продолжал пить вино.
— Вот где веселье! — раздались возгласы, и на пороге появились сыновья Лай Да и Линь Чжисяо.
— Вы почему опоздали? — закричали тут все. — Уж мы заждались!
— Прошел слух, будто в доме опять что-то случилось, — стали оправдываться молодые люди, — и мы забеспокоились. Но потом оказалось, это не у нас.
— Не у нас, и ладно, — отвечали гости. — Нечего было задерживаться!
— Хоть и не у нас, но некоторое отношение к нам имеет, — возразили оба. — Знаете, о ком речь? О почтенном господине Цзя Юйцуне. Говорят, ему надели кангу и собираются везти на допрос в судебную палату! А ведь он состоит в родственных отношениях с нашими господами! Вот мы и решили дождаться, когда его повезут, надеялись разузнать, не грозят ли нашим господам новые неприятности.
— Пожалуй, вы правы, — согласился Цзя Юнь. — Ладно, садитесь, потом все расскажете!
Молодые люди стали отнекиваться, но затем все же выпили и продолжали рассказывать:
— Господин Цзя Юйцунь — человек способный, умеет находить покровителей и благодаря им получил высокую должность. Однако он жаден до денег и несколько раз попадался на вымогательстве. В обвинении говорится, что он обирал подчиненных — брал взаймы и не возвращал. А государь наш, — пусть здравствует он десять тысяч лет, — самый мудрый и просвещенный, самый гуманный и добрый из всех правителей, не щадит алчных, тех, кто грабит народ или, пользуясь властью, обманывает людей. Как только ему донесли на Цзя Юйцуня, он немедля издал указ об его аресте. И если обвинение подтвердится, Цзя Юйцуню несдобровать! Если же донос окажется ложным, плохо придется тому, кто оклеветал Цзя Юйцуня. В обоих случаях появится вакансия и кому-то посчастливится стать чиновником.
— Твой старший брат и так счастлив! — сказали дружки сыну Лай Да. — Разве плохо быть начальником уезда?
— Так-то оно так, — отвечал сын Лай Да, — но если он будет поступать подобно Цзя Юйцуню, долго не продержится!
— Неужто и у него руки загребущие? — удивились все.
Юноша кивнул и осушил кубок.
— Больше ничего не удалось разузнать?
— Об этом ничего. Еще говорят, будто поймали разбойников, орудовавших на морском побережье, и доставили на допрос в судебный ямынь. И схватили злодеев, которые похищали людей. Они прятались здесь же, в городе. Это благодаря старанию господ, которые служат при дворе государя.
— Значит, те, что были в городе, пойманы! — воскликнули все в один голос. — А ограбивших наш дом не нашли?
— Об этом мы ничего не знаем, — отвечали молодые люди. — Слышали, правда, будто один из разбойников похитил какую-то женщину и увез на морское побережье, но женщина не покорилась ему, и он ее убил. После чего вместе с сообщниками хотел бежать через заставу, но все они были схвачены и казнены.
— Уж не Мяоюй ли это, которую похитили из кумирни Бирюзовой решетки? — сказал кто-то.
— Ну конечно это она! — вскричал Цзя Хуань. — Эту Мяоюй я больше всех ненавидел! Вечно ходила с кислой рожей. Зато стоило ей увидеть Баоюя, как она расплывалась в улыбке. А на меня и смотреть не хотела! Вот было бы хорошо, если б это оказалась она!
— А может, и не она, — сказал кто-то. — Разве мало похищают людей?
— А по-моему, Цзя Хуань прав! — вмешался Цзя Юнь. — Недавно мне рассказывали, что одной монашке из кумирни приснилось, будто Мяоюй убита.
— Мало ли что приснится! — засмеялись все. — Выдумки это!
— Выдумки или не выдумки — нас не касается! — вскричал дядюшка Син. — Давайте поедим, а ночью будем играть!
Игра продолжалась до четвертой стражи, пока за дверью не послышался голос слуги:
— Четвертая барышня Сичунь повздорила с женой своего брата и остригла волосы. Она просит госпожу Син и госпожу Ван отпустить ее в монастырь, иначе грозится покончить с собой. Госпожи Син и Ван не знают, что делать, и просят на совет господ Цзя Цяна и Цзя Юня.
Цзя Юнь давно слышал, что Сичунь собирается в монастырь, и был уверен, что отговорить ее невозможно. Поэтому сказал Цзя Цяну:
— Мы ничем не можем помочь госпожам, а тем более что-либо решить. Поговорим для виду с четвертой барышней. Не послушает нас — дело ее! Напишем письмо Цзя Ляню, чтобы не оказаться потом виноватыми.
Решив так, они направились к госпожам Син и Ван и принялись уговаривать Сичунь отказаться от своего намерения. Сичунь твердила свое, а потом попросила, если ее не отпустят, отвести ей пустую комнату, где она могла бы читать сутры и молиться Будде.
Тогда госпожа Ю, опасаясь, как бы девушка не покончила с собой, сказала:
— Если отпустить ее, люди подумают, будто мы вынудили барышню уйти в монастырь! Пусть лучше останется дома, я буду за ней присматривать! А брат Цзя Цян сообщит обо всем в письме Цзя Ляню и Цзя Чжэню.
Если хотите знать, что сказали на это госпожи Син и Ван, прочтите следующую главу.
Глава сто восемнадцатая
Дядя и брат, вспомнив прежние обиды, мстят беззащитной девочке;
жена и наложница, встревоженные загадочными высказываниями, пытаются вразумить странного юношу
Итак, госпожи Син и Ван, выслушав госпожу Ю, поняли, что уговорить Сичунь отказаться от своего намерения не удастся, и госпожа Ван сказала:
— Желание Сичунь уйти в монастырь, видимо, связано с ее прошлой жизнью, и мы не в силах ее удержать. Но чтобы люди не подумали о нас плохо, — обратилась госпожа Ван к девушке, — надо сделать так, как советует жена твоего старшего брата. Оставить тебя дома и разрешить заниматься самоусовершенствованием. Это будет доброе дело. Вот только волос стричь не надо. Не все ли равно, острижены волосы или нет, если желание твое искренне. Вспомни, ведь Мяоюй тоже не остригла волос. Кстати, не верю я, что она с кем-то сбежала. Так вот, если твое решение неизменно, мы согласны считать дом, где ты живешь, твоей кельей, а служанок твоих — послушницами. Надо только поговорить с ними. Захотят при тебе остаться — мы их не выдадим замуж, а откажутся — позаботимся о них!
Слова госпожи Ван успокоили Сичунь, она поблагодарила ее, вытерла слезы, а затем поклонилась госпоже Син, Ли Вань, госпоже Ю и остальным.
Госпожа Ван позвала служанок и спросила, хотят ли они разделить участь барышни и стать монахинями.
— Как вам будет угодно, госпожа, — отвечала за всех Цайпин.
Госпожа Ван поняла, что служанки не жаждут уйти в монахини, и стала думать, кого бы оставить с Сичунь. Сичунь опасалась, как бы весь этот разговор не повредил здоровью Баоюя, который тоже был здесь. Но, против ее ожиданий, Баоюй оставался спокойным и лишь произнес со вздохом:
— Да, поистине трудно кого-то найти.
Сижэнь слова Баоюя опечалили. Баочай украдкой уронила слезу, подумав, что Баоюй не в себе.
Госпожа Ван хотела спросить других служанок, но тут Цзыцзюань опустилась перед ней на колени и проговорила:
— Госпожа, как собираетесь вы поступить с девушками, состоявшими при четвертой барышне?
— Насильно заставить их идти в монахини я не могу! — ответила госпожа Ван. — Все зависит от их собственного желания.
— Барышня сама захотела заниматься самоусовершенствованием, служанки тут ни при чем, — промолвила Цзыцзюань. — Пусть не сочтут это другие служанки упреком, каждый поступает так, как считает нужным. Я долго служила барышне Линь Дайюй, и вы, госпожа, знаете, как она любила меня. Доброта ее поистине простиралась выше гор, и я не знаю, как ее отблагодарить! До сих пор раскаиваюсь в том, что не последовала за ней. Но сделать этого я не могла, потому что не успела отблагодарить господ за их великие милости. Ныне же прошу разрешить мне до конца жизни прислуживать четвертой барышне. О большем счастье я и не мечтаю.
Госпожи Син и Ван долго молчали. Баоюй при упоминании о Дайюй расстроился до слез. Но потом вдруг расхохотался и воскликнул:
— Мне не следовало ничего говорить! Но матушка своей милостью отдала Цзыцзюань мне в услужение, и теперь я осмелюсь просить матушку разрешить ей поступить по собственному усмотрению.
Госпожа Ван не без удивления заметила:
— Прежде, когда твои сестры выходили замуж, ты убивался и плакал, а сейчас не возражаешь против того, чтобы четвертая сестра ушла в монахини. Что сталось с тобой?
— Если четвертой сестре и в самом деле разрешено стать монахиней и она не изменит своего решения, я кое-что скажу матушке.
— Какой же ты смешной, второй брат! — проговорила Сичунь. — Разве посмела бы я вести об этом речь с госпожами, если бы не была тверда в своем решении? Могу повторить слова Цзыцзюань: «О большем счастье я и не мечтаю!» Если же откажут, мне останется лишь умереть. Так что не бойся, брат! Говори, что хотел!
— Пусть не думают, что я разглашаю какую-то тайну, — проговорил Баоюй, — но все должны знать, что предопределила судьба. Разрешите, я прочту стихотворение!
— У людей горе, а ты вздумал читать стихи! — зашумели все. — Даже зло берет!
— Это не мои стихи! — возразил Баоюй. — Я побывал в одном месте и там их прочел, а теперь хочу, чтобы и вы послушали.
— Ну ладно, читай, но не городи чушь.
И Баоюй прочел:
Весны нет краше третьей трети,
Но все уходит на закат.
И на монашеское платье
Сменила дева свой наряд.
Как жаль! Сиятельная дама
Из дома, где кругом шелка,
Вдруг оказалась возле Будды
Во мгле мерцающих лампад…
Больше всех стихи взволновали Баочай и Ли Вань.
— Амитаба! — воскликнули они. — В Баоюя вселилась нечистая сила!
Госпожа Ван только головой покачала и спросила:
— Где ты прочел эти стихи?
— Не спрашивайте, матушка, — отвечал Баоюй, — прочел я их там, где они записаны.
Госпожа Ван подумала и вдруг заплакала:
— Не говори ерунды! Скажи, откуда ты знаешь эти стихи? Теперь я все поняла! Но что же мне делать? Как быть? Ах, поступайте как вздумается! Только подождите, пока я навеки закрою глаза!
Баочай старалась успокоить госпожу Ван, но, услышав ее слова, почувствовала, как сжалось от боли сердце, и горько заплакала. Сижэнь упала бы на пол без чувств, не подхвати ее Цювэнь.
Один только Баоюй не плакал, не утешал никого, молча стоял. Цзя Лань и Цзя Хуань поспешили улизнуть.
— Брату Баоюю больно, что Сичунь уходит в монахини, вот он и болтает с горя всякие глупости, — пыталась утешить Ли Вань госпожу Ван, — его болтовню нельзя принимать всерьез. Решайте скорее, как быть с Цзыцзюань, она все еще стоит на коленях.
— Что я могу сделать?! — вскричала госпожа Ван. — Никого не заставишь свернуть с избранного пути! К тому же это, как сказал Баоюй, предопределено судьбой!
Цзыцзюань низко поклонилась госпоже Ван, а затем Баоюю и Баочай. Сичунь тоже поклонилась госпоже Ван и поблагодарила ее.
— Амитаба! — воскликнул Баоюй. — Вот и хорошо! Не ожидал я, сестра, что ты первой ступишь на праведный путь!
Баочай с трудом сдерживалась, чтобы не выдать охвативших ее чувств. Сижэнь, не стесняясь госпожи Ван, выкрикивала сквозь рыдания:
— Я тоже хочу уйти в монахини!..
— Желание твое похвально, — ласково сказал Баоюй, — но судьба не предопределила тебе наслаждаться подобным счастьем!
— Значит, я должна умереть? — проговорила Сижэнь.
Горе Сижэнь тронуло Баоюя, но он промолчал.
Уже наступила пятая стража. Баоюй уговорил мать лечь отдохнуть. Разошлись постепенно и остальные.
Цайпин находилась в услужении у Сичунь до тех пор, пока не была выдана замуж. А Цзыцзюань твердо решила остаться с ней навсегда. Но об этом речи не будет.
Тем временем Цзя Чжэн сопровождал на родину гроб с телом матушки Цзя. Ехать приходилось медленно — по всем водным путям в столицу возвращались войска из похода на юг.
В пути Цзя Чжэн встретил чиновника из приморской провинции и узнал от него, что правитель Чжэнь-хая императорским указом вызван в столицу. Цзя Чжэн обрадовался. Теперь по крайней мере Таньчунь побывает дома. Одно беспокоило: не удалось выяснить, когда они выедут.
Поездка затянулась, Цзя Чжэну не хватало денег, и он вынужден был послать со своим человеком письмо Лай Шанжуну с просьбой одолжить пятьсот лянов серебра.
За несколько дней удалось проплыть по реке лишь немногим больше десяти ли. Тут вернулся слуга и вручил Цзя Чжэну письмо Лай Шанжуна, в котором тот сообщил о своих затруднениях и посылал всего пятьдесят лянов серебра.
Цзя Чжэн оскорбился и велел слуге отвезти деньги обратно и передать Лай Шанжуну извинение за причиненное беспокойство.
Лай Шанжун понял свою оплошность и, чтобы исправить дело, прибавил еще сто лянов и попросил слугу замолвить за него перед Цзя Чжэном словечко. Но слуга, вопреки ожиданиям, швырнул деньги на пол и ушел.
Встревоженный Лай Шанжун тотчас же написал письмо домой, советуя отцу уйти со службы, пока не поздно.
Получив письмо, Лай Да попросил Цзя Цяна и Цзя Юня походатайствовать перед госпожой Ван, чтобы его отпустили. Зная, что это бесполезно, Цзя Цян не стал обращаться к госпоже Ван, а через день сообщил Лай Да, что госпожа Ван в просьбе отказала. Тогда Лай Да попросил отпуск, а сам послал человека к Лай Шанжуну передать, чтобы тот под предлогом болезни отказался от службы. Госпожа Ван, разумеется, об этом не знала.
Цзя Юнь между тем, ничего не подозревая, продолжал играть в азартные игры и проиграл крупную сумму денег. Попросил взаймы у Цзя Хуаня, но у того не было ни гроша — все сбережения, оставшиеся после матери, он давно промотал. И теперь, вспомнив, как его унижала Фэнцзе, решил воспользоваться отъездом Цзя Ляня и с помощью Цзя Юня отомстить за свою обиду ни в чем не повинной Цяоцзе.
— Ты старше, а не умеешь раздобывать деньги! — сказал он Цзя Юню. — Чуть что — сразу ко мне!
— Странно ты рассуждаешь! — удивился Цзя Юнь. — Знаешь ведь, что денег мне взять неоткуда!
— Ты разве не слышал, что какой-то ван из дальних краев хочет купить наложницу? Вот и узнал бы у дяди Ван Жэня, нельзя ли продать Цяоцзе? — посоветовал Цзя Хуань.
— Я давно хотел с тобой об этом поговорить, но боялся, — отвечал Цзя Юнь. — Кто посмеет обратиться в такую семью, как наша, с просьбой продать наложницу?
Тут Цзя Хуань что-то прошептал на ухо Цзя Юню. Цзя Юнь промолчал. Уж очень наивным показалось ему то, что сказал Цзя Хуань.
— О чем вы тут шепчетесь? — спросил Ван Жэнь, неожиданно появляясь на пороге. — Что-то скрываете от меня?
Цзя Юнь тихонько рассказал ему о своем разговоре с Цзя Хуанем.
— Хорошо придумали! — воскликнул Ван Жэнь и даже руками всплеснул. — Вот тогда у нас и деньги появятся! Главное — не трусьте! А мне бояться нечего—я вправе распоряжаться судьбой родной племянницы. Только пусть сперва третий господин Цзя Хуань поговорит со старшей госпожой Син, а я со своей стороны потолкую со старшим дядей Сином. Когда же госпожи спросят, что мы об этом думаем, будем в один голос твердить, что сейчас это единственный выход из положения.
После того как они обо всем договорились, Цзя Юнь пошел к госпожам Син и Ван, а Ван Жэнь — к старшему дяде Сину. Цзя Юнь, не жалея слов, расхваливал свое предложение, суля всем необычайные выгоды.
Госпоже Ван предложение показалось заманчивым, хотя она не особенно в него верила. Госпожа Син тоже не возражала, полностью положившись на дядюшку Сина, и велела за ним послать, чтобы переговорить лично!
Дядюшка Син знал, что внакладе не останется, и принялся уговаривать сестру:
— Это вполне приличная партия для вашей внучки! Ван — человек влиятельный, и ваш муж, можно ручаться, будет тут же восстановлен в должности, а это пойдет на пользу всему дому Жунго.
У госпожи Син, легковерной по натуре, слова дядюшки не вызвали ни малейшего сомнения и она пригласила на переговоры Ван Жэня. А тот, разумеется, обрисовал все в таких ярких тонах, что госпожа Син немедля позвала Цзя Юня и велела ему взять на себя это дело. Тотчас же к вану были посланы люди.
Князь, в свою очередь, послал людей во дворец Жунго посмотреть на будущую наложницу. Цзя Юнь их перехватил по дороге и сказал:
— Мы обманули родню, сказав, что ван сватает девочку. Но это не важно, все делается с согласия бабушки, а родной дядя выступает поручителем. Так что и вы говорите о сватовстве!
Посланные согласились. Тогда Цзя Юнь сообщил госпожам Ван и Син, что дело устроилось. Ли Вань и Баочай, ничего не подозревая, радовались за Цяоцзе.
Однажды от вана приехали разнаряженные женщины. Их приняла госпожа Син. Женщины держались очень степенно, зная, что перед ними знатная дама.
Госпожа Син позвала внучку, сказав, что с ней хотят повидаться родственники.
Цяоцзе, совсем еще ребенок, ни в чем не разбиралась и вместе с нянькой пришла на смотрины. Пинъэр, заподозрив неладное, последовала за ними. Едва Цяоцзе появилась, как женщины встали со своих мест и оглядели девочку с головы до ног, затем взяли за руки и еще раз оглядели. Посидев немного, они удалились.
Столь бесцеремонное с ней обращение смутило Цяоцзе, и, вернувшись домой, она решила расспросить у Пинъэр, что это были за родственницы. Цяоцзе их никогда не видела. Что же до Пинъэр, то она сразу смекнула, что это свахи, и подумала: «Пока второго господина Цзя Ляня нет, все решает вторая госпожа Син. Но хотелось бы знать, из какой семьи жених. Если из знатной, то почему свахи такие бесцеремонные, ведь знают, какое высокое положение занимает наша семья. Скорее всего они приехали от какого-то вана, только не здешнего. Надо все разузнать и сказать Цяоцзе».
Пинъэр попросила девочек и женщин-служанок, бывших в свое время в ее распоряжении, передавать ей все, что им удастся услышать об этом деле. И женщины охотно согласились.
Пинъэр не на шутку встревожили рассказы служанок. Цяоцзе она ничего не сказала, но поспешила поделиться своими опасениями с Ли Вань и Баочай и попросила посоветоваться с госпожой Ван.
Госпожа Ван поняла, что дело принимает дурной оборот, и предупредила госпожу Син. Но госпожа Син так верила своему брату и Ван Жэню, что заподозрила госпожу Ван в нечестных намерениях и сказала:
— Внучка моя уже выросла! Цзя Лянь в отъезде, и я могу за него решить это дело. Тем более что мой брат и дядя Цяоцзе навели справки о семье жениха! Так что в случае неприятностей мы с Цзя Лянем ни на кого не будем в обиде!
Госпожа Ван рассердилась, но виду не подала. Вернувшись к себе, она рассказала Баочай о своем разговоре с госпожой Син и даже заплакала.
— Не волнуйтесь, матушка! — стал утешать ее Баоюй. — Ничего из этого дела не выйдет. Цяоцзе уготована другая участь, и не нужно вмешиваться в ее жизнь!
— Ты только и знаешь, что болтать всякие глупости! — вышла из себя госпожа Ван. — Ведь сговор произошел, и девочку могут со дня на день забрать! Цзя Лянь мне этого не простит! Не будь даже Цяоцзе твоей племянницей, а просто нашей дальней родственницей, все равно нельзя было бы этого допустить. Барышню Син Сюянь мы просватали за твоего двоюродного брата Сюэ Кэ, и живут они в мире и согласии. Барышне Баоцинь в семье Мэй тоже неплохо: говорят, она богато одевается и живет в полном достатке. Только барышне Ши Сянъюнь, которую сосватал ее дядя, не повезло; она недавно похоронила мужа и очень страдает, но поклялась до конца дней своих оставаться вдовой… Ведь если Цяоцзе отдадут недостойному человеку, все будут меня осуждать, скажут, что я сделала это со зла.
В это время появилась Пинъэр — она пришла навестить Баочай, а заодно разузнать, чем окончился разговор госпожи Ван с госпожой Син.
Услышав, что рассказала госпожа Ван, Пинъэр бросилась перед ней на колени и воскликнула:
— Спасите Цяоцзе, госпожа! Мало того, что ей придется весь век страдать, так еще и вы будете мучиться, чувствуя себя виноватой. Что вы скажете господину Цзя Ляню, когда он вернется?
— Ты умная девушка, — ответила госпожа Ван. — Встань и послушай, что я тебе скажу! Старшая госпожа уже приняла решение. Как же могу я ей помешать?
— И не надо мешать, — сказал Баоюй. — Все будет так, как должно быть.
Пинъэр, опасаясь, как бы у Баоюя снова не начался приступ болезни, промолчала и попрощалась с госпожой Ван.
Одолеваемая мрачными мыслями, госпожа Ван возвратилась к себе, намереваясь отдохнуть. Баоюя и Баочай, которые проводили ее, она к себе не пустила, сказав:
— Полежу немного!
Но не успела госпожа Ван переступить порог, как доложили о приходе тетушки Ли. Затем появился Цзя Лань и, справившись о здоровье госпожи Ван, сказал:
— От дядюшки прибыл человек и привез письмо. Тетушка просила передать его вам и сказала, что скоро сама придет вместе с другой моей тетей, которая сейчас у нее.
— А зачем пришла твоя тетушка? — поинтересовалась госпожа Ван.
— Не знаю, — отвечал Цзя Лань. — Слышал, будто прислали какое-то известие из семьи свекрови моей третьей тети.
Тут госпожа Ван вспомнила, что в свое время Ли Ци просватали за Чжэнь Баоюя. Состоялся сговор, и сейчас, вероятно, девочку собираются взять в семью Чжэнь. Вот тетушка Ли и приехала посоветоваться об этом с Ли Вань. Госпожа Ван вскрыла письмо и прочла:
«Все речные пути сейчас запружены судами и войском, возвращающимся из похода на морское побережье, поэтому ехать быстро нет никакой возможности.
Мне сообщили, что Таньчунь с мужем и свекром скоро приедет в столицу.
Получил письмо от Цзя Ляня. Он пишет, что отец его все еще болеет. Не знаю, известно ли вам об этом.
Скоро у Баоюя и Цзя Ланя экзамены, пусть хорошенько готовятся! Особенно Баоюй. Непременно передайте ему мой наказ.
Чувствую я себя хорошо, так что не беспокойтесь! Вернусь не скоро».
Далее следовало число и приписка: «Цзя Жун напишет вам отдельно».
Госпожа Ван вернула письмо Цзя Ланю и сказала:
— Отнеси второму дяде Баоюю — пусть прочтет, а затем передашь матери.
В это время вошли Ли Вань и тетушка Ли. После обмена приветствиями они сели, и тетушка Ли сказала, что скоро за Ли Ци приедут.
— Вы прочли письмо? — спросила Ли Вань.
— Прочла, — ответила госпожа Ван.
Цзя Лань подал матери письмо, Ли Вань пробежала его глазами и сказала:
— Хорошо, что приедет третья барышня Таньчунь, ведь уже несколько лет она замужем и ни разу у нас не была. Увидимся, и на душе станет спокойней.
— Ты права, — согласилась госпожа Ван. — Я тоже жду ее с нетерпением. Когда, интересно, она приедет?
Тетушка Ли стала расспрашивать, что пишет Цзя Чжэн, ей рассказали, и Ли Вань обратилась к сыну:
— Дедушка Цзя Чжэн беспокоится за тебя. Ведь скоро экзамены! Отнеси письмо дяде Баоюю — пусть прочтет!..
— Как же они могут сдавать экзамены, если давным-давно не ходят в школу? — удивилась тетушка Ли.
— Мой муж, когда служил в должности сборщика хлебного налога, купил для обоих право числиться студентами государственного училища Гоцзыцзянь, — ответила госпожа Ван.
Цзя Лань посидел еще немного, взял письмо и отправился к Баоюю.
Баоюй между тем, возвратившись от госпожи Ван, углубился в чтение «Осенней воды»[83]. Баочай обрадовалась, увидев мужа за книгой, но, взглянув на ее название, расстроилась.
«Ему бы только удалиться от мира и от людей, — подумала Баочай. — Добром это не кончится!»
В то же время она понимала, что Баоюй от своего не отступится.
— Что с тобой? — вдруг спросил Баоюй, поглядев на усевшуюся рядом с ним Баочай и догадываясь о ее состоянии.
— Мы с тобой муж и жена, — отвечала Баочай, — и ты должен служить мне опорой до конца жизни. Одной только близости недостаточно. Слава, богатство, процветание, знатность исчезают как дымок или облачко. Мудрецы древности главным считали поведение человека.